репыш, судя по всему старший, резко повернулся к Штирлицу:
     - Вы американец? Здесь!? Какая-то фантасмагория!
     Заметив, что к  прибывшим  во  всю  прыть  гонит  младший  брат  дона
Антонио, сумасшедший Роберто, Штирлиц ответил:
     - За рассказ о моей одиссее дополнительную плату не  беру,  пошли,  я
уже приготовил хорошие ботинки прекрасным леди - пятый и седьмой  размеры,
попробуйте спорить?!
     Дамы не спорили; как истинные  американки,  раскованно  и  дружелюбно
расхохотались, заметив, правда, что джентльмен  им  льстит,  размеры  чуть
больше, шесть и семь  с  половиной,  и  первыми  направились  к  прокатной
станции Отто Вальтера.
     -  Они  шли  ко  мне,  Максимо,  -  прошептал  сумасшедший   Роберто,
пристроившись к Штирлицу, который  заключал  шествие,  словно  бы  загоняя
американцев, будто кур, в сарай, широко расставив руки. - Это не  очень-то
по-соседски.
     - Надо было скорей поворачиваться, Роберто. И не устраивай истерики -
побью.
     - Тогда они испугаются и уйдут от тебя.
     - Верно, - согласился Штирлиц. - Пойдут к вам, увидят  твою  морду  с
синяками и тогда вообще побоятся ехать на вершину.
     - Но ты хоть позволишь мне подняться вместе с вами?
     - Я не могу тебе этого запретить, но об®ясняться-то  я  с  ними  буду
по-английски, все равно не поймешь...
     Роберто  отошел,  бормоча  под  нос  ругательства;  седой  американец
поинтересовался:
     - Конкурент?
     - Если знаете испанский, зачем спрашивать? - ответил Штирлиц.
     Ганс встретил гостей, затянув ремень, как молодой  кадет  на  параде,
приветствовал их на чересчур правильном английском, осведомился, кто хочет
кофе; есть  напитки  и  покрепче;  предложил  сразу  же  начать  примерять
обувь...
     Штирлиц сумрачно заметил:
     - По поводу того, что "покрепче"...  До спуска пить запрещено... Я  -
ваш тренер, меня зовут Мэксим Брунн, к вашим услугам, леди и  джентльмены,
кто намерен подняться на вершину?
     - Все! - закричали женщины.
     - Прекрасно, у моего босса,  -  Штирлиц  кивнул  на  Ганса,  -  будет
хороший бизнес.  Ознакомьтесь с расценками за инвентарь. Лично я  беру  за
день пять долларов с каждого,  гарантирую,  что  за  неделю  вы  научитесь
скоростному спуску. Страховку не беру: фирма гарантирует, что вы вернетесь
в Штаты с целыми ногами и тазобедренными суставами, - вообще-то, их ломают
чаще всего, особенно люди вашего возраста, - обернувшись  к  женщинам,  он
добавил: - К вам это не относится, гвапы... "Гвапа", - галантно пояснил, -
по-галисийски значит "красавица"...
     - А что такое  "ходер"?  -  спросила  большеногая  американочка,  лет
тридцать пять, веснушки, ямочки на щеках, в глазах - чистый  наив,  вполне
естественно совмещенный с оценивающей деловитостью женщины, знающей толк в
любовных утехах.
     - Вы чья-нибудь дочка?! Джентльмены,  кто  отец  этой  очаровательной
женщины? - Штирлиц улыбался. - Или вы жена?  Лучше  б,  конечно,  подруга,
тогда бы я ответил правду.
     - Мы жены, жены, - прокричали американки.  -  Я  -  Мэри,  -  сказала
большеногая, - Мэри Спидлэм.
     - А я - Хэлен Эрроу, - сказала маленькая, смуглая,  стриженная  очень
странно, слишком коротко, чуть не под мальчика.
     - Если вы жены, то  пусть  седой  господин  -  мне  кажется,  он  ваш
предводитель - об®яснит, что такое "ходер", - усмехнулся Штирлиц. - У меня
язык не поворачивается.
     Седой крепыш, понимавший испанский, смущенно ответил:
     - Девочки, это слово идентично нашему "заниматься любовью".
     - Не верно, - Штирлиц покачал головой. - Зачем говорите неправду? Это
идентично нашему  "фак"',  девушки.  В  горах  надо  все  называть  своими
именами... Ладно, к делу... Кто из вас хоть раз стоял на лыжах?

_______________

     ' Американский нецензурный жаргон.


     Перестав  хохотать  над  раз®яснением  Штирлица,   Мэри    и    Хэлен
отрицательно  покачали  головами;  седой,    укоризненно    поглядев    на
присутствующих, заметил:
     - Нужно ли все называть своими именами?
     - Наш инструктор мистер Брунн,  -  быстро  заговорил  Ганс,  стараясь
исправить неловкость, - настолько силен на склонах, что ему здесь  прощают
все... Они психи, эти тренеры, настоящие психи, но что мы без них можем?
     - Мистер Брунн не псих, - Хэлен сбросила куртку. -  Просто  он  любит
точность.  И мне это нравится. Правда, Эрни? - она обернулась  к  высокому
мужчине в клетчатой куртке. - Ты согласен?
     - С такой женой, - усмехнулся Штирлиц, - ни один муж  не  рискнет  не
согласиться...  А вообще-то, леди и джентльмены, я вас проверял: я вожу на
склон  только  тех  людей,  которые  не  выпендриваются...  Иногда    ведь
начинающих горнолыжников надо - за грубые ошибки - ударить палкой по попе,
как детей, и это по правилам, иначе не научитесь...  И это  надо  простить
тренеру, потому что горные лыжи есть некий момент любви и самоутверждения,
вы в этом убедитесь через час...  А  теперь  все,  хватит  болтовни,  дамы
раздеваются первыми в комнате наверху, берут брюки и куртки, я  поднимаюсь
к ним с ботинками через пять минут, мужчины - так и быть - раздеваются при
мне...


     ...На вершине было холодно, нос Ганса сразу же  сделался  сосулистым,
но капля, которую так ждал  Штирлиц  все  эти  недели,  что  они  работали
вместе, так и не появилась, он так хитро дотрагивался до  щек  перчатками,
запрокидывая голову, или, наоборот, резко присаживался, вроде бы поправляя
крепления, что успевал смахнуть ее совершенно  незаметно;  раньше  Штирлиц
потешался над этим,  сегодня  начал  анализировать  каждый  жест  молодого
х е ф е;  он вообще сегодня смотрел на Ганса по-новому, очень  цепко  и  -
поэтому - внешне совершенно не обращал на него внимания.
     - Между прочим, я  вам  не  представился,  -  сказал  седой  коротыш,
опустив уши своей шапочки. - Меня зовут Дик Краймер,  я  работаю  в  сфере
рекламы...  Нашу  поездку  финансировал  нью-йоркский  филиал   лондонской
туристской фирмы "Кук и сыновья"...
     -  Намерены  прославлять  наши  восхитительные  склоны?  -  сразу  же
заинтересовался Ганс. - Я готов  передать  вам,  совершенно  безвозмездно,
материалы об уникальном озере Уэмюль, об его индейском изначалии...
     - Изначалие у него вулканическое, -  буркнул  Штирлиц,  и  американцы
весело рассмеялись: эта нация не терпит угодничества и не  считает  нужным
хитрить по мелочам.
     Ганс посмеялся вместе со всеми, но в глазах у него  промелькнуло  то,
прежнее, что Штирлиц прочел во время их первой встречи; тем не менее  этот
человек умеет проигрывать, отметил  он,  и  обладает  отменной  выдержкой;
сумасшедший Роберто полез бы с кулаками, а как же иначе, над ним  смеялись
сеньорины, смех - оскорбление для кабальеро, все по правилам...
     - Безвозмездно никто  ничего  не  передает,  -  продолжал  между  тем
Штирлиц, поглядывая на облака, которые  становились  все  более  высокими,
легкими; в них угадывался розовый цвет, значит, они вот-вот  разорвутся  и
выглянет солнце. - Безвозмездно -  значит  неинтересно.  Или,  хуже  того,
лживо. Правда, мистер Краймер?
     - Вообще-то да, мы не очень верим в безвозмездность, когда речь  идет
о бизнесе, - согласился тот. - Но если там всякие фонды  и  пожертвования,
то это, конечно, другое дело.
     - Э, бросьте, - Штирлиц махнул рукой, - фонды не облагаются  налогом,
можно  спрятать  десяток  миллионов  долларов  от  ищеек  из   финансового
ведомства, да и потом  реклама,  связанная  с  благотворительностью,  даст
неплохую прибыль, нет?
     - Вы американец, - утверждающе заметил Краймер. - Не отказывайтесь.
     - А кто сейчас отказывается от вашего зеленого  картона?  Победители,
денег тьма, девушки, - Штирлиц кивнул на Мэри и Хэлен, которые прилаживали
лыжи,  -  хорошенькие,  дурак  откажется...   Ладно,    хватит    болтать!
Представители мистера "Кука" должны оценить своими задницами  крутизну,  а
вы неверно приладили лыжи, давайте помогу.
     Он опустился перед женщиной на колени, взял ее левую лодыжку,  вогнал
ботинок в крепление,  затянул  и  вдобавок  обвязал  кожаной  тесемкой;  в
сумочке,  которая  служила  ему  одновременно  и  поясом,  у  него    были
медикаменты, ремешки, мазь против ожога и плоская фляжка со спиртом.
     - Теперь не жмет? - спросил Штирлиц. - Удобно?
     - Было бы прекрасно, наладь вы мне и правую ногу таким же образом.
     Штирлиц  поднял  голову;  зрачки  у   женщины    стали    громадными,
подрагивающими; неужели кокаин, подумал он, или муж  опостылел;  роман  на
склоне, отдушина на полгода, будет что вспомнить; все  же  женщины  тоньше
нас, они подданные чувства, их безрассудство  окаяннее  нашего,  а  потому
поэтичнее.
     Штирлиц приладил ей и правую ногу, поднялся, задрал голову и крикнул:
     - Солнце, давай! Время!
     И, послушное ему, солнце разорвало радужные, легкие тучи;  американцы
дружно зааплодировали.
     Ганс шепнул:
     - Ну и сукин же ты сын, Макс.
     - Мальчик, зависть погубила Сальери,  а  он  был  довольно  одаренным
композитором...  Ну, "кукины дети", - Штирлиц обернулся к  американцам,  -
признавайтесь, кто из вас хоть раз стоял на лыжах?
     - Один раз я корячился, - сказал Краймер.  -  Но  у  меня  ничего  не
вышло...
     - Где это было?
     - В прошлом году в Австрии, около Теплицзее, я там  кончал  армейскую
службу...
     Штирлиц посмотрел на Ганса;тот, однако, не спросил, в каком это месте
было, кто тренировал, где останавливался американец;  поди  ж  ты,  а  как
много рассказывал про тамошние склоны; впрочем, катается он отменно плохо,
так что, быть может, не хочет позориться передо мною.
     - Кто вас тренировал? - спросил Штирлиц.
     - Какой-то паршивый Фриц, наверняка эсэсовец, они все  эсэсовцы,  эти
поганые фрицы...
     - Это уж точно, - согласился Штирлиц, - что верно, то верно, особенно
Бах и Моцарт...
     Мэри засмеялась:
     - Дик, вас умыли холодной водой из-под крана...  Мой дедушка, кстати,
был фрицем, самый настоящий немец из Гамбурга...
     -  Ладно,  -  Штирлиц  отчего-то  вздохнул.  -  Об®ясняю,  как   надо
спуститься с этого склона живым.  Все зависит от того, как вы меня  будете
слушать.  Сначала  давайте  разберемся  с  палками.  Смотрите,  как   надо
продевать руку сквозь тесемки...  Поняли? Если потеряете на склоне  палку,
то не сможете подняться, когда шлепнетесь.  А это - конец, особенно  после
того, как задул ветер...  Здесь это происходит в минуту:  ясное  солнышко,
благодать, как вдруг заметет, ни зги не видно  и  ни  хрена  не  слышно...
Замерзнете за милую душу...
     - Ну вас к черту, - сказал долговязый муж Мэри. -  Вы  инструктируете
нас, словно мы приехали в крематорий.
     - Простите, сэр, больше не буду, - смиренно  ответил  Штирлиц.  -  Но
если вы потеряете палки и замерзнете, мне придется сопровождать вашу  жену
в ее траурном турне до Нью-Йорка...  Я не хочу этого, право... Если же вам
вообще не нравится моя манера - валяйте вниз и бегом к нашему  конкуренту,
сумасшедший Роберто станет спускать вас на руках, как Дюймовочку...
     - Ты несносен, - сказала Мэри  своему  долговязому.  -  Мистер  Брунн
обладает - в отличие от тебя - чувством юмора.  У  тебя  какая-то  страсть
делать  всех  людей  похожими  друг  на  друга...  Продолжайте,    Мэксим!
Посмотрите, я правильно просунула кисть, чтобы не потерять палку?
     - Вы умница.  Прирожденная горнолыжница, - кивнул Штирлиц и обернулся
к остальным. - Ну-ка, все  поднимите  руки!  Молодцы!  Понятливые.  Теперь
давайте-ка поглядите, что такое п л у г...  Это - основа основ первого дня
обучения... Спуск с торможением - я это называю "плугом"... Вот, я поехал,
наблюдайте!
     Он оттолкнулся палками, чуть согнул  ноги,  словно  приготовившись  к
прыжку, слегка развел их и, чуть не упершись кончиком правой лыжи в левую,
начал соскальзывать вниз, придавливая о п о р н у ю  ногу так, что еле-еле
ехал по довольно крутому склону, будто какой незримый тормоз сдерживал его
там, где по всем законам физики человека должно нести вниз с  устрашающей,
всевозрастающей скоростью.
     - Видите, - кричал Брунн, обернувшись к американцам, - смысл  в  том,
чтобы держать корпус развернутым к  склону,  постоянно  чувствовать  ноги,
собранность спины и радоваться тому, что вы управляете скоростью, а не она
вами!..
     - Камни! - закричала Мэри. - Вы врежетесь в камни!
     - Я не врежусь в камни, - ответил Штирлиц, продолжая спускаться, -  я
приторможу, я помню, что в тридцати метрах должны  быть  камни,  но  я  не
боюсь их, потому что я разведу лыжи пошире и спокойно остановлюсь на самом
крутяке! Вот здесь.  Стоп! Видите, как легко я остановился?  Понятно,  как
надо катить вниз моим  п л у г о м?
     - Понятно,  -  прокричали  американцы,  только  долговязый  муж  Мэри
промолчал.
     - А ну, валяйте ко мне! - скомандовал Штирлиц.  -  По  очереди.  Дик,
начинайте, вы ж катались в австрийских Альпах? Вперед!
     - Боюсь! Меня может  понести.  Вы  зачем-то  выбрали  слишком  крутой
склон, - ответил Краймер. - На какой бок падать?
     - Я  вам  запрещаю  падать!  Отталкивайтесь  палками!  Так!  Молодец!
Хорошо! Больше разводите ноги! Еще больше! Жмите  на  опорную  лыжу!  Еще!
Еще! Еще! Молодец! Ну-ка, остановитесь! Вам не нужна левая нога! Поднимите
ее чуток! Браво! Навалитесь на правую лыжу! Поворачивайте вверх!  Молодец,
Дик!
     Краймер остановился  возле  него;  лицо  покрылось  капельками  пота,
цепкий мужик, другой бы грохнулся, спуск, действительно, крутоват.
     - Мэри, давайте вы!
     - Боюсь, - прокричала американка.
     - Все женщины боятся первого раза, а потом  за  уши  не  оттащишь,  -
Штирлиц хмыкнул. - Вперед! Молодец! Садитесь на попу! Ниже! Еще ниже! Ноги
плугом! Отводите правую! Жмите  на  нее!  Правую,  говорю,  правую!  Носки
вместе! Поворот на склон! Молодец, девочка! Браво!
     Хэлен, конечно, шлепнулась сразу же; Штирлиц  ожидал  этого,  малышка
прежде всего думала о том, как она смотрится со  стороны,  а  горные  лыжи
этого не терпят.  Действительно, это настоящая, всепожирающая страсть,  ей
отдают себя без остатка, в противном случае  получается  сделка,  пакость,
брррр!
     Штирлиц  п о д с к а к а л  к ней  по-оленьи,  легко,  вспомнил  лицо
колдуньи Канксерихи; ай да Гриббл, спасибо ему, все же шпионы добрые люди;
чей только он шпион, неужели  б р а т с т в о  начало вербовать  англичан?
Побежденные подчиняют себе победителей? Парадокс нынешнего времени.
     - Ушиблись, Хэлен? - спросил он, склонившись над женщиной. - Больно?
     - Страшно, - ответила та, протягивая ему горячую, податливую ладонь.
     - Ну, это ерунда, это вы себе вбили в голову...  Поднимайтесь...  Вот
так... Ноги трясутся?
     - Еще как, - сказала Хэлен, не отпуская его руки.
     - Пройдет.  Постоим минуту, отдышимся,  и  поедете  следом  за  мной,
повторяя каждое мое движение, ладно?
     - Какая-то я неспособная к этим чертовым лыжам...
     - Таких нет.  Все к ним способны... Только одни научились спускам,  а
другие не рискнули.  В жизни надо рисковать раз шесть,  от  силы  семь.  И
одним из этих семи раз должен быть риск  на  склоне...  Если  вдруг  стало
очень плохо, надо плюнуть на  все,  одолжить  денег  и  уехать  в  горы...
Поверьте, голова и сердце отдыхают, только когда спускаешься по  склону...
Ни о чем другом не думаешь, кроме  того,  как  бы  спуститься  половчей...
Такой отдых мозгу и сердцу необходим...  И дают его  горные  лыжи,  ничего
больше. Отдышались?
     - Вроде бы да.
     - Ноги не трясутся?
     - Перестали... Когда вы рядом - не страшно.
     - Ну, валяйте за мной, повторяйте каждое мое движение, договорились?
     - Не получится...
     - Дам палкой по заднице - получится. Пошли, девочка, пошли!
     ...Остальные  спустились  без  приключений;   Чарльз,    муж    Мэри,
разогнался, ехал д е р е в я н н о, но, видимо, раньше занимался коньками;
с т о й к о с т ь  почти профессиональная;  затормозил,  точно  скопировав
манеру Штирлица.
     - Поздравляю с  боевым  крещением,  -  прокричал  Ганс,  спустившийся
последним, раскорякой. - Я поражен, как все лихо скатились!  Вы  наверняка
тренировались перед поездкой в Барилоче, правда, Макс?
     - Скатились они чудовищно, - ответил Штирлиц, - трусили,  и  особенно
Чарльз, который более всего опасался выглядеть смешным...
     - Ничего подобного,  -  сказал  Чарльз,  и  какое-то  подобие  улыбки
промелькнуло на его сухом лице. - Просто я не хочу, чтобы вы  сопровождали
мою жену в траурной процессии.  К  мужчинам  вашего  типа  женщины  льнут.
Видимо, существует своя выгода в том, чтобы родиться хамом...
     -  Ну  и  неправда,  -  Штирлиц  тоже  улыбнулся.  -   Хорошо    быть
горнолыжником, особенно инструктором...  Женщины любят инструкторов... Они
вообще преклоняются перед  теми,  кто  умеет  делать  то,  чего  не  могут
окружающие, правда, Хэлен?
     Та вздохнула:
     - Вы обратили вопрос не по адресу.  Спрашивайте Мэри.  А  вот  как  я
спущусь с этого ужасного крутого склона - не знаю.  Лучше бы мне забраться
наверх и вернуться в долину на фуникулере.
     - А он вниз не везет, Хэлен, - сказал Штирлиц.  -  Так  что  придется
катить за мной...  Сейчас мы поучим с  вами  легкие  повороты,  главное  -
научиться тормозить и не разгонять скорость, как Чарльз.  Все остальное  -
завтра...
     ...В долине, когда вернулись в домик  Отто  Вальтера,  -  счастливые,
разгоряченные, мокрые, обгоревшие под солнцем  -  Штирлиц  достал  бутылку
чилийской "агуа ардьенте"', разлил по чашкам и стаканам, предложил  выпить
за Мэри и Хэлен - "будут кататься по первому классу"  -  и  порекомендовал
заказать обед у Манолетте: "Самая вкусная и при  этом  достаточно  дешевая
еда, никто не делает такую парижжю'', как испанский итальянец, да и вина у
него отменные".

_______________

     ' "Горячая вода" (исп.).
     '' Жареное мясо (арг. жаргон).


     Предложение  приняли,  Штирлиц  отправился  к    Манолетте,    старик
обрадовался - пять дней будет хороший заработок,  ринулся  разжигать  угли
для парижжю, позвонив при этом племяннику: "Гони что есть сил!"
     - И пусть прихватит с собой какого-нибудь чико', - попросил  Штирлиц,
- который хочет заработать пару долларов, но при этом умеет  держать  язык
за зубами...

_______________

     ' Паренек (исп.).


     - Что  нужно  сделать  чико?  -  поинтересовался  Манолетте,  передав
племяннику просьбу друга.
     - Знаешь, Ганс все-таки большая скотина,  -  ответил  Штирлиц.  -  Он
хочет взять всех моих учеников на себя...  По-моему, он сегодня попрется в
отель к этим "гринго"...  Если не  сегодня,  то  уж  завтра  наверняка,  и
возьмет с них деньги за обучение...  А я не люблю, когда  меня  дурят,  ты
знаешь... Вот мне и надо, чтобы верный чико поглядел за Гансом... Сегодня,
завтра, словом, все те дни, пока эти долбанные "гринго" живут здесь,  а  я
дурю их на склоне...


     ...В отель после  обеда  Штирлиц  проводил  американцев  сам;  Чарльз
надрался, на ногах не стоял, пришлось волочь его на себе до автобуса; Мэри
вздохнула:
     - Мэксим, а что  мне  с  ним  делать,  когда  этот  чертов  драндулет
остановится? Чарльз обычно засыпает после крепкой  п о д д а ч и.  Давайте
затащим его в номер вместе, а?
     - С вами я готов затащить его даже в преисподнюю, -  ответил  Штирлиц
и,  сев  рядом  с  нею  в  автобусе,  сказал  Гансу,  который  намеревался
пристроиться рядом, чтобы тот протер лыжи  и  посушил  инвентарь:  "Завтра
начнем кататься с самого утра".
     - А ты разве не вернешься? - удивился Ганс.
     - Дели всю выручку пополам - тогда вернусь, -  усмехнулся  Штирлиц  и
обратился к шоферу Пепе: - Трогай,  парень.  Не  застуди  этих  янки,  они
платят хорошие деньги, поэтому их надо любить...
     ...Чарльза затащили не без труда; действительно, он уснул  сразу  же,
как только автобус начал спуск в долину, к озеру, к тем двум островам,  на
которых день и ночь вел