ечер.  И   распространения   музыкальной
грамотности   в   селах,   и   деревенских  концертов,  наконец,  устройства
музыкальных зрелищ.
  - Значит,  опростевшая,  примененная к пониманию народа, опера? - спросила
я.
  - Нет,   нет!  только  не  опера!  -  воскликнул  Лев  Николаевич.  -  Это
отвратительный, фальшивый род искусства. Петь нельзя по пьесе, когда в жизни
не поется. Я уродливее ничего не знаю, как изображение предсмертной агонии в
операх.
  - Но ведь монологи также в жизни не говорятся...
  - Да,  но это я еще могу себе представить в виде "думы вслух",  но петь  о
своих заветных мыслях, - нет, нет! это безобразие!
  Лев Николаевич стоял только за дополнение словесных произведений  музыкой.
В этом, конечно, сказывался литератор.
  Прочитав "Винокура",  я должна была сознаться,  что мало  нашла  моментов,
возможных  для  пристегивания к ним музыки.  Увертюры и антракты немыслимы в
народных театрах;  к ним даже интеллигентная публика не умеет  относиться  с
достодолжным  вниманием.  Пришлось  в виде вступления заставить пройтись хор
девушек с граблями,  под аккомпанемент фисгармонии,  заменяющей  деревенскую
гармонию  до полной иллюзии.  Вместо антракта пришлось втиснуть инфернальный
марш, под звуки которого дефилировали все обыватели ада.
  Пляска опьяневшей четы, доходящая до умоисступления, под звуки чертовского
наигрыша - эффект,  достижимый только оркестровыми средствами или с  помощью
виртуоза-балалаечника.
  Из музыкальных  моментов  всего  богаче  оказалась  вставка  хоровода   на
пирушке,   с   солистом,   со   скрипкою  на  завалинках,  с  сопровождением
фисгармонии, фортепиано и трубы.
  Написав все  эти  номера,  я  отправилась к Льву Николаевичу.  Он выслушал
внимательно, выслушал и - молчал.
  - Был я проездом на одной станции,  - заговорил он,  - и один солдатик или
фабричный (не приметил я в точности) наигрывал и  плясал  под  гармонию;  то
есть,  я  вам скажу,  ничего подобного я себе представить не мог!  Просто не
устоял было на ногах,  вот так тебя и тянет пуститься в пляс! Верите ли? Вся
окружающая его толпа так и заколыхалась... так и заколыхалась...
  Критика Льва Николаевича вся сказалась в этих  немудрых  словах.  Нет,  от
моей музыки,  - я это чувствовала,  - не заколыхалась бы толпа!  "Оперность"
ада,  хоровода и хора девушек  окончательно  расхолодила  его:  я  потерпела
фиаско...   Когда  же  Лев  Николаевич  мне  прочел  "Власть  тьмы",  то  я,
потрясенная до мозга костей этим чтением,  еле доведенным автором  до  конца
(его  душили  слезы,  так  он  взволновался),  решила  про  себя:  я  ему не
сотрудник! Горько и больно мне стало от этого решения...
  Какую музыку  можно написать к этой мрачной,  потрясающей душу драме?  Для
музыки и мрак,  и заскорузлая беднота может дать  материалы,  но  образы  во
"Власти тьмы" поставлены в исключительные рамки,  музыка только помешала бы,
отвлекла бы зрителя от цельного,  выдержанного  тона,  в  который  музыканту
попасть  невозможно  по  немузыкальности всей ситуации.  Есть в деревне своя
поэзия,  есть просветы,  пробуждающие звуки в душе музыканта,  но именно  во
"Власти тьмы" их нет.
  После поименованной драмы Л.  Н.  только  еще  написал  для  сцены  "Плоды
просвещения",   не  подошедшие  к  его  первоначальной  программе  обогатить
репертуар балаганных театров.
  Когда наступила  пасха,  я  полюбопытствовала узнать об участи "Винокура".
Если бы даже моя музыка  оказалась  подходящей,  она  не  увидала  бы  света
божьего  в  балагане:  нужны были хоры,  оркестр,  хоть в самом элементарном
составе;  но об этом Л.  Н.  нимало не задумывался и на мой вопрос:  "Кто же
будет исполнять музыку?" - очень затруднился ответом.
  "Винокур" давался в балагане и не имел успеха, та же участь постигла его в
спектакле у Н.  В.  Верещагина (*3*),  данным с музыкой,  на сыроварне,  при
громадном стечении простонародной публики. Тут же давалась драма Островского
"Не  так  живи,  как  хочется"  с вкладными муз номерами из оперы
"Вражья сила" Серова,  имевшая полный успех;  а "Винокур", несмотря на юмор,
на  понятную  всем  фабулу,  провалился  при  громком  протесте  народа,  не
скрывшего своего неудовольствия.  Причины,  вызвавшие его,  крылись в фальши
ситуации  и  в  несправедливой  морали,  выведенной  из всей фабулы.  Фальшь
состояла в опьянении самого мироеда,  угощавшего мужиков,  что  было  тотчас
окритиковано  зрителями:  мол,  мироед  угощает,  но никогда сам не сопьется
(особенно когда опаивает из-за делишек, обделываемых под шумок).
  Мораль, возмущающая  своей неправдивостью,  пущена Л.  Н.  под концом:  "Я
уродил хлеба лишнего,  вот и заговорила в  мужике  лисья,  волчья  и  свиная
кровь".
  Зрители обиделись и решили, что "господа потешаются над мужиком".
  Да и действительно сцены пьянства проведены уж очень грубо и карикатурно.
  Сообщив Льву Николаевичу об эффекте, произведенном "Винокуром" на народ, я
попросила у него позволенья изменить конец, т. е. прогнать с позором черта и
тем прекратить пьянство,  которое он завел своей наукой "курить  вино  из  о
хлеба".
  - Делайте как знаете,  - засмеялся Л.  Н - я не признаю авторских  прав  и
авторской собственности.
  Не пришлось проверить,  какое действие произведет перемена  конца,  потому
что   голод   прекратил  движение  в  вопросах  о  сельских  театрах.  А  уж
проектировалось дать "Рогнеду" в опростелом виде... есть немецкая пословица:
aufgeschoben ist nicht aufgehoben (*).

  (* отложить - не значит отменить (нем.). *)

  Немного более мне посчастливилось во мнении Л.  Н. с моими иллюстрациями к
его очерку "Чем люди живы", но, к сожалению, "розовой ленточкой" я во всяком
случае  не  могла  предстать  пред  художественными  очами  нашего маститого
художника.

  Судосеево, 15 января 1894 г.

        "Комментарии"

  В. Серова.  Встреча с Л.  Н.  Толстым на музыкальном  поприще.  -  Русская
музыкальная газета, 1894, апрель, No 4, с. 81-85.
  Валентина Семеновна  Серова  (урожд.  Бергман,  1846-1924),  композитор  и
музыкальный критик.  Автор воспоминаний о муже - композиторе А.  Н. Серове и
сыне - художнике В. А. Серове (См.: Серова В. С. Серовы Александр Николаевич
и Валентин Александрович. Спб., 1914).
  В. Серова  встречалась  с Толстым,  по-видимому,  в 1886 и 1890 гг.  (См.:
Серова В.  С.  Как рос мой сын.  Л., 1968, с. 38-39). В марте 1886 г. Серова
обратилась  к Толстому с письмом,  в котором просила прислать ей текст пьесы
"Первый винокур". В 1886 г. эта пьеса с музыкой, сочиненной В. Серовой, была
поставлена в селе Едимокове Тверской губернии.

  1* Опера "Уриэль Акоста" Серовой была поставлена в 1887 г.  в  Киеве  и  в
1893 г. в Петербурге на сцене Малого оперного театра.
  2* На пасхальной неделе.
  3* Николай   Васильевич   Верещагин  (1839-1907),  брат  художника  В.  В.
Верещагина,  пытался наладить артельное  сыроварение  в  России  по  образцу
Швейцарии.   Одновременно   занимался   просветительской   деятельностью   и
организовал народный театр.


        "1895"

        ""Самарская газета". И. С. У графа Толстого в Ясной Поляне"

  Летом 1893  г.  один  из  моих  казанских  приятелей ездил с молодой женой
путешествовать по России.  С дороги он писал мне  письма,  в  которых,  само
собой  разумеется,  восхищался  видами  гор,  городов,  морей...  И  только.
Встречаю его нынешним летом и с удивлением узнаю,  что он  заезжал  в  Ясную
Поляну, где имел беседу с Л. Н. Толстым.
  - Как тебе не совестно умолчать об этом! - обращаюсь к нему с упреком.
  - Я,   собственно,  никому  не  хотел  открывать  своей  тайны...  Да  вот
проболтался...
  - Что сие значит?
  - Ты знаешь,  я состою на государственной  службе...  А  у  нас  в  Казани
атмосфера  весьма  неблагоприятна  для имени Толстого...  Профессор академии
Гусев (*1*) поставил против каждого его положения неумолимое  "напротив",  а
профессор   университета   А.   обозвал   графа,   после   поездки  к  нему,
сумасшедшим...
  Я рассеял опасения приятеля,  обещав не открывать его имени, после чего он
рассказал следующее.
  - Неподалеку от Ясной Поляны живет наш родственник,  помещик средней руки.
Он читает  "Московские  ведомости"  и  "Гражданин"  и  ругается,  как  князь
Мещерский  (*2*).  Первым  делом  -  лишь мы успели с ним познакомиться - он
обрушился на "знаменитого сумасброда,  который вот  тут  неподалеку  от  нас
живет...".  Особенно  почитатель  "Гражданина" негодовал на Льва Толстого за
"совращение"  местного  помещика,  князя  N  (*3*),  который,   по   примеру
знаменитого романиста, "опростился" и отказался от своего богатого имения.
  От злобствующего родственничка повез нас в Ясную Поляну мужичок, много раз
видавший графа Толстого.
  - Хороший барин,  - оценивал  мужичок  Толстого,  -  уж  такой  хороший...
Подумаешь,  он граф, а такой простяк... лучше, чем свой брат мужик. Простой,
добреющий барин...  Уж такой простой...  Куда случится ехать,  нет  чтобы  в
тарантас  сесть да разлечься:  сядет беспременно на облучок да вожжи в руки.
Добреющий барин...  Когда еще он сам хозяйством  заведовал,  грешным  делом,
поедешь  в графский лес за дровишками...  Хвать - навстречу граф!  "Да разве
этот лес твой,  умная голова?! Какое имеешь право?" - скажет граф. "Виноват,
ваше сиятельство. Лев Николаевич! Простите!" - "Ну, смотри, - скажет граф, -
в чужой лес больше не езди,  а то засужу..." Да с тем и отпустит... Простой,
хороший барин!
  У крыльца графского дома встретила нас какая-то женщина.
  - По  делу вы к Льву Николаевичу или только познакомиться?  - спросила она
нас.
  - Познакомиться, - отвечали мы.
  Через несколько минут в дверях показался старик,  в  котором  мы  признали
великого писателя. Лев Николаевич на вид стар, пожалуй, - дряхл.
  Он пригласил нас к себе.  Мы спустились по  ступенькам  в  кабинет  графа,
помещающийся в нижнем этаже дома.  По стенам кабинета - простые,  некрашеные
полки с большим количеством  книг.  Большой  письменный  стол  тоже  завален
книгами и бумагами.
  Завязался разговор.  Лев Николаевич - добродушнейший  старик,  присутствие
которого оживляет, а не стесняет.
  Мы спросили Л. Н какого он мнения о книгах профессора Гусева.
  - Вздорные  книги  и  престранная логика,  - ответил граф.  - Единственная
польза от них та, что по ним можно с моими взглядами познакомиться... (*4*)
  Наш разговор  был  прерван  приездом  заведующего  редакцией  "Посредника"
(*5*),  после чего беседа естественно сосредоточилась на  деятельности  этой
фирмы.   Л.   Н.   находил   эту  деятельность  полезною,  но  жаловался  на
стеснительные условия издательного дела.
  Вот скоро наберется двести сочинений,  которые не могли выйти в свет...  -
говорил граф, указывая рукой на одну из полок с книгами.
  - А какого вы мнения,  Лев Николаевич, о школьной деятельности? - спросила
моя жена.
  - Учительская  деятельность  может  стать великим делом,  но только тогда,
когда в  ней  выражается  свободное  стремление  вашей  души,  когда  вы  не
опутываете  себя  цепью  программ...  Всякий  род  деятельности  должен быть
служением истине;  и если вы сознали, что ваше призвание в учительстве, то и
работайте  на  этом  поприще,  но  работайте  так,  чтобы  ваш  труд являлся
действительным служением людям.  А  как  могут  ваши  усилия  дать  подобный
результат,  если вы наперед свяжете себя по рукам и ногам?  Необходимы такие
условия,  чтобы ваши педагогические воззрения могли свободно осуществиться в
жизни... Да вы почему интересуетесь этим вопросом?
  - Я работала три года в школе.
  - Вы были учительницей?
  - Да, я сама открыла школу и сама учительствовала.
  - Как   хорошо,   как   хорошо!   Скажите,   находили   в   этом  душевное
удовлетворение?
  - Я с удовольствием вспоминаю о тех днях.
  - Как относился народ к  вашей  школе?  Все  зиждется  в  этом  случае  на
симпатиях народа...
  - Народ, кажется, любил и школу, и меня...
  - Как же вы этого достигли? Скажите, какого вы, происхождения?
  - Я дочь помещика и кончила курс в институте.
  - Ужасно!  Какое же может быть единение между вами и рабочим народом? Вы -
хрупкое существо...
  - Я  одевалась,  Лев  Николаевич,  в  крестьянское  платье и в летнюю пору
работала вместе с бабами...
  - Хорошо,  как хорошо!  В самом деле,  чтобы быть понятым народом и понять
его,  существует единственное средство - встать в одинаковые условия с  ним.
Какая же может быть духовная связь между мужиком и человеком,  проживающим в
каменных палатах?  Это два различные мира,  и  сближение  невозможно.  И  вы
никогда  мужика  не поймете,  да и он никогда к вам не будет питать доверия.
Ну, и что же дальше?
  - Я вышла замуж и уехала оттуда.
  - Ах!  да зачем же это?  Пожениться - значит наложить руки на нравственную
свободу.  Ведь это подобно тому,  как если бы двух людей связали нога к ноге
да и пустили бы по белому свету ходить в таком виде...
  - Лев   Николаевич!   Вы  когда-то  говорили,  что  материнство  -  высшее
назначение женщины...
  Признаться, я очень смутился подобным оборотом речи.  Л.  Н. заметил это и
тоном, преисполненным добродушия, сказал:
  - Извините, мне не следовало бы так выражаться...
  Но жена моя не унималась.
  - Да,  вы  раньше  призвание  женщины  находили  в  материнстве,  а  потом
воздвигли брань на семейные отношения...
  - Я,   собственно,   нигде   и  никогда  не  умалял  значения  материнских
обязанностей.  Я только настаиваю на том, что христианская деятельность выше
семейной  жизни.  А  материнские  обязанности могут быть сами по себе весьма
почтенными...
  Моя жена - вегетарианка и под конец коснулась в беседе с Толстым вопроса о
вегетарианстве. Л. Н. одобрил ее взгляды.
  Когда мы садились в тарантас и готовились выезжать из графской усадьбы,  к
нам подошел Лев Николаевич и подарил на память "Вегетарианскую  кухню"  изд.
"Посредника".

        "Комментарии"

  И. С.  У графа Толстого в Ясной Поляне. - Самарская газета, 1895, 9 марта,
No 53.
  Автор статьи не установлен.

  1* Профессор Казанской духовной академии А.  Ф.  Гусев выпустил в Казани и
Москве целый ряд книг и брошюр с критикой идей Л. Н. Толстого.
  2* Князь В.  П.  Мещерский (1839-1914) издавал ультраконсервативную газету
"Гражданин" (1872-1914).
  3* Речь  идет о Дмитрии Александровиче Хилкове (1858-1914),  опростившемся
аристократе, последователе Толстого.
  4* Имеются  в  виду  книги  А.  Гусева:  "Любовь  к людям в учении гр.  Л.
Толстого и его руководителей" (Казань, 1892), "Основные "религиозные" начала
гр. Л. Толстого" (Казань, 1893), "О клятве и присяге" (Казань, 1891) и др.
  5* Павел Иванович Бирюков (1860-1931).


        ""Новости дня". Московские новости"

  Вчера в  VII  отделении Окружного суда в Москве,  в среде немногочисленной
публики,  собравшейся слушать неинтересные дела о пустых кражах,  был и граф
Л.  Н.  Толстой.  Наш  маститый  писатель был не в обычной блузе,  каким его
рисуют  на  портретах,  а  в  костюме   европейского   покроя.   Граф   живо
интересовался  всем ходом судебного следствия,  прений и даже формальностями
по составлению присутствия суда.  Все время у него  в  руках  была  записная
книжка,  куда  он часто вносил свои заметки.  Слух о пребывании графа Л.  Н.
Толстого быстро разнесся по всем коридорам суда, и в Митрофаниевскую залу то
и  дело  заходили посмотреть известного писателя.  Все удивлялись лишь тому,
что граф Л.  Н.  выбрал так неудачно день,  когда рассматривались совершенно
неинтересные дела.

        "Комментарии"

  Московские новости. - Новости дня, 1895, 12 апреля, No 4250.
  Толстой был в Московском окружном суде 11 апреля 1895  г.  В  дневнике  он
отметил:  "За  это  время  был в суде.  Ужасно.  Не ожидал такой неимоверной
глупости" (т.  53, с. 23). В записной книжке Толстой сделал обширную запись,
касающуюся  процедуры  судебного  заседания,  для романа "Воскресение",  над
которым в то время работал (т. 53, с. 245-247).


        ""Новости дня". С. К. День у Толстого"

  Наш талантливый художник К.  Ф.  Вальц (*1*), ездивший с режиссером Малого
театра С.  А.  Черневским (*2*) к знаменитому автору "Власти тьмы" по поводу
постановки   этой   пьесы   на  Малом  театре,  любезно  поделился  со  мною
впечатлениями своего пребывания в Ясной Поляне.
  - Выехав  из  Москвы в пятницу вечером,  - рассказывал мне К.  Ф.,  - мы в
субботу, в восемь часов утра, уже были перед домом знаменитого писателя. Нас
встретила какая-то баба,  оказавшаяся единственной прислугой в доме, так как
семья графа обходится в  своих  повседневных  потребностях  без  посторонней
помощи, и проводила нас в нижний этаж, в библиотечные комнаты, отводимые для
приезжающих в Ясную Поляну гостей.  Граф Лев  Николаевич  еще  спал,  но  не
прошло  и получаса,  как к нам вошел Лев Николаевич.  Граф кажется несколько
уставшим и постаревшим сравнительно с распространенными его портретами.
  На авторе  "Войны  и  мира"  был  какой-то  длинный  кафтан,  напоминающий
подрясник;  встретил нас граф очень любезно и,  осведомившись о цели  нашего
посещения,  просил подождать, пока он переоденется, а пока пригласил перейти
в столовую.  В столовой мы застали за чаем большое общество,  состоявшее  из
дочерей Льва Николаевича и нескольких знакомых семьи графа.  Через несколько
времени вошел сам Лев Николаевич,  одетый вместо кафтана в  блузу.  За  чаем
завязался общий разговор и,  между прочим, говорили о предстоящей постановке
"Власти тьмы" в Малом театре.
  - Как же отнесся граф к этому вопросу? - спросил я.
  - О,  - последовал  ответ,  -  Лев  Николаевич  проявил  самое  тщательное
внимание,  которое  только присуще автору,  любящему свое детище и желающему
воспроизвести его перед публикой во всех деталях по-своему. В этом отношении
знаменитый писатель, как и большинство драматургов, входил до мелочей во все
касающееся  постановки,   обсуждая   каждую   ничтожную   подробность.   Лев
Николаевич,  например,  потребовал,  чтобы постановка была сделана не только
вообще верно,  но и этнографически верно,  чтобы декорации  дали  не  только
деревню,  но  именно  деревню  Тульской  губернии.  Вы,  несомненно,  будете
поражены,  когда увидите на сцене Малого театра каменные избы.  Декоративное
искусство  не  знает такого реализма,  но Лев Николаевич желает,  чтобы избы
были именно тульские, а там они из камня.
  - После чаю, - продолжал К. Ф. свой рассказ, - мы гуляли, я делал эскизы и
рисунки,  а в три часа мы были приглашены  к  обеду.  Стол,  конечно,  чисто
вегетарианский:  ни  мяса,  ни  рыбы;  исключений ни для кого не полагается.
Семья и знакомые графа довольствуются тем же меню.  После обеда мы  сделали,
под   руководством  дочерей  графа,  закупки  образцов  одежды  и  предметов
домашнего обихода крестьян Тульской губернии. Дочери графа любезно написали,
какой  костюм и в каком сочетании должен быть надет каждым исполнителем.  За
послеобеденным чаем и ужином, состоявшим из тех же вегетарианских блюд, граф
продолжал чрезвычайно внимательно обсуждать каждую подробность постановки. Я
представил ему наброски и план декораций. И тут Лев Николаевич интересовался
всем до мелочей,  отстаивая каждую дверь, указывая окно, отмечая, где стоять
столу или скамейке.  Знаменитый писатель  обещал  приехать  в  Москву  через
неделю; он лично будет читать исполнителям "Власть тьмы" (*3*).
  С. А.  Черневский говорил с Л.  Н. о распределении ролей во "Власти тьмы".
До  сих  пор  не  намечены исполнители для роли девочки Анютки и для главной
роли Никиты,  которую  предполагалось  поручить  и  К.  Н.  Рыбакову,  и  г.
Падарину,  и  г.  Рыжову,  но до сих пор еще ничего определенного не решено.
Остальные роли распределены между гг.  Садовским (Петр),  Музилем  (Митрич),
Макшеевым   (Аким),   г-жами  Никулиной  (Анисья),  Лешковской  (Акулина)  и
Садовской (Матрена).

        "Комментарии"

  С. К. День у Толстого. - Новости дня, 1895, 8 ноября, No 4460.
  Автор статьи - ж