ело. А
мы патриоты, Пепе, согласись.
     - Верно. Тут я не спорю... Как быть в Манагуа?
     - Сава' игнорирует нас.  Он поставил на северян. Мы для него никто. А
это же обидно и мне, и Фрэнки. Если, действительно, партнер получит факты,
которыми его можно прищучить, - сделай это.  Нам он пригодится. Его  город
перспективен, неподалеку канал'', оттуда мальчики в форме будут  летать  к
нему на отдых, пусть понюхают  сладенького'''.  Обратишься  к  "Жареному",
найдешь его телефон в справочной книге, он выведет на  Саву.  Это  крепкий
парень.  Он не засвечен, крутит серьезное дело, и Сава в нем заинтересован
с давних лет. Что еще?

_______________

     ' Псевдоним диктатора Сомосы, принятый в мафии.
     '' Панамский канал.
     ''' Кокаин.


     - Больше ничего...  Только вообще-то, как мне  кажется,  у  нас  пара
шансов из миллиона, что это дело выгорит.
     - Хочешь отказаться? - спросил Лаки. - Я не обижусь, нет, что ты... Я
подберу другого, если тебе все это невмочь.
     - Вы меня плохо поняли, босс...  Вы знаете, что я не боюсь летального
исхода. Иногда я даже мечтаю о нем... Просто не надо обольщаться...
     - А я никогда не обольщаюсь, маленький, - ответил  Лаки.  -  Но  даже
если там не окажется того, что мы хотим  получить,  в  нашем  распоряжении
будет человек, который заставит с нами считаться р е б я т'. Без их помощи
невозможно делать  наш  бизнес.  Фрэнки  думает  как  художник,  он  полон
фантазий, а мне-то приходится  все  высчитывать,  как  старому  кассиру  в
овощной лавке. Мне нельзя ошибаться, Пепе, кто, как не ты знает это?! Если
мы докажем ребятам, что умеем делать то, чего они  не  могут,  наши  акции
подскочат. И они будут долго думать, прежде чем дать меня в обиду. Кому бы
то ни было.  Ведь сейчас они проиграли с немцами в Аргентине,  ты  видишь,
как шумит пресса...  А  мы  их  щелкнем  еще  больше,  а  потом  предложим
переговоры. Вот так.

_______________

     ' Работники разведки США.


     Когда Гуарази вернулся в гостиную, Роумэн допивал второй стакан.
     - Ну и как? - спросил он. - Что боссы?
     - Они просили передать вам привет,  Макс.  Операция  санкционирована.
Так что ложимся спать, а утром гоним на аэродром, билеты сейчас закажем. -
Гуарази, не оборачиваясь, негромко позвал: - Ребята, ну-ка сюда...
     В гостиную вошли двое черноволосых, квадратных молодых  парней;  один
был небрит, глаза мутные, мешки, как у старика.
     - Что, траур? - спросил Роумэн.
     Парень не ответил, молча посмотрел на Пепе.
     - Да, убили его брата, - ответил тот. - Вы снова верно поняли.  Макс.
Его зовут Леон.  А второго - Джузеппе. Если трудно запомнить имена, зовите
Леона "первым", а Джузеппе - "вторым". Это надежные люди, я им верю.
     - Говорят по-английски? - спросил Роумэн.
     - Да, - ответил Пепе. - Они здесь родились.  Ну, пошли спать? Ребята,
распорядитесь, чтобы были заказаны билеты на Панаму.  Два  первых  класса,
два экономических. Ответ, что билетов нет, меня не устроит.
     Оба молча вышли; создалось впечатление, что  они  немые;  Пепе  понял
Роумэна:
     - Не судите их, Макс. Они дети улицы, рождены в кварталах нищеты. Они
смущаются говорить, не знают, как стоять и что за чем  есть  в  ресторане,
когда им приходится сопровождать меня.  Зато  они  умеют  р а б о т а т ь.
Так, как никто в этом городе... Не судите их строго. Не судите строго всех
нас... Мафия, мафия, злодеи, убийцы... А вы знаете, с чего мы начинались в
этой стране?
     - С того, что торговали вот этим, - Роумэн кивнул на бутылку виски, -
когда ввели "сухой закон".
     - Нет.  Все в прошлом веке, когда несчастные итальянцы ринулись в эту
страну...  Вы с удовольствием принимали норвежцев, немцев, ирландцев, а на
нас смотрели с презрением, Макс, согласитесь. И сейчас о нас говорят как о
"паршивых макаронниках"...  А  ведь  это  мы,  макаронники,  дали  миру  и
Рафаэля, и Данте, и Пуччини...  Ну, ладно,  это  все  трум-трум,  удары  в
медные тарелки, а вот когда мои соплеменники в  прошлом  веке  приехали  в
Новый Орлеан, они оказались на положении бездомных бродяг, и обращались  с
ними как с собаками.  Вот тогда-то и организовалась группа  "Черная  рука"
братьев Матранга, которые прибыли из Палермо.  Да,  они  собирали  дань  с
торговцев фруктами, с итальянцев,  заметьте,  а  за  это  защищали  их  от
грабежа со стороны янки, - бандитами город кишел. А когда кто-то убил шефа
местной полиции Энесси, он перед смертью шепнул, что во всем виноваты  мы,
макаронники.  И был  устроен  суд  Линча,  и  наших  людей  повесили  вниз
головами.  Вот с чего все началось, Макс... И тогда мы поняли, что в  этом
государстве надо быть организованными, как нигде в мире: или ты - их,  или
они - тебя...  Да, мы организовали группу "Зеленые" в Сент-Луисе,  да,  мы
стали  опекать  гетто  в  Чикаго,  особенно   "зону    спагетти",    возле
Вест-Тейлор-стрит  и  Гранд-авеню.  А  уж  после  того,  как  вы   приняли
восемнадцатую поправку к конституции, запрещавшую производство  и  продажу
алкоголя, после того, как преподобный отец Билл  Санди  в  двадцатом  году
опустил в землю штата Вирджиния гроб с телом  Джона  Ячменное  Зерно,  вы,
янки, обратились к нам за помощью.  И мы не смогли отказать вам,  ведь  вы
наша вторая родина, мы стали снабжать вас виски, и в это дело  вошли  ваши
губернаторы  и  судьи,  банкиры  и    депутаты.    Мы,    макаронники    и
евреи-христопродавцы, об®единились, чтобы делать свой бизнес, - вы  же  не
пускали нас в свой, респектабельный, охраняемый законом. Вот с этого все и
началось, Макс, - с бесправия, нищеты и расовой сегрегации. И, пожалуйста,
не надо обвинять нас во всех смертных  грехах:  вы,  янки,  породили  нашу
организацию, вы и несите всю меру ответственности, ладно?
     - Не хотите перейти на работу в прессу? - спросил Роумэн.  -  Складно
излагаете мысли.
     - У нас все складно излагают мысли.  Только грамотных мало,  школ  не
кончали, пишем с трудом. Макс.
     - Ваши люди дрались против фашистов на Сицилии...  Как  же  вы  могли
пойти на сотрудничество с нацистами в Лиссабоне и Мадриде, Пепе?
     - Дик, пожалуйста, не забывайте, что я Дик.
     - Простите, - Роумэн налил себе  третий  стакан,  медленно  выпил,  -
простите и не сердитесь...  И ответьте на мой вопрос, я же ответил на  все
ваши...
     - Вы заинтересованы во мне, поэтому и отвечали. Все вы заинтересованы
в нас.  Это же так удобно, когда есть люди,  которые  спокойно  нажмут  на
спусковой крючок  пистолета,  похитят  нужного  человека  и  заставят  его
сделать то, что нужно вам, протестантам, людям  света,  чурающимся  грязи,
для этого есть "даги" из "зоны спагетти", "макаронники".
     - Выпьем, Дик?
     - Я не пью.
     - Вообще?
     - Вообще не пить нельзя.  Это мучительная  пытка  -  лишать  человека
жидкости. Я пью "кьянти", соки и кофе. Это вкуснее, чем ваша гадость.
     - А что вы делаете, когда вам очень плохо?
     - Мщу.
     - Кому?
     - Тем, кто виноват в том, что мне плохо.
     - А если вы не знаете, кто конкретно виноват в этом?
     - Я знаю, - отрезал Гуарази. - А если мне хорошо,  я  собираю  цветы.
Уезжаю за город и собираю огромный букет.  И дарю моей младшей сестре. Она
этого заслуживает. Пошли спать. Макс.
     Роумэн покачал головой:
     - Нет, Дик. Мне нужно позвонить. Отсюда я этого делать не стану. Вы -
организация, вы - сила, а я - один. Если меня запишут те, которые охотятся
за мною, удар будет таким, от которого я не оправлюсь.
     - Намерены позвонить той очаровательной веснушчатой девушке?
     - И ей тоже.
     - Вы к ней не дозвонитесь.
     Роумэн  поднялся  стремительно,  словно  бы  подброшенный   пружиной;
Гуарази усмехнулся, и глаза его стали еще более грустными:
     - С ней все в порядке.  Макс. Она в море. Мы ведь  тоже  пытались  ее
найти.  Она и семья Спарка в море. И  никто  не  знает,  где  они.  Хотите
позвонить Спарку в Гавану? Звоните отсюда, я дам вам его номер.
     - Дайте номер, но звонить я буду не отсюда.  Пусть ваши люди  отвезут
меня на центральный телеграф, там трудно фиксировать переговоры.
     - Я могу, конечно, отправить вас в центр.  Макс, но стоит ли  попусту
светиться? Вас ищут. Макс. Причем весьма активно.
     - Кто? Я имею в виду почерк?
     -  Люди  Гувера.  Так,  во  всяком  случае,  кажется  моим  коллегам,
отвечающим за нашу безопасность... Кому вы еще хотите звонить?
     - В Лондон.
     - Кому?
     - Репортеру. Это необходимая страховка. Ваша - в том числе.
     - Фамилия?
     - Майкл Сэмэл.
     - Телефон и адрес?
     Роумэн долго раскуривал сигарету, тяжело затягивался, потом, наконец,
ответил, поинтересовавшись при этом:
     - Вообще-то, вы с кем-нибудь дружите. Дик?
     Тот поднялся, позвал шофера и ответил:
     - Не комментируется...


     На  центральный  телеграф  Роумэна   -    с    приклеенными    усами,
перекрашенного в черный цвет - повез шофер и двое помощников Пепе.
     Роумэн заказал разговор с Гаваной и Лондоном, сел на  скамейку  возле
переговорных кабин, закурил;  когда  дали  Гавану,  бросился  к  телефону,
словно мальчишка; Спарк уже спал; услышав Пола, несказанно обрадовался: "Я
в полном порядке, дай тебе бог, чтобы получилось все, что задумал, у  меня
хорошее предчувствие, старый; здесь райский  климат,  в  случае  чего  жду
вызова; у меня давно не было такого хорошего настроения, и хандра прошла".
     Лондон дали через три минуты;  в  соседнюю  кабину  вошла  женщина  с
заспанным лицом; не глядя на Роумэна, сказала (если смотреть  со  стороны,
то казалось, что она ведет разговор по телефону):
     - Пол, меня прислал  ваш  друг,  которого  вы  знаете  по  Швейцарии.
Запомните адрес Макайра.  Шестьдесят седьмая улица, сорок два, пятый этаж,
условный звонок: три раза кратко, последний - долгий, это значит  -  свои,
из управления...  Пусть ваши сопровождающие сейчас  же  поедут  к  нему  и
скажут следующее...  Да вы беседуйте с мистером Сэмэлом, беседуйте, с  ним
все в порядке, его безопасность угодна комбинации...  Так вот,  ваши  люди
скажут Макайру, что мистер Вальтер Кохлер об®явился в Гамбурге.  Это агент
абвера, который обыграл Макайра в Мадриде в сорок втором, был привезен  им
в Штаты и здесь шпионил по Манхэттэнскому проекту вплоть до  апреля  сорок
пятого.  Об этом знают только Макайр и  тот,  кому  это  положено.  Макайр
получил за  Кохлера  награду  и  повышение  по  службе.  Пусть  ваши  люди
пообещают изолировать Кохлера, если Макайр напишет рекомендательное письмо
на ваше имя всем резидентурам - с просьбой оказывать  безусловную  помощь.
Пусть он отправит такие же шифровки во все резидентуры - немедленно. Таким
должно быть условие ваших людей. Ясно, что все это должно быть написано на
ту фамилию, под которой вы намерены действовать, кроме его первой записки,
где ваша фамилия будет  дана  полностью,  а  в  скобочках  псевдоним...  В
случае, если у вас возникнут какие-то  вопросы,  найдете  меня  здесь  же,
через две недели в это же время, - заметив взгляд сопровождавших  Роумэна,
женщина улыбнулась телефонной трубке, прикоснулась губами  к  мембране.  -
Или я вас...  Целую тебя, милый, я позвоню еще  раз  завтра,  до  встречи,
любимый, - женщина еще раз поцеловала мембрану и вышла из кабины.
     Роумэн,  внимательно  следивший  за  словами  женщины,  слышал,   как
надрывался Сэмэл, спрашивая, что случилось; потом, видимо, понял, что надо
ждать; дождался; Роумэн сказал ему только одну фразу:
     - Вылетай в известный тебе город и на том кладбище,  о  котором  тебе
писали, проведи вскрытие могилы известного человека...  Тела там нет.  Или
будет другое.  Засвидетельствуй это и опубликуй. Если я не выйду на  связь
через десять дней... Наш друг все же победил; ты читаешь прессу о нацистах
на юге?! Скоро ты получишь письмо по известному  тебе  каналу,  где  будут
подробности...  Используй их, как хочешь. Если же я вернусь, все обмозгуем
вместе...


     ...Через час Гуарази снова позвонил  в  Гавану;  телохранитель  Паоло
рассердился:
     - Я не могу будить босса, он спит.
     - Ты разбудишь его,  потому  что  так  надо,  Паоло,  -  тихо  сказал
Гуарази. - Ты даже не представляешь себе, как это всем нам необходимо.
     Лаки был раздражен, сказал, что пора все-таки научиться  такту,  люди
имеют право на сон, как я теперь  отключусь,  снова  пить  снотворное?!  А
нервы?!
     Однако, когда Гуарази перешел на сицилийский  жаргон,  сон  слетел  с
Лаки:
     - Пахнет жареным, - усмехнулся он. - Знаешь, езжай-ка к пареньку,  ты
ведь был со мною, когда мы беседовали перед Лиссабоном? Жми, Пепе.  Всякая
бумажка такого рода может сыграть в будущем серьезную службу нашему делу.
     ...Макайр открыл дверь, не спрашивая, кто  пришел:  условный  звонок,
видимо, помощник, что-то чрезвычайное, иначе в три часа ночи кто б рискнул
потревожить,  под®езд  заперт,  портье  вооружен,   район    патрулируется
полицией, как-никак Пятая авеню.
     Увидав  на  пороге  Гуарази,  не  сразу  вспомнил  его,  а  вспомнив,
испуганно отшатнулся.
     - Я пришел к вам с добром, мистер Макайр,  -  шепнул  Гуарази.  -  Не
волнуйтесь и разрешите мне пройти в ваш кабинет.  Дело в том,  что  только
что об®явился мистер Вальтер Кохлер... Он грозит вам разоблачением...


     В семь утра Фрэнк Визнер позвонил Даллесу:
     - Все в порядке, он сдался.  По всем позициям. Теперь мы будем знать,
куда обратятся за помощью и Роумэн, и Штирлиц, так что операция  абсолютно
подконтрольна.  Мы проводили их до самолета, ушедшего  в  Панаму.  Их  там
встретят мои люди, все идет как надо.  Через неделю начнем спектакль... Но
с Макайром нужно заранее поговорить, чтобы он подыгрывал. Кто это сделает?
Вы или я?
     Даллес пыхнул трубкой и ответил:
     - Вы.



        ШТИРЛИЦ, МЮЛЛЕР                                 (Аргентина, сорок седьмой)
__________________________________________________________________________

     - Группенфюрер, я пришел к вам, чтобы договориться, - сказал Штирлиц,
когда они сели к камину в особняке Мюллера; молчаливые л ю д и  (глаз нет,
алюминиевые  монетки,  никакого  выражения)  опустили  жалюзи,    принесли
аккуратно наколотые березовые поленца и, следуя ленивому взгляду  Мюллера,
исчезли, словно бы  их  и  не  было.  -  Все  подлинники  документов  -  у
американцев, так что ликвидировать меня, пока мы не кончим  собеседование,
- неразумно, вы окажетесь под еще большим ударом.
     - Вы пришли договориться? - задумчиво повторил Мюллер. - О чем?
     - О вашей работе на меня, - ответил Штирлиц.
     Мюллер заколыхался в кресле, положил руку на колено Штирлица, ласково
его погладил:
     - Экий вы, право, фантазер.
     - Что есть, то есть, - согласился Штирлиц. - Будете слушать?  Или  не
хотите попусту трепать нервы? Можете убрать меня, но,  повторяю,  про  то,
где вы, какими документами пользуетесь, с кем контактируете, знают еще два
человека, которые должны увидеть меня живым  и  здоровым.  Если  этого  не
случится, у вас будет жизнь загнанного зверя, потому что в дело  вошел  не
только мой американский друг, - мне-то какая вера, красный, - но и человек
итальянской национальности, связанный с синдикатом.  Видите, я открыл  все
карты, теперь решать вам...
     - Хотите представить какие-то компрометирующие меня документы?
     - Да.
     - Зачем?
     - Я уже сказал:  чтобы  договориться...  Кстати,  ваши  люди  нас  не
прослушивают?
     - Теперь нет ни Кальтенбруннера, ни доверчивого идеалиста Гиммлера, -
кто же даст приказ меня слушать?
     - Борман, - ответил Штирлиц. - Нет?
     Лицо Мюллера сделалось жестким; он  закрыл  глаза,  сидел  неподвижно
мгновение, потом сказал:
     -  Я  готов  послушать    вас,    Штирлиц.    Будь    проклята    моя
любознательность...


     ...После  разгрома  спартаковского  восстания,  когда  Люксембург   и
Либкнехт были замучены солдатней, представитель русских Советов  депутатов
товарищ  "Карел",  прибывший  на  с®езд  рабочих  и  солдатских  депутатов
Германии, был арестован и заключен в тюрьму Моабит; то,  что  произошло  с
русским представителем в последующие недели, могло показаться нереальным и
противоестественным; на беседу с ним приехал ад®ютант Людендорфа,  бывшего
начальника генерального штаба, - полковник Бауэр;  речь  шла  о  том,  как
помочь выйти  стране  из  трагического  кризиса,  вызванного  версальскими
требованиями союзников, оккупировавших в то время и  русский  Архангельск,
Одессу, Владивосток; следом за Бауэром узника  Моабита  навестил  один  из
представителей германской индустрии Вальтер Ратенау, которого  прочили  на
пост министра иностранных дел.
     - Посол Иоффе, которого вы выслали, -  отвечал  "Карел"  как  правому
Бауэру, так и центристу Ратенау, - уже внес предложение Москвы: заключение
немедленного договора между Россией и Германией.  Не наша вина, что  лидер
социал-демократов Эберт отверг этот  план.  А  он  -  по  моему  глубокому
убеждению - единственный способен вывести вашу страну из хаоса.
     Бауэр  на  предложение  заключенного  русского  комиссара  ничего  не
ответил; Ратенау задумчиво прокомментировал:
     - Но ведь вы понимаете, что договор с  большевистской  Россией  может
спровоцировать гражданскую войну в нашей стране: ни армия,  ни  юнкера  не
согласятся на альянс с революционерами...
     Товарищ "Карел" пожал плечами:
     - Если можете ждать - ждите, но иного выхода у вас нет...


     - У нас есть иной выход, - сказал генерал Людендорф  своим  ближайшим
помощникам. - Берлин полон русских эмигрантов, их здесь десятки  тысяч,  в
основном офицеры.  Они группируются вокруг  Федора  Винберга,  его  газеты
"Призыв".  Пусть их соберут на конференцию, пусть к ним  присмотрятся,  мы
должны им помочь стать силой: если они вернутся в  Москву,  союз  с  белой
Россией спасет Германию от хаоса.
     Штабс-капитан Винберг был,  как  и  Альфред  Розенберг,  выходцем  из
Прибалтики, хотя называл  себя  столбовым  русским  дворянином;  одержимо,
денно  и  нощно  проповедовал  необходимость    "окончательного    решения
еврейского вопроса"; до тех пор, говорил он, пока все евреи  в  Европе  не
будут уничтожены, зараза большевизма будет захватывать все новые  и  новые
регионы континента.
     Именно он перевел на немецкий язык "Протоколы  мудрецов  Сиона";  эта
фальшивка, сработанная в особом отделе охранки в конце прошлого века, была
компиляцией новеллы Германа Гудше "Биариц", опубликованной еще в 1845 году
в Штутгарте, и книги Мариса Жоли "Диалоги между Макиавелли и Монтескье", а
также нескольких брошюр анонимных  авторов,  которые  писали  политические
доносы - по заданию германского  банкира  Криппеля  в  его  борьбе  против
финансовой империи евреев Мендельсона и Ротшильда.
     Смысл "Протоколов" заключался  в  том,  чтобы  показать  человечеству
"истинные  планы"  евреев,  записанные  в  двадцати   четырех    секретных
стенограммах, когда собирались "мудрецы Сиона", чтобы выработать стратегию
распространения в мире социализма и демократии, которые неминуемо свергнут
законные монархии в ведущих странах Европы.
     Русская  либеральная  (не  говоря  уже   о    социал-демократической)
журналистика доказала,  что  "Протоколы"  есть  вымысел  охранки,  которая
пыталась п е р е в е с т и гнев измученного народа на рельсы спасительного
погромного антисемитизма.
     Однако, когда штабс-капитан Федор Винберг опубликовал  "Протоколы"  в
своем  "Призыве",  а  Розенберг  перевел  их  на  немецкий  язык,  брошюра
разошлась стотысячным тиражом за два месяца: немецкие  обыватели  получили
вполне удовлетворявший их ответ на вопрос,  кто  виноват  в  разыгравшейся
трагедии.
     Адольф Гитлер именно тогда прочитал  "Протоколы";  до  этого  он  был
вполне н о р м а л ь н ы м антисемитом, без зоологических отклонений; в то
время он фанатично ненавидел французов - особенно после того, как  получил
газовые ожоги на фронте под