ть и дружескую услугу.
       Лукин   и  француз  чисто  по-русски,  как  купцы   в
допетровские  времена, ударили друг друга по  рукам.  Они  и
прежде  никогда  не  составляли  письменных  договоров,  все
обязательства  оговаривались только устно,  и  не  было  еще
случая, чтобы они подвели друг друга.
      К  седьмому  ноября  Лукин получил  открытку  с  видом
Эйфелевой   башни,  буквы  латинские,  но   текст   русский:
"Pozdravlau  vas  s  velikim  sverscheniem  v  zyzni   vsego
tschelovetschestva" ("Поздравляю Вас с великим свершением  в
жизни всего человечества").
      Лукин  понял, несмотря на немецкий акцент в написании,
смысл   поздравления,  разобрал,  что  французский   товарищ
устроил  все наилучшим образом. Вместо того чтобы бегать  по
инстанциям,  Лукин  засунул открытку под стекло  на  книжной
полке  и  терпеливо  ждал,  пока  его  отыщет  представитель
инюрколлегии.
      Самсон Ильич абсолютно честно долго морщил лоб, будучи
не  в  силах представить, кем же ему приходится скончавшийся
полгода   тому   назад   в  Париже  девяностолетний   еврей,
пожелавший  оставить никогда не виденному им Лукину  пятьсот
тысяч  французских франков в виде наследства. На  навязчивое
предложение   советского   юриста   перечислить   неожиданно
свалившееся  ему  на голову наследство  в  фонд  мира  Лукин
ответил твердым отказом.
      В  те  годы валюту в живом виде у государства получить
было  невозможно,  но зато с оформлением наследства  Самсону
Ильичу    открывался    свободный   доступ    к    прелестям
распределительной  системы: машина  без  очереди,  мебельный
гарнитур, аппаратура и даже туристические путевки в закрытые
здравницы СССР.
      Скромная жизнь архивного работника кончилась,  даже  у
соседей  по  дому  богатство Лукина не вызывало  подозрений,
всем  стало  известно о его французском наследстве.  Вопреки
советской  привычке ненавидеть людей за их  счастье,  соседи
даже   жалели   Лукина,  мол,  не  может  человек   получить
наследство   франками,  "обувает"  его  родное  государство,
меняет свободно конвертируемую валюту на деревянные рублики.
      Операцию  с  наследством  Лукин  провернул  не  совсем
вовремя, потому как советская власть вскоре приказала  долго
жить, а вместе с ней накрылись и все рублевые сбережения вне
зависимости от того, держал человек незаконно заработанные в
сотенных  или пятидесятирублевых купюрах, зарытых в подвале,
складывал  ли  законно заработанные деньги на сберегательную
книжку.
      Лунин  не  стал  унывать, хотя и потерял  значительную
часть своих сбережений; наоборот, он даже воспрял духом.  По
стране  стали  вполне свободно ходить заграничные  дензнаки,
стало возможным, особо не таясь, встречаться с иностранцами,
даже  если  они  не принадлежали к братской коммунистической
партии.   Прошло  несколько  лет,  и  наступила   абсолютная
свобода.  Но она-то и развращает людей. Уже не знаешь,  чего
a+%$c%b  бояться,  о  чем  желательно  молчать  и  от   кого
прятаться.
      Бывший  сотрудник  инюрколлегии СССР  в  новой  России
оказался   всего   лишь   заурядным  следователем   районной
прокуратуры.  Но  обычно от таких мелких сошек  нужно  ждать
самых  больших  гадостей.  Следователю  запала  в  душу   та
настойчивость,  с  которой  Лукин  отказывался   перечислить
наследство  в  фонд  мира.  То,  что  наследство  "липовое",
следователь понял с первой минуты, вот только доказать этого
не   сумел.  И  надо  же  было  такому  случиться,   что   в
послеперестроечные годы судьба вновь столкнула следователя и
Лукина.
      К  несчастью,  дом, в котором проживал  Самсон  Ильич,
принадлежал к районной следовательской епархии.
      И  дело-то  оказалось пустяковым.  Арестовали  ханыгу,
пытавшегося на Казанском вокзале сбыть за пару бутылок водки
серебряный  напрестольный  крест. Ханыга  недолго  упирался,
рассказал,  как  ограбил церковь в своей деревне,  припомнил
коллекционера,  которому  предложил  одну  из   икон   возле
антикварного магазина, припомнил старика с редким  именем  -
Самсон  Ильич,  случайно оказавшегося на  квартире  любителя
церковной живописи. Лукин по просьбе знакомого коллекционера
всего   лишь   оценил   икону  конца  восемнадцатого   века,
недорогую,  но..,  к  несчастью, украденную  из  деревенской
церкви.
     Лукин не имел никакого отношения к ее похищению, сам он
не  покупал  и  не  продавал икону,  лишь  выступил  в  роли
эксперта. Коллекционер, все-таки купивший ее, когда  из  уст
следователя  прозвучало: "Сами расскажете о  Самсоне  Ильиче
Лукине или же мне вам о нем рассказать?", дрогнул и вписал в
протокол  адрес  своего  друга,  приходившего  к   нему   на
квартиру.
      От  обвинений в соучастии Лукин "отмазался",  даже  не
прибегая  к  обширным  связям.  Он  дал  следователю,  сразу
признав  в  нем  бывшего чиновника из  инюрколлегии,  нужные
показания и, как надеялся, распрощался с ним навсегда. Но не
тут-то было.
      Старые обиды и подозрения помнятся долго. Теперь любое
преступление,  связанное с предметами  искусства  и  старыми
книгами, следователь упорно пытался замкнуть на Лукина. Жить
стало   невозможно,  и  Самсон  Ильич  попросил  влиятельных
знакомых, чтобы те урезонили следователя.
      Лукин  сумел-таки  доставить  тому  несколько  крупных
неприятностей  и  теперь, встречаясь со старым  знакомым  на
улице, вежливо здоровался и интересовался:
     - Как у вас идут дела, Иван Иванович?
     - Ты мне еще попадешься! - неизменно слышалось в ответ.
      -  Помилуйте,  о  чем вы говорите? -  разводил  руками
Лукин, в душе проклиная день, который свел их вместе.
       Трижды  следователь  устраивал  внезапные  обыски   в
квартире  Лукина,  и  все  три раза  ему  приходилось  потом
извиняться сквозь зубы. -Изъятые ценности возвращались,  так
как   у   Лукина   неизменно  отыскивались  бумаги   на   их
приобретение или же свидетели, подтверждавшие,  что  изъятые
a+%$."  b%+%,  вещи находятся в квартире уже  лет  десять  и
никакого отношения к недавней краже не имеют.
     Однажды, когда Лукин возвращался домой теплым дождливым
осенним  вечером, следователь появился у него  на  дороге  -
внезапно,  как  чертик, выскочивший из  табакерки.  То,  что
служащий   правоохранительных  органов  пьян,  сомнений   не
вызывало.
      Иванов  тут  же  ухватился за  рукав  чужого  плаща  и
зашептал:
     - Лукин, ты скотина.
     - Не понимаю, о чем вы?
      -  Ты испортил мне жизнь. Ты рушишь мою карьеру, из-за
тебя я выгляжу в глазах начальства полным идиотом.
      -  Я  в этом не виноват, - мягко сказал Лукин, пытаясь
отстранить от себя следователя, - не я устраивал обыски.
     Но следователь вцепился в антиквара мертвой хваткой:
      -  Я знаю, что твое наследство липовое и живешь ты  на
деньги, добытые нечестным путем.
     Самсон Ильич лишь пожал плечами и мягко улыбнулся:
      -  Вы  не совсем здоровы. Хотите, я остановлю такси  и
отправлю вас домой? Вам бы полежать, отдохнуть, выспаться...
     - Сорок тысяч, - проговорил следователь.
     - Чего?
     - Долларов, конечно!
      -  Если у вас появилась такая сумма, я рад за  вас,  -
сказал Лукин.
     - Ты падаль, - прохрипел следователь. - Ты дашь мне эти
деньги, и тогда я от тебя отстану.
      -  Ах  вот оно что! - вздохнул Лукин. - В таком случае
оставим разговоры про справедливость и честность в стороне.
     - Это сугубо деловое предложение. Сорок тысяч...
      -  Я  бы  с удовольствием поделился с вами богатством,
если  бы  оно у меня имелось. Вы же сами проводили обыски  и
знаете, что квартира моя пуста.
     - Ты пожалеешь! - сказал следователь.
      -  Мне жаль, что я не могу поделиться тем, чего у меня
нет.
      По  глазам следователя Лукин видел: деньги тому крайне
нужны.  То  ли  Иванов попал в передрягу и ему нужно  срочно
откупиться,  то  ли быт заел до такой степени,  что  человек
готов  требовать взятку от подозреваемого как положенное  по
закону.  Но в азартные игры со следователями Лукин не  играл
принципиально.
     "Шантажисты - народ гнусный, - подумал он. - Стоит один
раз  дать  деньги, и потом хлопот не оберешься. Зарабатывать
они не умеют, умеют лишь требовать. От шантажиста невозможно
откупиться раз и навсегда, это долгоиграющая пластинка. Да и
где  гарантия,  что он не провоцирует меня на  дачу  взятки,
чтобы  потом  упечь  в  тюрьму? Вот только  сумма  несуразно
большая..."
     Додумать Лукин не успел.
      -  Ты  твердо решил отказаться? - услышал  он  хриплый
голос следователя.
      - Мне опасаться нечего, я чист перед законом, - Самсон
Hльич  почувствовал,  как разжались  пальцы  на  рукаве  его
плаща.
      -  Я предупредил, а теперь бойся меня! - и следователь
нетвердой походкой отправился к троллейбусной остановке.
      "Несчастный  человек",  - подумал  Лукин  об  Иванове,
поднимаясь к себе домой.
     Самсон Ильич считал, что поступил правильно, и не жалел
об  этом, как не жалел ни о чем уже случившемся, но  жестоко
ошибся.  Назавтра днем, когда Лукин лишь успел сделать  пару
звонков знакомым и договориться о встречах, к нему с обыском
нагрянул  знакомый следователь: якобы в квартире  у  Самсона
Ильича,  по оперативным данным, находилась партия похищенных
икон.  Это даже позабавило Лукина, настолько идиотским  было
это  предположение. Но вскоре улыбка исчезла с  губ  Лукина.
При  понятых  и милиционерах следователь распахнул  платяной
шкаф,  и  не  успел  Самсон Ильич даже возразить,  как  рука
следователя исчезла в кармане плаща хозяина квартиры  и  тут
же  появилась  на свет, но уже не пустая: на  ладони  лежали
похожие на спелые желуди два пистолетных патрона.
     - Их там не было, - выдохнул Лукин, - вы их подбросили!
      Следователь глянул на него красными от проведенной без
сна ночи глазами.
      - Все так говорят, но факт налицо. Прошу отметить, что
в кармане плаща найдены боеприпасы.
      Еще  через  полчаса в квартире был найден и  пистолет,
который Лукин видел впервые в жизни. Теперь он уже ничему не
удивлялся,  он был готов к тому, что в квартире обнаружат  и
наркотики. Но, к счастью Лукина, перед самым обыском  их  не
оказалось под рукой у следователя.
      На встречу со знакомыми Самсон Ильич, естественно,  не
попал.  Его  увезли  в  следственный  изолятор,  а  квартиру
опечатали.   Вскоре  адвокат  сообщил  Лукину   малоприятную
новость:  как  оказалось,  из пистолета,  найденного  в  его
квартире, было совершено два убийства.
      -  Я, конечно, понимаю, что вы здесь абсолютно ни  при
чем,  -  вздохнул  адвокат,  - но доказать  это  практически
невозможно. Даже если удастся полностью отклонить  обвинение
в убийствах, то остается хранение оружия и боеприпасов.
     - Мне их подбросили, - вздохнул Лукин.
      -  Я  понимаю и сочувствую, но в суде мое понимание  в
расчет не возьмут.
       Вот  тогда  Самсон  Ильич  и  пожалел,  что  не   дал
следователю  денег. Он боялся говорить об этом  в  открытую,
несколько  раз  намекнул Иванову на допросах,  что  согласен
пересмотреть  свою  позицию,  готов  поделиться  даже  более
крупной  суммой.  Но каждый раз натыкался  на  глухую  стену
непонимания,  словно  и  не  было разговора  темным  осенним
вечером в безлюдном дворе.
      В  камере предварительного заключения Лукин имел  все,
что  могли  позволить заключенному: телевизор,  холодильник,
теплую одежду. Продукты и курево ему передавали сверх всяких
лимитов.    Происходило   это   благодаря   знакомствам    в
криминальном мире, да и подход к охранникам у него имелся.
      Имея  в  своем  распоряжении  чай,  сигареты,  он  мог
`  aag(bk" bl на самое дружеское расположение к себе  других
заключенных.  Но жизнь за решеткой - это в любом  случае  не
воля.  Сидя  в  камере, практически невозможно проворачивать
новые дела. Зарубежные клиенты всерьез обеспокоились судьбой
Лукина.  Десять  писем написал Самсон  Ильич  и  передал  их
зарубежным   дипломатам,  те  по  своим   каналам   пытались
воздействовать на российское правосудие.
      Так  уж  устроена  в  России следственная  и  судебная
система,  что в верхних эшелонах власти все вопросы довольно
легко можно уладить при помощи денег и дружеских связей.  Но
если уж в низовом звене попался один козел, тогда пощады  не
жди.  Участковый может напакостить куда больше, чем  министр
внутренних дел. А фамилия у следователя была самая банальная
-  Иванов,  и  сошлись  в  нем  все  худшие  черты  русского
характера.

                           Глава 2

      Иванов  методично  вешал на Лукина одно  обвинение  за
другим,  и вскоре уже целых два адвоката отбивались от  них.
Обвинения  были  абсолютно  идиотскими.  Не  мог   же   себе
позволить  солидный  пожилой человек, каким  являлся  Самсон
Ильич,  убивать, насиловать? Обвинения снимались, но на  это
уходили  силы,  время,  а  потому  самые  главные  -  первые
обвинения - остались: хранение оружия и боеприпасов.
      Когда  следствие  приближалось к концу  и  следователь
Иванов  остался  наедине с Лукиным,  Самсон  Ильич  напрямую
спросил его:
      - Послушайте, начальник, зачем вам это надо? Вы губите
курицу, которая может нести вам золотые яйца. Вы довели меня
до  такого состояния, когда я готов поделиться всем,  что  у
меня  есть,  лишь бы получить волю. В ваших силах  выпустить
меня на свободу.
     Недобрая улыбка появилась на губах следователя.
      -  Нет, - покачал он головой, - теперь деньги  мне  не
нужны.
      -  Даже  сто тысяч? - удивленно вскинул брови Лукин  и
поспешил добавить:
     - Конечно, я говорю в чисто умозрительном плане... - он
справедливо  подозревал, что разговор может  записываться  и
потом быть использован против него.
      -  Даже  сто  тысяч, - мстительно скривился  Иванов  и
опередил следующее предложение подследственного:
     - Даже двести тысяч мне ни к чему.
       Затем   Иванов  написал  на  листе  бумаги  несколько
предложений, взял его в руки и показал Лукину. "Я должен был
заплатить  выкуп  за близкого человека, -  прочел  Лукин,  -
теперь он мертв, и ты, падла, заплатишь за свою жадность  на
полную катушку!"
     Пока Самсон Ильич читал бумагу, следователь наблюдал за
ним  с  каменным  лицом.  Он щелкнул  зажигалкой,  и  огонек
побежал  по  рыхлому желтому листку, пожирая слова,  которые
объясняли,  почему Лукину не видать теперь  свободы.  Торцом
зажигалки следователь разровнял черный покореженный  лист  в
/%/%+l-(f%,  и тот рассыпался так же легко, как  рассыпалась
прежняя жизнь Самсона Ильича.
     - Неужели нельзя было сказать тогда прямо?
     - Ты бы, морда, все равно не дал. Вы нас ненавидите.
      -  Вы умный человек, - принялся врать Самсон Ильич,  -
что было, то было. Можно попробовать начать наши отношения с
чистого  листа,  старый-то сгорел, - пытался достучаться  до
разума следователя Лукин.
     - Я сгною тебя, - пообещал Иванов и, вызвав конвойного,
велел увести подследственного.
     - Я тоже когда-нибудь вспомню о тебе, - пообещал Лукин.
       -  Все  так  говорят,  -  усмехнулся  следователь   и
издевательски  помахал  рукой,  словно  провожал  Лукина   в
дальнюю дорогу.
     В камеру Самсон Ильич вернулся задумчивый.
      -  Ну  что,  о чем говорили? - принялись, как  обычно,
допытываться сокамерники.
     Самсон Ильич лишь махнул рукой, показывая, чтобы ему не
мешали  думать.  Он лежал на нижнем ярусе  нар  и  бесцельно
изучал  причудливые  переплетения линий на  досках  верхнего
яруса.   Доски  были  старыми,  на  них  проступали  остатки
надписей,  которые уже невозможно было прочесть, потому  что
охрана заставляла обитателей камеры срезать их. Самсон Ильич
скользил по ним взглядом.
      "Тут  сидели  люди до меня, будут сидеть  и  после,  -
подумал он. - Предшественникам казалось, что они пишут очень
важные  вещи,  от  которых зависит их жизнь  и  будущее.  Но
надписи  исчезли и ничего не изменили в их судьбе.  Если  не
можешь  противостоять  урагану,  закрой  голову,  заройся  в
землю, и он пронесется над тобой. Главное - переждать.  Чего
ты  дергаешься?  Ты дергаешься, потому что  считаешь,  будто
попал за решетку несправедливо. Да, тебе подбросили патроны,
пистолет,  ты никого не убивал. Но признайся, ты совершил  в
жизни  много  такого, за что тебя стоит  упечь  за  решетку.
Какая  разница, что написано в обвинительном заключении?  Ты
заслужил  все  это,  а значит, должен смириться  с  судьбой.
Сколько  святых  икон, церковной утвари ты  продал,  сколько
церквей  ограбили по твоему наущению? Считай, Самсон  Ильич,
ты еще дешево отделался".
      Когда принесли ужин, Самсон Ильич отказался от него  в
пользу сокамерников.
       -   Лукин   думает,  -  шептались  они.  -  Наверное,
следователь  предложил  ему  сделку,  вот  и  решает  теперь
антиквар.
      Зашел  спор.  Мнения разделились.  Одни  считали,  что
Иванов   предложил  сдать  подельщиков,   другие   -   будто
следователь   потребовал  открыть  тайники  с   деньгами   и
драгоценностями.
      До  самого  утра  Самсон Ильич не проронил  ни  слова,
поднялся же просветленный, почти веселый.
     - Я для себя все решил, - радостно сообщил он.
     - Что?
     - Покориться судьбе.
       Адвокат,   вызванный  в  следственный   изолятор   по
b`%!." -(n Лукина, схватился за голову:
     - Самсон Ильич, ты решил не бороться?
     - Нет, - покачал головой Лукин, - я согласен сесть.
     - Ты сошел с ума!
      - У меня есть шансы избежать тюрьмы? Только честно!  -
Лукин взял адвоката за руку.
      Тот  несколько секунд смотрел прямо в глаза антиквару,
затем отвел взгляд:
     - Честно говоря, у тебя почти нет шансов выйти на волю.
Конечно, мы подадим апелляцию...
      - Не надо, - вздохнул Луки", - меня удовлетворит, если
ты сумеешь максимально скостить срок.
     - Воля твоя, Самсон Ильич, только я не понимаю, что они
с  тобой  сделали? Ты же всегда был волевым,  никто  сломать
тебя не мог.
     - Я сам себя сломал... Стар стал... И еще одна просьба,
-  Самсон  Ильич покрепче сжал запястья адвокату,  -  сделай
так,  чтобы квартира и имущество все же остались за мной.  Я
не  хочу, чтобы растащили мою библиотеку, чтобы исчезли  мои
коллекции.
      - Я уже об этом позаботился, - усмехнулся адвокат, - и
могу тебя поздравить с новым родственником.
     - Как это?
     - У тебя, оказывается, появился племянник, о котором ты
до  этого ничего не знал, и он был прописан в твоей квартире
еще до твоего ареста.
      -  За это спасибо, - расплылся в улыбке Лукин. - Но ты
уверен, что он надежный человек?
      -  Жить он там не будет, к вещам твоим не притронется,
после  твоего  освобождения  на  имущество  претендовать  не
станет.  Он у меня на крючке, по гроб жизни мне обязан.  Зря
ты  так, Самсон Ильич! Я же говорил наверху, если бы ты взял
на  себя пару махинаций с церковными предметами, они  готовы
были снять с тебя обвинение в хранении оружия.
      -  Тогда  бы  меня  посадили с конфискацией.  Все  уже
решено.
     - Кем?
     - Мной!

                             ***

      Вот  так  и  оказался  Самсон Ильич  Лукин  сперва  за
решеткой,  а  потом и за колючей проволокой. В тюрьме  и  на
зоне  бесполезно объяснять, что посадили тебя зря,  там  все
сидят   ни   за  что.  Попытки  оправдаться  лишь   вызывают
насмешливые   улыбки  у  товарищей  по   несчастью,   Будучи
человеком  сильным,  умеющим устраиваться  в  жизни,  Самсон
Ильич  уважал  не столько криминальных авторитетов,  сколько
мужиков  сильных, умеющих противостоять несчастьям. На  зоне
особенно  трудно  прожить без друзей  и  знакомых.  Лишенный
свободы лишен и выбора. Приходится довольствоваться общением
с  теми,  кого  Бог послал. Контингент же в  местах  лишения
свободы  специфический,  редкий  заключенный  заинтересуется
такой тонкой материей, как искусствоведение.
     Наведывались в библиотеку люди разные. Забредали сюда и
бывшие  интеллигентные люди, инженеры, п