ающих дело, как говорится, на ощупь. Если ты не
лодырь, не бездарь, если в тебе теплится Божья искорка, если
Господь  поцеловал  тебя  в  макушку,  станешь  специалистом
высшей   квалификации.  Умельцы  научат  тебя  открывать   и
закрывать  любые  замки,  отличать  с  завязанными   глазами
фальшивую  банкноту  от настоящей на  ощупь,  на  запах,  на
шорох.  И  станет в мире одним специалистом больше,  умеющим
зеленую  сотку, сделанную в Америке, отличить от  липовой  с
той  же  уверенностью, с какой опытный скорняк отличает  мех
хорошей выделки от подделки.
      На зоны и в тюрьмы не приходят специальные технические
журналы,  но  преподаватели воровских наук  всегда  в  курсе
последних   новинок.  Им,  не  отлучавшимся  из-за   колючей
проволоки   за  долгие  годы  отсидки  ни  на   один   день,
непостижимым образом становится известно, какая именно фирма
разработала   и   внедрила  новый  тип  сигнализации;   они,
почесывая  под  рваной  телогрейкой  давно  не  мытое  тело,
объяснят,  чем  новомодный швейцарский  сейф  отличается  от
израильского или старого немецкого, попавшего в  Россию  еще
по  репарации. И сделают они это не заумным казенным языком,
а  доходчиво, простыми словами, пересыпая лекцию шутками  да
прибаутками.
       Основная  же  дисциплина  тюремного  университета   -
конечно,  Уголовный  кодекс.  Любому  двоечнику,  прошедшему
QHGN, суд и зону, на воле вместе с личными вещами, следовало
бы без экзаменов выдавать и диплом юриста, потому что навряд
ли  какой-нибудь  адвокатишко из  юридической  консультации,
окончивший  университет с отличием,  будет  знать  Уголовный
кодекс  так  же  хорошо, как бывший заключенный.  С  бывшими
зеками в освоении главной книги земного существования  могут
сравниться  разве что хасиды-талмудисты, но  лишь  в  знании
своей  книги  -  Торы.  Проткни  на  глазах  такого  знатока
страницу иголкой, и он безошибочно ответит, на каком слове с
обратной стороны вышло острие.
      За  колючей  проволокой  можно обрести  специальности,
которых   не   отыщешь  в  Кодексе  о  труде:   медвежатник,
фальшивомонетчик, домушник, карманник, брачный  аферист.  На
любой  зоне,  как правило, в той или иной мере  представлены
все  воровские специальности. Но попадаются, естественно,  и
люди с очень редкими профессиями.
      Одним  из  таких избранных и был Самсон  Ильич  Лукин,
солидный  пожилой  мужчина с тонкими  губами  и  немигающими
глубоко  посаженными глазами. На нем и тюремная роба  сидела
не   хуже,  чем  дорогой  фрак  на  дирижере  симфонического
оркестра.   Говорил  он,  избегая  "фени"  и   ненормативной
лексики,  голосом  обладал  мягким  и  бархатистым.   Редкие
качества!  На  зоне мало кому удается сохранить  собственное
достоинство, это удел исключительно сильных личностей. Лукин
же умел приспособить обстоятельства под себя. Даже начальник
зоны  обращался  к  нему уважительно, по имени-отчеству,  не
говоря  уже  о  простых надзирателях и зеках,  и  далеко  не
каждому из них Лукин отвечал.
      В  минуты  душевного  подъема Самсон  Ильич,  картинно
заложив  руки за спину, ходил по бараку и негромко  напевал.
Спросите, что ж тут необычного? Многие заключенные от нечего
делать мычат себе под нос. Но дело в том, что напевал  Лукин
не блатные песни, а оперные арии: отечественных композиторов
-    по-русски,   итальянцев   -   по-итальянски,   Вагнера,
естественно, - по-немецки. Место в бараке он занимал лучшее,
в самом дальнем углу у окошка.
      Со  своим  весом и влиянием в местном обществе  Самсон
Ильич  мог  бы позволить себе не ударять палец о  палец.  Но
Лукин   не  привык  сидеть  без  дела,  поэтому  работал   в
библиотеке. С его приходом на должность библиотекаря книги и
журналы  стали  поступать на зону чуть ли не каждую  неделю.
Вскоре даже начальник зоны стал наведываться в библиотеку  -
почитать  новинки. Государство не тратило на  литературу  ни
копейки,  все книги и журналы присылали спонсоры, о  которых
раньше на зоне и слыхом не слыхивали. Поступлениям из России
не   удивлялись,  но  вскоре  объявились  какие-то  немецкие
благотворительные организации, за ними - шведские, а однажды
канадцы прислали двести книг на английском языке. Читать эти
книги  мог лишь сам Самсон Ильич, поскольку на зоне в лучшем
случае можно было отыскать знатоков кавказских языков.
      Подобному  собранию  изданий по  искусству,  каталогам
выставок,  аукционов могла позавидовать солидная  библиотека
любого столичного музея. Библиотека зоны во многом повторяла
личную  библиотеку  Лукина,  оставленную  им  на  воле.   Из
/`("kg-ke  источников информации Самсону Ильичу  не  хватало
лишь  мощного  компьютера, подключенного к Интернету.  Лукин
предлагал    начальнику    компьютеризировать    зону,    но
подполковник не согласился.
      -  Не положено, - коротко сказал он Самсону Ильичу,  с
трудом  избежав  соблазна заиметь и в  собственном  кабинете
чудо современной техники.
      -  Что  ж,  обойдемся  и  без электроники.  Отцы  наши
обходились, деды... А какие книги писали, какие вещи делали!
       Лукин  обладал  феноменальной  памятью  и  далеко  не
поверхностными  знаниями  во  многих  областях  искусства  и
техники.  Он  мог  безошибочно, лишь один  раз  взглянув  на
репродукцию иконы, сказать:
      -  Конец  семнадцатого  века, владимирская  школа.  Но
мастер  не  лучший.  Красная цена этой  доски,  если  она  в
хорошем состоянии, пятьсот пятьдесят долларов.
      И,  даже  не  взглянув  на подпись  под  репродукцией,
называл место, где сейчас эта икона находится. Если же  кто-
нибудь  интересовался, то Лукин мог пояснить, какими  путями
доска попала в Рязанский областной музей. Так же легко Лукин
ориентировался и в светской живописи. Художника, страну, год
создания  полотна Лукин называл безошибочно, лишь бросив  на
картину быстрый взгляд. Это умение было уже частью его души,
вошло  в  плоть  и кровь, все нужные сведения  он  держал  в
голове,  и Самсону Ильичу не составляло большого труда  дать
обычно бесполезную на зоне искусствоведческую консультацию.
        Но    случалось,   что   его   знания    оказывались
востребованными. Иногда кто-нибудь из начальства приносил  в
библиотеку  икону, перстень, нательный крест  и  заискивающе
интересовался:
     - Самсон Ильич, стоящая вещь или так себе?
      Лукин улыбался так, как улыбается жрец, посвященный  в
тайны мироздания.
     - Вы хотите продать или купить?
       -   Просто..,  интересуюсь...  -  мгновенно  смущался
проситель.
      - Вещь довольно эффектная, - держа на ладони крестик с
двухцветной  эмалью,  говорил Самсон Ильич.  -  Если  будете
продавать,  можете  говорить, что она  конца  восемнадцатого
века  и  сделана  мастерами  Валаамского  монастыря.  Можете
запросить за крестик сто долларов.
     - Вы уверены в этом?
      -  Но  соглашайтесь и на двадцать, потому  как  она  -
польская подделка первых лет советской власти.
     - А мне говорили, - восклицал проситель консультации, -
что крестик - вещь уникальная, стоит никак не меньше пятисот
баксов.
      -  Не  верите? - улыбался Лукин. - Попробуйте продать.
Поверьте  мне,  специалист  ее вообще  не  купит,  даже  как
серебряный лом, потому как металл - паршивого качества. Даже
серебряные полтинники двадцатых годов были лучше.
      Проситель прятал крестик, благодарил Самсона Ильича  и
покидал  библиотеку. А Лукин в теплой жилетке склонялся  над
каталогом,  медленно  переворачивал страницу  за  страницей,
/`(g,.*("  o  и  восклицая. Иногда на  его  лице  появлялось
загадочное выражение и он шептал своими тонкими губами:
     - Вот где ты оказалась теперь. А когда-то я тебя держал
в  руках. Значит, я все правильно рассчитал. Ты оказалась  в
Греции, из Греции попала в Германию, а из Германии, переплыв
Ла-Манш, а может быть, перелетев, - в Англии. Сейчас за тебя
зарядили пятьдесят тысяч, стартовых пятьдесят, а я отдал  за
тебя  всего  лишь  ящик водки. Продал же за  двадцать  тысяч
долларов,  но зато без деклараций, без документов  и  всякой
прочей  ерунды.  Я вижу, тебя немного отреставрировали,  вот
здесь утолок поправили, на нем новый лак. Но это чистой воды
варварство,  лучше ты от этого не стала, - глядя  на  зимний
пейзаж голландской школы, бормотал Самсон Ильич.
      Про  Лукина  на зоне иногда говорили - "музейщик",  но
нет,  Самсон  Ильич  никогда не работал в  музеях,  не  имел
научных  званий,  даже не получил специального  образования.
Любовь к прекрасному ему привили пятьдесят лет тому назад.
      В пятидесятом году он впервые оказался за решеткой. По
сегодняшним временам дело было пустяковое: Лукин и  два  его
приятеля  решили  толкнуть золотые монеты  царской  чеканки.
Вместе с монетами они продали зубному технику и звезду Героя
Советского   Союза,   украденную   у   пьяного   полковника,
валявшегося в мокрых галифе за кустами неподалеку от  пивной
бочки.  Золотая звезда и погубила всю троицу.  Дело  приняло
политическую  окраску,  торговцы  золотом  получили  на  всю
катушку  -  по восемь лет строгого режима. Хорошо  еще,  что
никого  из  них  не  расстреляли и не  послали  на  урановые
рудники.
      В  лагере  Самсон  Ильич познакомился  с  профессором-
искусствоведом,  бывшим  сотрудником  Эрмитажа,  ученым  еще
старой  закалки.  Тот,  узнав, за что сидит  молодой  Лукин,
посмеялся,  объяснил, что золото - это всего лишь  материал,
из которого настоящий художник способен создавать шедевры. А
поскольку Лукин с полуслова понял старого ученого, то тот  и
ввел  его  в мир прекрасного, передав за пару лет смышленому
юноше все свои энциклопедические знания.
      Так, благодаря Густаву Ивановичу Шиллеру Лукин вошел в
мир  искусств.  Шиллер не учил его воровать и  перепродавать
произведения искусства, он лишь рассказывал Лукину о школах,
тенденциях, течениях в искусстве, о международных аукционах,
на которых распродавались коллекции известнейших музеев.
      -  Цифры, названные Густавом Шиллером, запали  в  душу
Лукину,  и  он  уже  самостоятельно, без чьего-либо  влияния
сообразил,  что,  если люди готовы выложить за  произведения
искусства  огромные  деньги, значит, и заниматься  торговлей
произведениями  искусства  выгодно.  Сам  того   не   желая,
искусствовед Шиллер укрепил Лукина в этой мысли, убедив  его
в  том,  что  ценность  истинного произведения  искусства  с
годами  лишь  возрастает. Главное - суметь разглядеть  среди
одинаковых на первый взгляд картин, украшений, книг, мебели,
подсвечников,  мраморных и бронзовых скульптур  произведение
стоящего мастера.
     Поняв это, Лукин взялся за учебу с удвоенным рвением. В
тысяча  девятьсот пятьдесят пятом и учитель, и ученик вместе
.*  '  +(al  на  воле.  Встретила их  жена  Шиллера,  седая,
сгорбленная,  смертельно  больная.  Густаву  Ивановичу,  как
считали  многие,  повезло.  Его  жена  умудрилась  сохранить
библиотеку   и  кое-что  из  коллекции  мужа.   Она   успела
развестись с ним, прежде чем был оглашен приговор, выйдя  за
генерала-инвалида,  и  переехать  в  Москву,   в   роскошную
генеральскую квартиру.
      В  сорок седьмом году герой-генерал отдал Богу душу  и
был   похоронен  с  воинскими  почестями.  Все,  что  о  нем
напоминало  в  московской квартире,  так  это  фотография  в
строгой  дубовой  рамке,  генеральская  шинель  в  шкафу   и
связанные  веревочкой  хромовые  сапоги,  так  пригодившиеся
молодому Лукину.
      Шиллера помнили его ученики, отыскавшиеся в Москве,  и
старый  профессор  для  начала  устроил  Лукина  работать  в
областном  архиве,  надеясь, что со временем  тот  пробьется
дальше сам.
      Своих детей не было ни у генерала, ни у Шиллера, ни  у
общей  для  них  двоих  жены,  и после  смерти  благодетелей
наследником роскошной квартиры оказался Самсон Ильич  Лукин.
Книги,  картины,  гравюры, монеты стали его  собственностью.
Монеты Лукин распродал довольно быстро, - надо же было  как-
то  окупить расходы на похороны четы Шиллеров, умерших  чуть
ли не в один день.
       К   рисункам  и  гравюрам  Лукин  подступался  долго,
подыскивая  подходящего  покупателя.  Он  наводил   справки,
собирал информацию, боясь прогадать, изучал спрос, проводил,
как  сейчас любят выражаться, маркетинг рынка. Самсон  Лукин
понимал, что советский человек не способен выложить за товар
настоящую цену, иностранцев же плотно опекал КГБ - близко не
подступишься. Но ищущий всегда находит...
       Лукин,  пожертвовав  парой  редких  монет  в   пользу
переводчика из МИДа, вышел на нужного покупателя -  заезжего
англичанина, члена английской компартии. Рисунки, завернутые
в  портреты  коммунистических вождей, уплыли в Англию,  а  у
Самсона  Лукина  на руках оказалась крупная  сумма  денег  в
рублях.  Нести деньги в сберкассу было опасно: органы  сразу
заинтересуются,  откуда  у скромного  сотрудника  областного
архива  появился капитал. Держать их дома - тоже  не  лучший
выход.  И  тогда Самсон Лукин, действуя по Марксу - реализуя
классическую схему "товар - деньги - товар", за свои кровные
приобрел  антикварную посуду. С одной стороны, сервиз  стоил
баснословно  дорого, но с другой - зачем его прятать,  он  -
всего  лишь чашечки, тарелки, супницы, салатницы.  Если,  не
дай  Бог,  наедет  следствие, то можно  сказать,  что  купил
сервизик   по  случаю  на  рынке  за  копейки.  Фарфор   же,
приобретенный Лукиным, происходил из Зимнего дворца, на  нем
имелось клеймо. С него кушала императорская семья, да  и  то
по   праздникам.  Теперь  же  он  занял  скромное  место   в
московской квартире.
       Вложение   денег  оказалось  выгодным  и  безопасным.
Столичных  воров  больше антикварных ценностей  интересовали
золотые  украшения и часы. Через полгода сам собой объявился
страстный   любитель  реликвий  времен  расцвета  Российской
(,/%`((,   обласканный   советскими   властями   французский
журналист из газеты "Юманите" - печатного органа французской
компартии.  Наводку  на  Лукина  дал  журналисту  английский
коммунист.
     Француз обращался к Лукину не иначе как "мсье-товарищ".
Вот "мсье-товарищ" Лукин и продал поштучно весь сервиз "мсье-
товарищу"  Дюбуа.  Французский  коммунист  оказался   щедрее
английского  -  расплатился  валютой,  выложив   за   сервиз
половину его реальной стоимости. Чашечки, блюдца, тарелочки,
супницы и соусницы, переложенные газетками, бесшумно укатили
в  Париж.  Французский  коммунист в память  о  себе  оставил
Лукину  кучу  денег  и заказы - список того,  что  могло  бы
заинтересовать его в следующий приезд. Теперь Лукин  работал
целенаправленно, он стал разыскивать то, на что  уже  имелся
конкретный покупатель.
       Тюремный   опыт   привил  Самсону   Лукину   привычку
действовать  крайне осторожно. Сомнительный  товар,  валюту,
крупные  суммы  денег он не держал дома.  За  несколько  лет
Лукин  создал  хорошо отлаженную систему,  выступал  лишь  в
качестве   координатора.  Благодаря  работе  в   архиве   он
доподлинно   знал,   где  сейчас  живут  потомки   известных
дворянских  фамилий,  наследники  коллекционеров,   музейных
работников,  партийной номенклатуры, тыловых  полковников  и
генералов,  вывезших  из Германии,  из  немецких  дворцов  и
замков картины, скульптуры, ковры, оружие.
      Когда  Лукин  или  его  люди не могли  договориться  с
владельцем картины или канделябра, книги или монеты,  кольца
или  броши, приходилось обращаться к бандитам. Те под  заказ
доставляли нужную вещь.
      Осторожность  помогла Лукину пережить и хрущевские,  и
брежневские  времена - он вовремя научился не  держать  дома
ничего ценного, будь то деньги или антиквариат сомнительного
происхождения. Тюремная наука пошла ему на пользу.
      Лукин  обзавелся  узким  кругом  надежных  помощников,
которым,  как  верным  собакам, стоило  лишь  указать  цель,
обрисовать,  что тебе нужно и назвать адрес, и  нужная  вещь
уже на завтра оказывалась в условленном месте. От заказчиков
отбоя не было. Место работы Лукина позволяло ему встречаться
с  кем  угодно в помещении архива. Самсона Ильича  не  сумел
взять  в  оборот даже КГБ. Отмотавший срок еще на сталинской
зоне,  Лукин  нюхом отличал сотрудника органов от  человека,
искренне интересующегося искусством.
      Лукин  немного  занервничал,  когда  к  власти  пришел
Андропов.  Нутро  подсказывало ему, что  в  миниатюре  могут
повториться  сталинские  времена,  когда  человека   сначала
брали,  а  потом  уж придумывали за что. Да  и  возраста  он
достиг  такого,  что поневоле начнешь задумываться:  к  чему
богатство, если не можешь им воспользоваться в полной  мере?
Лукин   оказался  достаточно  умным  человеком,   чтобы   не
повторять  чужие  ошибки.  Он не  стал  легализовать  деньги
анекдотическим  способом,  к  которому  прибегали  некоторые
недалекие "теневики" и бандиты, хотя в эпоху застоя  он  был
крайне    популярен.   Отыскивался   владелец    выигрышного
лотерейного  билета,  по которому причитался  автомобиль,  и
!(+%b перекупался подпольным бизнесменом за двойную цену,  а
затем,  погашенный в сберкассе, вставлялся в дубовую рамочку
и  вывешивался  в  гостиной  нового  владельца  на  всеобщее
обозрение; вот, мол, откуда у меня деньги, выиграл! И вместо
десяти засвеченных тысяч тратилась в пять раз большая сумма.
      Изощренный  в  обмане государства Лукин  изобрел  куда
более  хитрый ход. Когда в очередной раз французский товарищ
из "Юманите" наведался к нему в архив, Самсон Ильич, вопреки
обыкновению,  пригласил журналиста, ставшего  уже  настоящим
другом,  на  небольшую  прогулку.  На  этот  раз  предстояло
отправить  за  границу  десять икон,  специально  отобранных
Лукиным. Иконы принадлежали старообрядческой церкви и когда-
то    составляли    один   ряд   иконостаса.    Произведение
шестнадцатого века, даже если это мазня неумелого художника,
ценно  уже  само по себе. А тут была редкая по  изысканности
работа  мастера, хорошо знакомого с тонкостями  византийской
живописи.
      -  Рубли  мне ни к чему, - прямо объявил Самсон  Ильич
французскому товарищу.
     - Могу устроить счет за рубежом, - усмехнулся француз.
     Лукин лишь крякнул:
     - При этой власти мне за границу не выбраться.
      -  Да. Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем
богатому   попасть   в   царствие  небесное,   -   припомнил
евангельскую аксиому журналист.
      -  Меня  не выпустят даже в Болгарию или в  Польшу  по
туристической  путевке. Так что ваше предложение  заманчиво,
но  пользы  от него мне никакой. Вы должны организовать  для
меня получение наследства.
     Француз от удивления даже присвистнул. Подобная мысль в
голову ему не приходила.
     - У вас, Самсон Ильич, есть родственники за границей?
     - Слава Богу, никогда не было, иначе мне долго пришлось
бы  объяснять следователю НКВД, на разведку какой  страны  я
работаю,  -  усмехнулся знаток антиквариата.  -  Но  вы  мне
должны организовать такого родственника, только, пожалуйста,
не из бывших белогвардейцев или власовцев.
      -  Родственник-еврей вас устроит? -  напрямую  спросил
журналист "Юманите". Лукин помялся, но согласился.
     - За неимением лучшего.
      -  Еврей - гарантия того, что к власовцам и к  русской
аристократии  ваш новый родственник не будет иметь  никакого
отношения.
     - Тоже логично.
      -  Это  обойдется  вам в двадцать процентов  от  суммы
наследства, - предупредил французский товарищ.
     Лукин засмеялся:
      -  В  деньгах огромная сила, за них можно купить  даже
последнюю волю уже умершего человека. Хотя.., объясните мне,
на кой черт ему на том свете деньги?
      - Всегда найдутся жадные родственники. Как другу я вам
скажу,  каким образом будут поделены эти двадцать процентов:
десять  - родственникам и десять - нотариусу, который задним
числом составит завещание.
     - Вы про себя забыли! - воскликнул Лукин.
      -  На  вас,  Самсон Ильич, я заработал неплохо.  Готов
оказа