укрыться, местность просматривалась со всех сторон.
   "Придется идти на то место, где ночью застрелили Сапожникова".
   И  вновь  -  черное  пятно  от  костра,  где  спецназовцы  Куницын  и
Сапожников сидели с девушками. Интуиция  подсказывала  Холмогорову,  что
снайпер находился на той же позиции.
   И если тогда не  выстрелил  с  нее,  ослепленный  бликующей  в  лучах
утреннего солнца водой, не "засветился", то наверняка решил использовать
ее снова.
   Он присел возле кострища на корточки, глянул в  сторону  леса,  вновь
увидел вершины далеких деревьев.
   Территория, занятая огородами, возвышалась к центру,  и  только  эта,
возвышенная часть просматривалась  от  костра,  все  остальное  закрывал
берег. Ту же возвышенность Холмогоров видел и  с  мостков.  Он  мысленно
нарисовал две линии - они  пересеклись  на  еле  заметной  возвышенности
среди огородов.
   Холмогоров  быстро  зашагал,   стараясь   придерживаться   одной   из
отмеченных им линий. Приходилось петлять, чтобы не наступать на грядки и
борозды. Ходили тут довольно часто, между участками пролегали тропинки.
   Он  замедлил  шаг,  добравшись  до  возвышенности,   занятой   шестью
участками земли. Смотрел уже не вдаль, а под ноги. Один из участков явно
принадлежал человеку с фантазией, не простому огороднику, решившему  всю
землю засадить картофелем и луком.
   Тут росли кусты, приземистые, издалека почти  незаметные,  -  заросли
шиповника с немного  увядшими  цветами,  но  все  еще  хранящими  тонкий
аромат. Гудели пчелы, шмели. На участке лежало несколько камней, слишком
больших, чтобы их откатить к реке. Тут царил покой.
   Холмогоров почувствовал, что пришел на то самое место, которое искал,
но все же боялся ошибиться. Поэтому он  обернулся  не  сразу,  помедлив.
Блестела река, та самая затока, в  которой  он  совсем  недавно  плавал.
Виднелись край мостков и свежее кострище, у  которого  ночью  застрелили
Сапожникова. До леса оставалось еще метров двести.
   "Да, стреляли отсюда, - последние сомнения исчезли, -  поставив  ногу
на серый камень. Кусты шиповника  скрывали  стрелявшего  от  посторонних
глаз, - Холмогоров представил себе  этот  момент.  -  В  оптике  прицела
пылает костер, то появляются, то исчезают в темноте  лица.  Выстрел.  Во
второй раз - днем, поэтому у снайпера была возможность подобрать  гильзы
и забрать их с собой. Ночью же отыскать гильзу  в  густой  траве,  среди
зарослей кустов, в кромешной темноте невозможно. Да и  время  поджимало,
звук выстрела могли услышать в части, над рекой грохот летит далеко".
   Холмогоров отошел к краю участка и принялся осматривать траву. Иногда
он палкой отодвигал заросли. На поиски у него ушло всего  десять  минут.
Приподняв опустившуюся до земли ветку шиповника, он заметил среди  сухих
листьев металлический блик. Присел на корточки и двумя пальцами, большим
и указательным, поднял, сжав за края, золотистую гильзу.
   - Вот он, цилиндрик смерти, - прошептал он.
   Затем поднес к губам и несильно дунул.  Гильза  отозвалась  заунывным
свистом. Точно такой же свист он слышал, когда стоял на кладбище в  свой
прошлый приезд. Точно  так  же  свистит  ветер  в  мертвом  колоколе  на
колокольне деревенской церкви.
   Гильзу Андрей Холмогоров  завернул  в  носовой  платок  и  спрятал  в
карман. Он шагал, переступая через грядки, с высоко поднятой головой.
   Утренний ветер трепал высохшие после купания волосы, развевал их.
   Холмогоров шел к мосткам и по-детски наивно улыбался: "Неужели они, -
думал Андрей о  спецназовцах  и  следователях,  -  не  могли  догадаться
искупаться в реке?  Вода  часто  подсказывает  правильные  решения,  она
словно выдергивает тебя из этого мира, обремененного заботами  и  чужими
ошибками. В воде ты принадлежишь  себе,  ты  оторвался  от  земли,  тело
теряет свой вес, ты становишься легким, а значит, и  мысли  твои  легки,
быстры и свободны".
   Холмогоров,  мягко  ступая  босыми  ногами  уже  по  нагретым  доскам
мостков, подошел к краю, посидел на досках. Смыл с ног землю,  обулся  и
пошел  в  город.  На  его  лице  было  выражение,  какое  появляется   у
музыкантов, когда сложнейшая партия зазвучала так, как должна звучать.
   Даже не переодевшись, Холмогоров трижды постучал в дверь номера, где,
как он знал, располагаются офицеры ФСБ.
   - Войдите, - услышал он негромкое приглашение.
   Чужих теперь в гостиницу не пускали, тем более журналистов. Офицер  в
белой рубашке с короткими рукавами и кобурой под мышкой вскочил со стула
и быстро захлопнул папку с бумагами.
   - Доброе утро, - произнес Андрей.
   Офицер вспомнил, что видел этого человека и даже навел справки о  нем
- уж очень неординарная личность, выбивается из общего ряда. Такого один
раз увидишь - запомнишь на всю жизнь.
   - Можно с вами поговорить? - спросил Холмогоров.
   - Извините, я очень занят. Я ночь не спал.
   Камнев Афанасий Ильич, - представился следователь, подполковник ФСБ.
   - Да, я понимаю, но у  меня  не  пустой  разговор.  Меня  привело  не
любопытство, меня привело дело.
   Андрей сунул руку в карман, извлек носовой платок, развернул  его  на
столе. На белой ткани лежала гильза.
   - Мне кажется,  это  вас  должно  заинтересовать.  Вы,  наверное,  ее
искали?
   - Откуда это у вас?
   - Искали вы, а нашел я. Так часто бывает в жизни, - находит  не  тот,
кто ищет, а тот, кто должен найти.
   - Вы считаете... - произнес Камнев, внимательно рассматривая гильзу.
   - Я уверен, - сказал Андрей, - это  одна  из  трех.  Я  нашел  ее  на
огородах у реки, там, где ребята купались, - офицер недовольно  наморщил
лоб. - Возьмите ее себе, надеюсь, это вам поможет. Если желаете, я  могу
указать место, откуда стреляли. Именно там я ее и подобрал.
   - Что вы там делали? - следователь спросил то, что в данной  ситуации
его интересовало больше всего.
   - Иногда я люблю подумать, решить какую-нибудь задачу. Так случилось,
что я знал этих ребят, видел их, общался с ними. На мой взгляд,  не  все
так однозначно, как им представляется.
   - Мы уже задержали убийцу.
   - Не вы задержали, а они.  Я  это  подчеркиваю  не  для  того,  чтобы
упрекнуть вас. Спецназовцы не профессионалы по части ведения  следствия,
вот и вышли на ошибочный след.
   Вам осталось только согласиться с их трактовкой. Сами вы такой ошибки
не допустили бы.
   Вы хотели получить готовый ответ,  и  судьба  подсунула  вам  в  руки
первый попавшийся, лежащий на поверхности. Ведь,  насколько  я  понимаю,
кроме винтовки, у вас нет никаких других доказательств.
   - Винтовка - веский аргумент, она перевешивает все другие улики.
   - Не всегда очевидное является истиной, иногда  пылинка  перевешивает
большой камень.
   - Это философия, а  еще  точнее  -  софистика,  -  глядя  на  гильзу,
произнес подполковник ФСБ. У него уже, как у охотничьего  пса,  началась
дрожь. Скорее отправить находку  на  баллистическую  экспертизу,  скорее
получить результат, и тогда сумма  результатов,  возможно,  даст  верную
картину.
   - Я буду в своем номере. Если понадоблюсь, всегда к вашим услугам.
   Но добраться до номера Холмогорову не дала  директор  гостиницы.  Она
вынырнула из-за угла во всем  белом,  как  снежная  баба  или  небольшой
айсберг. Ярко накрашенные губы напоминали кровавую рану, губы улыбались,
даже на зубах неприятно краснела помада.
   - Здравствуйте, - женщина чуть-чуть наклонила голову и развела руки в
стороны, то ли  собираясь  обнять  Холмогорова,  то  ли  ждала  от  него
благословения. - Вас Иван Иванович разыскивал, справлялся,  как  мы  вас
тут приняли.
   Удивляется, почему не заходите.
   - Зайду, - спокойно произнес Андрей.
   - У вас никаких жалоб нет? - заискивающе улыбнулась директор. - Вы же
знаете, что в городе творится? Словно наша команда  в  футбол  выиграла.
Убийцу поймали. А солдатики просто  сияют,  как  будто  каждому  по  сто
граммов налили.
   - Представляю, - Холмогоров хотел обойти женщину, но та сделала шажок
вправо и вновь оказалась прямо перед Андреем.
   -  Скажите,   зачем   вы   к   следователям   заходили?   -   шепотом
поинтересовалась женщина.
   - Познакомиться хотел.
   В номере эфэсбэшников с  грохотом  захлопнулась  дверь,  и  директор,
выглянув за угол, увидела лишь спину бегущего следователя Камнева.
   Одной рукой он прижимал к уху  мобильный  телефон  и  что-то  в  него
шептал.
   - Что вы ему такое сказали? Первый раз вижу, чтобы он бегал.
   - Я сказал ему, что иногда маленькая песчинка может оказаться тяжелее
камня.
   Директора это озадачило, и Холмогоров прошел мимо застывшей  женщины.
Когда она  опомнилась,  дверь  номера  Холмогорова  уже  была  закрытой.
Стучаться она не решилась, то, о чем просил Иван Иванович  Цветков,  она
уже выполнила и теперь спешила в ресторан. Сегодня, как она чувствовала,
денек выдастся горячий. Много съедят, а еще больше выпьют.  Спецназовцам
разрешат выход в город,  и  они,  изголодавшиеся,  оттянутся  по  полной
программе. "Надо девчонок настроить, - подумала об официантках  директор
гостиницы, - работа им предстоит тяжелая.
   Скорее всего, без обеда. Праздник ведь в городе, убийцу поймали!"
   Формальности со следователями ФСБ  и  прокуратуры  много  времени  не
заняли. Их не интересовало, как Холмогоров нашел  место,  им  достаточно
было указать его. В душе следователи  открытие  Холмогорова  приписывали
провидению.
   Мол, знается человек с Богом - Бог ему и подсказал. Мало кому хочется
расписываться в непрофессионализме.  Холмогоров  был  словно  бельмо  на
глазу у следователей, непонятный, одним словом, человек. Да и занимается
непонятными вещами. Легче  всего  было  его  проницательность  объяснить
чудом.
   "Тоже мне работа, -  рассуждали  офицеры,  -  определить  место,  где
церковь ставить! Ставь где хочешь. Лучше,  конечно,  на  высоком  месте,
чтобы была на виду, чтобы колокольный звон разносился по окрестностям".
   С реки Холмогорова на машине подвезли к гостинице. Следователь Камнев
поинтересовался:
   - Еще долго  в  Ельске  пробудете?  Вы  же  понимаете,  можете  снова
понадобиться.
   - Дел у меня здесь на два дня, от силы на три, но, чувствую, придется
задержаться.
   -  Если  соберетесь  уезжать,  скажите,  пожалуйста,  куда,  оставьте
координаты.
   Холмогоров лишь кивнул. Он знал себя, озарение  и  удача  редки,  они
приходят сами, без напряжения, без долгих размышлений,  но  к  ним  надо
готовиться, переключившись на что-то, не связанное с  предметом  поисков
напрямую. И Холмогоров извлек из чемодана  книгу  -  маленький  томик  в
твердой темной обложке, устроился в кресле у окна и, не обращая внимания
на  городской  шум,  продолжил   чтение   Фомы   Аквинского,   удивляясь
проницательности и легкости ума давно умершего невидимого собеседника.
   Он успел прочитать главу, когда в дверь настойчиво постучали.
   - Войдите, - произнес Андрей Алексеевич, не вставая с кресла.
   В двери  появился  тот  самый  следователь,  которому  Андрей  вручил
найденную гильзу, - Камнев.
   - Что, уже получены результаты баллистической экспертизы?
   - Нет, результат будет готов  в  лучшем  случае  к  вечеру  или  даже
завтра. У меня к вам дело.
   - Слушаю вас.
   - Что это вы читаете, по-английски, что ли?
   - Нет, это латынь.
   - Первый раз вижу человека, который  не  рецепт,  а  книги  по-латыни
читает. Вас этому в семинарии или в академии учили?
   - И там тоже.
   - А вот нас латыни не учили.
   - Тоже в академии? - ехидно спросил Холмогоров.
   - Зато мы там римское право изучали.
   - Тоже достойная наука.
   - Наш подследственный может сойти с ума, у  него  началась  настоящая
истерика. Требует к  себе  священника.  Представляете,  не  адвоката,  а
священника! Говорит, больше показаний давать не станет, не покажет,  где
боеприпасы прятал, - их в доме не нашли,  -  пока  не  приведут  к  нему
священника. А где его в Ельске взять?
   Можно, конечно, привезти из области, а за  это  время  у  него  крыша
может поехать, мы его потеряем. Да и следствие останавливать нельзя.  Мы
с коллегами посовещались и  решили:  раз  вы  уже  определенным  образом
оказали нам помощь,  то,  может  быть,  согласитесь  поговорить  с  этим
мерзавцем? Уж не знаю, что ему надо - исповедь, проповедь,  причастие...
Сам, честно говоря, в тонкостях вашего ремесла не разбираюсь, но  и  он,
по-моему, тоже. Заладил: "Приведите священника".
   - Леонард - имя католическое, - осторожно заметил Холмогоров.
   - Он сперва ксендза требовал, но с таким же успехом он мог  попросить
привести ему папу римского или предоставить переводчика с латинского  на
русский. Через два часа сломался, сказал: "Бог один на  всех  и  он  все
видит". Вы как нельзя кстати в Ельске оказались...
   - Я не священник, - сказал Холмогоров, с улыбкой вставая с  кресла  и
аккуратно опуская томик Фомы Аквинского на крышку чемодана.
   Глаза Камнева округлились.
   - Вы же говорили, что являетесь советником патриархии?
   - Да, я советник патриарха, но сана не имею.
   - - Бог с ним, с саном!  -  следователю,  конечно,  хотелось  сказать
"черт с ним", но язык не повернулся.  -  Он-то  этого  не  знает!  Будет
думать, что вы самый что ни на есть настоящий поп.
   - Я, конечно, могу поговорить с  Леонардом,  если  это  его  устроит.
Знаете, - Холмогоров  быстро  и  пронзительно  взглянул  прямо  в  глаза
офицеру ФСБ, - существует тайна исповеди.. И я, даже не  имея  сана,  не
смогу ее открыть вам.
   - Не понял. Как это?
   -  Это  как  подписка  о  неразглашении  государственной   тайны,   -
усмехнулся Холмогоров. - Такие категории вам, я надеюсь, понятны.
   - Еще бы. Это как тайна следствия, - произнес офицер.
   Конечно, ему хотелось чтобы Холмогоров потом пересказал ему  разговор
с Новицким, но выходило по-иному. Немного помедлив, офицер ФСБ  смирился
с этой мыслью:
   - Сколько времени вам потребуется на сборы?
   - Пять минут.
   Бережно взяв книгу, Холмогоров спрятал ее. в чемодан, как  будто  это
было самым главным для того, чтобы поехать и поговорить с заключенным.
   Через пять минут Холмогоров вышел на крыльцо. "Волга"  с  московскими
номерами выгодно выделялась в потоке местного автотранспорта. Водитель с
военной  выправкой,  в  сером  костюме,  при   галстуке   посмотрел   на
Холмогорова и тут же догадался,  что  он  именно  тот,  кто  ему  нужен.
"Волга" задом сдала к крыльцу, что явилось данью уважения к Холмогорову.
Дверца с тонированным стеклом распахнулась.
   - Андрей Алексеевич, сюда! - услышал он голос следователя Камнева.
   На улице стояла невероятная жара, душная, предгрозовая.Офицер  и  его
водитель  обливались  потом.  Лицо  же  Андрея  Холмогорова   оставалось
абсолютно сухим, словно он  в  своем  черном  обла-чении  совершенно  не
чувствовал жары и черная  ткань  не  привлекала,  а  отталкивала  жаркие
солнечные лучи.
   "Все-таки и у нас люди понемногу становятся  цивилизованными.  Офицер
сидит на заднем сиденье, а не рядом с шофером".
   - Поехали, - бросил, взглянув на часы, Камнев.
   - К ракетчикам едем, в монастырь? - бесстрастно бросил Холмогоров.
   - Да, в монастырь, на гауптвахту. В милиции  держать  его  боимся,  -
спецназовцы прикончат,  а  ракетчики  к  нему  счетов  не  имеют.  Да  и
гауптвахта у них надежная. Бывшие монастырские  кельи.  Все-таки  раньше
строили лучше.
   - И сейчас строят неплохо, если стараются, делают  с  умом.  То,  что
было плохо  построено  в  прежние  века,  все  развалилось  само  собой.
Остались  лишь  качественные  постройки.  Вот  по  ним  вы  и  судите  о
мастерстве зодчих прошлого.
   - Интересно, останется что-нибудь в Ельске из современных построек?
   - Наверное, дом Леонарда. Он из хорошего кирпича сложен, на совесть.
   - Вы знаете его дом, Андрей Алексеевич?
   -  Кто  ж  его  в  городе  не  знает?  Теперь  это  одна  из  главных
достопримечательностей Ельскэ.
   Правда, о ней скоро забудут.
   - Почему? - спросил следователь.
   - Вскоре сами сможете убедиться.
   Черная  "Волга"  мчалась  по  пыльным,  душным  улицам.  Стекла  были
подняты. Прохожие, завидев ее, начинали шептаться:
   - Московские следователи едут. На допрос, наверное, спешат. Убийцу  в
монастыре держат.
   Стены там толстые, полутораметровые,  никто  крика  не  услышит.  Там
пыточная камера с петровских времен  осталась...  С  жаровней,  дыбой  и
колесом. Даже плаха есть, головы рубить, только ее всю  крысы  обгрызли,
насквозь кровью пропиталась.
   - Брехня! -  слышалось  в  ответ.  -  Там  все  давным-давно  кафелем
облицевали. Железобетонные плиты перекрытий поставили, всякой аппаратуры
натащили. Их локаторы такие электромагнитные волны гонят, что рядом,  на
той стороне реки, только одну программу телевизоры принимают. Сколько ни
писали, ни жаловались - никакой реакции.
   Ракетчики никому в городе не подчинялись.
   Монастырь всегда оставался закрытой зоной  для  жителей  Ельска  -  и
когда в нем  жили  монахи,  и  когда  после  их  выселения  и  разорения
монастыря там устроили тюрьму, а затем казармы кавалеристов, и тем более
когда в нем обосновались ракетчики со своими антеннами и тягачами.
   Поэтому и представления о том, что творится за стенами  монастыря,  у
горожан были самые фантастические и противоречивые. Но о  том,  что  там
водятся гигантские крысы, знали в Ельске все от мала до велика.  Пожилые
люди пугали крысами своих  внуков,  говоря  так:  "Будешь  воровать  или
пальцем в носу ковыряться, прибежит черная  крыса  с  белым  крестом  на
спине и оттяпает палец, так что и крикнуть не успеешь. Крысы там  -  вот
такие!" И взрослые, разведя руки в стороны,  показывали  ребенку  размер
животного.
   Пока черная "Волга", поднимая клубы пыли, мчалась к мосту через Липу,
узник монастырской гауптвахты Леонард Новицкий  шестьдесят  пятого  года
рождения, привыкший к  комфорту  и  к  сытой  жизни,  метался  в  узкой,
длинной, как пенал, монашеской келье. Сырость  в  ней  стояла  страшная,
несмотря на жару.
   Узенькое окошко, забранное толстой кованой решеткой,  находилось  под
самым сводчатым потолком. До него ни дотянуться, ни допрыгнуть.
   Пол был вымощен каменными плитами  -  белым  известняком  из  местных
каменоломен.
   Плиты за три столетия отполировались монашескими и солдатскими ногами
до блеска. Стены, выложенные из красного, хорошо обожженного кирпича, не
устояли натиску томящихся среди  них  людей  -  каждый  кирпич  украшала
надпись: фамилии, имена, даты, царапины, зарубки, обращения  к  Богу,  к
командирам, к  дьяволу,  к  товарищам,  подругам,  братьям,  сестрам,  к
интимным частям тела - в общем, к чему угодно.
   Леонард, поддавшись соблазну, кусочком  камешка  величиной  с  ноготь
оставил о себе память на стене скорби и  плача:  "Я  невиновен.  Леонард
Новицкий".
   Он метался по камере - шесть шагов в длину и три в  ширину.  Нары  на
день примкнули к стене.
   - Приведите священника, - подбегая к двери и барабаня в  нее,  кричал
Леонард Новицкий. - Я хочу видеть, слышать его! Приведите!
   Я не убивал!
   Ему казалось, что все про него забыли и он сдохнет в каменном  мешке.
Леонард пытался вспомнить молитву, но не  мог  вспомнить  ничего,  кроме
"Господи, помилуй! Аминь".
   Равномерное движение узника нарушил  писк,  пронзительный  и  тонкий.
Леонард замер на месте с занесенной для шага ногой. Акустика кельи  была
такой, что Леонард не сразу понял, откуда  исходит  звук.  Он  отдавался
эхом,  превращаясь  в  хор.  Казалось,  что   тонкие   иголки   пронзают
воспаленный мозг заключенного изнутри: "То ли  дверь  скрипнула,  то  ли
птицы запели, то ли у меня крыша поехала... Может, в самом деле,  это  я
стрелял в спецназовца? Ну нет, быть не может, я человек  гуманный,  даже
ребенка не обижу... - тут  гомосексуалист  вспомнил  несовершеннолетних,
совращенных им, правда, по обоюдному согласию, за последние пять лет.  -
Это кара Божья", - решил он и опять услышал пронзительный писк.
   Леонард медленно поднял голову. Прямо на окне с