ая, он
отправился к Мари Флэр, галантно поклонился женщине, сел рядом и сразу  же
пригласил мэтра.
     - Этот в порядке, - вернувшись к  Спарку,  сказал  Роумэн;  вздохнув,
выпил еще один "хайбол", положил ладонь на холодные  пальцы  друга:  -  Не
сердись, Грегори. Мне плохо. Мне так плохо, как никогда не было.
     - Порой мне кажется, что ты играешь какую-то роль, Пол.
     - Хорошо обо мне думаешь...
     - Скажи правду: ты ничего не затеял?
     Роумэн  полез  за  своими  вечно  мятыми   сигаретами,    усмехнулся,
сокрушенно покачал головой:
     - Спи спокойно, Грегори.  Больше я вас не подставлю... Больше никто и
никогда не похитит мальчиков...
     - Ты говоришь не то. Пол.
     - Я говорю именно то, что ты хочешь услышать.
     - Ты говоришь плохо. Пол. Мне даже как-то совестно за тебя.
     - Зачем же ты приехал?  Валяй  к  себе  в  Голливуд,  тебя  заждалась
Элизабет.
     - Ты похож на мальчишку, который нашкодил и не знает, как  ему  выйти
из того ужасного положения, в которое он сам себя загнал...
     - Зачем ты так? Хочешь поссориться?
     - Не я хочу этого, - ответил Спарк.
     - Почему же? Тебе  выгодно  поссориться  со  мной...  Тогда  от  тебя
окончательно отстанут...
     - Ты плохо выглядишь, Пол... Знаешь, Эд Рабинович купил себе клинику,
он лучший кардиолог, какие только есть, потому  что  добрый  человек...  Я
сказал ему, что у тебя аритмия и сердце молотит, когда меняется погода, он
ждет тебя, вот его карточка, возьми...
     - Ты очень заботлив. Только я не знаю никакого Рабиновича.
     - Знаешь. Вот его визитная карточка, возьми, пригодится... Он воевал,
потом поселился в Голливуде, играет на виолончели...
     - Ну и пусть себе играет вдвоем с Эйнштейном.  Отчего это  все  евреи
тянутся к виолончели? Что им, скрипки мало?
     - Не хватает тебе стать антисемитом.
     - А что? За  это  платят.  И  сразу  же  об®явится  множество  тайных
покровителей...
     Спарк усмехнулся:
     - Особенно на Уолл-стрите, сплошные протестанты...
     - Гейдрих тоже был замаран еврейской кровью,  а  не  было  антисемита
более кровавого, чем он...  Дело не в крови, а в идеологии стада,  которое
ищет оправдание злу в чужой силе...
     - Пол...
     - Ну?
     - Мы тебя все очень любим.
     - Спасибо.
     - Ты что сник?
     - Я? - Пол удивился. - Я не сник.  Наоборот.  Будь  здоров,  Грегори,
давай жахнем.
     Спарк выпил, улыбнулся:
     - А кто будет выручать мою шоферскую лицензию? Ты?
     - Оставайся у меня, а? Это будет  так  прекрасно,  Грегори,  если  ты
останешься у меня! Я сделаю яичницу! У меня есть хлеб и масло, кажется,  и
сыр. Устроим пир! А? И виски я еще не допил, и джин, оставайся, Грегори!
     - Пол... там же мальчики... Я и сейчас, как на иголках...
     Роумэн сник:
     - Вот видишь... А ты говорил...
     - Хорошо. Я останусь.
     - Не говори ерунды.  Я часто теряю ощущение реальности, Грегори. Я не
имел права предлагать тебе это, не думай, я не испытывал тебя. Просто я...
Не сердись...  Езжай, поцелуй  Элизабет,  она  прелесть...  И  постой  над
кроватками мальчишек. Посмотри на них внимательно, подивись чуду, они ведь
у тебя чудо, правда... Давай выпьем за них, а?
     - Едем ко мне, Пол. Там и надеремся. Как раньше, втроем. Элизабет, ты
и я. Ты ляжешь спать в комнате, рядом с комнатой мальчиков, где вы спали с
Крис...
     - Тебе доставляет наслаждение делать мне больно?
     Девушка принесла  виски;  Роумэн  снова  попросил  принести  еще  три
порции, сразу же выпил свой "хайбол", закурил, и Спарк  почувствовал,  как
сейчас  ж у т к о  во рту Пола, он словно бы  стал  им,  ощутив  горечь  и
судорогу  в  животе,  а  потом  ощутил  симптом  рвоты,  даже  понял    ее
приближающийся желтый, желчный вкус.
     - Не кури, Пол.  Не сходи с ума. Ты нарочно  играешь  жизнью.  Зачем?
Если уж она тебе совсем не дорога, распорядись ей ко всеобщему благу.
     - Это как? Застрелить Трумэна? Привести нашего друга Даллеса в кресло
президента и вернуться в разведку? Эмигрировать к Сталину  и  организовать
американское правительство в изгнании? Или поцеловать  задницу  Макайру  и
написать покаянное письмо: "меня  опутали  левые,  но  теперь  я  прозрел,
спасите"?!
     - Едем, Пол. - Спарк поднялся. - Едем.
     - Хорошо хоть не посмотрел на часы,  б р а т.  Езжай. С богом.  Я еще
погуляю чуток.
     - Что мне написать Крис?
     - А я разве нанял тебя в  посредники?  Не  лезь  в  чужие  дела,  это
неприлично.
     - Завтра тебе будет стыдно за то, что ты мне говорил сегодня.
     - А тебе? Какого черта ты приперся с ее письмом?! Ты думаешь, у  меня
нет сердца?! Я всегда смеюсь, "ах, он такой  веселый,  этот  Пол,  у  него
прекрасный характер, с ним так легко"... А ты знаешь, чем мне это дается?!
Ты знаешь, чего стоит быть веселым, улыбчивым, мягким?! У  меня  ж  внутри
все порвано! Мне разорвали все в нацистской тюрьме!  Пытками!  А  потом...
Ладно, Грегори, я  не  хочу,  чтобы  мы  окончательно  поссорились.  Линяй
отсюда! Я выпью за  Элизабет,  -  он  опрокинул  в  себя  виски,  -  и  за
мальчиков, - он выпил еще один стакан. - Это все.  Шпарь. Я завелся. Шпарь
отсюда, ладно?
     И, не прощаясь, Роумэн поднялся и, вышагивая ровно, словно солдат  на
параде, двинулся к карлику, который уже забрался на колени белой корове  с
красивым детским именем Мари Флэр.
     Спарк посмотрел ему вслед с тяжелой неприязнью, потом  смачно  плюнул
под ноги, бросил на столик двадцатидолларовую купюру и стремительно вышел.
     - Он плюнул тебе вслед, - сказала Мари Флэр, погладив  руку  Пола.  -
Сволочь. Садись, Чарльз поит нас самым лучшим шампанским.
     - Ах, тебя к тому же зовут Чарльз? - удивился Роумэн, п л а в а ю щ е
поглядев на карлика. - Никогда и никому не говори, что ты Чарльз.  Называй
себя Ричардом, это твое настоящее имя, Ричард Бычье Сердце...
     Карлик посмотрел на женщину вопрошающе и, продолжая хранить  на  лице
улыбку, спросил с вызовом:
     - Это он оскорбляет меня, малыш?
     - Тебя оскорбила природа, - вздохнула Мари Флэр. -  Больше  оскорбить
нельзя, такой крохотуля...
     - Пойдем, я докажу тебе, какой я крохотуля! - ответил карлик. -  Нет,
ты ответь мне, Роумэн! Ты мне ответь: что это за Ричард Бычье Сердце?
     - Я не оскорбляю тебя, - сказал Роумэн, наливая  шампанское  в  бокал
Мари Флэр. -  Был  такой  английский  король,  его  звали  Ричард  Львиное
Сердце...  Я переиначил его имя, у тебя ж коровы, а не львы... Заведи себе
табун львов, тогда можешь называться, как тот английский парень в  золотой
шапчонке...  Старуха, - он потянулся к женщине выпяченными потрескавшимися
губами, - поцелуй меня...
     - Эй! - карлик поднялся. - Это моя женщина!
     - Вали отсюда, - сказала Мари Флэр. - Вали,  малыш.  Моя  рука  толще
твоей талии, мне за тебя страшно.
     - Не гони его, - попросил Роумэн. -  Лучше  едем  ко  мне,  я  сделаю
яичницу, у меня есть джин, виски, гульнем, как следует.  Едем,  Ричард?  Я
уложу вас на роскошной кровати, широкой, как  Атлантика,  тебе  будет  где
развернуться, ты ж прыткий, все карлики прыткие, это точно...
     Скотовод снова обернулся к женщине:
     - Я все же не пойму - он нарывается, что ли? Или это он так шутит?
     - Он шутит.  Ты должен быть добрым, крохотуля.  Ты  обязан  льнуть  к
людям...  Ты ж такой маленький, глядишь,  что  не  так  скажешь,  -  тобой
зеркало разобьют...  Возьмут за ноженьки, покрутят над  головой  и  побьют
зеркала...  Едем к Полу... Возьми шампанского, и  пусть  принесут  корзину
фруктов, я сижу на диете, так я и стану есть вашу дерьмовую яичницу...


     В четыре часа, когда веселье в квартире Роумэна шло  вовсю  и  карлик
отплясывал с Мари Флэр, откидывая голову, как заправский танцор, Пол вдруг
сполз с дивана и начал рвать на себе воротник куртки, повторяя:
     - Болит, душно, болит, душно, душно, болит...
     Мари Флэр смеялась, продолжая танцевать:
     - Ну, хорош, ну, назюзюкался! Пойди, понюхай нашатыря, сценарист, все
вы, ученые, только на словах мужики, а как до дела,  так  сразу  начинаете
выпендриваться! Побыл бы  женщиной,  один  бы  аборт  вынес,  тогда  б  не
канючил, что болит...
     Карлик,  однако,  подошел  к  Роумэну,  подложил  ему  под    потную,
взлохмаченную голову детскую ладошку и тихо спросил:
     - Что у тебя болит, седой? Живот?
     Роумэн, продолжая стонать, достал из кармана куртки визитную карточку
доктора Рабиновича, что ему дал в баре Спарк,  ткнул  пальцем  в  телефон,
прохрипел:
     - Пусть он приедет! Сердце... Больно... Очень больно, малыш... Прости
меня... Пусть они приедут... я... я... скорей...


     В восемь утра Рабинович позвонил  Спаркам,  долго  кашлял  в  трубку,
словно с®ел в жару мороженое, потом, наконец, сказал:
     - Слушайте, у вашего друга обширный инфаркт, и будет чудом,  если  он
сегодня не умрет... Словом, можете приезжать, я не знаю, когда я смогу вас
пустить к нему, но пущу обязательно, потому что мы привязали  его  руки  к
поручням, он буйный, он все время норовит подняться, надо как-то  повлиять
на него... Я сделал все, что мог... Но это ненадолго... У него нет сердца,
ошметки, я давно не видал таких страшных кардиограмм...



        ГЕНЕРАЛ ХОЙЗИНГЕР, ГЕЛЕН, ШТИРЛИЦ                          (сорок седьмой)
__________________________________________________________________________

     Последние недели были крайне напряженными: с разрешения оккупационных
властей США генерал проводил постоянные конспиративные контакты  с  бывшим
начальником оперативного управления генерального штаба фюрера Хойзингером;
его привозили из лагеря для пленных в маленький коттедж - "на  медицинское
обследование"; там ждал Гелен.  Беседы были не простыми; Хойзингер открыто
бранил  американцев  за  их  отношение  к  вермахту:  нельзя  жонглировать
понятиями о "демократии", когда на пороге новая русская  угроза;  то,  что
по-прежнему держат в лагерях Манштейна, Гудериана и Гальдера,  по  меньшей
мере недальновидно, пусть мы живем  в  коттеджах,  но  ведь  они  обнесены
проволокой...
     - Вы готовы? - спросил Гелен своего помощника, вернувшись со встречи.
- Надо срочно подготовить запись беседы...
     - Да, господин генерал.
     Гелен поднялся и, расхаживая по кабинету, начал негромко -  но  очень
четко, по-военному, несколько даже приказно - диктовать:
     -   Очередная    встреча    генерала    "Вагнера",    представлявшего
"Организацию", с  генералом  Адольфом  Эрнстом  Хойзингером  на  этот  раз
состоялась в военном лазарете США; первые двадцать минут беседа  проходила
в помещении, а затем, по предложению Хойзингера, была продолжена во  время
прогулки по парку.
     Во время этого полуторачасового  обмена  мнениями  в  первую  очередь
рассматривался вопрос  о  той  клеветнической  кампании,  которая  ведется
большевистской пропагандой  и  определенными  еврейскими  кругами  Запада,
направленной  против  самого  духа  германской  армии,  дабы  придать   ей
видимость "инструмента в руках Гитлера",  хотя  каждому  непредубежденному
исследователю ясно, что вермахт всегда был в оппозиции и  к  фюреру,  и  к
доктрине национал-социализма.
     Яснее  всего  это  подтверждается  тем  фактом,  что  именно   офицер
вермахта, герой германской нации  Штауфенберг  привез  двадцатого  июля  в
ставку Гитлера бомбу, которая должна была  уничтожить  диктатора,  и  лишь
случай помешал этому.
     Генерал "Вагнер" и генерал-лейтенант Хойзингер изучили данные прессы,
находящейся в руках Кремля и определенных еврейских  кругов,  о  том,  что
якобы генерал Хойзингер  был  награжден  фюрером  серебряной  медалью  "За
верность" - после трагических событий двадцатого июля - как  один  из  его
самых доверенных сотрудников, и  подтвердили,  что  эти  публикации  носят
спекулятивный характер и сфабрикованы Москвой.
     Было принято решение подготовить - используя возможности наших друзей
-  об®ективную  информацию,  которая  покажет  всю  сложность    ситуации,
создавшейся в ставке фюрера накануне покушения.
     Решено заново изучить материалы о подготовке операции "Морской лев" и
мнимом участии в ней Хойзингера, чтобы нейтрализовать возможные  акции  У.
Черчилля, чья ненависть к  Германии  сравнима  лишь  с  его  ненавистью  к
большевистской России.  Учитывая неожиданный характер бывшего  английского
лидера, следует опубликовать в Британии  документы,  носящие  сенсационный
характер, о том, что генерал-лейтенант Хойзингер на самом деле  был  одной
из потаенных пружин антигитлеровского заговора и только чудо спасло его от
казни.
     При этом было отмечено, что публикации должны носить атакующий, а  не
оправдательный характер, время "сдержанной пропаганды"  кончилось,  пришла
пора наступать, разбивая мифы о "жестокости" германской армии во время  ее
противостояния большевистским ордам.
     Хойзингер - заручившись обещанием генерала "Вагнера"  о  том,  что  с
него будут сняты все обвинения,  состряпанные  русскими,  -  дал  согласие
работать в качестве консультанта "Организации".
     Поскольку архивы Шелленберга и Канариса в массе своей попали  в  руки
британцев, признано целесообразным просить  генерал-лейтенанта  Хойзингера
сосредоточиться не  на  русском  вопросе  (это  следующий,  основной  этап
работы), а на связях ОКВ  с  режимами  стран  Латинской  Америки  накануне
второй  мировой  войны,  а  также  во  время  битвы  (Аргентина,  Эквадор,
Бразилия, Чили).
     В свою очередь, генерал-лейтенант Хойзингер поставил перед  генералом
"Вагнером"  вопрос  о    трагической    судьбе    выдающихся    германских
военачальников, находящихся в тюрьме Ландсберга в ожидании смертной казни.
Речь идет о тех, кто стоял в первых  рядах  борьбы  против  большевистских
орд;  историческая  справедливость  должна  быть  восстановлена  в   самом
ближайшем будущем, ибо - в противном случае - ни один из  молодых  немцев,
живущих на западе Германии, ни при каких условиях не возьмет в руки оружие
для защиты цивилизованного мира от красного владычества...
     На вопрос генерала "Вагнера", следует ли добиваться  отмены  смертной
казни для обергруппенфюрера СС  Поля,  бывшего  начальника  хозяйственного
управления  СС,  и  генерала  СС  Олендорфа,  руководившего  акциями    по
уничтожению  славян  и  евреев  на  Востоке,  генерал-лейтенант  Хойзингер
ответил, что факт  уничтожения  славян  и  евреев  еще  надо  доказать,  а
компетенция вышеназванных генералов в вопросах  антибольшевистской  борьбы
не подлежит сомнению.


     Привлечение Хойзингера к работе в "Организации" было огромной победой
Гелена, поэтому фразы его отчета были такими литыми, четкими, рублеными.
     Действительно,  этот  "консультант"  был  воистину    неоценим    для
возрождавшейся германской разведки.
     Политическая биография Адольфа Эрнста Хойзингера сложилась не просто;
родившись в семье баварских религиозных проповедников и борцов  за  охрану
природы (особенно вековых дубрав и альпийских  лугов),  он  был  далек  от
экономических бурь и схваток левых интеллектуалов с правыми.
     Когда началась первая мировая война, он вступил добровольцем  в  ряды
армии кайзера; под Верденом был ранен, попал в плен к  англичанам,  заочно
произведен в лейтенанты, награжден "Железным крестом" и причислен  к  лику
героев - наравне с Герингом и Гитлером, - сражавшихся на  том  же  фронте,
что и он, Хойзингер.
     Вернувшись  в  разоренную  Германию,  он  не  примкнул  ни  к   какой
политической партии. "Армия - вне дрязг, единственно, кто  может  защитить
достоинство поруганной державы, - солдаты" -  так  сказал  Хойзингер,  это
было его  кредо  той  поры,  вполне  устойчивый  б у й  в  пору  всеобщего
разлада, отмечавшего тот период развития Германии.
     Когда к власти пришел Гитлер, капитан  Хойзингер  -  ему  тогда  было
тридцать шесть лет - служил  в  генеральном  штабе;  его  непосредственным
руководителем был полковник Йодль; накануне "ночи  длинных  ножей",  когда
Гитлер, ворвавшись в альпийский отель "Хансльбауэр", арестовал и застрелил
Рэма,  кричавшего  перед  смертью:  "Хайль    Гитлер!    Да    здравствует
национал-социализм!  Слава  тысячелетнему  рейху!  Смерть  большевикам   и
евреям!",  капитан  Хойзингер  отдавал  приказы   армейским    соединениям
с т р а х о в а т ь  акцию фюрера, направленную на то, чтобы разделаться с
"изменниками из СА"; вскоре после этого он публично принял присягу  новому
арийскому   м е с с и и:   "Клянусь  перед  богом  в   моей   безграничной
преданности Адольфу Гитлеру, фюреру рейха и немецкой нации,  и  даю  слово
солдата всегда быть верным этой присяге - даже ценой моей жизни!"
     Спустя два года фюрер с позором изгнал из армии  двух  фельдмаршалов,
стоявших к нему в оппозиции,  и  шестьдесят  генералов;  Геббельс  заранее
подготовил истерическую кампанию о  банде  "гомосексуалистов  и  моральных
разложенцев под погонами, которые ставили  свои  интересы  выше  интересов
нации; в их жилах была не чисто арийская  кровь,  этим  и  об®ясняется  их
бесстыдство";  на гребне  ч и с т к и  капитан Хойзингер, выступив с речью
по  поводу  произошедшего  перед  офицерами  генерального  штаба,  получил
повышение,  став  в  тридцать  шестом   году    заместителем    начальника
оперативного управления генерального штаба.
     В тридцать восьмом году  Хойзингер  сопровождал  Кейтеля  и  Йодля  к
фюреру, когда тот  отдал  приказ  разработать  операцию  по  удару  против
Чехословакии; вся непосредственная работа была поручена Хойзингеру  -  уже
м а й о р у.
     Ему же было приказано готовить детальную разработку  плана  нападения
на Польшу; собственноручно, резким готическим шрифтом,  Хойзингер  написал
проект приказа и доложил  его  фюреру:  "Оперативная  задача  вермахта  на
Востоке состоит в  ф и з и ч е с к о м  уничтожении польской армии".
     В сентябре тридцать девятого года Йодль вызвал к себе  Хойзингера  и,
крепко пожав руку, протянул ему серебряные погоны подполковника:
     - Поздравляю, приказ о внеочередном присвоении вам  воинского  звания
подписал лично Гитлер, это честь, которой удостаиваются немногие.
     Когда разгром Франции стал фактом истории, растущий стратег  вермахта
позволил себе высказать критику в адрес Гитлера:
     - Если бы фюрер дал приказ немедленно атаковать Англию, мы бы  пришли
на остров через неделю, сделавшись хозяевами европейского континента.
     Видимо, Гитлер узнал об этом, потому  что  спустя  несколько  месяцев
именно Хойзингеру было поручено разработать план "Морской лев" - вторжение
и оккупация Англии.
     - Однако, - добавил фюрер, - Хойзингеру необходимо связаться с  СС  и
СД, без их помощи армия не удержит британцев в том подчинении, которое мне
угодно.  Пусть он проработает совместно с  коллегами  из  СС  формулировки
приказов о расстреле на месте  за  отказ  повиноваться  приказам  немецких
оккупационных властей.
     Хойзингер  встретился  с  начальником  хозяйственного  управления  СС
генералом Полем, обсудил с ним  все  детали  организации  концентрационных
лагерей в Англии и отдал приказ  печатать  листовки  для  "оккупированного
острова"; слово  "смертная  казнь"  в  этом  документе  было  главным;  "с
британским  парламентаризмом   можно    покончить    только    устрашающей
жестокостью", никаких свобод - все это химера, никаких партий - это  игра,
рассчитанная на доверчивых младенцев; порядок  и  дисциплина  -  вот  чего
победители  требуют  от  англичан;  учитесь  жить  по-новому,  в  условиях
национального порядка.
     Рассчитывая план "Барбаросса", Хойзингер, как и Гитлер, был уверен  в
блицкриге: шесть недель - и большевистский колосс на глиняных ногах  будет
повержен; однако, когда в декабре сорок первого вермахт был остановлен под
Москвой, Гитлер в ярости прибыл в штаб-квартиру ОКХ - сухопутных сил армии
- и взял на себя верховное  главнокомандование,  разогнав  тех  генералов,
которые не смогли выполнить его приказ по з