го выплеснули  живительную
влагу.
      -  Везло моим предкам, у всех сыновья рождались.  А  у
меня лишь две дочери.
     - Правда?
       -  Они  тоже  любят  историю,  одна  живет  в  Санкт-
Петербурге, а другая - со мной, здесь, в Борисове,  в  школе
историю  преподает. Но женщина - она и есть  женщина,  хотя,
что Бога гневить, своими дочками я горжусь. И все же что  вы
искали на кладбище?
     - Ничего конкретного.
     - Лукавите.
      -  Находит  тот,  кто ищет, - произнес  Холмогоров.  -
Наверное, город хотел понять.
     - Прошу прощения, - Казимир Петрович крепко сжал локоть
Холмогорова, - что вы думаете о гибели отца Михаила?
      -  Я  не  следователь. Вашей жизни не знаю,  не  видел
Михаила  последние три года. В последний раз  встречались  в
Москве, он заходил ко мне в гости. Ничего не могу сказать, -
делиться    с    малознакомым    человеком    догадками    и
предположениями Андрею не хотелось.
      -  Я  твердо  уверен  лишь в  одном:  никакие  это  не
сатанисты. Я тридцать лет в школе проработал, дочь  моя  там
работает.  Я всех молодых людей в лицо знаю, не было  у  нас
никаких сатанистов, не было и быть не может.
     - Но церковь же кто-то осквернил?
      -  Это  хулиганы, наверное, заезжие. Есть у нас плохие
люди, как и везде, но чтобы убивать священника... Таких я не
знаю.
     - Я тоже об этом думал.
      - Значит, правильно думали. Если два неглупых человека
думают одинаково, то это правда.
      -  Не  всегда, - произнес Холмогоров, - иногда  и  две
тысячи человек ошибаются одинаково.
      -  Я сказал "два неглупых человека", - уточнил Казимир
Петрович. - Холодно здесь.
      Пойдемте  ко мне в гости, чаю попьем? Я вам  о  городе
расскажу. У меня документов больше, чем в архиве. Если кому-
то  что-то  о  своих предках узнать надо, о  том,  кому  дом
принадлежал,  все  ко  мне  идут.  Скажу  вам  по   секрету,
настоящие  церковные книги у меня хранятся,  а  в  архиве  -
копии. Даже отец Михаил ко мне частенько захаживал, мы с ним
подолгу   беседовали,   особенно   когда   он   решил   храм
реставрировать.
       Холмогорову   согрело  душу  слово  "реставрировать".
Человек, стоящий перед ним, понимал разницу между ремонтом и
реставрацией.
      -  Пойдемте. Дочь моя будет рада. И хотя Холмогоров не
сказал "да", Казимир Петрович Могилин, поблескивая галошами,
повел  его  через  кладбище  по  едва  различимой  тропинке,
попутно успевая рассказывать о покойниках, лежащих по правую
и  левую  руку. Кладбище для Андрея Холмогорова  закончилось
абсолютно  неожиданно.  Двое  мужчин  оказались   на   узкой
площадке  перед  самым речным обрывом.  Горизонт  терялся  в
серой дымке, виднелись лес, река и стадо пасущихся на другом
берегу коров.
     - Река! - произнес Андрей.
     - Скоро этой красоты не будет.
     - Это почему?
     - Все уйдет под воду.
      -  Вы  говорите так, словно завтра ожидается всемирный
потоп.
      -  Он будет, я в этом абсолютно уверен. Сколько  я  ни
бился,  сколько  ни  пытался доказать,  что  нельзя  строить
гидроэлектростанции в равнинной местности, все бесполезно. В
столице   приняли   решение   построить   плотину,   создать
".$.e`  -(+(i%.  А то, что плодороднейшая  земля  уйдет  под
воду,  никого не интересует. Несколько деревень, луга, леса,
сады, исторические места - такое впечатление, что это никого
не  интересует, живут лишь сегодняшним днем. Хорошо еще, что
кладбище расположено на горе.
     - Да уж, раньше о таких вещах думали, смотрели наперед,
и не на один десяток лет, а на сотни.
     - Пойдемте, - бывший учитель взял за локоть Холмогорова
и  повел по тропинке, скользкой и узкой, идущей вдоль самого
обрыва.
      Недалеко от кладбища на отшибе стоял дом из такого  же
красного кирпича, как и кладбищенские ворота.
     - Странный дом, - произнес Андрей.
      -  И хозяин, надо сказать, не тривиальный человек,  он
один на весь город.
     - Почему окна заколочены?
     - Нелюдимый он, хотя вроде человек неплохой - пасечник.
     - Это фамилия или профессия?
      -  Как  хотите. И кличка тоже. Его так уже двести  лет
называют...
      Холмогоров  не успел переспросить насчет двухсот  лет,
краевед тараторил без остановки:
      -  ..его отец и дед тоже пчелами занимались. Пасека  у
него  вон  там, за рекой, - школьный учитель  ткнул  зонт  в
сторону  темнеющего леса. - На краю болота пасека  -  что-то
вроде островка.
      Холмогоров,  как  ни старался, не  мог  рассмотреть  в
сумерках ничего, кроме темной массы деревьев.
      -  Мед  у него очень хороший, все к нему бегут,  когда
ребенок заболеет. Мед, надо сказать, чудодейственный, сам на
себе испытал. Придем ко мне - я вас угощу.
     - Пасечник дома не бывает?
      -  Почему же, бывает. Зимой живет в городе, но  ставни
почему-то  не  снимает, может, боится, что кто-нибудь  через
окно  к  нему  заглянет.  Бывал  я  у  него  дома  -  ничего
особенного,  все как у всех. А собаки у него злющие.  Откуда
он  их привез, где нашел? Порода неместная, к воротам никого
не  подпускают,  -  и  тут же, словно в  подтверждение  слов
Казимира Петровича, послышались звон цепи и громкий  лай.  -
Волкодавы лютуют.
     - Настоящие волкодавы?
     - Хуже! Страшнее волка.
      Через  четверть часа двое мужчин подошли  к  аккуратно
выкрашенному деревянному домику.
     - Вот и мое жилище, - сказал бывший школьный учитель и,
толкнув калитку, пропустил вперед гостя.
      Холмогоров оказался на мощенной диким камнем  дорожке,
ведущей прямо к крыльцу. По обе стороны дорожки росли цветы,
по-осеннему  пышные:  георгины, мальвы,  астры.  Дверь  дома
открылась, и на крыльцо вышла молодая темноволосая  женщина.
На  лице  у  нее  тут  же  появилась  улыбка,  искренняя   и
приветливая:
     - Снова ты не предупредил, что у нас гость?
      -  Извини,  дорогая, сам не знал. Знакомьтесь.  Андрей
Uолмогоров,  извините, отчества вашего не расслышал,  а  это
моя дочь Регина Казимировна.
     - Можно просто Регина, - сказала женщина.
      -  Андрей  Алексеевич. Но можете называть меня  просто
Андреем.
     Узкая женская рука оказалась мягкой и теплой.
      На  первый  взгляд  обыкновенный дом  внутри  оказался
совсем не таким, как себе мог представить Андрей Холмогоров.
Стен  практически не было видно, их заменяли книжные  полки,
стеллажи,  а  где оставались прогалины, там висели  гравюры,
фотографии.
     - У вас как в библиотеке.
      - Книги - моя страсть. Гравюры все подлинные, - хозяин
дома   разулся,  галоши  с  красным  нутром  оказались   под
вешалкой. - Проходите в зал, там места побольше.
     Посередине комнаты стоял круглый стол, накрытый длинной
скатертью, отороченной бахромой. Над столом нависал  розовый
матерчатый  абажур. В центре стола высилась ваза  с  желтыми
астрами.  Шесть  венских стульев на гнутых ножках  жались  к
столу.
     - Присаживайтесь, Андрей Алексеевич, - Регина подвинула
стул.
      Холмогоров  сел,  огляделся. Среди  книжного  изобилия
Андрей  с  трудом  отыскал взглядом  маленький  телевизор  с
рогатой  антенной. Можно было догадаться, что  в  этом  доме
телевизор смотрели нечасто.
      На  старомодном  диване с высокой спинкой,  увенчанной
овальным  зеркалом, лежал клетчатый плед.  В  гостиной  было
очень  чисто  и  уютно.  Два глубоких кресла,  тоже  укрытых
пледами,  стояли  под окнами. Между ними -  высокий  торшер.
Хозяин и хозяйка любили читать у окна.
      -  У  вас  тут  мило,  - сказал Холмогоров,  -  ничего
лишнего.
     Регина засмеялась:
      -  Если  бы не я, был бы не дом, а склад макулатуры  и
бесполезной утвари. Отец все заставил бы книгами, завалил бы
черепками,  утюгами, работающими на угле, подшивками  старых
газет,  журналами. Сколько раз я брала с него обещание,  что
он не станет больше покупать книги. Все бесполезно. Обещает,
а  домой  вновь  и  вновь приносит их -  охапками.  И  самое
интересное,  Андрей,  он их приносит и  прячет  от  меня  на
полках,  словно  я  не увижу, словно не определю,  была  эта
книга у нас или нет.
     Холмогоров улыбнулся. Ему нравились люди, которые много
читают и мало смотрят телевизор.
      -  Чайку приготовь. Или, может быть, вы, Андрей,  кофе
предпочитаете?
     - Что вам проще, то и принесите.
      -  И  то  и  другое, сами выберете. Регина исчезла  за
двустворчатой белой дверью, и уже через пять минут на  столе
появилось  печенье  в  стеклянной вазе,  фрукты  в  плетеной
корзинке,  чашки,  чайник, кофейник с молочником,  несколько
видов варенья и вазочка с медом. Андрей чувствовал себя так,
словно  попал к старым друзьям, в дом, где уже не раз бывал.
Lногие  книги  ему были знакомы, такие же имелись  и  в  его
библиотеке.
      -  Вот,  смотрите,  так выглядел наш  город  в  тысяча
девятьсот седьмом году. Гравюра выполнена на совесть. А  вот
снимок девятьсот пятнадцатого года. Взгляните, сколько  было
церквей,  а  теперь  что осталось? Все проклятые  большевики
разрушили,  - произнеся эту фразу, хозяин дома покосился  на
Холмогорова - так смотрят на лакмусовую бумажку, окунув ее в
жидкость: покраснеет или позеленеет?
      Холмогоров согласно кивнул, подтверждая мысль хозяина,
что именно большевики, именно проклятые разрушили церкви.
      -  Ради справедливости добавлю, что эту церковь, - тут
же  уточнил бывший учитель, подойдя к панорамной фотографии,
- уничтожили не большевики, ее уничтожила бомба. Не повезло.
Рядом  стояла  электростанция, и немецкий летчик,  наверное,
промахнулся. Электростанция стоит и сегодня, а от  церкви  и
следа  не  осталось.  Мини-базарчик,  торгуют  шмотками.  И,
кажется, очень этим довольны. Жизнь полна парадоксов.
     Регина принялась наливать чай.
       Семья   Казимира  Петровича  Могилина   не   являлась
исключением из борисовских правил. Как и в других домах, все
разговоры,  с  чего  бы они ни начинались,  в  конце  концов
сводились  к  гибели отца Михаила. Как понял  Холмогоров,  в
городе  священника  любили, у него  не  было  явных  врагов.
Может,  кому-то священник не нравился, но это еще  не  повод
для зверского убийства.
      -  Вы как думаете, - спросила Регина, пытливо взглянув
на Холмогорова, - за что убили вашего друга?
     - Я еще не определился.
     - Но вы об этом думаете?
      -  Думаю, - сказал Андрей. - Я стараюсь отбросить  все
замысловатые  версии. Правда всегда проста и понятна.  Нужно
исходить   из  фактов.  Кому-нибудь  он  мешал?  -   спросил
Холмогоров и у Регины, и у Казимира Петровича Могилина.
     Они переглянулись и в один голос ответили:
     - Нет.
     - Если два умных человека говорят в один голос, значит,
сказанное  -  правда, - усмехнулся Андрей.  -  У  него  были
большие деньги? - спросил Холмогоров.
      -  О  каких  больших деньгах можно  говорить  в  нашем
городке?    Здесь   даже   торговка   на   рынке   считается
состоятельной. Отец же Михаил ничем, кроме службы в  церкви,
не занимался.
      -  Значит,  деньги  тоже ни при чем,  -  констатировал
Холмогоров. - Женщина? - спросил он.
      -  Что  вы, что вы! - встрепенулась Регина, а  Казимир
Петрович  замахал  руками.  - У него  с  матушкой  идеальные
отношения,  образцовая  пара. Они  даже  повода  никогда  не
давали подумать о таком.
      -  Значит, эта версия тоже отпадает. Факты  говорят  о
том, что пропала одна-единственная ценная вещь.
      -  Какая?  -  выдохнул  Казимир  Петрович:  краевед  и
музейщик-любитель, он тут же почувствовал родное.
     - Оклад иконы, - сказал Холмогоров.
      -  Я  его,  к сожалению, не видел и ничего сказать  по
этому  поводу  не  могу,  лишь слыхал,  что  он  серебряный,
значит,   большой   ценности   в   денежном   измерении   не
представлял.
      -  Я  тоже его не видел. Но отец Михаил успел  сделать
несколько снимков, вот один из них.
     Могилин жадно схватил карточку.
       -  Регина,  подай,  пожалуйста,  лупу,  она  на  моем
письменном  столе,  - не отрывая глаз от фотографии,  шептал
Казимир  Петрович.  Он  выглядел  немного  сумасшедшим,  как
всякий одержимый человек.
      Регина  вернулась,  бережно неся  старомодную  лупу  в
латунной  оправе  с деревянной ручкой. На удивление,  стекло
нигде  не  было  поцарапано, как  это  обычно  случается  со
старыми  вещами. Могилин буквально навис над  фотографией  и
минут  пять  тщательно ее рассматривал, так  цыганка-гадалка
рассматривает линии на ладони легковерного прохожего. На его
губах  то  появлялась улыбка, то исчезала,  он  морщил  лоб,
моргал, причмокивал. Затем для чего-то перевернул фотографию
и  посмотрел  на просвет, словно на ней могли  быть  водяные
знаки.
     - Зря отец Михаил не показал оклад мне. Вернее, зря я к
нему  не зашел. Он не пригласил, а я постеснялся напроситься
в гости.
     - Ну, и что вы можете сказать?
     - Могу сказать много, но будет ли это правдой?
     - Папа, покажи.
       Регина   рассматривала  фотографию  без  лупы,   чуть
прищурившись.
       -  Что  думаешь  ты?  -  как  строгий  экзаменатор  у
студентки,  получившей  на  руки  экзаменационный  билет   с
вопросом, спросил Казимир Петрович.
      -  Все,  что  я  знаю,  знаю от  тебя.  Я  не  большой
специалист в византийском ювелирном искусстве, но думаю, это
тринадцатый век или очень умелая подделка. Могу сказать, что
это Одигитрия.
      Казимир  Петрович  удовлетворенно кивал,  с  гордостью
поглядывая на дочку.
     - Вот и все, что я могу утверждать достоверно.
      - Теперь я скажу, - Казимир Петрович был явно настроен
говорить, да и слушатели у него этим вечером были достойные,
люди  просвещенные,  знающие, умеющие ценить  чужие  знания,
чужую  эрудицию. - Для подделки слишком большие повреждения.
Видите, вот здесь угол замят? Думаю, оклад чем-то придавили,
может,  он  под чем-то лежал, зажатый с двух сторон.  Чистил
его человек неумелый, чистил нагло. Камни из оклада вытащили
не  сейчас: видите, какие лунки темные? У человека,  который
чистил,  не  было  специального  инструмента,  и  он  боялся
продавить серебро насквозь.
      - Думаю, это был мужчина с сильными руками, - произнес
Холмогоров.  - Женщина вычистила бы тщательнее. Вы  согласны
со мной, Регина?
      Дочь краеведа, усмехаясь, положила палец на фотографию
- точно на лунку.
      - Ваша правда, - сказал Казимир Петрович, - об этом  я
не  подумал. Женский палец достал бы до дна лунки, а  грубый
мужской  -  нет.  Да и человек, чистивший  оклад,  абсолютно
незнаком с этим делом. Была бы в его доме серебряная посуда,
он так не усердствовал бы.
      -  Вот видите, кое-что мы уже можем предположить, даже
по фотографии.
      -  Жаль,  не  зашел  я  к отцу Михаилу!  -  сокрушенно
произнес  Могилин. - А ведь мимо дома каждый день  проходил,
свет  в  окнах  видел. Почему не зашел? Так  всегда  бывает,
когда человека уже нет. Кажется, самое главное не сделал, не
сказал.  А  дай еще день, месяц жизни... Все равно  главного
человек  никогда не успевает ни сказать, ни сделать. Поэтому
и  надо жить так, чтобы каждый день казался последним, - по-
провинциальному  нравоучительно  произнес  Казимир  Петрович
Могилин.
     В нем сразу почувствовался бывший школьный учитель.
     - Извините, - смутился он, взглянув на Холмогорова. - А
вы-то,  собственно,  чем занимаетесь, Андрей  Алексеевич?  У
меня есть такое подозрение, что вас специально из патриархии
прислали  расследовать это дело. Наверное, и в  церкви  есть
секретная служба типа КГБ?
      Вначале  лицо Холмогорова было непроницаемо,  затем  в
уголках  глаз появились морщинки, и Регина по глазам  Андрея
поняла,  что  он  смеется, - беззвучно, без  издевки,  боясь
обидеть молодую хозяйку и ее отца.
      -  Не  знаю я о такой службе ровным счетом  ничего.  А
занимаюсь я совершенно другими делами.
     - Какими же? - спросил Казимир Петрович.
      -  Советую городским властям, можно ли в выбранном ими
месте  возвести  храм.  Иногда приходится  распутывать  дела
давно минувших дней.
     - Так вы архитектор, получается?
     - Нет, и даже не строитель.
      -  А как вы определяете? При помощи каких-то приборов,
лозы?   -   поинтересовалась  Регина.  -  Я  когда-то   этим
увлекалась,  даже  нашла  водяную  жилу.  Там   раньше   был
источник, а после мелиорации пересох.
       -   Еще  неизвестно,  что  лучше  -  мелиорация   или
затопление, - пробурчал Казимир Петрович.
      -  Я  не  пользуюсь никакими приборами,  полагаюсь  на
знания и собственную интуицию.
      -  Андрей  Алексеевич,  а  вас  никогда  не  подводила
интуиция?
     - Благодаря Богу пока не подводила.
     - Вы, наверное, глубоко верующий человек?
     - У веры нет пределов. Либо человек верит, либо нет.
      -  Неважно, верит человек или нет, - громко  заговорил
хозяин   дома,  -  главное,  жить  по  Божьим  заповедям   -
справедливо и честно. Вот это и есть вера.
     - Не могу с вами согласиться, но и спорить не стану.
     - Почему, собственно говоря, - начал заводиться Казимир
Петрович,  - я люблю поспорить. Вы же согласны,  что  истина
рождается в споре?
      - Истина не рождается, - спокойно произнес Холмогоров,
-  она  существует сама по себе, и человек к ней может  лишь
приблизиться.
     - Через веру? - ехидно поинтересовался краевед.
      - И через веру тоже. Приблизиться можно, но постичь ее
до конца нельзя.
      - Вы еще молодой человек, - сказал Казимир Петрович, -
конечно, по сравнению со мной.
      - Наверное, Регине я кажусь стариком. - - Нет, что вы!
-  воскликнула дочь краеведа и тут же смутилась. - Я никогда
не путала возраст и внешний вид человека. Вас немного старит
борода, вернее, даже не старит, а делает недоступным, словно
вы пришли из девятнадцатого века.
      -  Вам  по  службе положено бороду носить?  -  спросил
краевед.
      - Нет, никто мне не запретит ее сбрить, просто все мои
предки  были священниками, кроме отца, он ученый.  Борода  -
семейная традиция и не более того.
     - Традиция - всегда хорошо, - подтвердил краевед.
     - Даже в семье палачей?
      -  Тогда  хоть знаешь, во всяком случае, как с  людьми
разговаривать  и чего от них ожидать. Я думаю,  смерть  отца
Михаила связана с мистикой.
      - Брось, какая мистика? - замахал руками на дочь отец.
-  Ты  хоть раз в жизни привидение видела или ведьму  живую?
Чего не видишь, того не существует.
      - Андрей Алексеевич, я бы с вами хотела поговорить, но
без  отца. Он слишком давит своими знаниями, авторитетом,  и
мы с ним часто дома спорим, иногда до хрипоты.
      Казимир  Петрович сделал обиженный вид, хотя продолжал
улыбаться - глазами. Он гордился своей дочерью: если человек
хочет  поговорить  с  глазу на глаз, значит,  ему  есть  что
сказать.  Да  и Холмогоров Казимиру Петровичу  понравился  с
первого взгляда.
      -  Регина,  давайте  встретимся  завтра,  -  предложил
Андрей.
     - Вы так прощаетесь?
     - Да. Между прочим, время уже позднее.
     - Я вас провожу, - предложила молодая женщина.
     - Не возражаю, - согласился Андрей.
     - Вас не смущает, что ваш провожатый - женщина?
      - Я знаю, как все произойдет: пойдем, разговоримся, вы
проводите  меня до порога. Еще с полчаса будем болтать  стоя
на месте, а потом я предложу проводить вас.

                          Глава 12

       Кузьма  Пацук  сидел  на  корме  лодки.  Мотор  мерно
тарахтел,  от  носа лодки разбегались две  невысокие  волны.
Туман  стоял густой, видно было метров на десять-пятнадцать.
Он  думал  о  том,  что денег, обещанных Лукиным  за  оклад,
хватило бы на новую машину.
      "Лукин  звонил,  обещал через, пару  дней  за  окладом
приехать,  еще кое-что обломится. Теперь буду  искать  один.
Eсли  о  чем-то  знают двое, то знает и свинья",  -  подумал
Пацук.
       На   сухом  дне  лодки  лежал  завернутый  в  толстый
полиэтилен   самодельный  Металлоискатель,   собственноручно
изготовленный  Стрельцовым. "Мужик был  -  золотые  руки,  -
подумал Кузьма, - но г