ошо. Меня еще так никто
не делал.  Вы действительно дали мне движение.  Шопенгауэр  говорит:  "Когда
человек мыслит,  тогда у него бывает такое движение".  Бюсты Л.  Н-ча лепили
князь Трубецкой (*2*),  Гинцбург (*3*),  а портреты писали Репин и Ге. У них
он  выходил  иначе  - с другим "движением".  На следующий день предстоял еще
один сеанс.  В тот день ничего не вышло.  Я не мог видеть всей фигуры сразу.
Чтобы  набраться  впечатлений,  я  много  гулял  с Л.  Н-чем в саду и других
местах.  Я собирал в памяти мельчайшие подробности всей фигуры и движений Л.
Н-ча.  Видя,  что  без позирования дело подвигается очень медленно,  я решил
взять бюст в мастерскую,  чтобы там закончить его на память.  С  этой  целью
прогулки наши участились.  Гуляли мы по 2 - 2 1/2 часа.  Я часто уставал.  В
этих случаях Л.  Н-ч,  обнаруживая  необыкновенную  для  его  лет  бодрость,
улыбался, глядя на меня, и говорил: "Эх вы, молодежь. Я готов еще столько же
с вами гулять".
  Благодаря этим  прогулкам  у  меня накопилось много ценных впечатлений.  Я
сделал бюст на память таким,  каким задумал.  Я собирался уже отлить фигуру,
но  графиня  предложила  еще  подождать.  "Может  быть,  он  еще  согласится
позировать",  - заметила она.  Старшая дочь,  Татьяна Львовна, говорила мне:
"Vous avez gagne les coeurs des mes parants" (*). Я действительно чувствовал
себя в семье Л.  Н-ча,  как у себя дома.  Раз, вечером, Л. Н. приходит в мою
мастерскую   с   зятем  Сухотиным  (мужем  Татьяны  Львовны)  и  принимается
рассматривать свой бюст и  бюст  супруги.  Работа  понравилась.  Легко  себе
представить мою радость, когда Л. Н-ч вдруг говорит:

  (* Вы покорили сердца родителей (фр.). *)

  - Ну, буду перед вами позировать минут пятнадцать.
  Я быстро принялся за работу.  Это был первый сеанс,  в течение которого  я
успел много поправить и переделать.  Когда Л.  Н. вышел из мастерской, я был
весь мокрый от усталости.  Я работал с  необычайным  напряжением.  Когда  он
затем увидел "переделку",  то сам сказал:  "Однако какая перемена в работе".
Мне не хотелось делать бюст Л.  Н. по обыкновенным его портретам, как мы его
привыкли видеть,  например,  в образе крестьянина.  Я хотел представить его,
как он мыслит.  Толстого - автора "Воскресения",  а не автора  романа  "Анна
Каренина",   хотя   это   произведение   является  также  шедевром.  В  этом
произведении     Толстой     представляется     мне      более      светским
художником-психологом;  в  "Воскресении"  же  - проповедником.  Выразить его
мыслящим - и было моей главной задачей. По бюсту его лицо представляется уже
необыкновенным.  Во  время  моей  работы  я  искал его лоб,  глаза и рот.  Я
старался изобразить голову в состоянии умственной работы,  а выражение  глаз
имеющим  непосредственную  связь  с  умом.   Мне приходилось думать над
каждой  мелочью.  Я  искал  колорита  в  нем.  Л.   Н.,   по-видимому,   сам
заинтересовался  работой и пришел на следующий день после первого сеанса для
второго сеанса.  На этот раз он позировал десять минут.  День спустя он,  по
собственному желанию, пришел в третий раз. Я не смел просить его являться на
сеансы,  не желая злоупотребить его добрым отношением ко мне.  Во время моей
работы я изучил фигуру Л.  Н.  Она замечательно оригинальна.  У меня явилось
желание сделать "фигурку" Л.  Н.,  и я передал об этом супруге его.  Графиня
советовала  мне  приняться за работу,  но я спешил в Петербург.  Из Одессы я
отправлюсь по делам в Петербург,  а оттуда опять в Ясную Поляну и примусь за
"фигурку" Л. Н-ча.
  О Л.  Н. Толстом, как человеке, и о том удивительном образе жизни, который
ведет краса и гордость русской литературы,  г. Аронсон отзывается с чувством
благоговения.  Несмотря на свой  преклонный  возраст,  Л.  Н-ч  интересуется
положительно всем,  что происходит на всем земном шаре.  Ничто ему не чуждо,
ничто более или менее важное не оставляется им без внимания.  Л.  Н. Толстой
встает  в  9  час.  утра  и идет в свой кабинет,  где принимается за работу.
Работает он без устали до 3 часов.  В этот  час  завтракает.  Завтрак  самый
легкий,  состоящий исключительно из зелени,  кофе и т.  п. После завтрака он
прочитывает письма и газеты. Л. Н. получает массу писем со всех концов мира.
Он лично отвечает на многие письма.
  - При мне,  - говорил  г.  Аронсон,  -  получены  были  письма  от  группы
студентов,  просивших  у Л.  Н-ча его автограф.  Он удовлетворил их просьбу.
Говорят,  что будто бы Л.  Н-ч позволяет себе дома некоторую  роскошь.  Так,
например,   письма   ему  будто  бы  подаются  на  серебряном  подносе.  Это
безусловная ложь:  образ жизни Л.  Н-ча и всей семьи удивительно простой. Во
всем  доме вы не найдете даже мягкого стула.  Вся мебель деревянная.  Сам Л.
Н-ч относится ко всему окружающему с необыкновенной  предупредительностью  и
незлобивостью.   Несколько   тверже  характер  у  графини.  И  это  является
необходимостью.  В противном случае,  смею  вас  уверить,  весь  дом  Л.  Н.
Толстого разобрали бы,  кажется, в несколько дней. Вот вам пример. При Ясной
Поляне есть большой лес,  принадлежащий Л.  Н.  Толстому. Крестьяне свободно
рубят лес,  отлично зная,  что Л.  Н-ч никогда с них взыскивать не будет. Но
зато крестьяне,  надо отдать им справедливость, благоговеют перед Л. Н-чем и
называют его "дедом". Каждое спорное дело разрешается только Л. Н. Чуть что:
"Пойдем ко Льву Николаевичу,  он рассудит".  Недавно некоторые из  окрестных
крестьян  получили наследство.  "Делить наследство будет Лев Николаевич",  -
решили крестьяне.  Он и разделил.  Остались довольны. Недавно пожар истребил
многочисленное имущество деревенских жителей. Погорельцы отправились к графу
Толстому.  Л.  Н.  принял самое  близкое  участие  в  бедственном  положении
пострадавших  и  оказал  всем  посильную помощь.  Крестьяне не знали,  как и
благодарить. Вся семья Л. Н. пользуется большой любовью крестьян.
  - Я сам,  - рассказывает Аронсон, - был свидетелем такой сцены. К веранде,
на которой вся семья и я пили чай, подошел нищий, больной, с ужасными ранами
на ногах.  На Л.  Н-ча вид больного произвел удручающее впечатление. Супруга
младшего сына Л.  Н-ча (*4*) лично  промыла  раны  больному  и  сделала  ему
перевязку. Нищего снабдили всем необходимым и отправили в больницу.
  В доме графа Толстого всегда большое общество.  Наезжают друзья, знакомые.
В  6 ч.  обед - вегетарианский.  За столом никогда нет вина,  водки и вообще
крепких  напитков.  Пьют,  в  том  числе  и   гости,   исключительно   квас,
изготовляемый  дома и особенно вкусный.   После прогулки Л.  Н в 9 час.
вечера, принимает ванну, пьет чай и играет в шахматы.
  Во время  пребывания  г.  Аронсона  в  Ясной  Поляне  Л.  Н.  не занимался
физическим трудом.  У него в то время немного болела нога.  Тем не менее  он
поражает   своей  бодростью  и  ловкостью.  Как-то  он  вошел  в  мастерскую
скульптора и хотел снять с высокой полки книгу.  Неподалеку находились козлы
(параллели).  Л.  Н.  быстро взобрался к полке. Когда он хотел соскочить, г.
Аронсон подал ему руку, чтобы поддержать его. Л. Н. отказался и заметил:
  - Если бы нога теперь не болела, то я перескочил бы через эти козлы.
  - Вы,  конечно,  помните, - сказал снова г. Аронсон, - содержание рассказа
Л.  Н.  Толстого "Охота на медведя"?  (*5*) Я встретил крестьянина, которому
теперь за семьдесят лет и который мне рассказывал, что этот случай произошел
с ним и с Л.  Н-чем.  Этот крестьянин и другие передавали мне, что Л. Н. был
всегда крепкого здоровья.  Он пользовался известностью силача.  Еще два года
тому  назад  Л.  Н.  отправлялся  пешком  из  Ясной  Поляны в Тулу и обратно
(тридцать верст).  Теперь Л.  Н.  такие расстояния делает  верхом,  провожая
своих детей к поезду и т.  п. На лошади он держится превосходно. В последнее
время только Л. Н. держит голову несколько наклоненной вниз. Об его силе и в
то же время о добре, которое он творит, крестьяне рассказывают много фактов.
  Г. Аронсону передавали,  между прочим,  такой факт.  Проезжая по  степи  с
ямщиком,  Л.  Н.  встретил  мужика  с телегой,  наполненной дровами.  Телега
свалилась на сторону,  и бедный мужик не в состоянии был ее  поднять.  "Надо
подсобить мужику",  - сказал Л.  Н.  и один поставил телегу на колеса. Мужик
подивился на барина и его силу.
  Крестьяне приходили в дом Л.  Н.  смотреть сделанный г. Аронсоном бюст. Он
находился в кабинете, где на полках были размещены всевозможные книги.
  - То все голова Льва Николаевича написала, - говорили крестьяне, указывая,
между прочим, и на французские книги.
  Л. Н между прочим,  интересовался жизнью знакомых ему русских журналистов,
живущих в Париже.  Л.  Н.  расспрашивал о парижском сотруднике  "России"  г.
Яковлеве  (*6*),  о  котором  прекрасно отозвался и которому просил передать
поклон.  Н.  Л.  Аронсон вынес из своего пребывания  в  Ясной  Поляне  самое
отрадное впечатление и никогда неизгладимые воспоминания о Л.  Н.  Толстом и
его семье.

        "Комментарии"

  Г. Мль. Граф Л. Н. Толстой в Ясной Поляне. - Одесский листок, 1901, 3
(16) июля, No 169.
  Автор статьи - Григорий Исидорович Модель  (1871-?),  публицист,  хроникер
одесских газет.
  Наум Львович Аронсон (1872-1943),  известный скульптор, уроженец Витебской
губернии,  живший  постоянно   в   Париже.   Участник   многих   европейских
художественных  выставок.  Был  у  Толстого  в  середине  июня  1901 г.  Его
пребывание в Ясной Поляне в дневнике С.  А. Толстой отмечено дважды: 14 и 20
июня  1901 г.  "Живет сейчас скульптор Aronson,  бедняк-еврей,  выбившийся в
Париже в восемь лет в хорошего,  талантливого скульптора.  Лепит  бюст  Льва
Николаевича и мой;  bas-relief - Тани,  и все недурно" (Дневники,  т.  2, с.
20).  Кроме бюста Толстого в бронзе  Аронсоном  было  сделано  два  портрета
Толстого карандашом и около восьмидесяти набросков.

  1* Толстой продолжал в это время работу над повестью "Хаджи-Мурат".
  2* Князь Павел (Паоло) Петрович Трубецкой (1866-1938), скульптор.
  3* Илья Яковлевич Гинцбург (1853-1939), скульптор.
  4* Ольга Константиновна Толстая,  урожд. Дитерихс (1872-1951), первая жена
Андрея Львовича Толстого.
  5* Имеется  в виду рассказ "Охота пуще неволи" из "Четвертой русской книги
для чтения" (т. 21).
  6* Исаак  Яковлевич Павловский (1862-1924),  пользовавшийся псевдонимом И.
Яковлев,  был корреспондентом "Нового времени" и других  русских  изданий  в
Париже.


        ""Русские ведомости". Из Ясной Поляны"

  Все последние,  получаемые из Ясной Поляны известия  говорят  о  том,  что
выздоровление  Л.  Н.  Толстого  идет самым нормальным образом (*1*).  Он не
только встает и занимается в креслах,  не выходя еще, впрочем, на воздух. За
последние дни Л.  Н.  мог даже почти закончить свою новую статью по рабочему
вопросу (*2*). Кроме того, им написаны за это время среди целого ряда других
писем два больших письма:  одно - к писателю-индусу (*3*) (о недавнем письме
которого к Л.  Н.  мы уже сообщали) и другое -  к  персу,  участвовавшему  в
гаагской  конференции  и  проводившему на ней мысль о том,  что для полного,
совершенного  уничтожения  войн  необходимо  обращение   всех   лучших   сил
человечества  на  подъем  нравственного  уровня  народов.  Эту  же  мысль он
одушевленно развивает в поэме,  присланной им теперь Л.  Н.  Толстому (*4*).
Лица,  видевшие Льва Николаевича на этих днях,  передавали нам,  что вынесли
после свидания с ним  самое  отрадное  чувство  при  виде  его  удивительной
бодрости и энергии после недавнего упадка физических сил.  Л. Н. с особенным
оживлением рассказывал о только что полученной им книге одного  французского
аббата (*5*),  а также об одном новом вегетарианском журнале, который ставит
вопросы  вегетарианства  во  всесторонне  гуманном  освещении  (сам  Л.   Н.
по-прежнему,  и  здоровый,  и  в  болезни,  строго  держится вегетарианского
режима).

        "Комментарии"

  Из Ясной Поляны. Русские ведомости, 1901, 18 июля, No 191.

  1* В июле 1901 г. Толстой болел малярией в тяжелой форме.
  2* "Единственное средство" (т. 34).
  3* А. Рамазесхану (т. 73, с. 101-104).
  4* Князь Мирза Риза Хан,  иранский поэт и дипломат,  при письме от 29 июня
1901 г.  прислал Толстому перевод  своей  оды  "Мир".  Толстой  ответил  ему
благодарственным письмом 10 (23) июля 1901 г. (т. 73, с. 94-95).
  5* По-видимому,  книга Н.  J.  Brunhes "Ruskin et  la  Bible"  ("Рескин  и
Библия").


        "1902"

        ""Петербургские ведомости". Внутренние известия. Ялта"

(От нашего корреспондента)

  До сих пор в некоторых  газетах,  помещавших  более  или  менее  регулярно
бюллетени о состоянии здоровья гр.  Л.  Н. Толстого, эти известия помещались
под рубрикой:  "Болезнь гр.  Л.  Н.  Толстого" (*1*).  В настоящее время эту
рубрику можно заменить другой,  более отрадной,  которую с таким напряженным
нетерпением ожидала вся мыслящая  Россия,  а  именно:  здоровье  гр.  Л.  Н.
Толстого.
  Великий писатель земли русской еще большую часть дня  принужден  лежать  в
постели  или  на  диване,  но  это  только вследствие слабости - последствия
тяжкой болезни,  которую он перенес.  Он  еще  очень  слаб,  ему  еще  нужно
беречься,  и его нужно очень беречь,  но он уже здоров.  Я видел его 18 и 22
апреля  и  считаю  своей  обязанностью  поделиться  своими  впечатлениями  с
читающей публикой.
  На южном берегу Крыма,  между Ореандой и Алупкой, находится имение графини
Паниной "Гаспра",  в которой живет в настоящее время Лев Николаевич. Наняв в
Ялте коляску и проехав часа  два  по  прекрасному  шоссе,  проходящему  мимо
Ливадии,  Ореанды  и  целого ряда других перлов южного берега,  я очутился в
"Гаспре" - небольшом, но уютном и хорошо обставленном доме, на котором очень
часто  в  течение  последних  месяцев  сосредоточивалось  внимание не только
России, но и всего мира.
  Я застал  нескольких  членов  семьи  графа в большой столовой,  украшенной
несколькими интересными историческими портретами и гравюрами,  изображавшими
сцены из эпохи кавказских войн.  После первых,  обычных расспросов о дороге,
минут через 10-15 меня позвали к Льву Николаевичу.
  Не без  волнения вошел я в несколько темную гостиную и тотчас же посредине
комнаты  увидал  кресло  на  колесах,  а  в  кресле  знакомую  фигуру   Льва
Николаевича.  У  стены,  несколько  поодаль,  сидела  его  жена и заботливая
хранительница, графиня Софья Андреевна.
  Я с  трудом  удержался  от слез при взгляде на Льва Николаевича:  такой он
казался слабый,  исхудавший,  осунувшийся.  Но удержаться  было  необходимо;
волнение заразительно,  а ему волноваться вредно. Но когда раздался голос Л.
Н когда я взял его руку,  я почувствовал,  что первое впечатление  несколько
ошибочно.  Правда, он действительно исхудал и осунулся; правда, он еще слаб,
но в голосе его чувствуется бодрость, во взгляде - энергия, и он по-прежнему
продолжает  интересоваться всеми жизненными явлениями,  в которых отражаются
идеальные  стремления  людей  или  противодействия  этим   стремлениям.   Он
расспрашивал меня о том,  что делается в Петербурге, о тех вопросах, которые
так волновали в последнее время все русское общество. Я же со своей стороны,
несмотря  на  все  свое  желание  слушать,  старался говорить сам,  чтобы не
утомлять больного, а через несколько минут вышел в столовую.
  Я думал,  что  в этот день я больше уже не увижу Л.  Н.,  но в самом конце
обеда дверь неожиданно раскрылась,  и показался  Л.  Н.  в  кресле,  которое
подкатили к столу.
  - Пересядьте сюда, поближе ко мне, - сказал Лев Николаевич.
  Я сел рядом с его креслом.
  - Вы в Петербурге, вероятно, увидите Острогорского? (*2*)
  - Да, увижу.
  - Так передайте ему,  пожалуйста, что мне очень жаль, что было помещено то
мое письмо в газетах,  которое наделало ему столько неприятностей. Передайте
ему это,  как только увидите.  Я знаю,  что никаких корыстных  целей  он  не
преследовал, и мне очень жаль, что все это так случилось.
  Затем разговор перешел на события из современной внешний политики.  Л.  Н.
выказывал  живейший  интерес  к группировке французских политических партий,
причем очень благосклонно отозвался о Гедде и его борьбе с Мильераном (*3*).
  Лев Николаевич очень оживился, и вся семья его начала беспокоиться, как бы
это оживление не отозвалось потом особенным упадком сил. К счастью, опасения
не оправдались.
  Двадцать второго апреля я приехал в Гаспру  снова  -  проститься  с  Львом
Николаевичем.  Я  застал  его  лежавшим  в  кровати  в  его спальне,  откуда
открывался чудный вид на вершину Ай-Петри.
  - Вот видите эти вершинки, - сказал Л. Н., - вот ту, которая пониже? Когда
дочери ездили на Ай-Петри,  я отсюда смотрел на них в телескоп, и можно было
различать, которая где.
  На этот раз Л. Н. показался мне и свежее и бодрее, чем в прошлый. Он много
говорил   о  вопросах,  касающихся  земельных  отношений,  о  своем  любимом
экономисте Генри Джордже (*4*) и о том,  как мало и у  нас,  и  за  границей
интересуются идеями этого писателя.
  Приближалось обычное  время  завтрака  Л.  Н.,  и  я  оставил  его,  чтобы
присоединиться  к  тем  из его домашних,  которые отправлялись на прогулку в
горы к развалинам старинной генуэзской крепости, разрушенной турками.
  После обеда я снова виделся с Л.  Н., чтобы окончательно проститься с ним,
так как на другой день я должен был  уезжать  из  Ялты.  Он  говорил  о  тех
работах,  которые  он  считает  необходимым  написать как можно скорее.  Что
касается художественных произведений,  то их у него  несколько  начатых,  но
приняться   за   их   окончание   он   считает  возможным  лишь  при  полном
выздоровлении.
  - Это уж мой отдых,  - добавил он,  - очень хочется ими заняться; надо там
многое переделать,  перетасовать,  но для  этого  надо  сперва  окончательно
поправиться.
  Прежде чем окончить эту заметку,  мне хочется  сказать  несколько  слов  о
семье  великого  писателя,  т.  е.  о тех членах ее,  которые его окружают и
берегут;  их роль в жизни Л.  Н.  мало видна,  о них почти не говорят, но мы
должны  быть  бесконечно  благодарны  им  за  тот удивительный,  неутомимый,
заботливый уход,  которым его окружают.  Как знать,  быть может,  если бы не
этот   уход,   не   эта   нежная  заботливость,  мы  не  сохранили  бы  Льва
Николаевича...
  Возвращался в Ялту я вместе с доктором Никитиным (*5*),  постоянным врачом
Л. Н., живущим там же, в Гаспре. Он сказал мне следующее:
  - Процесс  в  легких  совершенно  закончился,  остались  лишь чуть слышные
хрипы.  Сердце  работает  превосходно.  Желудок  и  кишечный  канал   вполне
исправны.
  На другой день я возвращался морем в Севастополь.  Поравнявшись с Гаспрой,
я   увидел   ее  серые  башенки  и  белый  купол.  Там,  за  этими  стенами,
восстановлялись силы великого писателя,  на которого по-прежнему с  надеждой
устремлено внимание всего мыслящего человечества.

        "Комментарии"

  Внутренние известия.  Ялта  (От  нашего  корреспондента).  - Петербургские
ведомости, 1902, 29 апреля, No 114.
  Автор статьи не известен.

  1* Зиму 1901/02 г. Толстой провел в Крыму, где тяжело болел, в особенности
в январе - феврале 1902 г.
  2* Александр   Яковлевич   Острогорский   (1868-1908),  педагог,  один  из
издателей журнала "Образование".  Толстой протестовал  против  того,  что  в
объявлении  об  издании  журнала  ему  было  приписано  сочинение украинской
легенды "Сорок лет",  ранее обработанной  Н.  И.  Костомаровым.  См.  письмо
Толстого П.  А.  Буланже от 28 февраля 1902 (т.  73,  с.  210). Толстым было
написано лишь "Окончание..." легенды, а вся она отредактирована.
  3* Этьен-Александр Мильеран (1859-1943),  французский публицист и политик,
был  первым  социалистом,  согласившимся  принять   участие   в   буржуазном
правительстве (1899).  Глава французских социалистов Жюль Гед (1845-1922) не
признавал компромиссов и обличал Мильерана как предателя.
  4* Генри Джордж