-  "Вот  бы и нам в Москве такие безоблачные отношения
между владельцами собак и милицией!" - подумал Холмогоров.
      Мужчины выкатили велосипеды на улицу. Андрей попытался
вспомнить,  когда  в  последний  раз  управлял  велосипедом,
получалось, что около пяти лет тому назад. Но старое  умение
не забывается. Пару раз велосипед ткнулся колесом в лежавшие
на  дороге  камни, однако через два квартала Холмогоров  уже
умело  объезжал препятствия. Ехал он чуть позади Цирюльника,
Алиса  бежала  рядом  с ним, то и дело  заглядывая  в  глаза
новому  знакомому своего хозяина. Никто не обращал  внимания
на  едущих  на велосипедах мужчин. Такой способ передвижения
был  в  Борисове  нормой. В небольшом городе автобусы  ходят
`%$*.,  движение  на  улицах  небольшое,  велосипеды   возле
магазинов воруют нечасто.
      На  западной  окраине Борисов уже мало  чем  напоминал
город: типично сельская улица, одноэтажные деревянные  дома,
дымок,  вьющийся  над  трубами.  Асфальт  плавно  перешел  в
засыпанную крупнозернистым песком и хорошо укатанную дорогу.
Холмогоров с трудом поспевал за пожилым церковным старостой.
Тот ехал безо всякого видимого усилия, как казалось, лишь от
нечего делать иногда прокручивал педали ногами.
     "Красота-то какая!" - думал Холмогоров.
     Лес уже наполовину пожелтел, воздух был напоен запахами
холодной реки, прелой травы и осеннего вспаханного поля.
     - Стоп, - сказал Иван Спиридонович и слез с велосипеда.
      Алиса,  с  ходу  понявшая, чего хочет от  нее  хозяин,
подбежала  к нему и замерла, задрав голову. Щелкнул  карабин
на   поводке,  и  собака,  радуясь  свободе,  помчалась   по
пустынной  дороге.  Теперь советник  патриарха  и  церковный
староста ехали рядом.
     - Вы отца Михаила давно знаете?
     - Еще по учебе в Загорске.
       -   Хороший  человек,  -  Иван  Спиридонович,   ловко
придерживая  руль  одной рукой, второй умудрился  застегнуть
куртку под самое горло.
     - Мы давно собирались встретиться, да как-то времени не
находилось.
      - Это хорошо, что вы к нам приехали. Мне отец Михаил о
вас  рассказывал,  будто вы места для  строительства  храмов
определяете.
     - Именно так.
     - Ответственность большая.
     - Любое дело человек должен делать ответственно.
      - Если бы все жили как должно, рай был бы на земле,  а
не на небе, - вздохнул Иван Спиридонович.
     - До рая нам всем еще ох как далеко.
     - Забыли люди, что такое по-настоящему в Бога верить.
     - Вы, Иван Спиридонович, уверены, что они раньше знали,
как надо верить? Церковный староста усмехнулся:
     - Не знаю, как там было раньше. Я все свои шестьдесят с
лишним лет при советской власти прожил. Но сегодня люди  про
веру,  точно, мало что знают. К примеру, когда  мы  с  отцом
Михаилом  храм восстанавливали, то никак не могли с рабочими
совладать.
     - Что такое?
      -  - Приходим в храм, а они курят в Божьем доме, матом
ругаются,  будто  не церковь ремонтируют, а  публичный  дом,
прости  меня  Господи. Объясняешь им,  смотрят  на  тебя,  и
видишь,  никто из них не понимает, почему нельзя  в  церкви,
если даже там службы нет, курить.
      - Они хотя бы искренни в своем неведении, - усмехнулся
Холмогоров. - Нельзя одним человеком быть в храме, другим  -
на  улице.  Если человек привык ругаться матом, то  ему  все
равно, где это делать.
       -   Вот-вот,  и  я  об  этом  же,  -  отозвался  Иван
Спиридонович. - Много народу сейчас в церковь ходит, но мало
*b. верит по-настоящему. Думают, если отстоял службу, то уже
и  к  Богу  приобщился. На Пасху народу собралось  -  полная
церковь,  а  на  площади  еще  в  два  раза  больше   стоит.
Радоваться  вроде  надо, но мне самому в дверях  приходилось
стоять, чтобы пьяные в храм не шли.
     - Куда же вы их отправляли?
     - Говорил, идите проспитесь.
     - И они шли?
     - Кто как. Иногда скандалить начинали, тогда уж милиция
помогала.
     - Если пьяный человек в церковь идет, а не в магазин за
очередной бутылкой, это уже прогресс.
     - Вы так думаете?
     - Возможно, в следующий раз он все же трезвый на службе
появится.
       Церковный   староста  с  подозрением   покосился   на
Холмогорова.  Он  с неодобрением относился  к  новшествам  в
церковной жизни.
     - Если бы только это, - говорил Цирюльник. - Есть у нас
и такие, что идолам поклоняются.
      - Не может быть! - уже догадываясь, о чем пойдет речь,
изобразил удивление Холмогоров.
      -  Валун  большой неподалеку отсюда есть,  к  нему  на
церковные  праздники  жертвоприношения народ  носит,  словно
времена язычества еще не прошли.
     - На церковные праздники носят? - уточнил Холмогоров.
      -  Им все равно, церковные, не церковные, языческие..,
празднуют  все  подряд,  православные  отмечают  и  свое   и
католическое Рождество, а католики - и православное, -  Иван
Спиридонович с отчаянием махнул рукой.
      Холмогоров  увидел  впереди  на  горе,  неподалеку  от
старого  кладбища,  желтый свежеструганный  крест,  строгий,
высокий, хорошо читающийся на фоне осеннего неба. Именно его
он видел во сне. Сердце сжалось от предчувствия недоброго.
      -  Вот  и крест, о котором вы говорили, - на удивление
спокойно  сообщил  церковный староста. -  От  него  тропинка
налево пойдет, за леском - деревня Латыголь.
     Алиса вырвалась далеко вперед, но, добежав до развилки,
замерла,  не зная, куда двигаться дальше. Дождалась хозяина.
Теперь  по узкой тропинке нельзя было ехать рядом. Цирюльник
ехал  впереди, Холмогоров - за ним, Алиса же носилась вокруг
них.
      "Кусты  черемухи,  - отметил про  себя  Холмогоров,  -
сверкающее зеркало реки. Вот и холм, за которым скрылся отец
Михаил".  Андрею даже показалось, будто он только что  видел
фигуру священника, скрывшегося за вершиной холма.
     Шуршали протекторы велосипедов, чуть слышно посвистывал
ветер.
      -  Вы  в деревню хотите заехать? - крикнул через плечо
церковный староста.
     - Еще не знаю.
      Велосипеды  въехали  в редкий лес.  Холмогоров  бросил
взгляд  на  тропинку:  в  подсохшей луже  четко  отпечатался
протектор  велосипеда. А затем поднял  голову,  ожидая,  что
c"($(b перед собой три тонкие березки, такие же, как во сне.
Но вместо них увидел три довольно высоких обрубка. Так может
срубить  дерево только безжалостный человек - тот,  которому
даже лень нагнуться, и он рубит на высоте груди.
      Алиса,  до этого радостная, внезапно замерла, а  затем
поползла на полусогнутых лапах, прижавшись брюхом к траве.
     - Погодите, - крикнул Холмогоров, прислонил велосипед к
молодой сосенке и подбежал к недавно поваленным деревцам.
       Церковный   староста  доверял  собаке   больше,   чем
собственным чувствам, - зря Алиса волноваться не стала бы.
     - Что здесь?
     - Еще не знаю.
      Холмогоров и Цирюльник вдвоем подняли молодые  березы.
Холмогоров застыл, увидев то, что уже видел во сне. Медленно
вращалось  колесо  велосипеда, меж блестящих  спиц  застряло
несколько   желтых  осенних  листьев.  Под   велосипедом   в
неестественной позе лежал человек в черной рясе. На темных с
сединой   волосах  запеклась  кровь,  крест  с   разорванной
цепочкой   покоился   возле  руки  убитого   отца   Михаила,
впечатавшись в сырой песок.
     - Боже! - проговорил Цирюльник.
      -  Значит,  я  не ошибся, - с болью в голосе  произнес
Холмогоров.
      Иван Спиридонович запричитал, не зная, что делать.  Но
вскоре  смирился с тем, что мертвому ничем не  поможешь.  Он
опустил  молодые  деревца и стоял,  глядя  на  неяркий  диск
осеннего солнца.
      - Вы побудьте здесь, - бросил он Холмогорову, - а я на
велосипед - ив город. Милицию позову.
      -  Зачем  ехать?  -  спросил Холмогоров,  доставая  из
кармана плаща трубку мобильного телефона.
      Иван  Спиридонович знал о существовании подобных чудес
техники,  но  ему и в голову не могло прийти,  что  человек,
имеющий отношение к церкви, обзаведется подобной штуковиной.
Сверяясь с визиткой майора Брагина, Холмогоров набрал номер.
      -  Майор  Брагин слушает, - раздался в  трубке  бодрый
голос уверенного в себе человека.
      - Анатолий Павлович, мы обнаружили отца Михаила убитым
в  лесу  неподалеку от деревни Латыголь, - голос Холмогорова
звучал ровно.
     - Кто это мы? - поинтересовался майор Брагин.
     - Я, Холмогоров, и церковный староста Цирюльник.
     - Откуда вы мне звоните?
      -  Из  леса,  мы стоим рядом с ямой, в  которой  лежит
убитый.  Я передам трубку церковному старосте, он лучше  вам
объяснит, как сюда проехать.
      Холмогоров не слушал, как Цирюльник говорит с  майором
Брагиным.  Он  присел  на корточки и  смотрел  сквозь  ветки
срубленных берез на мертвого отца Михаила. "Кто же поднял на
тебя  руку?  Кому и чем ты не угодил? - думал Холмогоров.  -
Почему ты не сказал мне во сне имя убийцы?"
      Все  сходилось  со сном в мельчайших  подробностях,  и
Холмогорову даже показалось, что поверни он сейчас голову, и
увидит  улыбающегося отца Михаила, благостного, как в ночном
"($%-((,  в черной рясе.., без креста. Но он знал: это  лишь
кажется,  нельзя  поддаваться  обманчивым  ощущениям,  иначе
можно сойти с ума.
      -  Держите  трубку,  я не знаю, как  ее  выключить,  -
пробормотал   церковный   староста,   вкладывая   в   ладонь
Холмогорова   отзывающуюся  короткими   гудками   телефонную
трубку.
       Ни   Иван  Спиридонович,  ни  Холмогоров  больше   не
обменялись  ни словом, они сидели на корточках и смотрели  в
яму.  Лишь  когда послышался треск мотоциклетного двигателя,
Цирюльник вскинул голову:
     - Едут.
      Собака  лежала  на траве возле трех свежих  пеньков  и
скалила  зубы. На узкой лесной тропинке показался  желтый  с
синим  мотоцикл с коляской. Майор Брагин сидел за рулем,  за
ним  пристроился молодой лейтенант. Начальник райотдела даже
не  успел  переодеться, лишь накинул длинную  зеленую  плащ-
палатку.
     - Здесь, - произнес Холмогоров, показывая в яму.
      -  Это  же  надо!  - пробормотал майор  Брагин,  когда
лейтенант  оттащил срубленные березки в сторону. -  Топором,
наверное, убили. Придется вызвать криминалистов.
      -  Вы  что,  не поверили моему звонку? - сухо  спросил
Холмогоров.
      -  Доверяй,  но  проверяй, - беззлобно  ответил  майор
Брагин.  - Вы хоть и видный человек, но это у себя в Москве,
а здесь я вас впервые вижу.
      Связавшись  по рации с городом, Брагин вызвал  бригаду
криминалистов и, закурив, принялся рассуждать:
     - Я думаю, что отец Михаил оклад, который ему подарили,
с  собой взял, потому его дома и не нашли. По дороге на него
кто-то  напал  с топором, и с целью завладеть  окладом  убил
священника.  Похоже,  его  не здесь  убили,  а  яму  заранее
выкопали,  - вещал майор Брагин. - Об окладе убийца  знал  и
поджидал священника на тропинке.
       -   Куда  он  мог  на  велосипеде  ехать?  -  спросил
Холмогоров.
      -  Куда  угодно.  Мог в деревню  ехать;  мог  в  город
возвращаться.
     - Можно сказать точно?
     - С этим мы еще разберемся, узнаем.
       -  Вы  уверены,  что  причина  в  окладе?  -  спросил
Холмогоров.
      -  Не знаю, - честно ответил майор Брагин. - Возможно,
священника убили сатанисты, очень уж рьяно он против  них  в
газете выступил.
     - По-вашему, не стоило этого делать?
      - Мерзавца мы обязательно отыщем, - пообещал начальник
районного отдела милиции.
      Наконец прибыли криминалисты. Им пришлось пройти около
километра пешком, потому что даже милицейский уазик не  смог
добраться  к  перелеску. Выяснилось, что  из  вещей  у  отца
Михаила  с  собой  был портфель с молитвенником  и  Библией,
укрепленный на багажнике велосипеда. Убийца, скорее всего, в
-%#.  и  не  заглядывал. Его не заинтересовал  и  серебряный
крест  на  массивной цепочке, и обручальное кольцо  на  руке
отца Михаила.
      Майор Брагин, дымя сигаретой, расспрашивал Холмогорова
о последнем телефонном разговоре с отцом Михаилом и внезапно
изумился:
     - Как вы узнали, где его нужно искать?
     - Это трудно объяснить сразу, - ответил Холмогоров.

                          Глава 11

      Уже  прошло  несколько дней с тех пор, как  похоронили
настоятеля  местной  церкви протоиерея  Михаила  Летуна.  Но
работы  у  милиции не убавилось, а разговоры в  Борисове  не
только  не  утихли, но и разгорелись с новой  силой.  Каждый
житель  города  считал  своим долгом выработать  собственную
версию  смерти  священника, и в каждой из них имелось  зерно
истины,  каждая походила на правду. Когда "правд" много,  от
этого расследование только запутывается.
      Об  убийстве протоиерея говорили и в магазинах,  и  на
рынках,  и  на  автобусных остановках, и на  железнодорожном
вокзале. К церкви, у которой похоронили Михаила Летуна,  шли
и  шли  люди.  И  не  только жители Борисова.  Приезжали  из
Минска,  из  близлежащих деревень и поселков. Многие  хотели
поклониться  могиле священника. Он никому не  сделал  ничего
плохого, служил так, как и следовало служить Богу и  церкви.
-  Велосипед Михаила Летуна пока еще хранился в милиции  как
вещественное  доказательство.  Сколько  с  ним  ни  работали
местные   и   столичные   эксперты,  их   усилия   оказались
напрасными: ни отпечатков пальцев убийцы, ни пятен  крови  -
ничего  подозрительного на нем не обнаружили. Матушка совсем
спала  с  лица. Под глазами у нее легли темные круги,  глаза
стали  красными  от  слез.  На вопросы  следователя  матушка
ничего  вразумительного ответить не могла, во время убийства
ее в городе не было, она уезжала в Минск к дочери.
      - Зачем я уехала! - кляла себя женщина. - Будь я дома,
наверное, все сложилось бы иначе. Возможно, тогда я и  знала
бы,  куда  уехал  отец  Михаил, кто его  позвал,  смогла  бы
удержать его.
      Произнося  эти  слова, женщина  понимала,  что  ровным
счетом ничего изменить ей не удалось бы.
     "Все в руце Божьей".
      Если  так  случилось, значит, так и должно было  быть.
Человек  лишь предполагает, а Господь Бог принимает решение.
Она  чувствовала  себя потерянной, не находила  себе  места,
блуждала по дому как привидение, прикасаясь к знакомым вещам
и  ощущая,  что теперь от них, привычных, любимых,  дорогих,
исходит  не тепло, а странный замогильный холод. Она боялась
открывать  шкаф,  в  котором  висела  одежда  отца  Михаила,
боялась   прикасаться  к  чашке,  к  тарелке  мужа,  боялась
занимать  кресло,  в котором он любил сидеть  по  вечерам  с
книгой на коленях.
      -  Все,  моя жизнь кончена, впереди ничего уже  нет  -
черная пелена и только.
     А на улице в яркой синеве сияло золотое осеннее солнце.
После  похорон  отца Михаила на небе уже несколько  дней  не
появлялось  ни единого облачка. Высокое осеннее небо  сияло,
воздух был сух и прозрачен. Даже листья в эти дни с деревьев
не  падали,  словно вся природа замерла в ожидании.  Природа
была  чиста, прозрачна, торжественна и напоминала  убранный,
украшенный  к  большому  празднику храм.  Золотилась  листва
деревьев,  похожих  на резной иконостас,  сверкали  тяжелые,
словно отлитые из золота, яблоки. По утрам стлались по земле
туманы, а с восходом солнца их пелена рассеивалась, и  земля
сверкала, серебрилась крупной росой. Река напоминала голубую
ленту,  брошенную на пожелтевшую осеннюю землю, золотой  лес
отражался в ней.
      "Как быстро пролетела жизнь, - думала женщина. - Миг -
и  все. Я же совсем недавно познакомилась с Михаилом, совсем
недавно  родились  дети.  Михаил  любил  с  ними  нянчиться,
разговаривать,  читал  им по вечерам Библию.  А  теперь  его
нет..."
      -  Это  все  было вчера.., нет, это было тридцать  лет
назад,  -  шептала себе женщина и вытирала слезы, катившиеся
по бледным щекам.
      Чтобы хоть как-то отвлечься от тягостных мыслей, она с
утра  до  вечера  убирала  дом, складывала  и  перекладывала
утварь, пряча подальше от глаз вещи покойного мужа.
      Каждый день ее проведывал Андрей Холмогоров. Он  почти
не  разговаривал  с  ней, садился на стул,  клал  ладони  на
колени и молчал, глядя на фотографию Михаила. Затем вставал,
крестился, обнимал женщину и тихо уходил, даже не  скрипнув,
не хлопнув дверью.
     Матушке казалось, что Андрей Холмогоров покидал дом, не
ступая  на  доски  пола. Она знала, что  советник  патриарха
остановился у церковного старосты и живет в маленьком домике
в  саду.  Она  предлагала Холмогорову свой  дом,  но  Андрей
вежливо  отказался, пояснив, что не хочет  ее  беспокоить  и
если  останется в домике церковного старосты  до  сорокового
дня,  то так будет лучше для всех. К тому же у него еще есть
дела,  надо рано выходить из дому, поздно возвращаться...  В
общем он не хочет беспокоить и тревожить вдову.

                             ***

       Скрипнула   дверь,   негромко  хлопнула.   Холмогоров
обернулся.  Церковный  староста вышел  из  дому  и  принялся
водружать  на  нос старомодные очки с круглыми стеклами.  Он
увидел   Андрея  Алексеевича  и,  спустившись   с   крыльца,
направился к скамье под старой яблоней.
      -  Погода  какая!  Слава Богу, - произнес  дребезжащим
голосом  церковный староста и сел рядом с  Холмогоровым.  Он
смотрел на золотистые яблоки, сиявшие на фоне голубого неба.
     - Да, красиво у вас!
      -  Если бы не беда, - произнес старик. - Я думаю,  это
все  те  мерзавцы сделали. Они и храм осквернили,  и  ворота
дома  отца  Михаила  испохабили,  и  памятники  на  кладбище
разворотили.  Только они, больше некому. Кому  мог  помешать
.b%f  Михаил?  Ведь он был такой.., такой.., даже  комара  и
муху не обидит.
      Холмогоров молчал. Он сидел, полуприкрыв глаза,  держа
ладони ни коленях.
     - Что думаете?
     - Пока не знаю, - немного помедлив, ответил Холмогоров.
      -  Я  с  прихожанами в храме встречаюсь,  -  продолжал
церковный  староста, - все говорят, что отца Михаила  нелюди
убили.
     - Нелюди? - переспросил Холмогоров.
      - Сатанисты - мерзавцы. Их сейчас развелось... Вроде и
церкви  открываются,  и храмы восстанавливаются,  а  их  все
больше и больше. Это власти виноваты.
      Старик снял очки, протер стекла носовым платком, опять
водрузил  их  на  нос.  Стекла  чище  не  стали,  они   были
поцарапаны,  но  привычка  -  вторая  натура.  Рассуждать  о
прегрешениях  власти церковный староста любил.  Отвечать  на
его тезисы Холмогорову не хотелось, да и Ивану Спиридоновичу
этого не требовалось. Ему было хорошо и покойно сидеть рядом
с  этим  малознакомым человеком. Все,  что  было  связано  с
церковью,  староста воспринимал спокойно,  с  благоговением,
сама  же  должность  Холмогорова  повергала  его  в  трепет.
Сколько  Андрей Алексеевич ни объяснял старику, что советник
патриарха  - лицо не духовное, что сана не имеет,  тот  лишь
улыбался, мол, знаю я вашу скромность, меня не проведешь.
     - Что об этом святейший думает?
     - О чем именно? - уточнил Холмогоров.
     - Обо всем, - и Иван Спиридонович раскинул руки, словно
хотел   объять  все  мироздание,  не  повредив  его  хрупкое
великолепие.
      -  Все  в  руках Божьих, - произнес Холмогоров.  -  Он
рассуждает примерно так, как и вы, Иван Спиридонович.
      -  И  насчет  власти,  что ли? -  шепотом  осведомился
церковный староста.
      -  Может быть, еще более жестко. Хотя потом добавляет,
что всякая власть от Бога.
      -  Так-то  оно  так,  - воскликнул  старик,  мгновенно
оживившись,  - но если человек - мерзавец и при  власти,  то
разве и ему власть дал Бог?
      -  И  ему,  - спокойно ответил Холмогоров  и,  тут  же
положив ладонь старику на плечо, спросил:
      - Кто же все-таки оклад церкви пожертвовал? Матушка  о
странном мужчине вспомнила.
     - Никто его, кроме отца Михаила, не видел. Рассказал он
матушке о нем немного, имени не назвал. Мол, живет он на той
стороне  города,  -  старик ткнул пальцем  в  просвет  между
побеленными  яблоневыми  стволами. -  Неплохой  человек,  но
непо