зато  певцы  и  музыканты,
зарабатывающие на жизнь кто как умел, могли понять, имеет  ли  спрос  их
искусство, и найти потенциальных заказчиков - тех, кто  потом  приглашал
их на свадьбы и юбилеи.
   Лишь только в зале уменьшился  свет  и  из  огромных  черных  колонок
полилась  спокойная  музыка,  спецназовцы,   порядком   захмелевшие,   с
неудовольствием обернулись.
   "Стихи и музыка, без сомнения, собственного приготовления", - подумал
Холмогоров, вглядываясь в невысокую девчушку, застывшую  на  самом  краю
сцены с микрофоном в руках. Она вкрадчиво шептала слова песни  в  близко
поднесенный к губам микрофон.  Песня  была  вполне  созвучна  времени  и
официальной идеологии - немного истории, немного современности и боль за
родную землю, с которой неизвестные "они" сотворили что-то страшное.
   На первую песню никто танцевать не вышел, девчушка зря тратила  силы.
Так уж ведется: пока в зале не найдется смельчак, другие, пусть  даже  и
хотят танцевать, на площадку перед сценой не выйдут. А площадка  манила,
и, лишь только зазвучала  вторая  песня,  самый  молодой  из  ракетчиков
поднялся  и  осмотрелся.  Взгляд  молодого  лейтенанта  остановился   на
столике, занятом мужчиной и двумя девушками. Они, не обращая внимания на
публику и музыку, о чем-то оживленно беседовали. На столе лежал ключ  от
гостиничного номера. Девушки были одеты с легким вызовом, наверняка  они
приехали из другого города.
   Не очень твердой походкой лейтенант приблизился к столику и, чтобы не
потерять равновесие, оперся о  спинку  кресла  рукой.  Мужчина,  занятый
разговором, даже не заметил его появления за своей спиной, а вот девушки
игриво заулыбались. Худая брюнетка расстегнула сумочку и защебетала:
   - Мы сегодня в универмаг ходили, нашли неплохое белье. Как тебе  оно?
-  и  брюнетка,  зажав  кончиками  пальцев  черные  кружевные   трусики,
продемонстрировала их мужчине, но так, чтобы их видел весь ресторан.
   Мужчина немного оторопел, но, поскольку был столичным жителем,  марку
держал:
   - Вполне. Но, по-моему, они тебе маловаты.
   - Нет, что ты, в самый  раз!  -  брюнетка  пыталась  всучить  мужчине
кружевные трусики.
   Поскольку все это делалось  нарочито  демонстративно,  народ  в  зале
переключил внимание с  певицы  на  любительницу  демонстрировать  белье.
Убедившись, что задуманное пока удается,  брюнетка  перевела  взгляд  на
лейтенанта, а тот абсолютно  безумными  глазами  пожирал  редкое  черное
кружево ни разу не надеванных женских трусиков.
   - Вам что, молодой человек, тоже интересно?
   Так я могу и вам показать, - она поднесла трусики к лицу военного.
   - Зачем ты его смущаешь? - из мужской солидарности вступился приятель
брюнетки.
   - Нечего на меня так смотреть. Он что, женского  белья  не  видел?  К
тому же оно ни разу не надеванное, только что купленное...
   - Спрячь, - посоветовал приятель.
   - Вы будете смотреть белье или нет? - не дождавшись ответа, она сжала
трусики в кулаке, и они вновь исчезли в  сумке.  -  Вам  еще  что-нибудь
надо? - поинтересовалась брюнетка у лейтенанта.
   Когда трусики исчезли с его глаз, лейтенант наконец пришел в  себя  и
довольно внятно произнес фразу, которую нес к столику.
   - Какую-нибудь девушку пригласить на танец  можно?  -  спросил  он  у
мужчины, глядя на брюнетку.
   - Каких-нибудь девушек здесь нет, -  ответила  шатенка,  нежно  обняв
брюнетку за плечи. - Какие-нибудь девушки вон там сидят, - и она указала
на столик с тремя проститутками.
   Хмельной лейтенант чувствовал себя так, словно его измазали  дерьмом,
да еще на глазах у публики.
   - Это все, что вы хотели нам сказать, или припасли еще что-нибудь?  -
брюнетка улыбнулась.
   - Ему определенно не дают покоя твои трусики, - отозвалась подруга.
   Мужчина явно не хотел развития конфликта. Он пришел отдохнуть, а  его
втягивают в разборку.
   - Лейтенант, - сказал он,  -  мы  только  сегодня  приехали,  устали,
пришли поужинать. Они не танцуют, поверь мне.
   - Танцуют, - упрямо сказал лейтенант.
   - Если бы танцевали, то делали бы это со мной.
   Капитан Пятаков забеспокоился. Ему не хотелось скандала. Он  поспешил
на помощь сослуживцу:
   - Девочки, не обижайтесь. Выпил человек немного,  решил  потанцевать.
Вы не танцуете, и ладно, он спросил, вы ответили.
   - Я ответил, - уточнил мужчина, - что они не танцуют, но  не  потому,
что лейтенант им неприятен, а потому, что устали.
   - Если вы не против, - предложил капитан Пятаков, - присоединяйтесь к
нашему столику, вам будут рады. У меня день рождения, юбилей.
   - Скучно, - вздохнула шатенка.
   - Я не люблю мужчин, которые носят форму, - зло добавила брюнетка.
   - Это почему же?
   - Раз человек надел форму, значит, он согласен, чтобы им командовали,
а мужчина...
   - Настоящий мужчина, - уточнила шатенка.
   - Да-да, именно,  настоящий  мужчина  должен  подчинять  себе,  а  не
подчиняться сам, - Пошли, - мягко проговорил  капитан  Пятаков,  пытаясь
увлечь за собой лейтенанта. - Пошли, мы им не нравимся.
   - И они мне не нравятся.
   - Оставь людей в покое.
   - Да, вы только подчиняться умеете, - зло говорила брюнетка, - нет  у
вас желания жить свободно. Вот чеченцы - свободный народ, поэтому вас  и
бьют.
   -  Ты  что,  сука,  сказала!?  -   прокуренный   ресторанный   воздух
содрогнулся от истошного крика сержанта Сапожникова.
   Брюнетка  испуганно  обернулась,  но  исправить  что-либо  было   уже
невозможно: сказанное слово назад не воротишь.
   - Сука!  -  рвался  сержант  Сапожников,  которого  пытался  удержать
Куницын.
   - Оставь, она баба, - не поднимая глаз, проговорил майор.
   - Или  она  сейчас  извинится,  или  я  не  знаю,  что...  -  сержант
Сапожников все-таки сумел вырваться  и  подбежал  к  столику.  Его  руки
тряслись, глаза налились кровью. - А ну, повтори, сука!
   Брюнетка прижала руки  к  груди  и  затихла  как  мышка,  предоставив
мужчинам возможность уладить конфликт.
   - Она же не знала, что  вы  там  воевали,  -  сказал  ее  спутник,  -
сболтнула сдуру.
   - Наши ребята  кровь  за  вас  там  сейчас  проливают,  -  надрывался
Сапожников, - а ты здесь, сука, со всеми подряд!
   - Я никого за себя кровь проливать не просила, и сукой себя  называть
не позволю, - тихо промолвила брюнетка и  еще  сильнее  вжала  голову  в
плечи.
   - Мужик, - сказал ее приятель, - извини,  если  что  не  так,  мы  не
хотели, она нечаянно сказала.
   - Еще не хватало, чтобы специально! - тут же отозвался сержант.
   Холмогоров отложил приборы. Он сидел ровно, словно  прилежный  ученик
за партой.
   - Девушка, извинитесь перед бойцом, и он вас  простит,  -  миролюбиво
предложил Пятаков, - люди в форме отходчивы.
   - А ты, урод тыловой, чего с ней разговариваешь? -  сержант  спецназа
схватил за грудки капитана Пятакова. - Вы тут, падлы,  отсиживаетесь,  а
нам кровь проливать? - и сержант с размаху заехал  ракетчику  кулаком  в
нос.
   Девушки завизжали. Капли крови брызнули  на  белоснежную  скатерть  и
тарелки. Мужчина, сидевший с  ними,  вскочил  из-за  стола  и  попытался
урезонить сержанта. Но  тот,  наученный  драться,  сходу,  не  дожидаясь
нападения, ударил штатского кулаком в грудь, а затем локтем заехал ему в
голову. Ракетчики навалились  на  сержанта,  но  в  спецназе  слабых  не
держат. Сапожников, которого весь вечер разбирало желание  набить  морду
гостям с Кавказа, отводил душу на своих. На помощь ему подоспел  сержант
Куницын. Ракетчики в долгу не остались.
   Майор Грушин с тоской в глазах посмотрел на  подполковника  Кабанова.
Тот лишь развел руками, понимая, что приказывать сержантам  остановиться
сейчас бессмысленно.
   Шестеро дрались против двух. Ракетчики никогда не любили ОМОНовцев, и
те отвечали взаимностью. Годами копившаяся злоба  наконец  нашла  выход.
Несмотря на численное превосходство ракетчиков, моральный перевес был на
стороне сержантов Сапожникова и  Куницына.  Они  мстили  за  неосторожно
оброненные слова о чеченцах, а то, что месть пришлась не по  адресу,  их
уже не волновало. Месть всегда слепа. Сапожников уже излил ббльшую часть
своей злобы, Куницын же только распалялся.
   Холмогоров спокойно сложил вчетверо матерчатую салфетку, промокнул ею
губы и пошел к середине зала. Музыка, естественно,  смолкла,  музыканты,
подобравшись к краю сцены, наблюдали за дракой.
   - Убийцы! - визжала брюнетка, пытаясь вырвать из драки мужчину с  уже
разорванным на спине пиджаком. Ее сумочка  лежала  на  сиденье,  из  нее
торчали кружевные трусики, с которых и начались все неприятности.
   - По-моему, надо вмешаться, иначе наши  парни  их  всех  перебьют,  -
вздохнул майор Грушин.
   - Смотри, тебе тоже достанется, - предупредил  подполковник  Кабанов,
рывком допивая водку из пятидесятиграммовой рюмки.
   Холмогоров шел  по  залу,  глядя  прямо  перед  собой.  Майор  Грушин
остановился на полдороги,  ему  стало  страшно  за  этого  человека.  Он
представил себе, что сейчас произойдет: удар, нанесенный распаленным  от
злобы  сержантом,  сломает  гордеца  пополам.  Но  Холмогоров  даже   не
вздрогнул, когда  прямо  перед  его  лицом  скользнул  кулак  одного  из
дерущихся, и положил руку на плечо сержанта Куницына.
   - Хватит! - властно произнес он.
   Сержант с разбитой губой, глуповато ухмыляясь, тихо прошептал:
   - Проваливай, дядя!
   - Хватит, - повторил Холмогоров уже мягче.
   Ракетчики,   чувствующие,   что   перевес   на   стороне   ОМОНовцев,
остановились. Сержант же Куницын, ослепленный злостью и огорченный  тем,
что ему помешали выплеснуть эмоции, отвел руку для удара. Холмогоров  не
выглядел бойцом.
   Человек, привыкший драться, никогда не станет разговаривать.  "Сперва
бей, потом думай и только потом говори",  -  такое  правило  исповедовал
Куницын.
   В душе сержант надеялся, что странный человек уклонится от удара. Его
кулак пошел вперед.
   И тут  случилось  то,  чего  сержант  никак  не  ожидал.  Холмогоров,
продолжая стоять все так же прямо, не  отступая  ни  на  шаг,  в  полете
перехватил руку сержанта, схватив ее за запястье. Это было подобно тому,
как мчащаяся машина  врезается  в  бетонную  стену.  Как  только  пальцы
Холмогорова сомкнулись, кулак  сержанта  застыл  в  воздухе.  Вся  сила,
вложенная в удар, вернулась наносившему его,  как  отдача  при  выстреле
артиллерийского орудия. Куницын чуть не упал, затем исподлобья посмотрел
на Холмогорова. Тот оставался таким же спокойным, как и прежде.
   - Хватит, - услышал сержант и почувствовал, что не сможет ослушаться.
   Сапожников изумленно взирал на Холмогорова.
   Куницын попытался вырвать руку, но так и не  сумел,  пока  Холмогоров
сам не разжал пальцы.
   - Так погибших не  поминают.  И  девушка,  кстати,  в  чем-то  права.
Возвращайтесь, - обратился он к ракетчикам, - и не держите на них обиды.
   Сказав это, Холмогоров медленно повернулся, прошел через зал к своему
столику  и  вновь  принялся  за  ужин.  Произошедшее  настолько  изумило
официантов и метрдотеля, что, даже  когда  приехала  вызванная  милиция,
женщина отвела наряд в сторону и  попросила  командира  не  вмешиваться,
мол, все обошлось миром. Тот с недоверием посматривал на Холмогорова, не
веря, что какой-то штатский, про которого метрдотель говорила, будто  он
еще и священник, сумел удержать разбушевавшегося бойца спецназа.
   Виновники драки - мужчина с двумя девушками -  оставили  недоеденными
вторые  блюда  и,  наскоро  рассчитавшись  с  официантами  и   прихватив
недопитое, удалились в номер.  Музыканты  больше  играть  не  рисковали:
вдруг  кому-нибудь  из  ОМОНовцев  придет  в   голову   пригласить   еще
какую-нибудь девушку на  танец?  День  рождения  капитана  Пятакова  был
окончательно испорчен.
   Драка, конечно,  может  принести  удовлетворение,  но  только  в  том
случае, если кончается победой.
   Тут же не победил никто.
   - Я этих "черных"... - бурчал сержант Куницын.
   - Что? - отозвался майор Грушин, уже пожалевший о походе в ресторан.
   - Я бы их душил, убивал.
   - Да ты же своих замочить хотел!
   - И они суки, - вставил сержант Сапожников, - отсиживаются в тылу.
   - Тебя никто насильно в спецназ не тянул.
   - Тоже верно,  -  согласился  Куницын,  не  понимая,  что  эти  слова
адресованы ему, а не Сапожникову.
   Спецназовцы дошли то такого состояния  опьянения,  когда  уже  тяжело
разобраться, кто и что хочет сказать. Каждый говорил о своем, у  каждого
была своя правда. Больше их не трогали, у ребят был повод залить горе.
   Старательно обходя столик спецназовцев,  двое  ракетчиков  подсели  к
проституткам и после короткого общения исчезли вместе с ними.
   Холмогоров спокойно наблюдал за ресторанной жизнью, уже не пытаясь  в
нее вмешиваться.
   "Жизнь в городе складывалась в течение веков, - подумал он, - и  было
бы глупо пытаться изменить ее за пару дней".
   - Товарищ майор, посмотрите, - ницын, вытягивая над  столом  руку,  -
мый слабый мужик, а он - хиляк, боязливо покосился на Холмогорова.
   - С виду хиляк, - напомнил майор.
   - Со мной такое первый раз случилось. Я любого завалить могу!
   - С каждым что-нибудь случается впервые, - напомнил майор. - У тебя и
раньше рука сама собой опускалась.
   - Не было такого, товарищ майор.
   - Забыл, сержант? А когда полковник приказал тебе кавказскую  овчарку
на чеченской могиле пристрелить? Не ты, а Гришка приказ выполнил.
   - Гришка... - неохотно признался  сержант  Куницын.  -  Я  его  перед
отъездом  подколоть  хотел,  спрашиваю,  что,  мол,  снится  тебе   сука
чеченская? А он отвечает, мол, думаешь, я в нее из снайперской  винтовки
стрелял, потому что промазать боялся?  Нет!  Чтобы  взглядом  с  ней  не
встретиться! А глаза ее до сих пор снятся, сказал.  Попробуйте,  товарищ
майор, - и сержант Куницын, готовый к единоборству, поставил согнутую  в
локте руку на стол.
   Подполковник  Кабанов,  не  отличавшийся   особой   силой,   поспешил
отодвинуться от стола и закурил.
   - Ну же, товарищ майор!
   Грушин неохотно обхватил пальцами ладонь  сержанта.  Руки  задрожали,
рельефно выступили вены и сухожилия. Майор Грушин чуть  слышно  кряхтел,
щеки его налились краской. Он чувствовал,  что  сержант  сильнее  его  и
долго удерживать его руку он  не  сможет.  Но  на  стороне  майора  было
преимущество - чем старше человек, тем он  рассудительнее,  тем  труднее
поддается эмоциям.
   - Держись, майор, - шептал подполковник, - покажи салагам, что  такое
офицер.
   Куницын чувствовал перед командиром робость и,  даже  будучи  пьяным,
раздумывал, не лучше ли поддаться. Но тут в его  затуманенном  алкоголем
мозгу всплыла  фраза,  не  раз  слышанная  от  майора:  "Спецназовцы  не
сдаются.
   Они погибают".
   - Эх, - громко выдохнул сержант Куницын, напрягаясь до последнего.
   И в этот момент он совершил оплошность - посмотрел  в  глаза  майора,
желая увидеть в них страх  проигравшего.  Майор  же,  хоть  его  рука  и
клонилась к столу, смотрел спокойно. Сержант дрогнул,  кровь  отлила  от
щек. Он видел перед собой не задиру, а настоящего мужчину, который знает
цену своей силе и силе противника. Куницын ощутил, как  сила  уходит  от
него, словно перетекает по невидимой трубке в глаза майора.
   Куницын попытался отвести взгляд, но  уже  не  мог.  Майор  медленно,
уверенно выровнял руки, а затем спокойно положил руку сержанта на  стол,
опрокинув при этом большой бокал с минералкой.
   - Вот так-то, - сказал он.
   - Грушин, ты меня удивил! - восхищенно сказал подполковник Кабанов. -
Я уж подумал, что он тебя уложит.
   - Ерунда, - немного смущенно ответил майор Грушин.
   - Как это у вас получается? - изумился сержант Сапожников.
   - Я же сказал, ерунда. Если не уверен в себе, Куницын, то никогда  не
смотри противнику в глаза, к добру это никогда не приводит.
   Холмогоров разглядывал спецназовцев. Лица у  Сапожникова  и  Куницына
сделались бледными, губы посинели. "Как у мертвецов", - подумал он.
   - Все это полная хрень, заморочки, - махнул рукой сержант Куницын,  -
побеждает тот, у кого больше сил. Вы сильнее меня, товарищ майор, тут уж
ничего не попишешь.
   - Дурак ты, Куницын! Дураком родился, дураком и умрешь.
   - Еще неизвестно, может, поумнею, - рассмеялся сержант, но  смех  его
был каким-то зажатым. - Эй, ребята, ребята, - вдруг почти завыл он, - мы
сегодня пьем, на солнце смотрим, а вы завтра в земле лежать будете.
   - Насчет солнца ты загнул, на дворе темень.
   - Не сегодня, так завтра солнце увидим.
   Но мне сейчас кажется, будто они рядом.  Закрою  глаза  и  вижу  всех
четверых. И что-то они мне говорят, только что, понять не могу.
   - Ты уже пьян. Больше ему не наливать.
   - Так  всегда  бывает,  -  вздохнул  подполковник  Кабанов,  -  когда
перенервничаешь или силы на исходе, спиртное быстро забирает. -  Сам  он
был достаточно трезв, чтобы не пить водку стаканами.
   Сержант Куницын сидел, закрыв глаза,  и  остервенело  качал  головой.
Похрустывали шейные позвонки.
   - Не верите, товарищ майор? А я их вижу, стоят  в  камуфляже,  все  с
автоматами.
   Не поверить Куницыну было невозможно. Он говорил проникновенно, будто
обращался не к сидевшим за столом, а к тем, кого видел.
   - Парень умом не тронулся? - прошептал подполковник  Кабанов  на  ухо
майору. - Ты за ним в Чечне ничего такого не замечал? Иногда  случается.
Насмотрятся крови, трупов, крыша и едет.
   - Не знаю. Думаю, что это у него временно.
   - Что-то мне уже тут не нравится, - признался подполковник.
   - Почему?
   - Люди на нас смотреть боятся.
   Грушин через весь зал пристально смотрел на Холмогорова, прямо тому в
глаза, но вскоре не выдержал, первым отвел взгляд.
   Майор хмыкнул:
   - Правильно делают. Злость в душе у ребят осталась, а выхода ей нет.
   Сержант Куницын, сделав над собой усилие, открыл  глаза,  боясь,  что
картинка не изменится, боясь, что  мертвецы,  шептавшие  ему  непонятные
слова, не исчезнут. Но видение растворилось, страшно болела голова,  как
после контузии.
   - Ты в порядке? - спросил майор.
   - Кажется, да, - сержант чувствовал, как огнем горит кожа на  руке  в
том месте, где ее крепко сжимал Холмогоров, как  будто  тот  по-прежнему
держал сержанта за руку.
   Куницын резко повернул голову, но Холмогорова за столиком не  увидел.
Когда тот ушел,  как  расплачивался  с  официантом  и  расплачивался  ли
вообще, никто из спецназовцев не заметил. Холмогоров словно растворился,
и сержант даже засомневался, а существовал ли он вообще.  На  столике  в
изящном стеклянном подсвечнике ровно горела свеча, отбрасывая  на  стену
уродливую тень от букета цветов. Маленький  огонек,  ореолом  сверкающий
над свечой, слепил сержанта,  жег  ему  душу.  Ровное  пламя  качнулось,
затрещало, уродливая тень на стене ожила. И сержанту вспомнилось, как  в
детстве ему становилось одиноко и  тоскливо  в  деревенском  доме,  куда
родители отвозили его на лето к  бабушке.  По  вечерам  часто  пропадало
электричество, и тогда бабушка Павла Куницына зажигала свечку. Чтобы  не
было так страшно, он садился поближе к столу и рассматривал огонек.
   "Это  не  простая  свечка,  -  говорила  старуха,  -  она  из  церкви
принесенная, ее батюшка освятил". - "Почему огонек то  ровно  горит,  то
качаться начинает, трещит, дым пускает?" - спрашивал тогда Павел.  "Если
ровно горит, значит, все хорошо, благословение в доме. А  если  начинает
стрелять и дымить, значит, грешная душа рядом пролетела, в святой  огонь
попала". - "И что с ней стало?" - "Очистилась, в рай полетела, а грех ее
черным дымом ушел".
   У  сержанта  Куницына  холод  пробежал  вдоль  позвоночника,   и   он
мелко-мелко задрожал, пот выступил на лбу.
   - Плохо тебе? - спросил майор Грушин.
   - Озноб по телу прошел.
   - Говорят, такое случается, когда кто-нибудь по твоей могиле ходит, -
сказал подполковник Кабанов. И тут же осекся, поняв, что  играть  словом
"смерть" сейчас не время.
   - Знаю, - глухо ответил сержант Куницын.

Глава 6

   Утро на