дарок от адмирала и  от имени революции.  Теперь же он,  Беккер,  обязан
победить революцию.
     - С Богом,  -  сказал Колчак.  -  Надеюсь, если мы победим, вам будет
уготовано достойное место в анналах нашей империи.
     От   двери  Коля  не  удержался,   обернулся  -   маленький  рядом  с
вертикальной вытянутостью шторы стоял вице-адмирал Колчак с  бокалом виски
в сухой руке. Он был серьезен, губы сжаты. Он не смотрел на Колю, которого
уже изгнал из  сознания,  -  он смотрел на бухту,  на рейд,  на сигнальные
огоньки на клотиках кораблей. Он был в будущем. Один.
     Коля сбежал к машине.
     - Поехали, Ефимыч. А то совсем поздно.

     Карл Платтен видел,  разумеется,  как задержали и увели протестующего
Владимира Ильича.  Он бежал рядом с агентом,  который крепко держал Ленина
за руку, хотя тот и не старался вырваться, и уговаривал его, что произошла
ошибка,  что их поезд вот-вот отбудет,  а там вещи,  что лучше вернуться к
поезду и там разрешить это недоразумение.
     Агент, не останавливаясь, рявкнул:
     - Вот и бегите. А то на самом деле поезд уйдет!
     - Да,  да,  голубчик,  - сообразил Владимир Ильич. - Скорее к поезду.
Карл,  скорее!  Там все наши вещи!  Там мои рукописи!  Бегите!  Меня найти
легче, чем вещи.
     - Истинно, - сказал агент. - Натюрлих.
     Платтен все еще стоял в неуверенности, но тут Ленин крикнул:
     - Какого черта вы теряете время?
     Ему показалось,  что он  слышит гудок паровоза,  донесшийся сюда,  за
пределы вокзала.
     Платтен принял решение и,  неумело подкидывая тонкие ноги,  побежал к
вокзалу.
     Владимир Ильич понял,  что Платтен не  успеет добежать до  поезда,  а
если и успеет,  то не снимет багажа, - как жаль, что для сопровождения ему
дали мальчика,  а  не опытного конспиратора!  Но право же -  сейчас важнее
спасти чемоданы, чем голову Ленина, которой в Германии никто не угрожает.
     Они  поравнялись с  Кельнским  собором,  и  Владимир  Ильич  невольно
запрокинул голову,  придерживая шляпу,  чтобы ощутить полет этой невесомой
серой громадины.
     - Это величайшее произведение человеческих рук, - сказал Ленин.
     - О нет,  - возразил агент, оказавшийся начитанным и думающим немцем.
- Кельнский собор -  произведение немецкого духа.  Без возвышения мастеров
посредством идеала собор бы не стал таким чудом света, как не стали соборы
в вашей стране, господин русский.
     Агент уже догадался, что поймал русского разведчика.
     - Вы не были в моей стране,  -  вдруг обиделся Ленин,  -  и не видели
наших соборов. И не знаете российского духа!
     - Я допускаю это,  -  сказал агент, вынужденный остановиться. - Но вы
сами вполне искренне отдали Кельнскому собору пальму первенства.
     - Именно  потому,  что  знаю,  сколько кирпичей было  положено в  его
стены, сколько лет потребовалось мастерам и каменщикам, чтобы возвести их!
Я  знаю  об®ем труда,  стоимость и  то,  как  одни  люди угнетали других в
процессе этого труда.
     - Ах,  господин  шпион,  -  сказал  агент.  Владимир Ильич  удивился,
услышав такое обращение,  и понял, что арест вовсе не был случайным. - Ах,
господин шпион, - сказал агент. - Вы же сами забыли о кирпичах и угнетении
- потому что  вы  видите результат.  И  человечеству нужен  только высокий
результат,  а не низкие беды тех,  кто строил храм.  С таким же успехом вы
могли бы рассказывать мне о гастрите тенора,  поющего в "Лоэнгрине". А мне
не важен его гастрит! Мне важен тембр его волшебного голоса.
     - И то и другое является житейской реальностью,  -  возразил Ленин. -
Только гастрит находит себе выход в заднем проходе,  а голос -  в бронхах,
то есть проходе верхнем.
     И тут они оба услышали гудок поезда, и оба поняли, что отходит именно
тот поезд,  в  котором час назад ехал Владимир Ильич,  стремясь в  об®ятия
великой  русской  революции.   С  некоторой  надеждой  Ленин,   когда  они
возобновили  движение,   оглядывался,   но   Карл  Платтен  был  неопытным
революционером и, конечно же, не догадался рвануть стоп-кран, об®яснив это
необходимостью сойти  с  поезда именно в  Кельне.  И  вот  сейчас...  нет,
невероятно,  надо быть реалистом,  а так не хочется быть реалистом...  вот
сейчас Карлуша покажется из-за угла, волоча в руках по чемодану. Ленин так
хотел  это  увидеть,  что  передал необ®яснимым путем  желание германскому
агенту,  тот  остановился и  минуты две глядел назад,  тоже мечтая,  чтобы
показался Платтен.  Но  потом агент взял себя в  руки,  понял,  что желает
того,  чего желать не положено,  но не рассердился,  а улыбнулся -  у него
было  хорошее  настроение рыбака,  влекущего  домой  большую  щуку.  Ленин
отчаялся  увидеть  Платтена  и  потому  шел  молча,  покорно,  размышляя о
позиции,  которую предстоит занять на  близком допросе,  и  утверждаясь во
мнении, что образ глухонемого норвежца - лучший выход из положения.
     А  Платтен,  ворвавшись в  купе за  две минуты до  отхода поезда,  не
обратил  внимания на  то,  что  вицеконсул стоит  в  коридоре,  а  супруги
Розенфельд сидят на диване, вежливо улыбаясь.
     Платтен начал  собирать чемоданы,  запихивая в  них  вещи,  что  были
извлечены для пользования в дороге.  Он боялся ошибиться и положить к себе
вещь,   принадлежащую  его  несчастному  спутнику.  Прозвенел  колокол  на
перроне,  поезд в  ответ загудел и  дернулся,  начиная движение к  северу.
Платтен в  отчаянии кинул взгляд на  кран торможения,  но не дотронулся до
него,  потому что рядом с краном была табличка на пяти языках, запрещавшая
пользоваться  им  без  особой  к  тому  необходимости.   Пока  же  Платтен
размышлял,  не наступила ли необходимость,  поезд разогнался, и дергать за
кран было поздно.
     Платтен был европейцем,  более того,  швейцарцем,  и  не мог нарушать
порядок.  Именно  потому  мировая пролетарская революция была  обречена на
провал -  ведь  в  любой  революции первым делом надо  дергать за  краны и
нарушать правила перехода улиц. Иначе революция называется эволюцией.
     К  тому  времени,  когда Карл  Платтен сдался,  а  супруги Розенфельд
предварительно изучили  содержимое шпионских  чемоданов и  убедились,  что
шпионы не  устроили в  купе  тайников,  вошел полицейский в  сопровождении
носильщика.  Платтена сняли с поезда на ближайшей же станции.  Он долго не
мог  понять,  зачем  же  германская полиция  так  коварно разлучила его  с
Лениным, а Ленина - с багажом.
     Никто никогда не  об®яснил этой тайны Карлу Платтену.  Оскорбленный и
раздосадованный,  а более того удрученный провалом миссии, молодой человек
впал  в  глубокую ипохондрию и  на  десятый  день  заключения,  так  и  не
промолвив  ни   слова,   повесился  на   неосмотрительно  оставленных  ему
подтяжках.
     Владимир Ильич  не  знал  ничего о  судьбе Платтена и  надеялся,  что
вскоре инцидент разрешится именно с его помощью. А тем временем шел розыск
родственников умершего Платтена,  и  первая  версия о  том,  что  Ленин  с
Платтеном - шпионы, в конце концов не выдержала испытания.
     Несмотря на долгие,  изнурительные допросы, Ленин продолжал держаться
за  версию о  том,  что  он  -  глухонемой швед.  Правда,  быть  до  конца
последовательным ему  не  удавалось,  ибо он  все более выходил из  себя и
порой кричал на  тюремщиков и  следователя Шикельгросса на немецком языке.
Но потом спохватывался и молчал днями напролет.
     Так   прошел  апрель.   И   лишь  в   начале  мая  Платтену-старшему,
похоронившему брата  в  Гамбурге,  удалось  отыскать  Владимира  Ильича  в
кельнской тюрьме,  и  еще  две недели потребовалось Ганецкому и  некоторым
другим политическим деятелям, чтобы выцарапать Ильича на волю.
     Но к тому времени положение в России изменилось.

     Когда автомобиль Беккера с®ехал между кипарисами на дорожку к  дворцу
Петра  Николаевича,  уже  совсем  стемнело.  Утомленный нервным днем  Коля
дремал на  заднем сиденье.  Но как только мотор резко повернул к  воротам,
Коля  проснулся и  начал  шарить  рукой  по  сиденью  в  поисках форменной
фуражки.
     Из будки вышел часовой, всмотрелся в темноту. Ефимыч сказал ему:
     - Не узнал, что ли?
     - А  кто  вас  узнает,  раз®ездились по  ночам,  -  беззлобно ответил
часовой.
     - Поручик здесь?  -  спросил Коля, когда машина в®ехала в открывшиеся
ворота.
     - К  господам пошел,  -  сказал солдат.  -  Вы  ему скажите,  комитет
серчает - пьет ваш поручик.
     - Пьет или другим пить мешает? - спросил Коля.
     - К господам пошел, - сказал солдат.
     Фонарь освещал его  сверху,  от  чего  не  прикрытыми тенью от  папах
оставались лишь кончик носа и подбородок.
     - Поехали, - сказал Коля Ефимычу.
     Лакей Жан  отворил дверь и  принял шинель.  В  последние поездки Коля
перестал маскироваться -  только заменял в  дорогу фуражку на  нейтральную
солдатскую папаху.
     - Как  дела?  -  спросил Коля голосом старого друга семьи.  -  Все ли
здоровы?
     - Спасибо за внимание,  ваше благородие, - откликнулся Жан с улыбкой.
Может,  так  же  спрашивал его  посол английский или  шах персидский?  Бог
знает, отчего улыбаются слуги. - Все здоровы-с.
     Жан  принял шинель,  и  Коля привычно прошел в  большую гостиную.  Он
надеялся, что Татьяны с императрицей не будет.
     Молодые люди играли навязанные им роли,  не скрывая своей неохоты, но
старшие заговорщики не придавали этому значения.
     Несколько раз  Коля  прогуливался с  Таней по  дорожкам Дюльбера так,
чтобы их видели солдаты и слуги,  раза три они сидели на веранде у всех на
виду.   Гуляя  и   сидя  на  веранде,   молодые  возлюбленные  кое  о  чем
разговаривали.  В  частности,  они  поставили под  сомнение  необходимость
романа как конспиративного хода.  Пока никто Романовыми не  интересовался,
приезды и  от®езды лейтенанта также никого не  интересовали.  Когда же ими
заинтересуются,  то его визиты скорее вызовут подозрение,  потому что в их
роман никто не поверит...
     Коля  быстро вошел в  гостиную,  но  императрицы там  не  было.  Коля
оглянулся -  где ее искать?  В  этом пустеющем день ото дня дворце не было
слуг, которые могли бы провести тебя куда следует.
     Коля повернул в библиотеку.  В библиотеке на диване возились,  словно
гимназист  и  гимназистка  на  вечеринке,  поручик  Джорджилиани и  княжна
Татьяна.   Татьяна  уютно  попискивала  и   вроде  бы  сопротивлялась,   а
Джорджилиани подвывал умоляюще, словно нищий на набережной.
     Это было отвратительное зрелище.
     Нет, не нужна была Коле Татьяна. Не любил он ее - но это не означает,
что  можно заниматься паскудством на  диване,  когда в  любой момент могут
войти.
     - Встать! - неожиданно для себя закричал Коля начальственным голосом.
     Возлюбленные,  отталкиваясь ладонями, расцепились, и Татьяна, путаясь
в складках, стала оправлять лиф, стараясь спрятать грудь.
     - Как вы смеете!  -  кричал Коля, забывшись. - Как вы смеете, когда в
любой момент могут войти! Вам что, не терпелось настолько, что вы не могли
спрятаться куда-нибудь на чердак?
     Джорджилиани,  плотный невысокий брюнет,  списанный за некие грехи из
гвардии в запасной пехотный полк и как оппозиционер, попавший на должность
при пленных Романовых, вдруг оробел, вскочил и дрожащими пальцами оправлял
мундир.  Коля со злорадством наблюдал,  как поручик неправильно застегивал
пуговицы, от чего одна пола была на пуговицу выше другой.
     - Андрей Сергеевич! - от двери сказала Мария Федоровна. - Что за шум?
     - У  меня  были  к  тому  основания!   -   Коля  гневно  обернулся  к
императрице.
     Мария Федоровна,  не  подозревая,  видно,  что  на  свете  есть люди,
которые могут не знать французского  языка,  обратилась  тогда  к  Коле  с
длинной  и гневной французской тирадой.  Коля слушал,  стыдясь сознаться в
собственном невежестве.
     Татьяна громко зарыдала и выбежала из библиотеки.
     Джорджилиани,  не смея побороть роялистских устремлений и грузинского
почтения перед старухой, стоял красный, злой, по стойке "смирно" в нелепо,
наперекосяк застегнутом мундире и оттого был смешон.
     - Нехорошо, молодые люди, - сказала Мария Федоровна. - Вы забыли, где
вы находитесь.
     - Я надеюсь, что ко мне это не относится?
     - Силянс!  -  оборвала его императрица.  Обернулась к Джорджилиани: -
Поручик,  попрошу  вас  покинуть  дворец  и  вернуться к  исполнению своих
обязанностей.
     - Ваше величество...
     - То,  что вы наш тюремщик, господин поручик, не дает вам право вести
себя в моем доме подобно солдату. Идите.
     Джорджилиани,  не пытаясь оправдаться,  четко повернулся и  затопал к
выходу. Шея у него была такая красная, будто кровь выливалась сквозь поры.
     - А вы,  господин Берестов,  могли бы и не кричать в моем доме, - как
бы завершая фразу, произнесла императрица.
     - Простите,  ваше величество, - сказал Коля, чувствуя облегчение, как
в детстве, когда закончился нагоняй от мамы.
     - Хорошо,  что вы приехали,  - сказала императрица иным, обыкновенным
голосом. - Я так волновалась с утра. У нас плохие новости.
     Они прошли в малую гостиную императрицы. Там ждала Наташа.
     - Наташа, подожди снаружи, - сказала императрица. - Садитесь.
     На  самом деле она совсем не  сердилась на  Беккера -  либо не давала
себе воли.
     - Сегодня  днем,  -  сказала императрица,  -  Ялтинский совет  принял
постановление об  аресте всех Романовых.  Как и  следовало ожидать,  толпа
выразила шумную радость по поводу этого требования.  Более того,  какой-то
гражданин эмиссар зачитывал якобы телеграмму из Петербурга, где излагалось
схожее мнение Временного правительства.
     - Когда они хотят вас арестовать?
     - Я поняла, что завтра.
     - Этого нельзя допустить.
     - Вы  так  полагаете?  -  спросила Мария Федоровна.  -  И  что же  вы
намерены предпринять?
     - Я не могу принимать таких решений. Вы же знаете, государыня.
     - Ах,  Берестов,  я  не  ожидала от  вас  отважных решений.  Мой опыт
общения с  людьми давно уже подсказал,  что вы полководец в  мечтах,  а  в
жизни -  исполнитель чужих решений.  Не  обижайтесь,  в  этом  нет  ничего
плохого,  это тоже достоинство,  и редкое. Будь у Николая достаточно таких
исполнителей, как вы, он бы не потерял престола.
     Все равно обидно - злобная старуха! Еще неизвестно, что будет завтра.
Да,  он подчиняется чернозубому адмиралу,  он подчиняется,  потому что это
ему  выгодно.  Когда  в  адмирале пропадет надобность,  роли  переменятся,
государыня!
     Видно,  эти мысли как-то отразились на лице Беккера, потому что Мария
Федоровна вдруг поморщилась, как от неожиданного укола зубной боли.
     - Простите,   капитан,  -  сказала  старуха.  -  Я  запамятовала  вас
спросить: что вас привело сюда сегодня?
     - Письмо  от   Александра  Васильевича,   -   сказал  Коля,   нарочно
подчеркивая этим свою близость к адмиралу.  -  С указанием точного места и
времени решительной встречи.
     - Боюсь,  что письмо опоздало,  -  сказала императрица. Она протянула
холеную, совсем не старческую руку. Коля достал письмо.
     Императрица прочла письмо. Оно было коротким.
     - Вы должны его сжечь, - сказал Коля.
     - Сожгите сами. У вас есть спички?
     Коля поджег письмо.
     - Вы знаете его содержание? - спросила императрица, глядя, как письмо
обугливается,  занимаясь огнем.  Чтобы не обжечься, Коля перехватил его за
другой угол и пошел к камину.
     - Послезавтра в три часа пополудни,  -  сказал Коля.  - Более терпеть
нельзя. Решения уже приняты.
     - Но завтра нас арестуют!
     - Пусть  только посмеют!  Послезавтра здесь  будет весь  Черноморский
флот.
     - Можно  подумать,   господин  Берестов,   -  сказала  императрица  с
раздражением, - что вы не ездите сюда инкогнито и не скрываетесь по углам.
Можно подумать,  что мой сын не является пленником в собственном дворце. Я
не знаю, в кого намерен стрелять ваш Черноморский флот, и предпочитаю быть
живой, хоть и в тюрьме, чем погибнуть ради сомнительных интересов адмирала
Колчака.
     - Но вы же согласились участвовать!
     - До тех пор, пока участие это не ставило под угрозу жизнь мою и моих
близких.
     - Я доложу обо всем адмиралу.
     - И поспешите сделать это.
     В   гостиную  вошла  Татьяна.   Она  была  напудрена,   но   краснота
длинноватого носа и глаз пробивалась сквозь пудру.
     - Простите,  -  обратилась она к императрице.  -  Но у меня к вам два
слова, которые я хотела бы сказать наедине.
     - Татьяна,  сейчас не  время  для  приличий.  Считай,  что  господина
Берестова в нашем дворце нет.
     - Вы правы,  бабушка, - сказала Татьяна с детским торжеством. - Этого
человека нет. Это фантом.
     Коля  не   счел  нужным  возражать,   унижаться  в   глазах  спесивых
аристократок.
     - Господин Джорджилиани, - сказала Татьяна, - просит моей руки.
     - Какая глупость!
     - Совсем не  глупость,  бабушка,  в  наши дни.  Вахтанг происходит из
грузинской княжеской семьи...
     - Ах,  милая,  -  сказала императрица,  подходя к  трюмо  и  открывая
стоявший там пузырек с нюхательной солью.  - Каждый второй грузин - князь.
У них слишком много князей для такой маленькой нации.
     - Мы завтра же уедем в Грузию, - сказала Татьяна, - с утра.
     - Ты глупа,  -  после короткой паузы сказала императрица. - Но я тебя
не неволю. Я, конечно, желала бы увидеть твою свадьбу иной...
     - Подождите!  -  не выдержал Коля.  Не потому, что Татьяна была нужна
ему,  но в  решении княжны был нонсенс,  подтверждающий гнилость и  смерть
романовской династии: с какой легкостью великая княжна бросается в об®ятия
проходимца, забыв о своем долге перед династией.
     - Не надо слов,  - сказала императрица, строго поглядев на Колю. - Ты
свободна, Татьяна. Можешь поступать, как тебе вздумается.
     Татьяна поцеловала бабушке руку  и  вышла  из  комнаты,  бросив через
плечо  торжествующий  взгляд  на   Колю  -   как  бы   получая  развод  от
опостылевшего мужа.
     - Ну  и  что вы скажете?  -  спросила императрица,  когда за Татьяной
закрылась дверь.
     - Она пожалеет об этом.
     - Глупости.  Я не об этом. Откуда мы знаем, пожалеет она или нет? Я о
сроке, который установил ей Джорджилиани.
     - Я не понял вас.
     - И очень жаль.  Завтра,  сказал Джорджилиани,  они уезжают в Грузию.
Завтра утром.  Вы  спрашивали о  том,  насколько обоснованна моя тревога о
завтрашнем нашем аресте и  препровождении в Симферополь.  Как видите -  мы
получили доказательство.
     - Это могло быть совпадением.
     - Даже если вспомнить, что поручик Джорджилиани - начальник караула?
     - Это еще ничего не доказывает.  -  Коля уже понимал, что императрица
права.
     - Упрямый юноша!  -  сказала императрица.  -  Не вздумайте говорить с
поручиком - вы сделаете еще хуже.
     - А  я  и  не намеревался,  -  сказал Коля,  который только что хотел
сделать именно так.
     - Тогда подождите меня здесь, я напишу записку адмиралу.
     Пока императрицы не было,  Коля имел возможность подумать. Он подошел
к трюмо.
     На полочке стояло множество пузырьков с духами,  эссенциями, мазями -
Коля не  разбирался в  них,  но взял один небольшой флакон,  чтобы сделать
приятное Раисе.  Он  еле  успел положить флакон в  карман,  как  вернулась
императрица.
     - Я надеюсь, - сказала она, - что адмирал прочтет его сегодня.
     - Через три часа, - сказал Коля.
     - Даже если вам придется разбудить его.
     - Хорошо, ваше величество, - сказал Коля.
     Мария Федоровна привлекла Колю  к  себе,  он  послушно наклонился,  и
императрица поцеловала его  в  лоб,  затем оттолкнула сухой теплой рукой и
перекрестила.
     - Не сердитесь на старуху, - сказала она. - Вы хороший мальчик.
     Колю  проводила  горничная  Наташа.   Коля  обнял  ее  в  коридоре  и
поцеловал. Наташа засмеялась, переведя дух:
     - Потерял княжну, взялся за меня?
     - Дура, - сказал Коля, - у тебя грудь красивее.
     Коля  уселся в  машину,  снял  фуражку,  надел папаху.  Ефимы