миления.

* * *

  Мечников и Толстой продолжают беседу, начатую ими во время завтрака.
  Мечников рассказывает Льву Николаевичу о том, каким успехом пользуются его
художественные произведения среди французов.
  Лев Николаевич говорит ему:
  - В детстве нас водили смотреть на балаганы.  Чтобы собрать публику,  пред
балаганами показывали куклы.  Мои художественные произведения имеют такое же
значение.  Они  собрали  публику.  Благодаря  им теперь читают мои последние
произведения (т. е. религиозно-философские).
  Беседа их,  при  участии  уже  и  г-жи Мечниковой,  переходит к вопросу об
искусстве.  Точнее,  г-жа Мечникова задает ряд вопросов Льву Николаевичу,  а
Лев Николаевич отвечает.
  - Ценность искусства в том,  что  оно  объединяет  людей,  -  говорит  Лев
Николаевич. - Все, что объединяет людей, - нравственно, а что разъединяет, -
безнравственно. Понятно, объединение должно достигаться не на почве плотских
изображений, безнравственных образов и тому подобное.
  Через несколько минут с уст Льва Николаевича сходит следующий тезис:
  - Чем  ниже  степень  развития  существа,  тем оно совершенней.  Например,
пудель (пудель подбежал к террасе) более совершенен,  чем  человек.  Человек
же,  -  говорит Лев Николаевич,  - самое несовершенное существо.  Потому-то,
Илья Ильич,  - заключает Лев Николаевич, и в голосе его слышна нота шутки, -
потому-то ваши микроорганизмы наиболее совершенные существа в мире!
  Мечников и все кругом смеются.
  - Среди  микроорганизмов  тоже  есть  добрые  и  злые,  Лев Николаевич,  -
подчеркивает шутку Мечников.
  Начинают собираться на прогулку.

* * *

  Тем часом к Льву Николаевичу подходит интеллигентного вида проситель.
  - У меня к вам, - доносится, - личное дело, Лев Николаевич.
  Лев Николаевич   уловил   уже,   по-видимому,   многозначительность   тона
просителя.
  - По личному? - переспрашивает он. - Это хорошо. Идем, идем...
  И уводит просителя к себе.
  Проходит минут 10-15, Лев Николаевич с своим просителем не возвращаются.
  Сегодняшнее радостное настроение  Льва  Николаевича  сообщилось  всем,  не
исключая графини Софьи Андреевны.
  Она неузнаваема.  Она чрезвычайно оживилась и возбужденно  рассказывает  -
явно, кажется, ошибившись, - скромному фотографу, принятому за журналиста, о
массе труда,  что ей приходится тратить на работу по управлению  имением,  о
заботах своих относительно детей и т. п.
  Лев Николаевич отпустил наконец своего просителя и вышел сам  в  войлочной
шляпе, готовый к поездке, с небольшой плеткой в руках.
  Его проситель с возбужденно разгоревшимся и в то же время счастливым лицом
отходит   в   сторону,  в  аллею.  Его  нагоняет  секретарь  г.  Гусев.  Они
обмениваются краткими вопросами и ответами.
  Оба довольны и жмут друг другу руки.
  Этот был сейчас у Льва Николаевича с "исповедью".
  Шарабаны подъехали   к   крыльцу.  На  первый  садится  Лев  Николаевич  с
Мечниковым;  на второй - дочь Льва Николаевича,  Александра Львовна, с г-жой
Мечниковой. Экскортирует их верхом Лев Львович.
  - Можно трогать? - осведомляется Лев Николаевич, держа вожжи.
  В этот миг его нельзя узнать.
  Он лет на 10-15 помолодел.
  - Трогайте! - произносит Софья Андреевна.
  Совершенно молодым жестом руки Лев Николаевич  шлет  остающимся  в  Поляне
поцелуй за поцелуем по воздуху.
  Уехали
  Под вечер, часу в 5-м, Лев Николаевич возвратился с поля.
  И. И.  Мечников и г-жа  Мечникова  с  сыном  и  дочерью  Льва  Николаевича
возвратились  несколько раньше в шарабане.  Лев Николаевич же,  пересевши на
обратном пути на лошадь, возвратился с другой стороны усадьбы верхом. Он сам
оставил лошадь в конюшне и возвратился в дом по одной из аллей сада.
  Поездка, видимо,  утомила его, но все же он с плеткой в руках, в сапогах с
голенищами. и в своей войлочной шляпе выглядел довольно бодро.
  У "дерева бедных" его ожидала группа крестьян. Он направился прямо к ним и
стал  их  слушать.  Речь  шла  о  какой-то  помощи в посеве и т.  п.  Вскоре
крестьяне потянулись гуськом от дерева и дальше от  усадьбы,  с  обнаженными
головами, по-видимому удовлетворенные в своей просьбе.
  Л. Н. ушел в дом отдыхать.
  По заведенному в Ясной Поляне порядку,  обед подается  в  6,  в  начале  7
вечера.  Чтобы  занять гостей,  графиня Софья Андреевна доставила им дорогое
удовольствие  -  прочла  им  несколько  отрывков  из  новых   художественных
произведений Льва Николаевича.
  В 7 час. вечера состоялся обед, а затем все высыпали в парк, что у дома.
  Лев Николаевич был тут же,  в  центре  всех,  без  фуражки,  с  обнаженной
головой, в блузе и в своей привычной позе: заложив руки за пояс. Переходя от
одной группы к другой, он вслушивался, заговаривал, посмотрел, как идет игра
Александры Львовны и нескольких барышень из деревни (мне сказали о них,  что
они - дочери бакалейного  торговца)...  Лев  Николаевич  присел  наконец  на
садовую  скамью  в  аллее  близ  игравших в городки.  Рядом с ним сел И.  И.
Мечников,  а  по  обе  стороны  и  за  спиною  Льва  Николаевича  присели  и
прислонились к деревьям слушатели.
  Речь шла о земельном вопросе.  Говорил почти исключительно И. И. Мечников,
оказавшийся,   сверх   ожидания,  глубоко  заинтересованным  в  политическом
разрешении земельного вопроса.
  И. И  надо  заметить,  стоит  на  довольно  умеренной,  чтобы  не  сказать
консервативной,  платформе в разрешении аграрного вопроса. Герценштейновский
т.  е.  кадетский,  проект он считает радикальным...  Частному крестьянскому
владению он отдает предпочтение пред общинным и т. д. У самого у него имение
в Киевской губернии.
  Лев Николаевич напомнил гостю об одобряемой им,  Толстым, земельной теории
Генри Джорджа.
  Утомлен ли  был  к  вечеру  Лев  Николаевич,  или  оттого,   что   уровень
политического  разговора  его  не  удовлетворял,  но он больше молчал.  Быть
может,  также тут сказалось просто желание Льва Николаевича остаться  только
хозяином,   оставляя   в  стороне  бесполезную  для  одного  вечернего  часа
полемику...
  Лев Николаевич стал больше следить за ходом игры в городки.
  Лев Львович вскоре осведомился, не желает Лев Николаевич погулять.
  Лев Николаевич тотчас же охотно согласился.
  - Да, да... Сейчас пойдем...
  Он направился  в  дом,  из  которого тотчас же вышел снова в темном летнем
пальто и белой фуражке.
  Опустив руки  в широкие карманы пальто и оставаясь в центре,  имея по одну
сторону И.  И.  Мечникова,  а по другую - сына,  Льва Львовича, они, втроем,
направились  по  всем аллеям парка,  мелькая меж деревьев то там,  то здесь.
Говорил  больше,  жестикулируя,  И.   И.   Мечников;   Лев   Николаевич   же
сосредоточенно слушал, слегка - к вечеру - сгорбившись.

* * *

  Вечерние сумерки сгустились над Ясной Поляной,  Мечниковы решили в этот же
вечер возвратиться в Москву.
  Вечером в  доме  был  чай.  Гостящий  у  Толстых пианист г.  Гольденвейзер
исполнил несколько любимых Львом Николаевичем музыкальных вещей (*4*).
  Наступила минута прощания хозяина с гостями.
  Лев Николаевич расстался  с  Мечниковым  чрезвычайно  сердечно.  Последней
фразой Льва Николаевича при прощании была такая:
  - Хотя я,  Илья  Ильич,  смерти  и  не  боюсь,  но,  чтобы  доставить  вам
удовольствие, обещаюсь: проживу ровно сто лет!

* * *

  Впечатление, произведенное  на  Мечникова  Л.  Н.  Толстым,  было,  как  я
своевременно передал уж вам по телеграфу, чрезвычайное.
  Я спросил о нем И.  И. Мечникова на станции Засека, при отправке вам своих
депеш.  Сюда из Ясной Поляны его с  супругой  доставили  на  лошадях  уже  в
темноте.   Вся  фигура  И.  И.  была,  так  сказать,  полна  глубокой  думы.
Характерный штрих:  Илья Ильич в глубоком раздумье положил деньги кассиру, а
сам  ушел  на платформу;  его затем уже разыскал станционный сторож и вручил
ему билет.

* * *

  Разбираясь в своих впечатлениях  после  2-дневного  пребывания  близ  Льва
Николаевича,  я  хочу отметить одну,  кажется,  не ошибочно подмеченную мною
особенность относительно него.
  После беседы с его участием уходишь и чувствуешь,  что во все время беседы
в воздухе на открытой террасе висел какой-то камертон,  который  назвали  бы
"камертоном на искренность".
  Под влиянием его как бы подымается  собственное  твое  понимание  движения
души собеседников Льва Николаевича.
  Не глядя на них,  начинаешь вдруг почему-то чувствовать,  по  одному  лишь
тону их речи:  "Нет,  этого Лев Николаевич не одобрит". Или: "Нет, с этим не
согласится..."
  Говорю: по   одному   лишь   тону  собеседника,  не  вслушиваясь  даже,  -
естественно, многим это покажется удивительным и странным, - в содержание их
слов.
  Но вот собеседник  Льва  Николаевича,  как  бы  пробуя  невидимые  струны,
фальшивя,  сбиваясь,  затем  вдруг  берет настоящую ноту!  С этого момента -
чувствуется - Лев Николаевич весь с ним.

* * *

  В настоящее время жизнь Льва Николаевича протекает так.
  Встает он  в  8  или  9  час.  утра  и тотчас же отправляется на прогулку.
Возвратившись,  Л. Н. пьет кофе и садится за работу. Работа Льва Николаевича
продолжается  обыкновенно до 1 1/2 - 2 час.  дня,  и за нею следует завтрак.
После  завтрака  Лев  Николаевич  отправляется  в  продолжительную  прогулку
верхом.  Л.  Н.  предпочитает во время прогулки ездить по лесу. Вернувшись с
прогулки,  Лев Николаевич ложится отдыхать.  Этот отдых продолжается до  6-6
1/2  час.  вечера.  После  него  -  обед.  Обед  Л.  Н.,  как  общеизвестно,
вегетарианский.  Окружающих  же  он  нисколько   не   неволит   быть   также
вегетарианцами.
  Вечерним отдыхом для Л.  Н.  является затем игра в  шахматы  или  слушание
музыки.  Сейчас  его  партнером  по  игре в шахматы - пианист Гольденвейзер,
живущий по соседству. Его же игру Л. Н. любит слушать.
  Вечерний чай Л. Н. проводит в общем кругу.

* * *

   Как я уже сообщал, в бытность в Ясной Поляне Мечникова, их обоих, т.
е.  Льва  Николаевича  и  гостя,  очень усердно общелкивали фотографы.  Были
профессиональный фотограф и любители.
  После того как были  сделаны  снимки,  пошли  сомнения,  удачны  ли  будут
фотографии? Больше шансов имел, понятно, профессиональный фотограф.
  - Кто же тут настоящий фотограф? А, господа?
  Лев Николаевич,  который вел все время беседу и как будто и не наблюдал за
фотографической вокруг него шумихой, первый помог и указал всем:
  - Вот он, настоящий фотограф, - и указал на него. - Вы ведь видели, как он
сделал крышкой вот так...
  И Лев      Николаевич      повторил     действительно     типичный     для
фотографа-профессионала жест. Раскрытому инкогнито осталось только расцвести
сплошной улыбкой.

* * *

  Когда уходишь  из  Ясной  Поляны,  дорога к Засеке идет,  спускаясь вниз в
ложбину,  а Ясная Поляна сплошной стеной ее деревьев и всей зеленью  высится
вверху, впереди.
  Был 7-8 час.  вечера.  Остаток дневного света еще  не  уступал  совершенно
место  мгле сумерек.  И вверху,  вдали на этой уходящей в небо темно-зеленой
стене,  когда я невольно вскинул вверх глаза,  стоял Толстой,  весь в белом.
Одна  лишь  белая  человеческая,  всем  знакомая  его  фигура  в грандиозной
темно-зеленой оправе...

* * *

  За два дня я видел на лице Льва Николаевича лишь раз-другой улыбку. За все
остальное  время  он  остается  в  памяти  суровым,  страдающим,  и сильно -
почему-то думается минутами - страдающим...
  Радости на лице его мало...

        "Комментарии"

  Д. Н.  В Ясной Поляне (От нашего корреспондента).  - Раннее утро, 1909, 2,
3, 4 и 5 июня, No 124, 125, 126, 127.
  Автор - Д. С. Нейфельдт.
  Приезд в  Ясную  Поляну  Нобелевского  лауреата  Ильи   Ильича   Мечникова
(1845-1916),  о  котором  много  писали  в  газетах,  был заметным событием.
"Ничьего приезда в продолжение четырех лет в Ясную Поляну так не ждали,  как
Мечникова",  - свидетельствует Маковицкий (Яснополянские записки,  кн. 3, с.
422).  Мечников с женой Ольгой Николаевной Мечниковой (1858-1944)  пробыл  у
Толстого с утра до вечера 30 мая.  Прощаясь с Толстым, Мечников сказал: "Это
один из лучших дней нашей жизни..." (Гольденвейзер А. Б. Вблизи Толстого, с.
272).  В ответ "Лев Николаевич сказал, что ждал, что свидание будет приятно,
но не ждал, что настолько" (там же).

  1* "Дерево бедных" - вяз.
  2* Самодержавно-черносотенное  направление  статей  М.  О.  Меньшикова   в
1908-1909 гг. не раз вызывало негодование Толстого.
  3* Михаил    Яковлевич   Герценштейн   (1859-1906),   профессор-экономист,
высказывался в Думе за экспроприацию помещичьих земель крестьянами.
  4* Александр  Борисович  Гольденвейзер  (1875-1961),  пианист,  постоянный
посетитель дома Толстого,  в этот вечер играл Шумана,  Шопена, Скрябина (см.
Маковицкий Д. П. Яснополянские записки, кн. 3, с. 425).


        ""Русское слово". С. Спиро. Толстой о И. И. Мечникове"

  Еще в прошлый мой приезд в Ясную Поляну,  когда уже  стало  известно,  что
приехавший  в  мае  1909 года в Москву из Парижа И.  И.  Мечников собирается
побывать у Л.  Н.  Толстого в  Ясной  Поляне,  я  заручился  согласием  Льва
Николаевича   рассказать   мне   о  впечатлениях  знакомства  со  знаменитым
профессором.
  На следующий  день  после  пребывания  И.  И.  Мечникова  в Ясной Поляне в
назначенный мне час я был в Ясной Поляне. Секретарь Льва Николаевича Николай
Николаевич Гусев встретил меня внизу и попросил подождать в нижних "комнатах
для гостей".
  - Сейчас я скажу Льву Николаевичу, - сказал Н. Н. и ушел.
  Обыкновенно, по приглашению Льва Николаевича,  я подымался наверх и шел  к
нему  в  кабинет,  но  в  этот  раз совершенно для меня неожиданно открылась
дверь, и вошел сам Лев Николаевич с приветливой улыбкой.
  - Здравствуйте,  здравствуйте,  - сказал он,  - ну,  что... "экзаменовать"
меня пришли?..
  Лев Николаевич был в отличном настроении духа и, шутя, продолжал:
  - Ну что ж, "экзаменуйте"!..
  Я ожидал,  что  после  приема  гостей накануне,  после проведенного с ними
целого дня,  увижу Льва Николаевича сильно утомленным, и был страшно удивлен
его бодрым и веселым видом.
  Я высказал это ему, на что он сказал:
  - Как видите,  я нисколько не утомлен и прекрасно себя чувствую... Ну, что
же вам сказать о И.  И.  Мечникове? - продолжал он. - Илья Ильич произвел на
меня самое приятное впечатление.
  Я не встретил в нем  обычной  черты  узости  специалистов,  ученых  людей.
Напротив,  широкий интерес ко всему, и в особенности к эстетическим сторонам
жизни.
  С другой стороны,  самые специальные вопросы и открытия в области науки он
так просто излагал, что они невольно захватывали своим интересом.
  Я был поражен его энергией: несмотря на ночь, проведенную в вагоне, он так
был оживлен и бодр,  что представлял прекрасное доказательство верности  его
гигиенического,  отчасти даже нравственно-гигиенического, режима, в котором,
по-моему,  важное значение имеет то,  что он не пьет,  не курит и ни в какие
игры не играет.
  - Вы говорили о художественных произведениях?
  - Да. Между прочим, он никак не хотел верить, что я забыл содержание "Анны
Карениной"...
  Я ему  говорил,  что  если бы я теперь что-нибудь написал,  то это было бы
вроде второй части "Фауста",  то есть такая же чепуха.  А он  мне  рассказал
свое объяснение этой второй части - очень остроумное... (*1*)
  В разговоре мы вспомнили,  что я знал его брата Ивана Ильича,  - даже  моя
повесть  "Смерть Ивана Ильича" имеет некоторое отношение к покойному,  очень
милому человеку, бывшему прокурору тульского суда... (*2*)
  Лев Николаевич  на  минуту  задумался  и  потом  вспомнил  еще  один очень
интересный эпизод:
  - После разговора о вегетарианстве,  о котором говорили домашние, Мечников
стал рассказывать о племени антропофагов,  живущем в  Африке,  в  Конго.  Он
рассказал интересные подробности о том,  как они едят своих пленных. Сначала
пленного ведут к военачальнику,  который отмечает у него на коже тот  кусок,
который он оставляет для себя.  Затем пленного поочередно подводят для таких
отметок к остальным - по старшинству, пока всего не исполосуют.
  - Меня  это  в  высшей степени заинтересовало,  - продолжал Л.  Н.,  - и я
спросил у Мечникова: "Есть ли у этих людей религиозное миросозерцание?"
  И на это он ответил. По его словам, они веруют в "обоготворение" предков.
  Я попросил  сообщить мне более подробные материалы,  касающиеся жизни этих
людей,  и он обещал мне прислать их (*3*),  а также прислать свое  сочинение
"Les  essais optimistiques",  в котором изложено его объяснение второй части
Фауста.
  - Вообще,  - сказал в заключение Лев Николаевич,  - я  от  этого  свидания
получил гораздо больше всего того хорошего, чего ожидал.

        "Комментарии"

  С. Спиро.  Толстой о И.  И. Мечникове. - Русское слово, 1909, 3 (16) июня,
No 125.
  О С.  П.  Спиро - см. предыдущ. Спиро был в Ясной Поляне 31 мая 1909 г. На
этот раз его посещение  оказалось  тягостно  Толстому:  "...неприятно  было,
фальшиво" (т. 57, с. 77). Статья была просмотрена Толстым в корректуре.

  1* Мечников   высказывал  предположение,  что  во  второй  части  "Фауста"
символически отражена старческая любовь Гете  (см.:  Мечников  И.  И.  Этюды
оптимизма. М., 1964, с. 258-264).
  2* Иван Ильич Мечников (1836-1881),  тульский прокурор,  послужил  отчасти
прототипом главного героя повести Толстого "Смерть Ивана Ильича" (1886).
  3* Мечников прислал Толстому книгу  Эд.  Фоа  "Путешествие  по  Африке  от
Замбезии  до  Французского  Конго"  (La travereec de l'Afrique du Zambeee au
Congo Francals).


        ""Вегетарианское обозрение". И. Перпер. У Льва Николаевича Толстого и его друзей"

   Подхожу к красивой,  большой веранде;  по одной стороне ее  качается
цветущая сирень.
  Я чувствую,  что Лев Николаевич находится там,  и,  не желая нарушать  его
покой,  останавливаюсь.  Какая-то  женская фигура,  завидев меня,  тщательно
завешивает веранду.  Я усаживаюсь недалеко под большим тенистым деревом,  на
широкой  удобной  скамье,  возле веранды и перевожу дух.  Отдохнув и кого-то
завидя,  я прошу выслать г.  Гусева. С последним я знаком по переписке как с
секретарем  Льва  Николаевича.  Через  несколько  минут  вижу,  идет высокий
молодой человек лет 30,  с умным,  интеллигентным лицом,  в простой ситцевой
косоворотке,  с волосами,  заброшенными назад.  Иду навстречу,  называю свою
фамилию,  он свою.  Николай Николаевич Гусев,  большой друг и приятель  Льва
Николаевича,  редко,  редко  отлучается  от  него,  ведет  всю  его обширную
корреспонденцию и помогает в его литературных работах.
  Мы усаживаемся и беседуем довольно оживленно.
  Жажда, вследствие быстрой ходьбы, начинает меня мучить, и я прошу дать мне
стакан воды.  Н.  Н.  уходит и приносит мне стакан хлебного квасу.  Во время
нашей беседы приходят одни за другими нищие; Ник. Ник. оставляет меня каждый
раз,  идет им навстречу,  кое-что спрашивает и дает им денег.  Многие из них
просят книжки Льва Николаевича,  и Н.  Н. дает им по несколько штук народных
рассказов Льва Николаевича,  изд.  "Посредник". Н. Н. успел уже предупредить
Льва Николаевича о моем приезде.  Среди беседы Н.  Н.  говорит мне,  что Лев
Николаевич идет.
  Я иду  навстречу  солнцу интернационального вегетарианского мира,  иду так
легко,  просто, не смущаясь, как будто каждый день видал его, как будто лишь
недавно расстался с ним.
  Лев Николаевич жмет мне крепко руку и садится в уголок  скамьи,  рядом  со
мной.
  Он ростом выше среднего;  глаза голубые,  глубокие;  брови седые,  густые,
торчащие вперед;  борода окладистая, широкая и красивая. Одет в косоворотке,
раскрытой около шеи;  на  голове  носит  белую,  простую,  старую  и  легкую
фуражку, надвинутую на лоб; опирается на палку. Говорит внятно и ясно.
  Я с него не спускаю глаз,  и по-прежнему чувство какой-то близости к  нему
заставляет  меня  говорить с ним совершенно спокойно,  как с добрым,  старым
другом.
  Все то, что Лев Николаевич говорил, я передаю и его, и своими с