ор Круглов. - И скорее всего, майор, неразбериха, которая
происходит в городе, связана с этим окладом. И священника за
-%#.  убили,  и Стрельцова с Пацуком. Молитесь Богу,  майор,
чтобы  этот  оклад  уехал  от вас, уплыл,  улетел.  Тогда  и
неприятности у вас закончатся.
      - Мы тут вчера задержали... - признался майор, - троих
пацанов, они раскололись. Минские следователи насторожились:
     - Местных пацанов?
     - Поговорили с ними хорошенько, они все и рассказали.
      -  Признались в убийствах? - Луговский тут  же  сменил
позу.  Его  лицо  приобрело  хищное  выражение,  даже  глаза
загорелись.
      -  В  убийстве пока не признались, сидят  все  трое  в
обезьяннике. Боюсь, как бы митинги в городе не  начались,  а
то ходят, просят за этих ребят.
     - Кто просит? - спросил Марат Андреевич.
      -  У нас в городе птица важная появилась, залетела  из
Москвы.
      -  Какая  птица?  - следователи смотрели  на  Брагина,
ожидая пояснений.
       -   Советник   самого  патриарха,  -   подняв   вверх
указательный палец, произнес Брагин.
     - Советник московского патриарха?
     - Да, да, того самого, который всея Руси.
     - Как фамилия?
       -   Холмогоров  Андрей  Алексеевич.  Он   с   местной
учительницей   меня   из   дому  выдернул   вчера   вечером,
уговаривали отпустить детей, дескать, те невиновны. Ну какое
тут, к черту, невиновны, если у одного баллончики нашли...
     - Какие?
      -  С  краской,  -  спокойно бросил Брагин,  -  которой
церковь   размалевали.   Они  же  и   могилы   на   кладбище
поразворачивали. Сатанисты, - в общем.
     Минские следователи переглянулись:
     - Майор, вы что? Какие сатанисты?
     - Самые настоящие.
     - Окладом сейчас надо заниматься, - сказал Луговский. -
Оклад  - это деньги, а убивают людей за деньги. Мы сейчас  к
попадье съездим, с ней поговорим. Кстати, как она?
      -  Нормальная женщина, в городе о ней никто плохого не
скажет.
     - Священник каким был, Михаил Летун?
      -  Человек  хороший.  Но  у меня  к  церкви  отношение
неопределенное.
     - В Бога не верите?
      - Как сказать, - задумчиво произнес Брагин, отхлебывая
уже  остывший  чай.  -  Когда  был  ребенком,  не  верил,  в
Афганистане  поверил,  потом опять  перестал  верить.  Когда
прижмет, вроде верю, а как все в порядке, есть Бог  или  нет
его, мне все едино.
      -  Ладно, майор, мы сейчас к матушке съездим, а  потом
поговорим.
     Два минских следователя, узнав адрес, поехали к матушке
Екатерине.   Там  следователи  и  встретились  с  советником
патриарха.  Они хотели остаться наедине с матушкой,  но  та,
обратившись к ним, сказала:
      -  Я хочу, чтобы и Андрей Алексеевич присутствовал при
нашем разговоре. Думаю, вы не будете против этого.
      Следователям  ничего не оставалось,  как  согласиться.
Разговор   получился   не   очень  долгим.   Ничего   нового
следователи не узнали. Холмогоров сидел на стуле спокойно, с
Библией на коленях.
     В конце разговора он отдал матушке Екатерине книгу.
      -  Марат Андреевич, - сказал он, твердо глядя в  глаза
старшему  следователю, - я вижу, вы тоже уверены,  что  все-
таки произошедшее связано с древним окладом?
       -   Откуда  вы  знаете,  что  оклад  древний,  Андрей
Алексеевич?
     Холмогоров едва заметно улыбнулся:
      -  По  роду  своей  деятельности я знаком  с  историей
искусств,  с историей церкви, и не только православной.  Мне
приходилось видеть подобные реликвии. Я не держал этот оклад
в руках, но думаю, он очень ценный. Возможно, он принадлежал
одному  из  византийских патриархов,  был  сделан  греческим
мастером   по   заказу  первосвященника.  Да  простит   меня
Всевышний,  но оклад может быть продан сегодня  за  огромные
деньги. Это во-первых, господа, а во-вторых, он представляет
большую  историческую ценность как для самой церкви,  так  и
для  музеев и коллекционеров. Мне приходилось видеть  иконы,
оклады,  кресты  и дарохранительницы того времени.  Судя  по
всему, это десятый-одиннадцатый век.
      -  Как  оклад  мог  оказаться в Борисове?  Его  кто-то
привез?
      -  Без  сомнения, привезли его сюда давно, я  полагаю,
почти   два   столетия  тому  назад.  В   тысяча   восемьсот
двенадцатом  году  император  Наполеон,  ограбив  московские
соборы,  отступая, потерял на Березине часть  награбленного.
Скорее всего оклад попал в Борисов именно таким путем.
      Следователь Марат Луговский провел ладонями  по  лицу,
стирая с губ улыбку:
      -  Здесь много говорят о кладах Наполеона, говорят все
кому   не   лень.  Но  никто  еще  ничего,  относящегося   к
сокровищам,   похищенным  Наполеоном,  не  находил.   Андрей
Алексеевич,  я  перед  поездкой  сюда  наводил   справки   у
историков, археологов и музейных работников, так вот,  никто
из  них  не  смог  предъявить факты или хотя бы  подтвердить
находку  части  сокровищ, похищенных  Наполеоном.  Вы  меня,
конечно,   извините,   но,   по-моему,   клад   французского
императора - не более чем легенда.
      - Нет, - встрепенулась матушка Екатерина, - и мой муж,
царствие ему небесное, тоже считал, что существуют сокровища
Наполеона, но люди до них не могут добраться, потому что  на
сокровищах  лежит проклятье. И земля их надежно  прячет,  не
желая отдавать в человеческие руки. Все жители нашего города
уверены,  что  сокровища существуют, и  пытаются  их  найти.
Хотя,  возможно,  поиски скоро закончатся: после  того,  как
перекроют  реку и пойма уйдет под воду. Тогда  уж  никто  до
клада не доберется.
      Следователям  хотелось закурить, но в доме  священника
они не могли себе это позволить.
     - На месте убийства Кузьмы Пацука, - сказал Холмогоров,
-  в сарайчике на берегу реки, я нашел кусок материи. Именно
на  нем  отец  Михаил фотографировал оклад. Можете  показать
его,  матушка  подтвердит, что это та самая материя,  из  ее
дома.
       Брагин  минским  следователям  о  находке  ничего  не
говорил.
      -  Черт подери, - пробурчал Марат Андреевич, но тут же
опомнился,  что не дело поминать черта в доме священника,  и
прошептал:
     - Простите, извините... Вырвалось.
     - Что вы говорите? - переспросила матушка.
      -  Ничего...  Вырвалось.  Кстати,  вы  не  возражаете,
Екатерина Михайловна, если мы с вами еще разок встретимся?
     - Какие могут быть возражения. Я хочу, чтобы преступник
был найден.
      -  Мы  его  найдем, - произнес старший следователь.  -
Надеюсь, найдем.
     Холмогоров поднялся первым и пожал следователям руки.

                             ***

       Казимир  Петрович  Могилин,  открыв  почтовый   ящик,
обнаружил белый листок бумаги - извещение о том, что на  его
имя получено заказное письмо из Германии. Это письмо Казимир
Петрович  ждал давно. Прихватив паспорт, краевед  направился
на почту.
      С  доктором  Эрихом Цигелем он познакомился  год  тому
назад, когда тот привез гуманитарный груз для детского дома.
Доктор  Цигель  был историком, но в последние годы,  оставив
университетскую кафедру, занялся гуманитарной деятельностью,
возил  грузы в Беларусь и в Украину. Познакомился  с  немцем
Петр  Казимирович так же, как и с Холмогоровым, - на местном
кладбище.  Историки  любят  посещать  кладбища,  а   обилием
исторических  достопримечательностей  Борисов  не   блистал.
Немец  провел в Борисове два дня, жил в гостинице  вместе  с
водителями огромной ярко-желтой фуры. Доктор Цигель  неплохо
говорил по-русски.
      Казимир  Петрович  спешил. Он  любил  получать  почту.
Заказные  письма  из-за границы, ответы, присланные  ему  из
архивов,  возвышали Могилина не только в  глазах  работников
почты  и  горожан,  но  и в своих собственных.  Мало  кто  в
Борисове  регулярно получал из-за границы  толстые  заказные
письма, научные журналы.
      Предъявив паспорт и расписавшись в квитанции,  Казимир
Петрович  завладел  пухлым конвертом с  прозрачным  окошком.
Прямо  на почте, усевшись у окна, он аккуратно вскрыл его  и
вытащил  письмо.  Внутри  первого конверта  оказался  еще  и
второй,  тонкий  и плоский. Письмо было написано  на  вполне
приличном   русском  языке.  Последняя  фраза   подчеркивала
уважение    немецкого   историка   к   местному    краеведу.
Постскриптум гласил: "Уважаемый коллега господин  Могильный,
я  абсолютно  уверен, что фотографии, добытые мной,  сделаны
именно  в окрестностях вашего города осенью тысяча девятьсот
a.`.*  третьего  года.  Пока  ничего  другого  в  германских
архивах  я  отыскать не смог, но надеюсь  на  удачу.  Поиски
продолжу, о результатах сообщу. Желаю здоровья вам  и  вашей
прекрасной дочери. С уважением, доктор Эрих Цигель".
      Могилин  едва  сумел унять дрожь  в  пальцах.  Вскрыть
второй конверт так же аккуратно, как первый, не удалось.  Но
это  краеведа  не расстроило. Он одну за другой рассматривал
фотографии.  Пять штук, все они были сделаны, как  следовало
из пояснений доктора Цигеля, одним из немецких офицеров.
      Каким образом эти фотографии оказались в Германии,  ни
доктор  Цигель, ни тем более Казимир Могильный не  понимали.
Не  только  все  пленные,  содержавшиеся  в  концлагере  под
Борисовом   и   занимавшиеся   земляными   работами,    были
расстреляны  перед  отступлением,  но  специальная   команда
расстреляла  и немецкую охрану лагеря, включая  офицеров,  -
небывалый случай! Внятного объяснения этому не находилось.
      Во  время войны ни один житель Борисова не бил допущен
на  территорию концлагеря. Но некоторые из тех, кто  побывал
на  месте  расстрела  сразу после того, как  немцы  оставили
Борисов, еще были живы. От них Казимир Петрович и узнал, чем
занимались   военнопленные   в   небольшом   концлагере   на
противоположном от города берегу реки. Работы  велись  почти
полтора  года  - зимой и летом. Военнопленных  привозили  на
поездах, а затем колоннами гнали через мост на другой берег.
      Бараки  и  сам лагерь сгорели при бомбежках. Постоянно
там  работало  человек двести пятьдесят  пленных  и  человек
двадцать  - двадцать пять охраны. Охраняли лагерь  эсэсовцы.
Теперь эти сведения получили документальное подтверждение  -
на  фотографиях,  присланных Цигелем,  все  офицеры  были  в
эсэсовской форме. И лишь один человек - в штатском, он ходил
в  шляпе  и длинном сером плаще. На одной из фотографий  он,
высокий,  сухощавый, в широкополой шляпе, стоял  у  вышки  и
смотрел,  но  не в объектив аппарата, а в сторону.  Об  этом
странном типе в городе знали лишь то, что он был прислан  из
Берлина по личному распоряжению фюрера, именно он командовал
земляными  работами,  и  он  же отдал  приказ  о  расстреле.
Неизвестный  исчез из Борисова за несколько часов  до  того,
как в город вошли советские танки.
      Сложив  фотографии  и еще раз перечитав  письмо  Эриха
Цигеля,  Петр  Казимирович вышел на улицу. Его предположения
подтвердились:  немцы  под  руководством  странного  типа  в
длинном  плаще вели раскопки за рекой. Что они могли искать,
кроме  сокровищ,  вывезенных Наполеоном? Никакие  укрепления
они  не  строили,  траншеи и окопы не рыли,  значит,  искали
золото.  А  руководил ими штатский. Казимиру Петровичу  даже
показалось,  что конверт, который он сжимает пальцами  руки,
горячий, жжет кожу. И он переложил его в левую руку и  подул
на пальцы - так, словно мгновение тому нечаянно схватился за
раскаленный  предмет.  Так дуют на  палец,  прикоснувшись  к
чайнику или утюгу.
      "Кто  он, какую должность занимал? Почему от  него  не
осталось ни имени, ни фамилии? Что стало с ним после войны?"
-  глядя себе под ноги, рассуждал краевед, неторопливо бредя
по городу.
      Когда  Казимир Петрович поднял глаза, то  увидел,  что
прямо ему навстречу от железнодорожного вокзала идет мужчина
в  широкополой шляпе и длинном сером плаще. Казимир Петрович
даже  отшатнулся  к  забору, словно его  толкнули  в  грудь,
толкнули  и не извинились. Могилин тряхнул толовой, заморгал
глазами,  снял  очки,  принялся  протирать  стекла.  Мужчина
свернул в переулок, не дойдя до Могилина шагов пятнадцать.
       Казимир  Петрович  сглотнул  слюну,  облизал   языком
пересохшие губы, тяжело и часто задышал.
      -  Бывает  же такое, - прошептал он, - похож  как  две
капли  воды,  словно  сошел  с  фотографии.  А  может,   мне
показалось?  -  Могилин  побежал, свернул  в  переулок,  где
только что скрылся мужчина и.., замер в недоумении.
     В переулке, кроме женщины с коляской, никого не было.
      -  Извините, - обратился к ней Казимир Петрович, - тут
мужчина  недавно.., свернул. Вы не видели, куда он зашел,  в
какой дом?
     Женщина пожала плечами, наклонилась к коляске:
       -  Спи,  чего  проснулся?  А,  соска  выпала?  Сейчас
поправлю, дорогой. Какой мужчина?
      -  Только что, буквально полминуты назад, сюда человек
завернул с улицы... Я его видел...
      Женщина заглянула в блестящие глаза Казимира Петровича
и виновато улыбнулась:
      -  Не  было  здесь  никого. Пес пробежал  в  ошейнике,
ошейник  блестящий,  Возле  меня побегал,  хотел  в  коляску
заглянуть, я на него крикнула, мог ребенка испугать.
     - Какой пес?
      -  Большой, серый, ошейник блестящий. Казимир Петрович
махнул рукой, в которой был зажат конверт:
     - Извините, наверное, мне показалось.
      - Скорее всего. Мне тоже иногда кажется, что я кого-то
вижу...
      Казимир Петрович дослушивать не стал, заспешил к дому.
Его  лицо  горело, глаза слезились, словно  в  них  набилось
пыли, словно их разъедал едкий дым. Могилин вошел в дом.
      Регина  еще  не  вернулась с занятий. Он  разложил  на
круглом столе все фотографии, но его интересовала лишь  одна
из них, на которой был изображен человек в длинном плаще.
      Взяв  лупу в латунной оправе, краевед принялся изучать
лицо  мужчины.  Когда он приближал или удалял увеличительное
стекло,  изображение на фотографии начинало  шевелиться.  На
сухощавом,   аскетичном  лице  предводителя   эсэсовцев   то
появлялась,   то   исчезала  улыбка,   глаза   либо   широко
открывались, либо гасли в тени широких полей шляпы.
      - Наваждение какое-то, - бормотал краевед. - Всякое со
мной случалось, но чтобы так глупо на улице обмишуриться? Но
я  его видел, точно видел! Жаль, что был один, плохо, что не
оказалось рядом Регины или кого-нибудь из знакомых, кто  мог
бы  подтвердить,  что я не ошибся. А если это  галлюцинация,
видение?  Такое иногда случается! Насмотрелся  фотографий  в
почтовом  отделении, вот мне и привиделось невесть  что.  Но
нет, я не мог ошибиться. А куда же он делся? В переулке даже
спрятаться  негде.  Не  перемахнул же  он  через  забор,  не
a(# -c+ в форточку? Что-то здесь не так, начинается какая-то
мистика, - Казимир Петрович почувствовал, как сильно у  него
болит голова, череп раскалывается от невыносимой боли.
      Он  отыскал  в шкафчике последнюю таблетку  анальгина,
проглотил,  запив ее теплой водой, уселся в  кресло,  закрыл
глаза.   Затем  резко  повернулся  и  глянул  в  окно.   Ему
показалось,   что   за   переплетом  рамы,   за   заборчиком
палисадника  движется мужчина в сером  плаще  и  широкополой
шляпе.  Но  вновь  разочарование  -  на  подоконнике   сидел
воробей, маленький, невзрачный. Птичка перелетела на  забор,
тотчас  вспорхнула  и  села  на ветку  клена,  а  на  заборе
появился  рыжий соседский кот, Казимир Петрович  иногда  его
подкармливал.
      -  Чтоб ты провалился! - пробурчал краевед, прижимаясь
затылком  к  спинке  кресла и давая  себе  зарок  больше  не
поддаваться искушению.

                             ***

       Родители  задержанных  ребят,  не  найдя   правды   у
милицейского  начальства, добившись лишь короткого  свидания
со  своими  детьми, принялись, как водится в таких  случаях,
искать  правду  и помощь везде, где можно.  Они  побывали  в
редакции   районной   газеты,  в  исполкоме,   у   директора
профтехучилища,   встретились   с   преподавателями   школы,
выпускниками  которой являлись их дети. Но все  их  старания
были  тщетны.  Результаты дали лишь действия  родного  брата
одного из задержанных - Романа Старикевича.
       Парень,  студент  минского  вуза,  направился  не   к
начальству,   не  к  журналистам,  полностью  зависимым   от
городских властей, а к Игорю Богушу, своему доброму  старому
приятелю. И за чашкой кофе, за сигаретой рассказал все,  что
думает  о  городской милиции, о том, что там  служат  полные
идиоты, что все признания из ребят выбиты с помощью  силы  и
издевательств.  Игорь  Богуш  записал  эти   откровения   на
магнитофон.  Роман Старикевич вечерней электричкой  уехал  в
Минск. А Игорь Богуш выдал вечером в эфир разговор со  своим
приятелем,  добавив к нему свои комментарии и  заключения  о
том,  как  работают  местные  сотрудники  правоохранительных
органов.   Игорю  Богушу  в  Борисове  верили  больше,   чем
центральному  телевидению, справедливо полагая,  что  только
посредством эфэм-станции можно узнать правду.
     Услышали передачу и сотрудники милиции, и майор Брагин,
и  его  шеф.  Брагин  после выступления  Романа  Старикевича
минуты  три  грязно матерился, выкурил подряд две  сигареты,
нервно раздавил окурки в пепельнице.
     - Что я вам говорил? - распекал майор двух сержантов. -
Видите,  к  чему  приводят ваши эсэсовские методы!  Вы  что,
нормально  разговаривать с подростками не умеете, чего  руки
распускаете?
      -  Так  вы  же  сами,  товарищ  майор...  -  принялись
оправдываться сержанты.
      - Заткнитесь, идиоты! Набрали в органы всякого сброда,
подставить  меня  хотите!  Из Минска  следователи  в  городе
`  !.b  nb,  а  вы  избили малолеток! Что, нельзя  было  без
синяков их отметелить?
     - Сопротивлялись.
      -  Не  оправдываться!  Сопротивлялись!  Не  могли  они
сопротивляться.  Вы хотели, чтобы они вам признались,  будто
они  попа замочили? Ну что мне с вами делать, пошли  вон!  -
майор выгнал обоих сержантов из своего кабинета.
      Сержанты покурили во дворе, посоветовались с друзьями.
Милиционеры  понимали, что, если майор Брагин  не  продержит
подростков в обезьяннике еще пару дней, а выпустит завтра на
свободу, возникнут неприятности. Родители поведут,  детей  в
больницу  или  повезут в Минск, снимут побои,  и  вот  тогда
начнется настоящая головная боль.
      -  Этого  козла слепого, - сказал один  из  сержантов,
пряча  сигарету  в кулаке, - надо проучить.  Он  себе  много
позволяет.  Мы  его  уже гоняли, а он не  понял,  продолжает
вякать, эфир сплетнями засоряет.
     - Да какие это сплетни! На хрена ты их бил?
     - Как по-другому с этими отморозками разговаривать, они
же наркоманы конченые?
     - Ладно тебе, наркоманы.

                          Глава 16

      Пока майор Брагин разбирался со своими подчиненными  и
пытался  найти убийцу отца Михаила, а также тех,  кто  лишил
жизни  Кузьму Пацука и Стрельцова, на противоположном берегу
реки,  возле болота, трое людей в камуфляже копали ямы  одну
за  другой. Они устали, им хотелось есть, спать,  но  Самсон
Ильич был неумолим.
      -  Теперь  здесь, - он отходил шагов на  пятнадцать  в
сторону, втыкал лопату в землю. - Там засыпайте, идите здесь
ройте.
     И его помощники, в своем перепачканном землей камуфляже
напоминавшие  военнопленных, скрипя  зубами,  срезали  дерн,
плевали на кровавые мозоли, украсившие ладони. Охранники  не
были   приучены   к   тяжелому  физическому   труду.   Парни
матерились, но копали. Самсон Ильич Лукин тоже  не  стоял  в
стороне,  работал со злостью и прытью, которая и не  снилась
его  помощникам. Ведь они не знали, что именно  ищет  Лукин,
зачем  рыть ямы в разных местах у болота, какова цель и  что
желает извлечь из недр их временный босс.
      Охранники  пытались расспросить Лукина,  но  тот  лишь
ругался, втыкая лопату в тяжелую землю:
      -  Копайте,  сынки,  копайте. Если  повезет,  богатыми
отсюда уедете.
     - А если нет, Самсон Ильич?
      -  Копай, твою мать, р