ебя никарагуанцами, -  были  арестованы.  Нас  отвезли  в
тюрьму "Ормигуэро" и концлагерь "Куинта Эйтцен", -  сейчас,  говорят,  это
вилла Луиса Сомосы...  Как нас били, как морили голодом, об этом  не  хочу
вспоминать...  Кто-то из  наших,  уцелевших  от  ареста,  отправил  письмо
американскому послу с просьбой  освободить  стариков,  женщин  и  детей...
Освободили  трех  сорокалетних  -  тех,  кто  имел  постоянный  бизнес   с
североамериканцами...  В мае сорок второго нас  выслали  в  Сан-Франциско,
оттуда перевели в концлагерь  в  Техасе,  часть  отправили  на  границу  с
Канадой, на север, все наши там поумирали, только я спасся, старый черт, а
внук погиб и дочка тоже...  Сорок женщин и детей потом вывезли в Германию,
с помощью Красного Креста Швейцарии, но опять же тех,  кто  был  связан  с
американским бизнесом.  Это правда, сеньоры, не сердитесь,  я  рассказываю
правду...  Если в Аргентине, Боливии,  Бразилии,  Чили  немцы  в  основном
работали на рейх, кроме, конечно, тех,  кто  эмигрировал  от  Гитлера,  то
никарагуанские немцы действительно растворились в стране... Мы вспоминали,
что в  наших  жилах  течет  немецкая  кровь,  только  когда  собирались  в
церкви...  Такое же было в России, при императоре  Петре...  Есть  страны,
которые растворяют в себе иностранцев...  Конечно, мы  знали,  что  Бреме,
Людвиг Бреме был нацистом и поддерживал связи с людьми Сомосы,  они  очень
дружили  до  сорок  первого  года,  даже,  говорят,  Бреме   привез    ему
специалистов по допросам, людей гестапо...
     - А где сейчас этот Бреме? - спросил Роумэн.
     - Не знаю.
     - А что из себя представляет Петерс?
     - Он был заместителем Бреме...  По контактам с провинциями Хинотега и
Леон, настоящий нацист...
     Роумэн переглянулся с Гуарази; тот повернулся к Личу:
     - Ну что ж, начнем составлять исковое заявление? Вы  помните,  сеньор
Брокман, какие статьи конституции Никарагуа были нарушены Сомосой?
     - А разве там была конституция? - удивился старик.
     Личу рассмеялся:
     - Была, дон Франсиско,  была!  Самая  демократическая  в  Центральной
Америке, полные свободы,  гарантия  личности,  охрана  достоинства  и  так
далее...


     ...Через  час  Личу  увез  ч е т в е р к у,   передав  Гуарази  текст
искового  заявления  Брокмана;  факты,   которые    он    изложил,    были
неопровержимы.
     - Если бы я получил эту бумагу в Штатах,  дело  было  бы  выиграно  в
первой же инстанции, - заметил Личу, прощаясь с Гуарази на коста-риканской
границе (пересекли ее в маленькой  деревушке  за  городом  Давидом;  около
пограничного  столба  сидел  инвалид  в  рваной  форме;  ни  телефона,  ни
сигнализации; все, как полагается в Латинской Америке: новейшая техника  и
вооруженные головорезы на центральной  трассе  и  деревенская,  измученная
криками цикад, тишина в  горах,  где  машине  придется  идти  по  валунам;
"линкольн" оплачен, водителю было  заранее  сказано,  что  ехать  придется
проселками, пусть не  скорбит  о  машине,  вручили  наличные  для  покупки
новой).
     В Сан-Хосе, столице Коста-Рики  (господи,  почему  здесь  большинство
жителей рыжие? И  голубоглазые?  Будто  ты  и  не  в  Латинской  Америке),
останавливаться не стали; Роумэн лишь попросил разрешения отправить  копию
иска в Лондон, Майклу Сэмэлу: "Можете опустить сами, Дик, я играю честно";
проверки документов на шоссе не  было,  видимо,  в  Панаме  полагали,  что
ч е т в е р к а  пойдет в направлении колумбийской границы; до  границы  с
Никарагуа доехали за пять часов; переход был и здесь обговорен заранее (ну
и синдикат, вот сила, а?!), в Манагуа приехали под утро.
     Гуарази попросил шофера остановиться  около  "Гранд-отеля",  в  самом
центре (телефонов-автоматов  в  городе  не  было,  все  рестораны  и  бары
закрыты, а звонить надо), уплатил портье  деньги,  набрал  номер  9-54-30,
попросил сонную прислугу позвать  к  аппарату  сеньора  Родригеса  Солано,
повторил, что хозяина совершенно необходимо разбудить, он заинтересован  в
этом звонке; закурил (первый раз за все то время, что Роумэн знал его)  и,
когда Солано взял трубку, сказал:
     - Счастье вновь к вам повернулось.
     - Что?! - тот не понял, в голосе чувствовался испуг.
     - Счастье вновь к вам повернулось...
     - Идите к  черту!  -  взревел  человек.  -  Какого  дьявола  вы  меня
разбудили, мерзавец этакий?!
     Гуарази недоуменно  пожал  плечами,  протянул  портье  двадцать  пять
центов, набрал номер еще раз; никто не  подходил;  я  не  мог  перепутать,
сказал он себе, я точно помню номер, неужели  из  Панамы  успели  передать
сигнал тревоги?  Или Лаки отменил предприятие, пуганув  своих  д р у з е й
тем, что он уже начал дело?  Р е б я т а  понимают ситуацию  с  полуслова,
могли сговориться; нет, возразил он, я бы получил указание.  Если Лаки уже
договорился, надо решать с  Роумэном,  -  слишком  много  узнал:  Личу  мы
бережем как зеницу  ока,  это  наш  панамский  капитал,  а  "Жареный"  тем
более...
     Когда Пепе решил было положить трубку, ему ответили:
     - Слушаю.
     - Счастье вновь к вам по...
     -  Какого  черта  вы  столько  времени  тащились  сюда?!  -  радостно
прокричал Солано. - Я уже думал, не случилось ли  что?!  Давайте  ко  мне!
Одиннадцатый километр карретеры "С", сто метров вверх, дом налево...
     - Вы мне скажите точный адрес, - попросил Гуарази.
     - У нас здесь такие адреса,  приятель:  "сто  метров  вниз,  напротив
аптеки, где лечат одноглазие, дом в глубине сада с тремя колоннами, только
одна отвалилась", посмотрите телефонную книгу, если не  верите!  Жмите!  Я
велю готовить завтрак...


     - Сомоса примет нас в  одиннадцать,  -  после  обязательных  взаимных
приветствий сказал Солано. - С ним договорено.
     - Я могу спросить, как вам это удалось? - обратился  Роумэн  к  этому
кряжистому старику в полувоенном хаки.
     Солано посмотрел на Гуарази:
     - Можно ответить?
     Пепе кивнул:
     - Ему надо ориентироваться в ситуации.
     - Так вот, - сказал Солано,  -  я  был  последним,  кто  видел  живым
генерала Сандино. Вам говорит что-нибудь это имя?
     - Да, - ответил Роумэн. - Не очень многое, правда,  какой-то  здешний
анархист, да?
     Солано вздохнул:
     - Это как посмотреть... Словом, Сомоса обнял его при мне, похлопал по
плечу  и  повторил:  "Ты  мне  брат,  генерал   Сандино,    ты    гордость
никарагуанцев, спаситель нации, освободивший нас от янки"...  А через  три
часа Сандино убили...  А я получил приказ Сомосы провести расследование...
Правда, не я один... Это меня и спасло... А еще меня спасло то, что в моем
доме часто отдыхали итальянский  мальчишка  по  имени  Аль  Капоне  и  его
братья... Еще вопросы есть?
     - Есть, - ответил Роумэн. - Кто убил Сандино? И почему?
     Солано снова посмотрел на Гуарази.
     - Можешь открыть, - сказал тот. - Только быстро, надо успеть  поспать
хоть пару часов...  С Сомосой надо вести себя точно и прижимисто, иначе он
нас сломает.
     - Вам знакомо имя Сакаса? - спросил Солано, не отводя своих черных, с
голубым отливом глаз от осунувшегося лица Роумэна.
     - По-моему, он был вашим президентом...
     Солано закурил, улыбнулся, посмотрев на Гуарази, и  горестно  покачал
головой:
     - В Латинской Америке ни  о  ком,  никогда,  ничего  нельзя  говорить
однозначно, сеньор...  Сакаса был избран президентом, как некий компромисс
с новым хозяином Белого дома, Рузвельтом...  Тот  ведь  провозгласил,  что
уведет американские  войска  из  Никарагуа...  То  есть  Рузвельт  открыто
признал победу Сандино...  Но президент - одно, а аппарат,  сложившийся  в
течение десятилетий, - другое...  Словом, либерал Сакаса устроил Вашингтон
потому, что выказывал прилюдное уважение Сандино,  когда  тот  приезжал  в
Манагуа,  но  при  этом  дружил  с  Сомосой,  который  был  женат  на  его
племяннице,   Маргарите   Дебайле...     Президент   Сакаса   хотел   быть
п о с р е д и н е... Между Сандино и Сомосой... Они, кстати, однажды так и
сфотографировались...  А  ведь  посредине  быть  нельзя...   Особенно    в
политике... Правда, Пепе?
     - Можно, - усмехнулся тот. - Мы ведь живем  п о с р е д и н е...
     Солано шутливо  погрозил ему пальцем:
     - Вы живете  в н у т р и! Это совершенно другое дело... Словом, в тот
день,  когда  совершилось  преступление,  Сандино   получил    официальное
заверение президента Сакасы, что гвардия Сомосы будет распущена  и  вместо
нее он создаст национальную  армию...  Ведь  гвардейцев  п р и д у м а л и
янки, когда оккупировали Никарагуа...  А что значит  Сомоса  без  гвардии?
Ничего! Нуль.  Пшик... Вот он и поехал  к  посланнику  -  "гринго"  Блиссу
Лейну, а от него отправился в свой  штаб,  запер  все  двери  и  предложил
присутствующим членам  штаба  подписать  санкцию  на  убийство  Сандино...
Всем... Круговая порука... Сам он подписался с краешку, незаметно, чтобы в
случае чего можно было сказать, что это сделано под нажимом  гвардейцев...
Казнь Сандино была поручена майору Дельгадильо...  Сомоса уехал  на  вечер
поэзии, аплодировал стихам Элюара, даже прослезился... А после прощального
ужина в честь Сандино, когда президент лично усадил его с отцом и братом в
машину, по дороге на аэродром нашего героя остановили. А потом расстреляли
из пулеметов... Нет, отца пощадили, но он умер вскорости, когда узнал, что
Сомоса расстрелял его внучек...  Наутро президент Сакаса  собрал  в  своем
дворце министров, иностранных послов и пригласил Сомосу.
     Его обращение потрясло собравшихся:
     -  Я  поручаю  генералу  Анастасио  Сомосе  возглавить  комиссию   по
расследованию злодеяния, совершенного сегодня ночью, которое пало  позором
на  всех  никарагуанцев,  ибо  они  позволили  бандитам    убить    нашего
национального героя.  Я требую от  генерала  Сомосы  публичной  клятвы  на
верность конституции и мне, президенту...
     И Сомоса поклялся...
     ...Я узнал все про майора Дельгадильо, который  руководил  расстрелом
Сандино...  Но  Сомоса  пригласил  к  себе  на  ужин  капитана  Поликарпио
Гутьереса: "Ты должен признаться, что убил Сандино, мой молодой друг... Ты
должен выйти на процесс и открыто, при журналистах, во всем признаться  во
время перекрестного допроса моих судей... Я готов поклясться на крови, что
ты не будешь казнен...  Твоя семья получит деньги уже сейчас, завтра же...
Большие деньги. На год, что ты проведешь в камере, им хватит с лихвой... А
потом, когда пройдет это паршивое время тараканов и я  стану  президентом,
ты превратишься в национального героя... "Зеленые  рубашки"  сделают  тебя
своим фюрером, мой молодой друг, клянусь..."
     - Кто такие "зеленые рубашки"? - спросил Роумэн.
     - Фашисты.  У нас их было много... Главные любимцы Сомосы...  Крепкие
ребята.  В декабре сорок первого  они  сменили  свои  зеленые  рубашки  на
мундиры гвардейцев...
     И Гутьерес вышел на процесс...  Он сыграл то, что ему написали,  хотя
крепко  мандражил,  потому  что  всех  рядовых  гвардейцев,  расстрелявших
Сандино, через  час  убили  выстрелами  в  висок,  чтоб  не  было  никаких
следов...  Убили и тех двух полковников,  что  вместе  со  мной  проводили
расследование...  А я до сих пор жив... Почему? А  оттого,  что  я  сказал
Сомосе:  "Генерал, то, что я знаю, надежно  хранят  в  Чикаго  люди  моего
б р а т а  Аль Капоне.  Я  передал  им  документы,  которые  станут  вашим
смертным приговором, если с моей головы упадет хоть один волос"...  И  вот
живу...  И только поэтому могу помогать Пепе и его боссам... Как это важно
-  з н а т ь  и  х р а н и т ь...
     Гуарази мягко поправил:
     - Храним мы, Солано...  Ты знаешь... Все, пошли отдыхать,  с  Сомосой
надо говорить на свежую голову...


     ...Гвардейцы Сомосы - низкорослые, иссиня-черные, отчего-то  все  как
один кривоногие, с вывернутыми икрами, абсолютно индейский тип -  обыскали
Гуарази и Роумэна; Солано отдали  честь,  но  начальник  охраны  диктатора
столь страстно обнимал старика и обхлопывал, что стало ясно: обыск  обыску
рознь.
     "Первого" и "второго" оставили в машине;  Гуарази  -  после  тяжелого
раздумья - запретил им брать с собой шмайсеры  и  гранаты,  все  равно  не
отобьемся,  п а р е н ь к а  охраняет сто человек, рядом, в бункере, полк,
какой смысл подыхать всем? Если  мы  не  выйдем  через  час  или  услышите
стрельбу,  гоните  на  север,  к  Леону,  пробирайтесь  через  джунгли   в
Сальвадор, идите в  посольство,  вас  отправят  домой,  скажете,  что  нам
крышка, пусть затребуют тела, я хочу быть похороненным  рядом  с  отцом  и
братьями.
     ...Сомоса был невысок, красив низкопробной красотой сутенера; видимо,
подумал Роумэн, такое впечатление рождает то,  что  он  слишком  тщательно
одет,  уложен  парикмахером  и  наманикюрен,  -  он  похож  на  прощелыгу;
настоящий мужик должен быть небрежен в одежде.
     Навстречу гостям Сомоса не поднялся; кивнул Солано на кресло; Роумэну
и Гуарази предложил сесть за длинный стол, за которым он, видимо, проводил
заседания.
     - Ну, как добрались? - спросил Сомоса. - Мои гвардейцы не мучали  вас
на дорогах? Совершенно неуправляемые люди! Откуда только в них берется эта
слепая жестокость?! И церковь зовет их  к  добру,  и  в  школах  мы  ввели
специальные  предметы,  воспитывающие  тягу  к  прекрасному,  и  по  радио
передаем специальные программы для родителей "Воспитывайте малышей в  духе
добра и нежности друг к другу".  Ничего не помогает! Иногда я думаю, а  не
бросить ли все это дело и не уехать куда-нибудь на остров, где нет  людей,
тишина и единение с всевышним...
     - Я доехал благополучно.  Ваше превосходительство, - ответил Гуарази,
сразу же отделяя себя от Пола. - Сердечно признателен за добрый прием и за
то, что нашли время для мистера, - он кивнул на Роумэна, -  который  имеет
вам кое-что сообщить...
     - Вы американец? - спросил Сомоса, не глядя на Роумэна.
     Тот молчал, разглядывая диктатора, сидевшего в кресле чуть развалясь,
закинув ногу на ногу; кресло, видимо, было на  колесиках,  -  легкий  упор
ноги, и оно откатится в сторону, очень удобно.
     - Вы американец? - повторил Сомоса, по-прежнему не глядя на Роумэна.
     Солано кашлянул:
     - Мистер Макс, сеньор президент интересуется, американец ли вы?
     - Ах, это он меня спрашивал?  -  удивился  Роумэн.  -  Нас  же  здесь
трое... Я просто не понял, к кому обращен вопрос сеньора президента. Да, я
американец...  По  рождению,  впрочем,  немец...   Я    натурализовавшийся
американец...
     Сомоса вздохнул:
     - Будь моя воля, я бы вздернул всех немцев...
     - Генерал Эйзенхауэр придерживается  иной  точки  зрения,  -  заметил
Роумэн. - Поскольку я возглавлял диверсионную группу  в  тылу  рейха,  он,
награждая меня  орденами  Соединенных  Штатов,  сказал,  что  немец  немцу
рознь... Впрочем, никарагуанец тоже отличается от никарагуанца... Я помню,
мой босс, он сейчас работает в  Центральном  разведывательном  управлении,
бросил  меня  с  десятью  мальчиками  из  группы  "командос"  на    захват
гитлеровских архивов...  Мы там нашли занятные  документы:  письма  одного
никарагуанца великому фюреру германской нации...
     Сомоса, наконец, поднял глаза на Роумэна:
     - Как интересно... И кто же подписывал эти письма?
     - Они у моего приятеля, лондонского журналиста,  сеньор  президент...
Он очень силен в испанском, да и  потом  у  него  хобби:  хранит  в  банке
подписи всех выдающихся руководителей Латинской Америки...
     Солано  несколько  растерянно  посмотрел  на  Гуарази;   тот    сидел
напряженно, ни один мускул на лице не дрогнул,  хотя  о  том,  что  сейчас
говорил Роумэн, не знал, тот не посвятил его в это;  вспомнил  слова  Лаки
Луччиано о янки; неужели Лаки, как всегда, прав?
     -  Интересно,  -  повторил  Сомоса,  не  сводя    тяжелого    взгляда
пронзительно-черных глаз с лица Роумэна. - И что же ваш  друг  из  Лондона
намерен делать с этими письмами некоего никарагуанца?
     - Это зависит от меня, - ответил Роумэн.  -  Только  от  того,  какой
будет моя судьба...
     - Я хорошо гадаю по руке, - сказал диктатор. - Подойдите  ко  мне,  я
скажу, что вас ждет в будущем.
     Роумэн поднялся, протянул Сомосе левую руку.
     Тот долго, внимательно рассматривал линии его ладони, потом удивленно
усмехнулся:
     - Вы рано осиротели и поздно  женились...  Совсем  недавно,  судя  по
пересечению узелков...  Вы были ранены? - он поднял глаза  на  Роумэна.  -
Перенесли тяжкое увечье? Это было года три назад? Видимо, во время войны?
     - Четыре года назад, - кивнул Роумэн, - верно...
     - Хорошая ладонь, - заметил Сомоса. -  Будете  долго  жить,  если  не
наделаете глупостей... Характер у вас вздорный.
     - Значит, именно такой характер был угоден богу, если он наградил  им
меня...
     Сомоса ждал, что Роумэн вернется за  стол,  но  тот  полез  в  карман
куртки; Сомоса чуть тронул ногой стол, его кресло стремительно  откатилось
в сторону, а из-за занавесок вышли трое гвардейцев с пистолетами в руках.
     Роумэн удивился:
     - Ваше превосходительство, нас обыскали в приемной...
     - Что за безобразие! - Сомоса возмутился. - Кто  позволил  обыскивать
моих гостей?! Солано, почему вы не сказали мне об этом?
     - Я... то есть... я, - Солано явно растерялся.
     - Сеньор президент, - жестко продолжил Роумэн, - ту часть  разговора,
которую мне предстоит провести, желательно окончить без свидетелей.
     - Вы имеете в виду этих психопатов? - он кивнул на  гвардейцев.  -  У
них вырезаны языки, это символы,  а  не  люди,  не  обращайте  внимания...
Хорошо натасканные охотничьи двуногие... Я весь внимание, вы что-то хотели
мне показать?
     Роумэн, наконец, усмехнулся:
     - Они не станут стрелять, если я вытащу из кармана бумагу?
     - В этом кабинете не стреляют, -  ответил  Сомоса.  -  Наш  безумный,
неуправляемый, темный народ стреляет в других местах, правда, Солано?
     - Да, Ваше превосходительство, наш народ непредсказуем.
     - Ну почему  же?  -  Сомоса  снова  улыбнулся,  он  теперь  постоянно
улыбался, и в этом было что-то  машинальное,  растерянное.  -  Чем  больше
воспитательной  работы  с  подрастающим  поколением,  чем  больше  книг  и
библиотек, тем он будет предсказуемой! Мы же гуманисты, верим в  торжество
доброты...
     Роумэн протянул ему исковое заявление Франца Брокмана.
     Сомоса читал неторопливо, иногда пожимал  плечами,  порою  удивлялся,
обиженно разводя руками.
     - Ну и что? - спросил он, возвращая иск. - Зачем вы принесли мне это?
Какое я имею отношение к этому делу?
     - Сеньор президент, я взял на себя миссию вернуть честным немцам  то,
что вами было у них конфисковано. Вы же друг Соединенных Штатов, не правда
ли? Вы знаете, как мы начинаем помогать несчастной Германии восставать  из
пепла. В Вашингтоне не поймут вашу жестокость к тем, кто внес свою лепту в
развитие нашей страны...  Тем  более,  все  немцы  согласны  оставить  вам
половину своей собственности...  Это два миллиона долларов...  И  половину
недвижимости...  Это  еще  пять  миллионов...  Причем  речь  идет  не    о
немедленном акте правительства...  Дело можно урегулировать постепенно,  к
взаимной выгоде...
     - Каков ваш интерес в этом предприятии? - спросил Сомоса.
     - Десять процентов.  Ваше превосходительство, - ответил Гуарази. - Мы
получаем с немцев десять процентов, пять отдаем Никарагуа...
     - Шесть, - поправил его Роумэн.  -  Мы  отдадим  шесть  процентов  на
развитие народного  образования  Никарагуа...  Но  если  сеньор  президент
согласится выделить на четыре дня небольшой аэроплан - для моих нужд, -  я
отблагодарю  его  в  случае,  если  операция  пройдет  успешно,  миллионом
долларов.
     - Сеньор Лаки Луччиано,  -  сказал  Пепе,  чувствуя,  как  сгустилась
атмосфера в кабинете,  -  и  его  братья  готовы  уделить  внимание  вашей
столице...
     - Это твои хорошие друзья, Солано? - спро