ается
невероятно  маленькой,  а  поэтому  легко  управляемой.  Нужны   апостолы,
понимаете? Лишь апостолы не имеют права повторять ошибки тех, кто  ушел...
Пора вырабатывать универсальную доктрину, приложимую - по-разному, ясно, -
к каждой нации.
     Они поднялись  на  поле  аэродрома;  пять  самолетов  местного  клуба
готовились к выполнению  фигур  высшего  пилотажа;  стыло  ревели  моторы;
механики в аккуратных костюмчиках с эмблемами "Аэробель" сновали по полю с
толстыми портфелями свиной  кожи,  -  точно  такие  же  были  у  авиаторов
берлинского Темпельхофа. Гляди ж ты, подумал Штирлиц, даже портфели смогли
вывезти, где бы ни жить, но жить так, как раньше.


     - Вон это поле, - сказал Роумэн пилоту. - Видишь, стоят  самолеты?  У
них сейчас начнется праздник, свяжись с  радиоцентром  аэроклуба,  я  буду
говорить с ними по-немецки.
     - О чем? - спросил Гуарази.
     - Скажу, что мы летим приветствовать их... Из Парагвая.
     - А они спросят, откуда ты узнал об их празднике?
     - Об®явления были напечатаны в Санта-Фе, Кордове и Барилоче, Дик.
     - Пусть с ними говорит пилот... По-испански, - сказал Гуарази. - Я не
хочу, чтобы ты говорил на незнакомом нам языке.
     - Ты не веришь мне? - Роумэн резко обернулся,  зацепившись  рукой  за
парабеллум пилота, показушно висевший на ремне крокодиловой кожи.
     - Если бы я тебе не верил, то вряд ли пошел на это дело. Макс.
     - Все же откуда тебе известно, что того человека, которого мы  увезем
отсюда, зовут Макс?
     Гуарази улыбнулся:
     - Не комментируется... Ты их не видишь на поле?
     - Еще слишком далеко.
     - А если они не придут?
     - Расстреляешь меня, и все тут, - ответил Роумэн.
     - Ты мне нравишься.  Макс. Я не хочу  тебя  убивать.  Я  ценю  смелых
людей. Не считай нас зверьми. Не надо. Это все пропаганда...
     - Куда подгонять самолет? - спросил пилот.
     - К трибуне,  -  ответил  Роумэн.  -  И  связывайся  с  радиоцентром,
приветствуй их, кричи от радости...
     - Я не знаю, как это делать, - ответил пилот.
     Роумэн снова обернулся к Гуарази,  чертыхнувшись  оттого,  что  снова
зацепился за парабеллум пилота; все молодые военные обожают оружие; век бы
его не видеть.
     - Пепе, мы  можем  все  испортить,  если  я  не  обращусь  к  здешним
радистам...  Они могут ретранслировать меня, Макс поймет, что это  я,  ему
будет легче, знаешь, как это здорово, когда слышишь голос друга?!
     - Хорошо, - сказал Гуарази. - Но если ты сделаешь что-нибудь не  так,
я не позавидую твоей любимой. И детям Спарка.
     Роумэн как-то сник, посмотрел на Гуарази с горечью:
     - Почему-то мне казалось, что ты более никогда не сможешь  произнести
такие слова... Очень обидно, Пепе, что ты их произнес...
     Он  взял  микрофон  и  приник  к  приемнику,  настраиваясь  на  волну
радиоклуба:
     - Алло,  алло,  дорогие  друзья!  Вас  сердечно  приветствует  экипаж
Вернера фон Крузе, Парагвай! Мы везем  вам  кубок,  который  будет  вручен
победителю! Как слышите? Прием.
     - Слышим прекрасно. Кто говорит?
     - Говорит Вернер фон Крузе, второй  пилот  Пепе  Леварсиа,  разрешите
посадку?
     И, вырубив радио, Роумэн, прилепившись к стеклу кабины, закричал:
     - Вот они! В первом ряду! Гони самолет туда!


     Штирлиц дождался, когда незнакомый самолет, в кабине  которого  сидел
Роумэн, подпрыгнув пару раз, взял направление к трибуне,  опустил  руку  в
карман, почувствовал тепло Клаудии, улыбнулся  ей,  расцарапал  подкладку,
нащупал двумя пальцами (ледяные, как бы не выронить!) бритву,  вытащил  ее
(что, зелененькая ящерка, пора?), обнял Мюллера за шею и шепнул:
     - Чувствуешь бритву? Перережу артерию, если не посадишь меня  в  этот
самолет... Скажи тем, кто стоит рядом, чтобы не стреляли.
     - Вы сошли с ума, Штирлиц. Меня не послушают! Я же об®яснял!
     - Послушают.
     Ощущая, как острие бритвы царапает шею, упираясь в ровно пульсирующую
сонную артерию, Мюллер крикнул:
     - Не стрелять!
     Рев мотора того самолета, что  направлялся  к  ним,  был  оглушающим;
Штирлиц попросил, склонившись к уху Мюллера:
     - Громче!
     - Не стрелять! - срываясь на визг, заорал Мюллер. - Не стрелять!
     - Идем, - сказал Штирлиц.
     И они двинулись к  самолету  -  как-то  странно,  по-крабьи,  впереди
Штирлиц, а за ним, в обнимку, Мюллер; "первый"  открыл  дверь  и  выбросил
коротенькую лестницу; Гуарази обернулся ко "второму":
     - Только не зацепи лысого!
     Роумэн,  услыхав  эти  слова,  сказанные  не  громко,  но   отчего-то
явственно до него долетевшие, все понял;  выхватив  парабеллум  из  кобуры
пилота, он навскидку жахнул "первого" и "второго"; перевел  парабеллум  на
Гуарази:
     - Двинешься - убью!
     - Двинусь, - ответил тот, опуская руку в карман. - Я не  могу  иначе,
Пол.
     Роумэн выстрелил в него два  раза  подряд,  стремительно  перевалился
через сиденье, встал у двери; Мюллер и Штирлиц были в двух шагах от  люка;
лица белые, ни кровинки, - бритва на  шее  группенфюрера,  мокрый  Штирлиц
крутит  его  вокруг  себя;  паника  на  трибунах,  по  полю    разбегаются
молоденькие  парни,  стриженные  под  высокий  бокс,    со    снайперскими
винтовками, шлепаясь  в  пыль;  Штирлиц  остановился  спиной  к  лестнице,
загораживаясь Мюллером от возможных выстрелов.
     - Все, - прокричал тот. - Я  дам  приказ,  чтобы  вам  дали  улететь!
Пустите, Штирлиц! Иначе погибнем оба!
     Штирлиц бросил бритву, схватил Мюллера за  шею  и  втащил  в  кабину,
заорав пилоту:
     - Разгоняйтесь на трибуны! Можно взлететь! Скорей, Пол! Скорей!
     Мюллер закричал:
     - Они же начнут стрельбу, Штирлиц! Что вы делаете?!
     Пилот развернул машину на трибуны и дал полный газ; самолет затрясло,
гости попадали на землю, закрывая голову руками, выбило  стекло  в  кабине
пилота, - это начали пальбу охранники СС; самолет, наконец,  оторвался  от
земли; пилот что есть силы тянул на себя рычаг высоты; Пол ткнулся лицом в
плечо Штирлица, на ноге расползалось  огромное  кровавое  пятно:  "Ничего,
кость цела, давай, пилот, давай, жми! Мы должны уйти!"
     Самолет набирал высоту; пули дырявили дыры в крыльях; пилот  смеялся:
"Мы ушли!"; потом вдруг упал на щиток.
     Роумэн перевалился на сиденье второго пилота, кровь хлестала из ноги,
в голове шумело, казалось, виски вот-вот  разорвет  от  нестерпимой  боли,
взял на себя руль, толкнул плечом пилота, тот медленно обвалился на  него:
из груди, разорванной несколькими пулями, пульсирующе фонтанировала кровь;
приборы на доске  не  работали,  разбиты,  но  самолет  все  же  продолжал
набирать высоту, хотя мотор выл надрывно, стонуще - вот-вот  взорвется  от
перегрузки...
     - Эй, Макс, - крикнул Роумэн, -  я,  пожалуй,  продержусь  полчаса...
Потом мне хана... Или давай перетяни жгутом ногу, пока не вышла вся кровь.
     - Сейчас, старый, - ответил  Штирлиц.  -  Сейчас...  Дай  мне  только
захомутать группенфюрера, и я перетяну тебе ногу жгутом... Потерпи минуту,
браток...  Только одну минуту, и сделай так,  чтобы  мотор  не  взорвался,
что-то он слишком ревет, нет?



__________________________________________________________________________
     Сканиpовал:   Еpшов В.Г. 20/12/98.
     Дата последней редакции: 18/01/99.