Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа

Разделы:
Бизнес литература
Гадание
Детективы. Боевики. Триллеры
Детская литература
Наука. Техника. Медицина
Песни
Приключения
Религия. Оккультизм. Эзотерика
Фантастика. Фэнтези
Философия
Художественная литература
Энциклопедии
Юмор





Поиск по сайту
?????????. ???????. ????????
   ????????????? ?????
      ????? ???????. ????????? - II -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  -
ен, зная все, наблюдал, инфильтруя в цепь американцев своих людей; работал крайне осторожно, понимал всю сложность с ц е п л е н н о с т е й, которые были завязаны в "Шпинне". Тем не менее приказ Ригельту с м о г отдать он, через те свои контакты, которые ткали свою паутину, никак не замахиваясь на низовое руководство подпольем, которое наивно считало, что идет подготовка к схватке с американскими финансистами и московским интернационалом, а на самом-то деле работало - с той памятной ночи на Висбаденском вокзале - на секретную службу противника. Впрочем, и в Вашингтоне руководству об этом не было известно - шокинг, грязь, потеря идеалов. Только Аллен Даллес держал тонкие, мягкие пальцы на пульсе всего п р е д п р и я т и я - идея-то чья? Его, конечно, кого ж еще?! Именно ему было необходимо, чтобы Штирлиц был под контролем; именно ему было нужно, чтобы немцы из "Шпинне" контактировали с ним; именно ему было необходимо и то, чтобы потом - подконтрольным - Штирлиц вновь встретился с Роумэном, а уж после этого вышел на контакт с русскими, - цепь замкнется, текст драмы будет окончен, останется лишь перенести его на сцену; такое зрелище угодно тем, кто думает о будущем мира так же, как он. РОУМЭН (Мадрид, ноябрь сорок шестого) __________________________________________________________________________ Гаузнер отрицательно покачал головой: - Я сострадаю вам - так выражались в старину, - но устная договоренность меня не сможет удовлетворить, Роумэн. - Догадываюсь. Давайте, я подпишу вашу бумагу. Гаузнер снова покачал головой: - Нет, я не ношу с собой никаких бумаг, это не по правилам. Ключ к коду напишите на отдельной страничке и сами сочините нужную мне бумагу. - Диктуйте, господин Гаузнер. Я дам код и напишу все, что вы продиктуете, только сначала я хочу слышать голос Кристы. Мы с вами несколько заговорились, прошло тридцать две минуты, жива ли она? - У вас плохие часы, Роумэн. Именно сейчас настало время звонка. - И Гаузнер достал из кармана большие часы самой дорогой фирмы - "Ланжин". "Кажется, "Филипп Патек" ценится выше, - подумал Роумэн, - но у Гаузнера золотые, ими драться можно, боже, о чем я? Наверное, шок, меня всего внутри молотит, даже игра в предательство страшна, не только само предательство". Гаузнер набрал номер, закрыв аппарат спиной, чтобы Роумэн не мог запомнить цифры, долго ждал ответа; Роумэн хрустнул пальцами: волнуется американец. "Смотри, как я волнуюсь, - подумал Роумэн, - я еще раз хрустну, я заработал ревматизм в ваших мокрых карцерах, суставы щелкают, как кастаньеты. Ты в о з ь м е ш ь это, Гаузнер, у тебя спина офицерская, с хлястиком, ты весь понятен со спины, радуйся, слушая, как я волнуюсь, ликуй, Гаузнер..." - Алло, добрый вечер, можно попросить к аппарату сеньориту?.. Добрый вечер, сеньорита, - он говорил на чудовищном испанском, имен не произносил, конспирировал, - я передаю трубку моему другу. Зажав мембрану ладонью ("Этой же ладонью он гладит по голове свою дочь, - подумал Роумэн, - какой ужас, весь мир соткан из нравственных несовместимостей"), Гаузнер шепнул: - Никаких имен и адресов. Пенять в случае чего вам придется на себя. Роумэн кивнул, взял трубку, прокашлялся: - Здравствуй, веснушка... Алло... Ты меня слышишь? - Да. - Ты не рада моему звонку? - Почему же... Рада... - Хочешь приехать сюда? - Очень. - Чапай. Жду тебя. - Ты уже сделал все, что надо было? - Почти. Остальное доделаем вместе. Здесь, у меня. - Хорошо, еду. - У тебя плохой голос. - Я очень устала. - Но ты в порядке? - Да. - Очень голодна? - Очень. - У меня есть сыр... И больше ничего. Заезжай по дороге в "Чиколете", возьми что-нибудь на ужин, хамона', масла, булок, скажи Наталио, чтобы он записал на мой счет, ладно? _______________ ' Х а м о н (исп.) - сухая ветчина. - А вино у тебя есть? - С этим - в порядке. Нет минеральной воды. - Обойдемся. - У тебя плохой голос, конопушка. - Когда я увижу тебя, он изменится. Еду. Роумэн положил трубку на рычаг, посидел мгновение в задумчивости, потом, снова хрустнув пальцами, обернулся к Гаузнеру ("Нацисты сентиментальны, - говорил Брехт, - даже палачи там весьма чувствительны; манеру поведения они склонны считать характером человека, пользуйся этим, я советую как режиссер, актер и драматург".) - Я напишу все, что вы требуете, - сказал Роумэн, - когда увижу ее здесь. У нее очень плохой голос. Как и вы мне, я вам не верю. Согласитесь - у меня есть к тому основания. Гаузнер кивнул: - С этим - соглашаюсь. Пока будем ждать даму, проговорите мне текст документа, который вы намерены подписать. - Я же сказал - диктуйте. Я подпишу все, что вы захотите. - Вы подпишете все, что я захочу, для того чтобы сегодняшней ночью, получив любимую, отправиться в посольство и передать в Вашингтон содержание нашего разговора? И попросить срочно заменить код? - Я отдаю себе отчет в том, что Криста будет постоянно находиться под прицелом, тем более если, как вы говорите, у вас есть ключ к действующему ныне коду. - Да, но у вас есть возможность взять два билета и отправиться с нею в Вашингтон. - Это довод. Но я выдвигаю контрдовод: если вы, раздавленный наци, паршивый немец... - Но, но, но! - Не перебивайте, господин Гаузнер, комплимент порой начинается с грубости, это самый сладкий комплимент, поверьте... Так вот, если вы, паршивый гитлеровец, раздавленный немец, смогли оказаться здесь, в Мадриде, миновав все пограничные барьеры, то, значит, и в Штатах ваша организация располагает весьма крепкой сетью... Разве я стану рисковать женщиной, которую - вы правы, увы, - люблю? - Вы намерены жениться на ней? - Это зависит от того, каким образом вы станете передавать мне гонорар за. работу. Оплата будет сдельной или ежемесячной? В какой валюте? В каком банке? Гаузнер не смог скрыть изумления: - Какой гонорар?! Мы возвращаем вам женщину, Роумэн! - Любая разведка оплачивает риск, господин Гаузнер. Отныне я стану рисковать жизнью. А моя жизнь кое-чего стоит. Вы отбираете у меня честь, компенсируйте ее отсутствие роскошью. - Вас тогда немедленно разоблачат. Ваше финансовое ведомство тщательно следит за тем, кто живет по средствам, а кто скрывает доходы. - Это уж моя забота, как я стану обходиться с федеральным ведомством по налогам, господин Гаузнер. - Какой гонорар вы бы хотели получать? - Не менее пяти тысяч швейцарских франков должны быть депонированы ежемесячно на счет моей жены в любом цюрихском банке. - Я передам ваши условия, мистер Роумэн... "Он клюнул, - понял Роумэн. - Он назвал меня мистером впервые за весь разговор. Только сейчас я взял инициативу на себя, и это случилось, когда я упомянул о деньгах. Хорошо, что я не заговорил об этом раньше. Я опускаюсь по ступенькам вниз, это понятно ему, мы ж, прагматичные американцы, за деньги готовы на все, за золото продадим родину, не моргнув глазом, развращены финансовым капиталом - куда как понятно и ребенку... Что ж, они научат нас работать их методами - на их же голову; с волками жить, не с кем-нибудь..." - Очень хорошо. Когда я могу ждать ответа? - Скоро. Так же скоро, как я догнал вас здесь. А теперь давайте фантазировать текст. Он должен быть готов вчерне до приезда вашей подруги... - Диктуйте, господин Гаузнер. Я сжег мосты. Диктуйте. - Нет, я ничего вам не стану диктовать. Вы достаточно умный человек и. вполне подготовленный профессионал, чтобы подсказывать вам то, что надо сказать. - Наш разговор записывается? - Конечно. - По-моему, у вас достаточно материала, чтобы в случае нужды убедить мое руководство в том, что я раздавлен вами и на вербовку пошел добровольно. - "Раздавлен". Вы подметили очень точно структуру нашего сегодняшнего собеседования, мистер Роумэн... Именно это меня никак не устраивает... Я хочу, чтобы вы фантазировали как мой союзник... Причем союзник, датированный не сегодняшним днем, такого рода альянс недорого стоит... Нет, вам придется напрячь память и вспомнить имена своих следователей в нашей тюрьме... Вам придется написать обращение к мертвецам... Человеческое обращение... В котором был бы слышен вопль замученного узника, который потерял себя после страшных допросов гестапо... Вы должны будете предложить свои услуги не мне, а им, Роумэн, им, в сорок третьем еще году... Вы должны будете, пока ваша подруга станет хлопотать на кухне, готовя для вас праздничный ужин, написать два рапорта о поведении ваших соседей по камере... Причем это я легко проверю, данные я вожу с собой, здесь, - он постучал себя по голове, - это надежнее бумаги, это - мое. "Будет моим, - подумал Роумэн, - погоди, придет время, скотина". - Этого я писать не стану, господин Гаузнер. У вас не хватит денег, чтобы оплатить унижение такого рода. - Повторяю, мистер Роумэн, я вам глубоко сострадаю, но не вижу иного выхода. Карты на столе, темнить нет смысла: мне нужны гарантии; иных, кроме тех, о которых я упомянул только что, я не вижу. Встаньте на мое место, вы поймете меня. Роумэн покачал головой: - Нет, господин Гаузнер, я никогда не смогу понять этой логики. Зачем делать из агента заведомого врага? Я никогда не смогу простить вам такого унижения, к которому вы меня подталкиваете. Я бы на вашем месте не верил ни одному донесению агента, принужденного к сотрудничеству таким образом. Гаузнер мелко засмеялся: - Роумэн, откуда вы знаете: а может быть, мне и не нужны ваши будущие донесения? Может быть, моя цель заключается в том, чтобы дезавуировать то, что вами б ы л о передано в Вашингтон? - Не вижу логики. - Было бы плохо, имей вы возможность понимать мою логику. Итак, я жду... Роумэн пожал плечами, закурил и, вздохнув, достал из кармана ручку. - С вашего позволения, я пофантазирую на бумаге. - Нет, вслух. Сначала вслух. - Для записи? - Да. Роумэн поднялся, прошелся по холлу, ожидая запрещающего окрика Гаузнера; тот, однако, молчал; остановившись возле радиоприемника, он закурил, задумчиво ткнул пальцем в клавишу, на счастье п о й м а л с я Мадрид. "Пусть моей ф а н т а з и и сопутствует испанская песня, - подумал Роумэн, - недорого стоит такая фантазия..." Тяжело затянувшись, он забросил руки за спину и начал неторопливо диктовать: - Господин Цимссен, надеясь на вашу доброту, я готов дать чистосердечные показания на тех, к кому я был заброшен Отделом стратегических служб Соединенных Штатов. Хочу сказать, что в случае, если ко мне не прекратят применять допрос с устрашением, я сойду с ума и никакой пользы в будущем не смогу вам оказать. Пол Роумэн. - То, что надо, - сказал Гаузнер. - В десятку. Обернувшись к кухне, он спросил: - Как запись, мальчики? Один из к в а д р а т н ы х ("Видимо, тот, что заходил сюда, - подумал Роумэн, - лица второго я не рассмотрел, он топал за Гаузнером, ни разу не обернувшись, неужели я встречал его где-то?") ответил: - Отменно. - Спасибо. А теперь, Роумэн, выключите, пожалуйста, радио, сядьте на место и повторите ваш текст еще раз - с испанским аккомпанементом это будет слушаться довольно нелепо, хотя голосом вы умеете владеть как хороший актер. И ходить не надо, в тюрьмах нет паркета, там цементные полы, как помните. Роумэн остановился, словно взнузданный: - Вы полагали, что я сам не выключу радио?! Вы же просили меня фантазировать! Я фантазировал. Вас устроило? Пишем. Он выключил приемник, сел на табурет возле бара, снова тяжело затянулся, приготовился говорить, но потом оборвал себя: - Нет, пожалуй, я все-таки продиктую это, когда моя подруга станет сервировать на кухне ужин. - Там все слышно, Роумэн. Вы готовы пойти даже на то, чтобы она обо всем узнала? - Видимо, вы и так ее посвятили во все. - Ни в коем случае. Вам будет трудно с женщиной, которая видела ваше унижение. - Хм... Разумно... Отведете ее на балкон... Как вы не верите мне, так и я не верю вам... Гаузнер вздохнул: - Ее не приведут сюда, пока я не получу то, что должен получить. Это условие. - Что ж, уходите, Гаузнер. Но вы не сможете уничтожить запись нашего разговора. Я согласился на все. Я готов на все. Но я ставлю одно непременное условие: Криста должна быть здесь. Мужчина и женщина, безоружные, - против трех вооруженных специалистов. Риска для вас нет никакого. Так что сейчас вы, господин Гаузнер, просто-напросто мстите за унижение, которое испытали давеча в Мюнхене, раскрыв мне все, что могли. Ваше руководство не простит вам потери такого агента, как я. Все. Вон отсюда, Гаузнер, вы мне отвратительны! - Мальчики, - крикнул на кухню Гаузнер, побледнев еще больше. - Как запись? - Запись идет нормально. - Ну и прекрасно. Сотрите пассаж джентльмена, пожалуйста. Он мешает операции. - Мальчики, - крикнул Роумэн, - как резидент американской разведки в Испании, я не советовал бы вам делать этого. У Гаузнера есть руководитель - он обязан знать все и слышать каждую нашу фразу. Да и потом я не стану работать с Гаузнером в дальнейшем. Он омерзителен мне. Я сам выберу человека, с которым смогу сотрудничать без содрогания, господин Верен'... Да, да, мальчики, я обращаюсь именно к немецкому генералу Верену, имя которого мне открыл Гаузнер... Так что поверьте: вы испортите выигрышную для вас партию... Старый полуимпотент клюнул на вашу наживу: да, я люблю Кристину, да, я готов ради нее на все, но всегда есть предел, который человек - даже предатель - преступить не в силах... _______________ ' "Господин Верен" - один из псевдонимов генерала Гелена. И в это время в прихожей зазвенел звонок. Роумэн сорвался с места. - Сидеть! - тихо сказал Гаузнер. - Сидеть, мистер Роумэн. Сидеть, пока я не позволю вам встать... Роумэн обмяк в кресле, впервые за всю жизнь ощутив живот, раньше он никогда его не чувствовал - доска какая-то, а сейчас он сделался мягким и по-старчески сдвинулся вниз. Он услышал мягкие шаги, какой-то тихий вопрос, потом дверь отворилась и воцарилась долгая тишина, только в висках гулко стучало и сердце ухало вверх и вниз, подолгу застревая в горле, а после он услышал голос: - Пол. Это был ее голос, усталый, какой-то пустой, очень тихий. - Крис. - Это я. Пол. - Иди сюда. - Иду. "Она чуть косолапит, - подумал Роумэн, - это так прекрасно: так ходят маленькие, загребая под себя, когда только учатся держаться на ножках". Криста вошла в комнату и остановилась возле косяка. За спиной стоял высокий черноволосый человек, разглядывавший Роумэна со скорбным, нескрываемым интересом; Роумэн видел его только одно мгновение, он сразу погрузился в прекрасные, сухие, тревожные, любящие глаза Кристы. Она сдерживалась, стараясь не разрыдаться, губы ее постоянно двигались, словно она хотела сказать что-то, но не могла, будто лишилась дара речи. - Иди сюда, человечек, - сказал Роумэн, - иди, маленький... Криста ткнулась ему лицом в грудь; руки ее как-то медленно, словно ей стоило огромного труда поднять их, скрестились у него на шее; ему показалось, что они вот-вот разожмутся и упадут бессильно. - Все хорошо, конопушка, - сказал он, - все прекрасно... Тебя никто не обидел? Она покачала головой; тело ее дрогнуло, но так было одно лишь мгновение; Роумэн почувствовал, как напряглась ее спина. "Сейчас она поднимет голову, - подумал он, - и посмотрит мне в глаза". Кристина, однако, головы не подняла, откашлялась и сказала: - Я... Мы привезли хамона, как ты просил... И две булки... И еще кесо'... Самый сухой, какой ты любишь. И еще я попросила у Наталио десяток яиц, чтобы сделать тебе тартилью. _______________ ' К е с о (исп.) - сыр. - Иди, приготовь все это, - сказал он. - Я освобожусь минут через двадцать. Даже раньше. И они уйдут. Криста прижалась к нему еще теснее и покачала головой. По спине ее еще раз пробежала дрожь. - Ну-ка, выйдите отсюда, Гаузнер, - сказал Роумэн. - Я погожу отсюда выходить. Мне приятно наблюдать. Вы действительно очень подходите друг другу. Роумэн почувствовал, как тело женщины стало обмякать. Он прижал ее к себе, шепнув что-то ласковое, несуразное. - Выйдите, повторяю я, - еще тише сказал Роумэн. - Неужели вы не понимаете, что вдвоем умирать не страшно? - Страшно, - ответил Гаузнер. - Еще страшнее, чем в одиночку. - Ну-ка, идите ко мне, Гаузнер, - тихо сказал высокий из коридора. - Вы нужны мне здесь. Тот деревянно поднялся; лицо его враз приняло иное выражение: вместо затаенного ликования на нем теперь была написана сосредоточенная деловитость. Роумэн оглянулся - даже спина Гаузнера сейчас сделалась иной, в ней не было униженности, подчеркнутой спортивным хлястиком ("Что я привязался к этому хлястику, бред какой-то!"), наоборот, она была развернутой, офицерской, только лопатки очень худые - карточная система, маргарина дают крохи, да и те, верно, он себе не берет, хранит для дочери. - Закройте дверь, Гаузнер, - так же тихо сказал Пепе. - Оставьте мистера Роумэна с его любимой наедине. Роумэн взял лицо Кристы в свои руки, хотел поднять его, но она покачала головой; ладони его стали мокрыми. "Как можно так беззвучно плакать, - подумал он, - так только дети плачут; сухие волосы рассыпались по ее плечам, какие же они густые и тяжелые. Бедненькая, сколько ей пришлось перенести в жизни!" - Все хорошо, человечек, - повторил Роумэн. - Ну-ка, посмотри на меня. - Нет. Дай мне побыть так. - Ты не хочешь, чтобы я видел, как ты плачешь? - Я не плачу. - Маленькая, нас рядом на кухне пишут на пленку, так что, пожалуйста, погляди на меня и ответь: с тобой все в порядке? Она подняла на него глаза, и в них было столько страдания и надежды, что у Роумэна снова перехватило горло. - Ты в с е знаешь про меня? - спросила она. - Да. - Ты знаешь, что я работала на них? - Да. - И ты захотел, чтобы я вернулась к тебе? - Да. - И ты знаешь, к а к я работала на них? - Знаю. - И ты не хочешь прогнать меня? - Я хочу, чтобы ты всегда была со мной. - Ты будешь жалеть об этом. - Я не буду жалеть об этом. - Будешь. Он поцеловал ее в лоб, в кончик носа, легко коснулся пересохшими губами мокрых щек, прикоснулся к ее губам, таким же пересохшим и потрескавшимся, легонько отстранил ее от себя, но она прижалась к нему еще теснее: - Можно еще минуточку? - Можно. - Ты как аккумуляторчик - я заряжаюсь подле тебя. - А я - от тебя. - Я никогда и никого не любила. - Ты любишь меня. - Нет, - сказала она чуть громче, и он удивился тому, как громко она эта сказала. - Просто мне с тобой надежно. Не сердись, это правда, и теперь ты можешь сказать, чтобы я убиралась отсюда вон. - Зачем ты так? - Я не могу тебе вра

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору Rambler's Top100 Яндекс цитирования