автомата.  Корнилов  даже  не
вздрогнул. Мягко щелкнул фиксатор - и рожок оказался в  руках  капитана.
"Автомат бы у него украсть и уйти".
   Голова рядового Корнилова задрожала. Комар  влетел  в  ухо.  Движение
было чисто рефлекторным. Капитан замер, голова опять поникла. Назойливый
комар теперь уже звенел прямо у капитанского уха.
   "Где же второй урод?" - подумал капитан.
   Взглянул вправо, влево, но  часового  видно  не  было.  "Разберусь  с
одним, потом с другим".
   Скроив гнусную ухмылку, капитан Пятаков пригнулся и вкрадчиво  шепнул
на ухо Корнилову:
   - Товарищ солдат, а службу кто нести будет?
   Я, что ли?
   Корнилов даже мертвый среагировал бы на голос капитана  Пятакова.  Он
дернулся так сильно, что чуть не  пробил  себе  гвоздем  затылок,  затем
рванулся вперед, чтобы стать по стойке смирно, но так и  остался  висеть
на гвозде.
   Злобный Пятаков, как выбивают из-под висельника  табурет,  ударил  по
ногам, не давая встать Корнилову на твердую землю, затем начал  хлестать
солдата по щекам.
   - Тебя поставили склад охранять, а ты спишь, свинья.
   Пятаков не повышал голоса. Он шептал, отчего слова звучали еще  более
зловеще.
   - Товарищ капитан..,  товарищ  капитан...  -  между  ударами  лепетал
Корнилов. - Виноват, исправлюсь.
   Левая рука искала рожок автомата, но не находила.  Она  скользила  по
воздуху, Корнилов отчаянно продолжал поиски, не желая  верить  в  потерю
боеприпасов.  Он  представлял  себе,  что  устроит  ему  Пятаков,  когда
притащит в часть, и понимал: оправдаться не удастся. Действительно,  где
рожок с патронами? Однажды Пятаков уже украл автомат у спящего часового.
Тогда  капитан  получил  от  командира  благодарность,  а   солдат,   не
повесившийся на посту лишь потому, что не нашел веревки, - десять  суток
гауптвахты.
   Наконец Корнилов сумел-таки соскочить с гвоздя.
   - Товарищ капитан, виноват, исправлюсь, перестаньте!
   Но Пятаков завелся. Он принялся вырывать автомат из рук Корнилова:
   - Отдайте оружие, вы недостойны держать в руках автомат.
   Злополучный патрон торчал в патроннике из-за того, что солдаты играли
с судьбой, решая,  кому  спать  первым.  Он  сослужил  Корнилову  плохую
службу. Солдат забыл о его  существовании  и  о  том,  что  не  поставил
автомат на предохранитель - спешил заснуть.
   Капитан дернул ствол к себе, Корнилов -  к  себе.  Раздался  выстрел.
Пятаков заморгал и медленно разжал  руки.  Корнилов  стоял  с  дымящимся
автоматом в руках и смотрел, как на груди капитана расплывается кровавое
пятно.
   - Виноват, исправлюсь, - еще раз по инерции произнес он  и  подхватил
умирающего Пятакова.
   - Я же говорил, вы недостойны держать автомат, - прошептали губы.
   Прибежал Петров. Перепуганный  Корнилов  пытался  поставить  мертвого
капитана на ноги, уговаривал его потерпеть, тот, естественно, стоять  не
мог. Петров стучал зубами от страха  и  не  хотел  верить  в  реальность
происходящего. Выстрел из автомата прозвучал  глухо,  потому  что  ствол
упирался в грудь Пятакова. В части выстрел никто не услышал.
   - Что тут было? - бегая вокруг приятеля  и  мертвого  капитана,  тупо
бормотал Петров.
   - Я, кажется, его хлопнул, - побелевшими от страха  губами  признался
Игорь Корнилов отпуская наконец капитана.
   Тот рухнул на землю. На груди  темнело  пятно.  Петров  опустился  на
колени, и встряхнул Пятакова за плечи.
   - Товарищ капитан, вставайте! Вставайте!
   Это ничего, случается и хуже...
   Но капитан был мертв.
   - Все, кранты, - сказал Корнилов. - Теперь мне конец.
   - И мне тоже, - шептал Петров. -  Надо  делать  отсюда  ноги.  Слышь,
Игорь?
   Корнилов был в оцепенении. По его щекам текли слезы.  Лицо  сразу  же
стало детским.
   - Надо убегать. Он на меня  напал.  Понимаешь,  Петров?  Он  на  меня
напал, - безумно повторял Корнилов. Но руки у него не дрожали. Он забрал
рожок  своего  автомата,  присоединил  его   и   принялся   ползать   на
четвереньках.
   - Ты чего? - спросил рядовой Петров.
   - Гильзу ищу. Она где-то здесь.
   Гильза нашлась. Корнилов  спрятал  ее  в  нагрудный  карман.  Спрятал
тщательно и аккуратно, как документ или орден.
   - Что теперь делать?
   - У Пятакова должны быть сигареты.
   Вытащили  из  кармана  офицера  пачку  сигарет,  испачканную  кровью,
закурили. У Петрова руки дрожали  так,  что  сигарета  прыгала,  брызгая
искрами. Корнилов с трудом  помог  приятелю  раскурить  ее.  Они  курили
молча, Корнилов то и дело оглядывался.
   - Знаешь, у меня под Питером  тетка  живет,  неподалеку  от  Финского
залива. Надо убегать к ней.
   - Зачем? - спросил Петров.
   - Здесь нас заметут, потом посадят и, конечно же, приговорят к вышке.
   - За что? - словно не понимая, спросил Петров.
   - Как это, за что? Я убил офицера.
   - А я? - спросил Петров.
   - И ты соучастник. Так что надо делать ноги.
   Они  покурили.  Петров  нагнулся  и  закрыл  лицо  капитана  Пятакова
фуражкой.
   - Все, пошли, Игорь.
   Петров был готов бежать за Корниловым куда угодно.  Он  понимал,  что
теперь и он, и его приятель - жертвы. Кто и в  какой  мере,  разбираться
было некогда, да и голова не работала. "Бежать, бежать" - лишь эта мысль
стучала в головах у солдат.
   - Забери у него пистолет и рацию.
   - На хрен нам рация?
   - Нужна.
   Петров забрал пистолет и запасную обойму.
   - Куда дернем? - спросил  он  у  Корнилова,  пряча  табельное  оружие
офицера в карман.
   - На дороге тормознем машину - и подальше от Ельска.
   Сказано - сделано. Через пять минут, пригибаясь, по  высокой,  мокрой
от росы траве два солдата с оружием наперевес  бежали  на  северо-запад.
Они знали, что в городе сейчас полным-полно патрулей, поэтому туда лучше
не соваться. Хоть они и вооружены, но нарываться на лишние  неприятности
не хотелось ни Петрову, ни  Корнилову.  Они  бежали  молча,  запыхались,
вспотели.
   В окрестностях Ельска, благодаря кроссам покойного капитана Пятакова,
они ориентировались хорошо. Наконец солдаты добрались до  шоссе  О  том,
что на всех дорогах стоят блокпосты и машины проверяют,  ни  Петров,  ни
Корнилов не знали, в город их давно не  выпускали.  Они  минут  тридцать
пролежали в кювете. Ни одна машина не прошла ни из города, ни в город.
   - Что такое, мать их  так?  -  шептал  Корнилов,  поглаживая  приклад
автомата. - Машин нет!
   - К железной дороге? Поездом? Слышишь, Игорь? - сказал Петров.
   - Нет, поездом нельзя. Поезд могут останэвить и обыскать.
   - Точно. Могут, -  подтвердил  опасения  Корнилова  Петров.  -  Жрать
хочется. Покурим?
   - Давай.
   Они курили, пряча сигареты в кулаках. Корнилов  дрожал  от  страха  и
возбуждения одновременно. Петров же немного успокоился.
   - Тетка твоя нас не выдаст?
   - Она надежная, меня любит.
   - А потом? - спросил Петров.
   - Потом дернем в Финляндию?
   - Куда?
   - К финнам убежим. Попросим убежища.
   Скажем,  били  нас  офицеры,  издевались  за  то,  что  мы  в   Чечню
отказывались ехать. Они нас назад не отдадут.  Подержат  в  тюрьме  пару
месяцев и выпустят.
   Перспектива вскоре оказаться за границей Петрова не удивила.  В  бред
приятеля хотелось верить.
   - А там и какая-нибудь амнистия случится, можно  будет  вернуться,  -
убежденно говорил Корнилов, веря каждому своему слову.
   Они пролежали в кювете еще полчаса.

***

   Наряд, оставленный офицером, не предпринимал ничего,  чтобы  отыскать
начальника караула.
   Мало ли куда мог пойти Пятаков? Возможно, и к  женщине.  Побеспокоишь
его -  поимеешь  неприятности  на  собственную  голову.  Так  что  лучше
инициативы не проявлять. Три бойца, прохаживаясь  по  территории  части,
ждали возвращения капитана.  Тем  более  с  КПП  сообщили,  что  капитан
Пятаков  расположения  не   покидал.   И   у   вторых   ворот,   которые
предназначались для выезда по тревоге, караульные сообщили, что капитана
Пятакова не было и здесь.
   - Небось, где-нибудь на кухне сидит, жрет мясо, а мы тут,  как  лохи,
топчемся, - сказал сержант ефрейтору.
   - Да уж, с него станется.
   - С другой стороны, хорошо - никто  нас  не  кантует.  Был  бы  здесь
Пятаков, уже кого-нибудь поймал бы и отвел на гауптвахту.
   - Слушай, а может, он склад ГСМ пошел проверять?  -  выдвинул  версию
ефрейтор, глядя в предрассветное небо.
   - Давай на вышках спросим.
   - Что у них спрашивать, спят, как сурки.
   Подошли к вышке, постучали по ней прикладом автомата. Сверху раздался
заспанный голос:
   - Чего?
   - Слушай, ефрейтор, начкара не видел?
   - Он что, у меня на вышке ночует? Слава  Богу,  не  видел.  Спроси  у
соседа.
   Сержант,  ефрейтор  и  солдат  направились  ко  второй  вышке,  сняли
часового с гвоздя. Ответ услышали аналогичный:  не  видел  и  видеть  не
хочу.
   - Ну, блин, капитан дает! Скоро офицеры съезжаться  начнут.  Дежурный
по части может хватиться. Что скажем?
   - Не знаю. Будем топтаться здесь.  Должен  же  он  появиться.  Службу
Пятаков знает и к разводу появится. Вот увидишь.
   - Может, дрыхнет где? - выдвинул версию сержант, он сам нещадно хотел
спать.
   - Может, и дрыхнет, а служба идет, - поддержал версию ефрейтор.  -  Я
тоже не прочь ке - марнуть, надавить на массу.
   - Вот оттопчемся и надавим.
   - Вам хорошо, - заметил солдат. - А мне поспать не дадут.
   - Поспишь и ты, - сказал сержант. -  Я  дедам  скажу,  чтоб  тебя  не
кантовали.
   Солдат улыбнулся, не веря в заоблачное счастье.

***

   Красные "Жигули" выехали из Ельска. В них сидели  пожилой  мужчина  и
его супруга в коричневой вязаной кофте. Пенсионер Семен  Лазарев  и  его
жена ехали в деревню к престарелым родителям мужа. Лазаревы, как  всегда
перед дорогой, основательно переругались и продолжали выяснять отношения
в машине. Мужчина курил "Беломор", женщину это злило.
   - Отстань от меня, - бурчал он, стряхивая пепел в приоткрытое окно.
   - Не кури в машине!
   - Ты докуришься, как сосед. Положат в больницу, я к  тебе  ходить  не
стану. Зимой уже два месяца пролежал с воспалением легких. Обещал же мне
и детям, что бросишь курить.
   - Я лучше тебя брошу, - шептал Семен Лазарев, вглядываясь в дорогу. -
Ни одной машины! Вот страху  напустили.  Раньше  туда-сюда  носились,  а
сейчас, видишь, как свободно!  За  час  доедем.  Лишь  бы  на  блокпосту
спецназовцы не прицепились.
   Дорога за Ельском уходила вправо. На повороте  за  два-три  километра
перед блокпостом прямо на дороге возникли два  солдата  с  автоматами  в
руках.
   - Уже и тут дежурят. С ума посходили.
   - ГАИшники. Сбрось скорость, - прошептала женщина. - Слышишь?
   - Это не ГАИшники, дура, а солдаты.
   - Кто дура?
   - Конечно, ты!
   Корнилов стоял, широко расставив ноги и  стволом  автомата  показывая
машине остановиться. Завизжали тормоза. "Жигули" съехали  на  обочину  и
остановились прямо перед Петровым.
   Он, держа машину под прицелом, крикнул:
   - Выходи!
   Семен Лазарев выбрался из машины.
   - Что случилось, ребята?
   - Не твое собачье дело. И ты вылезай! - крикнул Корнилов женщине.
   Водитель ничего не понимал:
   - Если вас подвезти надо, то я.., пожалуйста...
   - Без тебя доедем. Отвали.
   Грузная женщина в коричневой вязаной кофте тоже выбралась из  машины.
На нее смотрели два автоматных ствола.
   - Деточки, деточки, - шептала она, - что случилось?
   - Туда идите, туда, - показывая в сторону Ельска, приказал Петров.
   - Куда? - не поняла женщина.
   - В город! Ваша машина конфискована, - крикнул Корнилов.
   - Как конфискована? На каком основании?
   - Я тебе сейчас покажу основание.
   Автомат сухо щелкнул затвором. От этого щелчка у  Семена  Лазарева  и
его  супруги  сердца  наконец  забились  в   унисон,   готовые   вот-вот
разорваться.  Игорь  Корнилов  сел  за  руль,  Петров  устроился  рядом.
Хлопнули дверцы, машина взревела двигателем и сорвалась с места.
   Виляя по дороге, красные "Жигули" понеслись от города.  Муж  с  женой
стояли, глядя друг на друга.
   - Зачем вылез, придурок? - ожесточенно выпалила женщина.  -  С  тобой
так всегда!
   - Заткнись! - крикнул Лазарев, понимая, что машину у  него  отобрали.
Что за солдаты,  откуда  они  взялись?  Даже  лиц  их  не  успел  толком
рассмотреть. - В город, быстрее!
   От города  их  отделяло  километра  полтора.  Семен  Лазарев  трусцой
побежал в сторону Ельска.
   Жена едва поспевала за ним, выкрикивая в  спину  проклятия  и  понося
мужа:
   - Я знала, что ты придурок. Так у тебя  все  могут  забрать.  И  меня
могли убить, а ты бы даже не заступился.
   - Жалко, что тебя не пристрелили, -  огрызался  муж.  -  На  похороны
потратился бы и забыл!
   Красные "Жигули" мчались к блокпосту, о чем водитель  и  пассажир  не
подозревали. Спецназовцы и два  милиционера,  дежурившие  на  блокпосту,
услышали шум двигателя.
   - Посмотри, кто там прет, - сказал сержант ефрейтору.
   Ефрейтор в бронежилете и в каске с расстегнутым ремешком, вооруженный
автоматом, вышел на дорогу и увидел свет фар. Шлагбаум был опущен. "Ну и
прет придурок, как на пожар летит", - подумал спецназовец, глядя на  две
яркие точки, несущиеся прямо на него, и понимая,  что  машина  вынуждена
будет остановиться - не помчится же она на шлагбаум.
   - Смотри, спецназ! - крикнул Петров, завидя блокпост и спецназовца  в
камуфляже.
   - Проскочим, -  рявкнул  Корнилов,  передергивая  рычаг  скоростей  и
вдавливая педаль газа до отказа.
   Спецназовец поднял автомат.
   - Тормози, - пискнул Петров, втягивая голову в плечи.
   Корнилов не выдержал. Когда до шлагбаума оставалось метров пятьдесят,
он резко затормозил. Взвизгнув шинами, "Жигули" застыли у шлагбаума. Еще
один из спецназовцев вышел из бетонной коробки посмотреть, кто  это  так
носится на рассвете, кто резину не щадит. Стекло со стороны Петрова было
опущено.
   - Куда едем? - еще не рассмотрев, кто сидит в машине, сказал ефрейтор
и заглянул в салон "Жигулей".
   Он  увидел  двух  солдат,  и  его   сердце   сжалось   от   недоброго
предчувствия. Короткая автоматная очередь отбросила ефрейтора спецназа и
он, окровавленный, с двумя пулями в  голове,  рухнул  прямо  на  дорогу.
"Жигули",  сбив  шлагбаум,  рванули  вперед.  Спецназовец,  стоявший  на
крыльце,  выхватил  из  кобуры  пистолет  и,  держа  его  двумя  руками,
несколько раз выстрелил в удаляющуюся машину. Через три минуты  блокпост
номер четыре поднял тревогу. А "Жигули" мчались, все больше удаляясь  от
Ельска.
   - Суки, хотели нас остановить. Наверное, уже знают, что  мы  Пятакова
грохнули. Пытались задержать, -  говорил  рядовой  Корнилов,  вцепившись
руками в баранку.
   Автомат лежал у него на коленях.  Петров  нервно  курил,  он  уже  не
возражал против того, что "мы", а не один Корнилов грохнули капитана.
   Руки у него тряслись. Пять минут тому назад и он застрелил  человека.
Страха уже не было, осталось лишь возбуждение, невероятно злое.
   Петров готов был  перестрелять  весь  мир,  всех,  кто  попадется  на
дороге. Такое же состояние было у Корнилова.
   Вытряхнув содержимое из  лежащих  на  заднем  сиденье  сумок,  Петров
радостно закричал:
   - Игорек! Водка есть и папиросы! Мы спасены.
   Водка ребятам была нужна, чтобы снять возбуждение. Они на ходу выпили
одну бутылку прямо из горлышка, вторую оставили на потом.
   Километров через тридцать мотор заглох.
   - Что за черт? - Корнилов  выскочил  и  осмотрел  машину.  Он  увидел
несколько пулевых отверстий. Что именно пробито, уже не имело  значения.
- Собирай жратву, Петров, - приказал Игорь.
   Бутылку  водки,  хлеб,   колбасу,   папиросы,   какие-то   лекарства,
приготовленные  семьей  Лазаревых  для  престарелых  родителей,  солдаты
забрали вместе с сумкой. Они долго  не  размышляли,  куда  податься.  По
дороге идти смысла не имело. Засекут вмиг. Они двинулись в  лес.  Машина
осталась стоять посреди шоссе с распахнутыми дверцами.
   К девяти часам утра в Ельске уже знали  -  убит  очередной  ОМОНовец,
дежуривший на блокпосту на московском шоссе. А вслед за  этой  еще  одна
новость  -  убит  капитан  Пятаков,   совсем   недавно   отпраздновавший
тридцатипятилетие.
   Расстрелянного  Пятакова  обнаружили  под  грибком  на   складе   ГСМ
неподалеку от монастыря. Картину происшедшего восстановили, в  общем-то,
быстро. Солдаты из наряда, дежурившие в  части,  сообщили,  что  капитан
Пятаков куда-то отлучился, не поставив их  в  известность  куда,  только
распорядился, чтобы его по пустякам по рации не беспокоили. К  утру  они
все же пытались связаться  с  ним,  но  начальник  караула  не  отвечал.
Обнаружили труп Пятакова, когда сменяли посты после развода.
   Вот тогда ракетчики, спецназовцы и местная  милиция  объединили  свои
усилия. Стало ясно, кто убил. Бригада спецназа была поднята по  тревоге.
Все получили бронежилеты, оружие, и колонна КамАЗов выехала из города.
   Несмотря на  то  что  происшедшее  было  прозрачно,  -  и  предыдущее
убийство, и сегодняшнее народная молва связала в одно целое, -  н№кто  и
не подумал снять с Леонарда обвинения в убийствах. "Значит, он не  один,
пидар мокрый, людей убивал. Их целая банда в городе.  За  своего  мстят.
Леонард - поляк. Польша, она в НАТО вступила. Запад за  Чечню.  Вот  они
наших и мочат одного за другим".
   Весь Ельск переживал случившееся как очередную трагедию. Но в  городе
нашелся человек, обрадовавшийся этому событию. Он был журналистом. Самая
большая радость для журналюг - это когда в  городе  объявляется  маньяк,
кровожадный  и  безжалостный,  которого,  несмотря  на   все   старания,
сотрудники  правоохранительных  органов  не  могут  задержать.  Тут   уж
журналисты дают волю своей фантазии, садятся на волну и мчатся  на  ней,
как на доске для серфинга, с истошными воплями, летят до тех  пор,  пока
их не бросит мордой в мокрый песок. Но журналисты - народ  удивительный.
Оботрется, обчистится, залижет ссадины и уже  назавтра  чирикает  совсем
другое, восхваляя тех, кого поначалу нещадно поносил.
   В городе Ельске  из  немногочисленных  обитавших  в  нем  журналистов
по-настоящему выдающимся был лишь один - Олег Иванович Бобров.
   В детстве ему не повезло: спрыгнув с крыши гаража, он неудачно сломал
ногу. С тех пор хромал. За глаза его называли Хромым Бесом. Он  собирал,
впитывая в себя, как губка, всю грязь и смрад городской  жизни,  имевшие
отношение к известным в Ельске людям. Он достоверно знал,  кто,  с  кем,
где, когда, сколько и за сколько,  но  до  поры  до  времени  информацию
придерживал,  аккумулировал.  Когда  же  набиралась  критическая  масса,
"сливал" ее в прямом эфире местной FM-станции.
   Несколько раз его нещадно били, но Бобров был рожден  героем:  стойко
переносил обиды и оскорбления, нанося  все  более  изощренные  удары  по
власть предержащим. Естественно, с этого не разживешься.  Рекламодателей
в Ельске - раз-два и обчелся. Кто-то продает дом, кто-то корову,  кто-то
старый  мотоцикл.  Серьезных  рекламодателей,  с  деньгами,  мэр   давно
нейтрализовал; погрозив пальцем директорам  заводов,  обязал  их  носить
рекламу лишь в городскую  газету,  которая  непосредственно  подчинялась
исполнительной власти.
   Иногда Бобров писал статьи и в московские газеты.  На  провинциальные
новости спрос появлялся, когда в столице наступало затишье, и вот  тогда
Олег позволял себе "приукрасить" жизнь Ельска.
   Он одним из первых встретился с семьей Лазаревых. Выслушал  Семена  и
его жену, разговор записал на диктофон. Власть, конечно  же,  не  желала
предавать скандал огласке. Как-никак,  убежали  солдаты,  застрелив  при
этом  своего  начкара,  капитана  Пятакова,  и   вдобавок   спецназовца,
пытавшегося  задержать  машину.  Сейчас  велись   усиленные   поиски   с
привлечением собак.
   Бобров почувствовал, что снова оседлал гребень волны, и она может его
вынести к славе.  Узнав  фамилии  беглецов  и  жертв,  Бобров  засел  на
телефон,   обзванивая   московские    издания.    Начинал    он    чисто
профессионально:
   - Это звонят из Ельска,