оворила, как глухая, - очень  громко.  -
Ну и ну!
     - Красиво, да?
     - Ох, как красиво!
     - Нет города более прекрасного, чем Нью-Йорк.
     - А почему его ругают ваши писатели?
     - Так полагается.  Ругают обычно то, без чего жить не могут.  К  чему
равнодушны - то не ругают.
     - Мы поедем к тебе или ты сначала покажешь мне город?
     - Мы совместим эти два занятия, человечек. Поскольку мне некуда везти
тебя, квартиры-то у нас нет, придется побродить по городу,  ты  решишь,  в
каком районе мы снимем номер. А заодно я покормлю тебя.
     Она прижалась к нему, ткнулась лицом в шею:
     - Тебе не приходило на ум, когда мы летели  через  океан,  что  людям
Гаузнера стоило бы нас взорвать?
     - Еще как приходило.
     - Боялся?
     - А мы бы с тобой все равно  уцелели.  Упали  б  около  острова,  там
рыбаки живут, пять домиков на берегу океана. Промерзли бы, конечно, но это
не беда, согрелись бы в кровати.
     - Послушай, за что мне выпало такое счастье, а?
     - За твои прегрешения.
     - Неужели бог такой добрый?
     - Мой -  очень.  Я  его  часто  вижу.  Точь-в-точь,  как  на  маминой
деревянной иконе; он мне часто подмигивает: давай, мол, Пол, все идет, как
надо, жми.
     - Ты это сейчас выдумал?
     - Честное слово. Только не кричи так, я тебя слышу.
     - А я ничего не слышу.
     - Открой рот и начни глотать, сразу уши прочистятся.
     - А я не хочу.  На посадке моторы так  страшно  ревут,  что  кажется,
вот-вот пропеллеры заклинит от напряжения.
     - Ты плохо пристегнулась.
     - По-моему, все в порядке.
     - Затяни ремень потуже.
     - А как же отстегиваться, если начнем падать? Не успею к выходу.
     Он засмеялся:
     - Глупышка, ты не успеешь ничего понять, если он начнет  падать,  это
все происходит в секунду, в этом вся прелесть аэроплана: трах - и нет!
     - Не пугай.
     - Страшно?
     - Обидно.
     - Выбрались, летим домой - и на тебе?! Ты про это думаешь?
     - Конечно.
     "Хорошо, если выбрались, - сказал он себе. - Очень хорошо,  если  все
кончилось, но скорее всего дело только начинается,  слишком  уж  ювелирная
была работа, чтобы отпустить нас просто так.  Главное - впереди, только  б
скорее началось.  Самое страшное в жизни - ожидание, когда сердце тянет, а
душу крутит и жмет; ожидание живет вместе с ощущением бессилия  -  ужасное
чувство собственной малости; не зря человека заключают в тюрьму  и  держат
неделями одного в темной  камере...  Тогда  -  по  прошествии  томительных
недель, а то и месяцев  -  даже  следователь  кажется  посланцем  надежды;
полная аберрация представлений, как мало человеку надо..."
     В аэропорту - шумном, громадном, многоязычном - Роумэна окликнули.
     - Представьтесь,  пожалуйста,  -  Роумэн  оглядел  человека,  который
подошел к нему, неумело сжимая в руке букет красных гвоздик.
     - Я Роберт Гилл, меня прислал мистер Макайр, чтобы приветствовать вас
на родине.
     - Как это мило, мистер Гилл, познакомьтесь, это моя жена.
     - Очень приятно, меня зовут Крис.
     - Это вам от мистера Макайра, - сказал  Роберт  Гилл,  протягивая  ей
цветы. - А от меня - самые сердечные поздравления.
     - Спасибо, - сказал Роумэн, тряхнув руку  Гилла,  -  тронут,  Роберт,
сердечно тронут.
     - Мистер Макайр просил меня помочь вам, если в этом возникнет нужда.
     - Да пока никаких трудностей нет, еще раз спасибо.
     - Вы намерены остановиться в Нью-Йорке?
     - На несколько дней, чтобы завершить необходимые формальности, я ведь
уроженец Нью-Йорка, поэтому хочу именно здесь обвенчаться.  Миссис  Роумэн
понравился наш город даже с  воздуха,  возможно,  она  захочет  поселиться
здесь навсегда.
     - О, я убежден, что ей так же понравится Фриско.
     - Что это? - спросила Кристина.
     Роумэн пояснил:
     -  Джентльмен  так  называет  Сан-Франциско.  Наверняка  он  с   того
побережья.
     - Точно, я оттуда! - подтвердил Гилл. - Вот моя карточка,  там  живут
родители,  они  будут  рады,  если  вы  решите  остановиться  у  них    на
недельку-другую.
     - Спасибо, Роберт,  вы  очень  любезны,  -  ответил  Роумэн,  спрятав
визитку в карман.
     - И последнее, - заключил  Гилл.  -  Если  вы  хотите  встретиться  с
мистером Макайром перед тем, как начнете свадебное путешествие,  он  готов
принять вас в любое удобное для вас время.
     - Это замечательно.  Если бы он нашел для  меня  минут  сорок  завтра
утром - было бы прекрасно, мне очень нужно с ним поговорить...


     ...Макайр выслушал Пола, рассмеялся чему-то, хлопнул в ладоши, словно
аплодировал  невидимым  актерам,  поднялся  с  кресла  и,  расхаживая   по
кабинету, украшенному стягом Соединенных Штатов  и  портретами  Линкольна,
Рузвельта и Трумэна, заговорил:
     - Итак, у них есть наш код, они вербуют наших людей и норовят  играть
своим агентом Полом Роумэном даже в Штатах?! Нет,  каково,  а?!  Погодите,
Пол, неужели вы всерьез верите, что у них есть ключ к нашему коду?
     - А черт их знает.
     - Как они могли получить ключ? От кого? Я не верю, что в наших  рядах
может быть изменник, я не верю в это.
     - Я не думаю, что они блефовали, - сказал Роумэн.
     Макайр долго расхаживал  по  кабинету;  остановившись  у  окна,  тихо
спросил:
     - Что подвигло вас на полет в Мюнхен, Пол?
     - Информация, которую мне удалось  получить.  Я  вышел  на  Гаузнера.
Промедление было бы смерти подобно.
     - Информация надежна?
     - Абсолютно.
     - Кто источник?
     - Человек, которому я доверяю.
     - Хм...  Уж не думаете ли вы, что какие-то сведения просачиваются  из
этого кабинета в Мюнхен? - спросил Макайр.
     - Вот уж чего не думаю - того не думаю, - улыбнулся Роумэн. - Хотя не
грех  было  бы  посмотреть,  откуда  к  вам  пришла  секретарша.   Слишком
уродливая, такие падки на мужскую ласку, за это женщина готова таскать  из
огня каштаны.
     - После вашей телеграммы я уже начал проверку, -  ответил  Макайр.  -
Всех без исключения, Пол. Даже друзей, которым верю, как себе.
     "Это он про Кристину, - сразу же понял Роумэн.  -  Он  мягко  стелет,
этот Макайр, но держится абсолютно точно.  Он прекрасно понимает, с чем  я
пришел, и он  р а б о т а е т  свою линию поведения мастерски. Я правильно
сделал, что не отдал ему всю цепь Гаузнера, она еще пригодится  мне,  если
придется идти ва-банк.  Ох, лучше бы мне не пришлось идти ва-банк, но ведь
он подталкивает меня к тому, чтобы я сказал ему про Кристу.  А что если он
лгал в шифровке и ему известно, что "некоей  неустановленной  женщиной"  -
агентом Гаузнера была не кто-нибудь, а Криста, которая стала  моей  женой?
Все, что происходило до того, как  она  приняла  мою  фамилию,  было  моим
личным делом, и я мог послать каждого куда подальше: не суйте  нос  в  мою
личную жизнь;  есть  вопросы  по  существу  -  задавайте,  отвечу,  но  не
подглядывайте в замочную скважину, это недостойно нашего образа жизни".
     - Это мужественно и достойно, - медленно затянувшись, согласился Пол.
- Друзья вас поймут, но  вряд  ли  вы  делитесь  с  ними  государственными
секретами...  Дело не в ваших друзьях или родных. Если  существует  утечка
информации, то искать надо где-то здесь" в этом здании.
     -  Если  она  есть,  -  кивнул  Макайр.  -  Вы  правы,  педалируя  на
спасительном "если".  Мы не вправе  поддаваться  панике  и  скатываться  в
тотальное недоверие друг к другу.  Тогда нельзя работать, упаси нас бог от
подозрительности, это к добру  не  приводит...  Тем  не  менее,  -  Макайр
ослепительно улыбнулся, - я позвонил маме, она у меня родом из  Голландии,
и спросил, кто ее посещал в последние годы  из  валлонцев,  черт  их  всех
знает, гестапо работало там во время  оккупации  очень  лихо,  глядишь,  и
зацепили кого...
     "Он подталкивает меня к тому, чтобы я  сказал  о  Кристине,  -  снова
подумал Роумэн. - Это он не про себя сказал, он врет, что спрашивал маму о
ее родственниках, это он спрашивал меня.  Ай да Криста, ай да умница,  как
же она пронзительно и трагично предсказала, что, открыв ему все,  я  стану
обыкновенным офицером разведки, перевербовавшим вражеского агента.  А ведь
я должен сказать, иначе  придется  жить  с  динамитом  под  кроватью...  Я
должен, он загнал меня в угол - правда, с моей подачи: если бы я не  начал
игру, отправив ему шифровку из Мадрида, он  бы  молчал.  А  он  давит.  Но
тогда, выходит,  я  п о п а л  в  десятку?  Зачем  бы  ему  иначе  давить?
Нападают только в том случае,  если  видят  угрозу,  -  особенно  в  нашей
работе".
     - Мне бы  хотелось  послушать  ваши  рекомендации,  Роберт.  Что  мне
делать? Как будем  и г р а т ь? - спросил Роумэн.
     - Хм...  Думаете, я готов к ответу? Да и  потом  вы  сильнее  меня  в
разведке, за вами не только фронт, но и нацистская тюрьма, вы видели их во
всех обличьях...  У вас есть какие-нибудь предложения? Я не верю,  что  вы
пришли ко мне без какого-то, хотя бы даже прикидочного, плана.
     - У меня есть план.
     - Какой?
     - Ждать.
     - Хотите вернуться в Испанию?
     - Черт его знает...
     - Вы готовы втянуться в игру? Если она  действительно  начнется?  Или
склонны к тому, чтобы отдать ФБР первого  же  человека  от  них,  если  он
придет к вам?
     - Зависит от вас.  Если вы сочтете  игру  заслуживающей  интереса,  я
поступлю так, как вы прикажете.
     Макайр поморщился:
     - Пол, мы в достаточной мере добро относимся друг  к  другу...  Я  не
могу вам приказывать...  Я могу рекомендовать, но только после  того,  как
выслушаю вас и поделюсь вашей новостью с высоким шефом.
     - Заместителем государственного секретаря?
     - Видимо, да, вы того заслуживаете...  Не  допускаете  мысли,  что  в
Мадриде была какая-то темная афера?
     - Все допускаю.
     - Мне только не ясно - если поверить, что на вас действительно  вышла
какая-то тайная нацистская организация, -  чего  они  от  вас  хотят?  Ну,
хорошо,  компрометация:  вы  их  старый  агент,  завербованный    еще    в
гестаповской тюрьме,  сломленный  на  пытках,  контакт  возобновлен  после
войны; служите за деньги; гонорар достаточно высок; все понимаю,  но  ведь
каждая разведка обязана ставить перед любым агентом - а уж такого  уровня,
как вы, и подавно - конкретную задачу.  Если бы они ориентировали  вас  на
что-то - одно дело, можно было бы просчитать, кого интересует та или  иная
информация...  А здесь все непонятно... "Организация Верена" предполагает,
что Гаузнер  м о г  быть русским агентом...  М о г...  Они не  употребляют
императива, сослагательное наклонение...
     - Вы этому верите?
     Макайр неожиданно жестко ответил:
     - Сначала я хочу поверить всему, что исходит от немцев, чтобы  потом,
после проверки, не верить ничему.
     - Значит, вы хотите, чтобы я был им  п о д с т а в л е н?
     - Боюсь, что это необходимо.
     - На чем есть смысл подставиться?
     - Я сейчас не готов к ответу...  Может быть, атомная индустрия -  это
особенно интересует русских...
     - А немцев?
     - Они раздавлены, Пол.  Им не  д о т я н у т ь с я,  нет  необходимой
экономической мощи, Германия превращена в картофельное поле Европы...
     - Ой ли?
     - Лично я был бы рад этому.
     - Я тоже.  Но жизнь отучила меня от иллюзорного  мечтательства.  Надо
жить реальностью.
     - Что ж, попробуем...  Наших противников  не  могут  не  интересовать
вопросы обороны,  позиции  Штатов  в  Латинской  Америке,  Китае,  Греции,
Италии...  Это основные узлы, где  сейчас  скрещиваются  наши  интересы  с
русскими...
     - Вы все же склонны  считать  визит  Гаузнера  и  его  коллег  акцией
русской секретной службы? Немцев отводите?
     - Ни в коем случае. Я отвожу их - с вашей, кстати, подачи - только от
атомного проекта и Китая.  Греции, впрочем, тоже. Латинская Америка и  Рим
вполне могут интересовать их, там остались их опорные базы...  От кого  вы
получили информацию по Гаузнеру, Пол? Может быть, нам стоит начать  поиск,
исходя именно из этого? По Брунну-Штирлицу - он, кстати, исчез из  Мадрида
- мы еще поговорим...  Вы, случаем, не  от  него  получили  информацию  на
Гаузнера?
     "Что ж ты так нетерпелив? - подумал Роумэн. - Зачем ты толкаешь  меня
на признание? Или ты боишься выказать  з н а н и е,  которое могло  прийти
только от немцев из Мюнхена?"
     - Нет, Штирлиц не знал Гаузнера.  Или очень талантливо скрыл  это  от
меня... Где он? Информация еще не поступила?
     - Ищем. А как вы думаете, где он может быть?
     - Или он сейчас получает награду в Кремле, если поверить немцам,  или
отправился в Латинскую Америку.
     Макайр кивнул:
     - И я так думаю. Но он обложен, его найдут, если только он отправился
в Латинскую Америку. Его найдут обязательно.
     - Нет, Роберт... Выход на Гаузнера дал не он... К сожалению. Я сделал
так, что выход на Гаузнера назвала моя жена.
     Макайр  даже  споткнулся,  словно  наткнувшись  на  невидимый   шнур,
протянутый поперек комнаты:
     - То есть?!
     "Надо уходить из этого предприятия, - подумал Роумэн.  -  Сказав  ему
правду, я буду слишком рисковать Кристой,  если  решусь  продолжать  дело.
Черт с ними, с этими наци, здесь они не страшны, а в Европе пусть их ловят
другие.  А я поеду в Голливуд к Спарку - консультировать фильмы про войну.
К черту, мне не так уж много осталось, чтобы я  ставил  на  карту  Кристу,
слишком она дорога мне".
     - Пол, об®ясните, о чем вы?!
     - Ее отца арестовал Гаузнер, Роберт.  Тот  профессор,  о  котором  вы
упоминали в телеграмме по поводу Гаузнера, - его звали Кнут Кристиансен  -
помните, наверное? - отец моей жены.  Чтобы спасти  его,  она  согласилась
работать на них.  И Гаузнер нашел ее после  войны...  Он  сказал  ей,  что
назовет имя человека, виновного в расстреле отца, если она познакомится со
мной и станет моим другом...  Она это сделала... И я на ней женился, когда
узнал правду...  Трагическую правду... Как вы понимаете, я  обещал  ей  не
рассказывать вам это - не потому, что нам есть что скрывать,  ей  скрывать
нечего, я знаю все, а  просто  потому,  что  она  очень  не  верит  людям,
работающим в разведке...  Вы подвели меня к тому, чтобы я сказал  вам  то,
что вы услышали.  И поскольку вы достаточно точно подвели меня к этому,  я
вынужден сказать, что мое присутствие во всем этом  деле  невозможно,  ибо
повлечет вольное или невольное участие в нем  моей  жены.  А  я  этого  не
хочу...
     - Господи, - простонал Макайр, - господи, какой ужас.  Пол!  Что  там
Шекспир с его драмами...
     - Шекспир не писал драм.  Только трагедии или комедии,  -  усмехнулся
Роумэн, вытягивая из мятой пачки "Лаки страйк" очередную сигарету. - Зря я
вам все это рассказал, да?
     - Наоборот, Пол, я бесконечно признателен вам,  я  высоко  ценю  ваше
доверие...
     - Иначе не умею, - заметил Пол. - Я беспрекословно верю  тем,  с  кем
имею дело...  Но вы должны мне  дать  слово:  то,  о  чем  я  сказал  вам,
останется нашей тайной.
     - А как же иначе?! Бедная женщина. Пол, какое счастье, что мы живем в
стране, где такое невозможно!
     - Вот это верно.  Счастье. Мне здесь даже дышится, будто  в  сосновом
лесу, хотя воздух насквозь пропитан бензиновым перегаром. Поэтому, Роберт,
мне лучше уйти из этого дела.
     - Не хотите им отомстить? - тихо спросил Макайр.
     -  Так  ведь  за  меня  уже  отомстили:  Гаузнера  нет   больше,    я
удовлетворен.
     - Гаузнера нет, вы правы... А гаузнеры, гаузнерята?
     - Эти есть, - согласился Роумэн, внимательно  посмотрев  на  Макайра:
очень симпатичное лицо, открытое, сильное, и глаза печальные,  нет  в  них
того блеска, который свойствен безмозглым гончим. "А  если  я  ошибался  в
нем? Господи, как  страшна  бацилла  подозрительности!  Страшнее  ее  есть
только одна бацилла, - сказал себе Роумэн,  -  и  эта  бацилла  называется
телячьей доверчивостью".
     - Пол, конечно, вы и только вы вправе принять решение.  Я соглашусь с
ним, каким бы оно ни было.  Если хотите отойти - воля ваша.  Спасибо,  что
рассказали  мне  обо  всем;  я  ч у в с т в у ю  операцию,  которая  может
оказаться коронной. Когда и если мы завершим ее, вы найдете себя в списках
тех, кто стоял у ее начала, был,  строго  говоря,  инициатором.  Так  что,
повторяю, - решение за вами.  Что  же  касается  слова  по  поводу  миссис
Роумэн, то я даю его вам от всего сердца.
     "Ну вот, не хватало мне еще начать шмыгать носом, - подумал Роумэн. -
Нельзя, нельзя быть подозрительным, это - ржавчина,  она  раз®едает  душу,
превращает человека в мышь, трусливую, загнанную и жадную.  Он мог бы,  он
имел право просить меня написать обо всем, а уж о Крис тем более.  Но ведь
он не сделал этого! Он поступил как джентльмен, товарищ по общему делу.  В
конце концов, этот самый генерал  Верен  действительно  может  играть  им,
Макайр может и не предполагать даже о том, что из  себя  представляют  все
эти наци, он же  не  сидел  у  них!  Я  стал  таким  подозрительным  после
Штирлица, - подумал Роумэн. - До встречи с ним я был совершенно нормальным
человеком.  Неужели они влияют через него таким образом, чтобы  превратить
меня в осторожничающего, оглядывающегося на каждый взгляд и шорох скунса?!
Если он исчезнет, а он имеет возможность  исчезнуть,  хотя  я  и  дал  ему
денег, но их  не  хватит  на  возвращение  в  Европу  самолетом,  -  успел
просчитать, слава богу, - значит, он  говорил  мне  правду,  он  не  наци,
следовательно, он уйдет к своим... Или будет стараться уйти... В Асунсьоне
нет русского посольства...  Он мог выйти из самолета в  Рио,  вот  и  весь
разговор...  Стоп, все выстраивается: если он ушел, значит, он вернулся  к
своим и дал мне таким образом понять, что его работа кончена.  Если же  он
п р о к л ю н е т с я, значит, он в игре. Погоди, - остановил себя Роумэн,
- не вали все на Штирлица.  Задай сначала вопрос: на чьей  он  стороне?  С
Гаузнером против меня? Или со мной против гаузнеров? Вполне может  быть  и
так, и эдак.  Я знаю, что мне сейчас нужно сделать. Я должен потребовать у
Макайра право на абсолютно самостоятельную  работу,  вот  что  мне  нужно.
Скорее всего он откажет, я бы на его месте отказал. Это все и решит".
     - Роберт, а что происходит с Брехтом?
     - По-моему, ничего особенного.  Обычная проверка - иначе нельзя. Если
я намерен проверять родственников матушки - а я говорю это серьезно, -  то
отчего мы не можем задать человеку вопросы, если они возникли?
     - Что грозит Эйслеру?
     -  Ничего  ему  не  грозит...  Наслушались  сплетен  в  Европе  -   и
запаниковали...  Мне тоже не по душе дилетантство и некомпетентность  тех,
кто задает вопросы в Комиссии, но даже конституция не гарантирует  нас  от
дураков. От фальшивого обвинения - да, а это, по-моему, важнее.
     - Вы знаете, что он помогал мне перед тем, как я был заброшен в тыл к
наци?
     - Знаю.
     - Его нельзя дать в обиду, Роберт.
     - А кто вам сказал, что мы намерены дать его в обиду? Будьте уверены,
в Штатах умеют защищать честных людей.
     Роумэн помолчал,  оценивая  сказанное  Макайром:  сейчас  нет  смысла
д а в и т ь; он достаточно ясно определил свою позицию, вполне пристойна.
     - Послушайте, Роберт...  Я хочу внести предложение... Нет,  погодите,
перед этим я хочу спросить вас: вы мне верите?
     - Как себе.
     - Спасибо. Второе. Имеете ли вы контакты с пунктами охраны и слежения
за русскими миссиями в Латинской Америке?
     - Конечно.
     - Информация поступает ежедневно?
     - Да.
     - А копии фотографий лиц, входящих в русские посольства?
     - Это - с почтой, раз в две недели.
     -    Если    вы    запросите    Буэнос-Айрес,    Рио-де-Жанейро     и
Сантьяго-де-Чили...  Впрочем,  Венесуэлу  и  Боготу  тоже...  Вам   смогут
прислать фотографии  н о в е н ь к и х?
     - Хотите поглядеть Штирлица? Или Пепе?
     - Штирлица. Пепе вряд ли. Думаю, он об®явится здесь.
     - Мы его хорошо встретим.
     - Не сомневаюсь...