олее  или  менее
определенному выводу, Пол.  А так вы до всего дошли сами. Если вы ощущаете
внутри себя гениальность - одно дело,  но  если  вы  такой  же  нормальный
человек, как и я,  тогда  дело  плохо.  Нормальный  человек  не  может  не
страдать комплексами.  Однако же комплексы свидетельствуют  о  чрезвычайно
увлекающейся  натуре,  а  увлеченность    мстит    отсутствием    должного
самоконтроля.  А это путь к провалу,  Пол.  Не  сердитесь,  я  говорю  это
человеку, к которому отношусь с симпатией.
     - Спасибо, Аллен, - мягко улыбнулся Роумэн. - Учту на будущее.
     "У него очень хорошие глаза,  -  подумал  Даллес,  -  чистые,  как  у
ребенка; Макайр прав, - будь проклята наша профессия,  без  которой  любое
общество не сможет существовать. Появись хоть какая-то альтернатива, можно
было бы отказаться от того,  что  необходимо  сделать.  Да,  Макайр  может
отвести его от беды, а должен, наоборот, подтолкнуть  его  к  ней:  лучшей
кандидатуры на роль тайного коллаборанта ГПУ у нас, увы,  нет  и  вряд  ли
будет. Линия, протянутая между ним и нацистом Штирлицем, свидетельствует о
зловещем заговоре; такого еще не было в  нашей  практике.  Это  необходимо
обществу, как ни жесток мой план.  Боже праведный, за  что  служение  идее
требует от человека таких ужасных жертв?!"
     - Ваше здоровье.  Пол, - сказал Даллес, прикоснувшись губами к виски.
- Сыр,  действительно,  очень хорош,  не думал, что здесь может быть такой
соленый, жесткий, деревенский сыр...
     Роумэн кивнул.
     - Как в Каталонии...
     - Я там не был.
     - Когда свалят Франко, вы должны туда с®ездить, Аллен.
     - Непременно, - ответил Даллес ("Упаси бог, если Франко  свалят,  это
будет трагедия; Испания всегда тяготела к красным; потеря  Средиземноморья
невосполнима"). - И вы будете моим гидом...  Ну, ладно, вернемся к стрижке
овец...  Что за сеть? Направленность? Численность? Финансовые возможности?
Мера авторитетности членов?
     Роумэн рассказывал обстоятельно, с трудом удерживаясь от того,  чтобы
не открыть все. "Я дал честное слово Штирлицу, - сказал он себе, -  да,  я
полностью доверяю Даллесу, кому верить, как не ему? Но я дал слово, и я не
вправе его нарушить".
     Он прочертил линии  с в я з и  между Германией, особенно Гамбургом  и
Мюнхеном ("Слава богу,  -  отметил  Даллес,  -  он  не  назвал  Пуллах'"),
Асконой, Ватиканом, Испанией, Лиссабоном, Аргентиной, Парагваем, Чили ("На
ближневосточные контакты он  еще  не  вышел,  очень  хорошо");  умолчал  о
"банкире" Нибеле в Кордове (слово есть слово), ничего не сказал о том, что
в процессе операции был убит гестаповец Фриц Продль из Освенцима:  за этим
- Спарк, нельзя распоряжаться всуе жизнью  друзей,  только  собой,  это  -
пожалуйста.

_______________

     ' П у л л а х - штаб-квартира Гелена.


     - Любопытно, - сказал Даллес, выслушав его рассказ. - Честно  говоря,
я не думал, что дело приобрело такой размах... И вы это раскрутили один?
     - Я тоже не думал, что дело приобрело  такой  размах,  когда  начинал
его, - Роумэн ушел от прямого ответа, так же, как  и  Даллес,  прикоснулся
губами к стакану с виски, отломил ломтик сухого сыра, но не стал  есть,  -
напряженно слушал, что скажет собеседник.
     - Ну, и  что  же  вам  ответил  Макайр?  Помимо  того,  понятно,  что
поздравил с феноменальной удачей?
     - Он сказал, что дело надо обсмотреть со всех сторон, потому что  нам
придется вмешаться во внутренние дела других стран.  А  для  меня  Испания
сейчас не страна, а поганый застенок.  И чем активнее мы  туда  вмешаемся,
тем будет лучше и для испанцев, и для  нас,  американцев.  Я  очень  хочу,
чтобы мы были первыми, кто принесет им освобождение...
     - А кто может им принести освобождение кроме нас?
     - Те же русские.
     - У вас есть реальные основания так полагать?
     - Их встретят с восторгом... Они там оставили о себе добрую память...
     - В Аргентину, конечно, лезть трудно, Пол... Почти невозможно... Наши
позиции там весьма шатки...  Слушайте, а почему вы считаете, что мы вообще
должны лезть? Если вы взяли в кулак  такое  звено,  тогда  вся  их  работа
станет подконтрольной. Это же нам в тысячу раз выгоднее, чем разом их всех
прихлопнуть...
     Роумэн словно бы споткнулся, ответил с болью:
     - Именно об этом Макайр прислал мне в Мадрид телеграмму месяцев  семь
назад.
     - Вы так давно вышли на сеть?
     - Нет, тогда еще не вышел...  Просто он уже  тогда  считал  возможным
обращать наци в нашу агентуру...
     - Вы с этим не согласны?
     - Нет.
     - Почему?
     - Потому что нацизм - это зараза, Аллен.  Это оспа,  чума,  холера...
Они прокаженные, понимаете? Они несут в себе фермент умирания  общества...
Любого общества... Их надо обезвреживать - чем быстрее, тем лучше...
     - Это - как?
     - Обезвреживать, - повторил Роумэн, поняв вдруг, что он  не  готов  к
ответу, поэтому сказал упавшим голосом: - Обезвреживать, Аллен.
     Тот согласно кивнул:
     - Прекрасно, прекрасно, с этим я не  спорю.  Меня  занимает  тактика,
стратегию я приемлю.  Что надо сделать? Арестовать? Похитить? Устранить на
месте? Требовать вынесения заочного приговора, передав на них информацию в
Нюрнберг? Ваше предложение?
     - Их надо вывозить... Сюда... Они здесь назовут недостающие звенья...
А их звеньев - громадное множество, и они опасны...
     - Чем? Помимо того, что нацизм - проказа, чем  конкретно  они  опасны
для этой страны?
     - Они функционируют не просто так, не абы  общаться  друг  с  другом,
Аллен...
     - Вот я и интересуюсь: во  имя  чего  они  общаются?  Вы  предлагаете
заняться выяснением этого вопроса, выкрав  их  и  посадив  за  решетку.  Я
предлагаю то же самое, но не выкрадывая их, а  внедряя  в  их  сеть  наших
людей, которые поймут самое важное надолго вперед.
     - У вас есть такие люди? - спросил Роумэн. - Назовите их. Я, пожалуй,
поддержу такой план, хотя мне он, признаться, не по душе.
     - Во-первых, у меня нет людей, потому что я "экс"-разведчик,  Пол.  Я
не у дел, и меня это не очень-то  огорчает;  работая  в  моей  конторе,  я
приношу не меньше пользы этой стране, чем в ту пору, когда  мы  служили  в
Берне.  Если я когда-либо понадоблюсь Штатам, меня позовут, и я не  посмею
отказаться, хотя, повторяю, я мечтал бы до конца дней  моих  сохранить  ту
позицию, которую я теперь  занял  в  бизнесе.  Во-вторых,  об®ясните  мне,
отчего вам этот план не по душе? Только без эмоций, ладно?  Про  опасность
проказы вы говорили, я согласен, но мы с  вами  привыкли  к  риску,  да  и
прокаженных лечат врачи, а они тоже люди, как вы и я.
     - Они их не  лечат.  Они  смотрят  за  ними  и  облегчают  страдания.
Вылечить проказу нельзя.  Мне это  дело  не  по  душе  потому,  что  можно
упустить время, Аллен.  Зараза разрастется. Раковую опухоль надо устранять
как можно раньше, пока она не разрослась...
     - Позиция, - согласился Даллес. - У вас - своя, у меня -  своя.  Они,
видимо, не пересекаются.  Тогда вам надо обязательно, непременно  настоять
на своем. "Да, конечно, - обязаны вы сказать Макайру, - я подбрасываю  вам
много хлопот с  похищением  мерзавцев,  да,  видимо,  мы  не  имеем  права
выходить с этим к руководству департамента..."
     - Он поправит меня: "Не "мы", а "я""...
     - Вы обязаны с этим согласиться, Пол.  Ведь он скажет  правду,  если,
конечно, скажет... Я продолжу?
     Роумэн смущенно улыбнулся:
     - Простите, Аллен.
     - Пустяки, я понимаю ваше волнение... Мне легче быть хладнокровным, я
не перенес ужаса нацистских застенков... Мне, однако, приходилось пожимать
руки мерзавцам из СС, смешно оправдываться незнанием, да и вряд ли  кто  в
это поверит...  Мне приходилось считать минуты,  пока  не  вымоешь  пальцы
горячей водой с мылом, - Даллес отщипнул маленький кусочек  сыра,  положил
его под язык, вздохнул. - Буду ходить сюда покупать  этот  сыр:  чертовски
вкусно, запах фермы, символ спокойствия, возвращения в детство... Так вот,
вы обязаны указать Макайру, что необходимость  похищения  выявленных  вами
нацистов продиктована не одной лишь вашей к ним ненавистью, вы в  этом  не
оригинальны, их ненавидит сейчас  все  человечество,  сейчас  такого  рода
ненависть даже поощряется...  Нет, дело в том, чтобы преступников  открыто
назвать преступниками, и это должен сделать не кто-нибудь,  а  именно  мы,
наша страна, исповедующая принципы демократии и  гуманизма...  Нажмите  на
пропагандистский аспект вопроса. Пол...
     - Но тогда Макайр переадресует меня на радио или в "Нью-Йорк  таймс",
Аллен! Он скажет, что  департамент  не  занимается  пропагандой,  и  будет
прав...  Если бы вы поддержали меня, Аллен... Достаточно вашего звонка - и
Макайр подпишет все, что он должен подписать...
     - Думаете, он прислушается к моим словам?  -  недоверчиво  усмехнулся
Даллес.
     - Он порекомендовал мне встретиться с вами. Вы для него непререкаемый
авторитет...
     - Сколько времени вам нужно на подготовку операции?
     - Все готово.
     - Проведете в одиночестве?
     - Втроем.  Или вчетвером. План разработан, - Роумэн постучал себя  по
виску, - все здесь, все - до мелочей.
     - Кроме одной, - лицо Даллеса снова сделалось жестким, непроницаемым.
- Какая тюрьма в Штатах примет их? На каком основании?
     - Их примут в Нюрнберге.
     - Убеждены?
     - Абсолютно.
     - Их примут русские, - возразил Даллес. - Это верно.  Они и примут, и
помогут, это вполне реальная сила.
     - Вы против?
     - Разве я так сказал? - удивился Даллес. - Хорошо,  Пол,  я  попробую
позвонить Макайру, но, пожалуйста, не обольщайтесь по  поводу  меры  моего
влияния на него...


     - Да, он звонил, - Макайр выглядел усталым, лицо помятое,  хотя,  как
всегда, тщательно - до синевы - выбрито. - Еще вчера.  Как я его понял, вы
берете на себя организацию всей операции?
     - Да.
     - Какая нужна помощь с моей стороны?
     - Нужна санкция, Роберт.
     - Вы ее получили.
     - Спасибо. Это чертовски здорово, у меня камень свалился с сердца...
     - Ваш камень свалился мне на голову, - Макайр хмуро улыбнулся.  -  Не
знаю, кто вам взваливал его на грудь и как вы его на  себе  носили,  но  у
меня, чувствую, на макушке растет страшная шишка...  В  подробности  вашей
операции посвятите сейчас или накануне вылета? Да, кстати, с моей бригадой
дело очень сложное... Я не убежден, что...
     - В таком случае я вылечу один.
     - Вы сошли с ума? Что вы сделаете один? Хотите брать ваших подопечных
по очереди? Разошлете телеграммы: "Пока я буду похищать Франца, Герберту и
Гуго не выходить из дома"?!
     Роумэн рассмеялся:
     - Удар будет нанесен одновременно.  В Германии я полагаюсь на  помощь
армии, там будет хлопотно, девятнадцать людей СД и гестапо, брать их  надо
в один час, вы правы... В Лиссабоне надо будет выкрасть только одного, это
для меня сделают те, кто знает, как работать такого рода  комбинации...  В
Мадриде я задействую испанскую тайную полицию... Через час после того, как
дело будет сделано в Старом Свете, я вылетаю в Аргентину...
     - Куда именно?
     - Я отправлю вам телеграмму перед вылетом, Роберт.  Возможно, там мне
понадобится помощь. Я смогу обратиться к Джону Джекобсу? Он же по-прежнему
похваляется, что представляет на юге континента вас, только вас  и  никого
кроме вас...
     - Он ревнив и будет вам мешать.  Пол.  Обращайтесь  в  посольство,  к
военным, я попробую с ними договориться... к Джекобсу  не  следует...  Да,
ведь и вы знаете, что он отстаивает  идею,  прямо  противоположную  вашей:
нацистов  надо  бесстрашно  использовать,  они  подготовлены  к  работе  и
подготовлены  великолепно...  И  с  точки  зрения  трат  -  на  них  можно
экономить, работают... готовы работать за одно  лишь  то,  что  мы  их  не
выдадим трибуналу...  Вы знаете, как я отношусь к  этому,  но  я  не  хочу
выламывать руки моим противникам, пусть  Джекобс  сам  обожжется...  Самый
противный вопрос: сколько на это нужно денег?
     - Семь тысяч долларов.
     - Вы сошли с ума? - устало спросил Макайр.
     - Роберт, мне очень неловко, но я подсчитал все и  экономил,  на  чем
мог...
     - Я приготовил для вас десять тысяч, но был убежден, что вы едва-едва
уложитесь в двадцать...  Пол, я очень прошу вас, продумайте все еще раз...
Давайте погодим лишнюю неделю, возьмите пару ребят отсюда, пусть я схожу в
Каноссу, пусть об меня вытрут ноги наши скряги из финансового  управления,
но все же вы избежите такого риска, на который идете...  Это неоправданный
риск. Пол... Лавры победителя и так достанутся вам, это ваша победа, никто
не посмеет на нее покуситься, - последний раунд вашей борьбы против  наци,
но мне хотелось бы, чтобы вы получили приз, вы, а не ваша вдова...
     - Мне этого хочется не меньше, чем вам.
     - Смотрите...  Моя настойчивость может быть неверно понята, я не хочу
навязываться в соавторы вашей победы...  Смотрите, Пол. Тогда - последнее.
Это по-прежнему - теперь даже в большей мере, чем раньше, - ваша операция,
только ваша и  никого  другого...  Будет  очень  славно,  если  вы  сейчас
напишете заявление с просьбой  об  увольнении...  И  датируете  его  любой
удобной для вас датой - днями десятью, девятью тому назад.  Вы  понимаете,
что мне - как чиновнику - это необходимо?
     Роумэн растерялся:
     - Не очень.
     - Об®ясняю: в случае, если произойдет  какая-то  неувязка,  я  предам
вас. Пол. Я буду обязан это сделать... Штаты не вправе подставляться, если
вы проиграете и вас  арестуют  во  время  похищения  нацистского  креза  в
Мадриде...  Я должен буду прокомментировать эту новость - стучу по дереву,
чтобы ее  не  было,  -  следующим  образом:  "Мистер  Роумэн  не  является
сотрудником разведки с такого-то  и  такого-то  числа,  все  его  поступки
представляют  собой    личную    инициативу    упомянутого    джентльмена,
ответственность за действия которого не несет  ни  одно  правительственное
учреждение Соединенных Штатов".
     - Мне это не очень нравится, Роберт.
     - Мне тоже.  Поэтому я  снова  предлагаю:  садитесь  в  мой  кабинет,
разрабатывайте операцию, будем пытаться ее утвердить на самом верху,  -  в
чем, правда, я мало уверен, - берите  моих  людей,  готовьте  их  к  делу,
летите  вместе:  тогда  мне  придется  быть   повязанным    с    вами    -
волей-неволей...
     - Сколько шансов, что вы утвердите этот план у начальства?
     - Десять из ста.
     Роумэн вынул из кармана  португальскую  самопишущую  ручку,  взял  со
стола Макайра лист бумаги и написал заявление.
     Тот спрятал его в  сейф,  достал  оттуда  пачку  денег,  протянул  их
Роумэну, заметив при этом с горестным сожалением:
     -  Вы  что-то  скрываете  от  меня.  Пол...  Это  ваше  право,  я  не
навязываюсь в друзья, но все же мне кажется, что вы делаете глупость...



        ШТИРЛИЦ                                            (Кордова, сорок шестой)
__________________________________________________________________________

     Он  купил  субботнее  приложение  к    журналу,    издававшемуся    в
Буэнос-Айресе, не случайно: на обложку были  вынесены  крупные  заголовки:
"Подкомитет, созданный  Советом  Безопасности  для  сбора  документации  о
ситуации в Испании, благодаря тому, что русский посол Громыко  воздержался
от голосования, все-таки намерен передать  дело  по  обвинению  Франко  на
Генеральную Ассамблею ООН! Но мы не  допустим  обвинения  Франко  на  этом
форуме!", "Попытки русских нанести удар по  генералиссимусу  Франко  будут
блокированы англо-американцами!", "Западные демократии не позволят  Москве
ударить по  каудильо!",  "Европейский  бастион  антикоммунизма  выстоит!",
"Арриба  Испания!"'.  Более  мелким  шрифтом  было  набрано:  "Сокращенная
стенограмма сенсационной схватки в Совете Безопасности! Образец  стойкости
западных демократий! Громыко -  человек  "вето"!  Попытки  русского  посла
заставить Совет Безопасности принять немедленное решение  против  каудильо
получают отпор со стороны янки, англичан и австралийцев!"

_______________

     '"А р р и б а  И с п а н и я!" - официальное приветствие фалангистов.


     Штирлиц сел на лавочку неподалеку от той  площади,  где  по  субботам
обычно собирались художники, - местный Монмартр;  неторопливо  закурил,  с
наслаждением затянулся и углубился в изучение документа.
     ...Начиная  с  тридцать  четвертого  года,  когда    вместо    рейха,
демонстративно вышедшего из Лиги Наций, туда приехала советская  делегация
и Литвинов, полный, внешне похожий на большого, доброго  плюшевого  мишку,
начал  в б и в а т ь  свои резолюции, направленные против фашизма, за  мир
и  коллективную  безопасность,  Штирлиц  внимательно  следил  за   работой
международного форума, поражаясь  той  позиции,  которую  заняла  западная
дипломатия.  Он,  находившийся  в  Германии  Гитлера,  видел  воочию,  что
безнаказанность прямо-таки подвигала фюрера на агрессию;  порой  казалось,
что его подталкивали к самоутверждению в  абсолютной  вседозволенности,  -
нет ничего страшнее этой отвратительной человеческой функции,  сделавшейся
государственной стратегией национал-социализма...
     И сейчас, приступая к исследованию документов, собранных еще с  весны
сорок шестого года, -  с р а ж е н и е  против Франко началось не вчера, а
вскоре  после  фултонской   речи   Черчилля,   когда   в   Америке   стали
в о р о ч а т ь с я   всяческие  Маккарти,  -  Штирлицу  надлежало  понять
т е н д е н ц и ю, ибо, судя по заголовкам, столь броско поданным в газете
Перона, речь шла не о чем-либо, а о первом открытом столкновении тех,  кто
звал немедленно покончить с остатками фашизма на земле,  с  определенными,
весьма могущественными силами, рассчитывавшими на Франко  как  на  резерв,
который может быть введен в игру - в нужный момент и  при  соответствующих
обстоятельствах. Политик, Штирлиц отдавал себе отчет, что для реакции дело
отнюдь не в существе режима Франко; речь идет  о  военном  балансе:  после
того, как англичане совсем недавно высадили свои  оккупационные  войска  в
Греции - недалеко от границ Советского  Союза,  вмешавшись  в  гражданскую
войну; в те дни, когда Вашингтон все более бесцеремонно оказывал нажим  на
Рим, с тем чтобы из правительства  были  удалены  коммунисты  во  главе  с
Пальмиро Тольятти, то есть те люди, которые внесли главенствующий вклад  в
дело антифашистской борьбы, когда такого же рода нажим  продолжался  и  на
Париж, чтобы заставить Де Голля вывести из кабинета Мориса Тореза,  защита
Франко становилась также одной  из  форм  сражения  за  доминирующую  роль
англо-американского присутствия на Средиземноморье с целью запереть Россию
в Черном море, - стратегия девятнадцатого века, все возвращается на  круги
своя. "Но неужели военные в Штатах, - подумал Штирлиц,  -  успели  набрать
такую силу, что могут диктовать свою волю политикам? Как  не  вертись,  но
защита фашизма н е о т м ы в а е м а! Неужели солдафонство сделалось столь
сильно там, что вопросы политической этики - а  она  формулируется  не  на
год, а на эпоху - уже отошли  на  второй  план,  уступив  место  стратегии
силы?!"
     "А. А. Г р о м ы к о  (Союз  Советских  Социалистических  Республик):
Собранные  Подкомитетом  материалы,  поступившие  от  стран    -    членов
Организации  Об®единенных  Наций  и   от    испанского    республиканского
правительства  Хираля,  полностью  подтверждают  правильность   обвинений,
выдвинутых против режима Франко представителем Польши в его письмах на имя
Генерального секретаря. Многочисленные факты, приведенные в вышеупомянутых
документах, подтверждают, что  существование  фашистского  режима  Испании
представляет серьезную угрозу для поддержания мира и что поэтому положение
в Испании нельзя рассматривать как чисто испанское  дело.  Это  положение,
поскольку оно чревато серьезными  последствиями  для  мира,  не  может  не
являться предметом тщательного рассмотрения