детеля.  Хотите,  я  поставлю охрану у  гостиницы?  Или  у  дома  вашей
прекрасной дамы? - Вревский улыбнулся.
     - До свидания, - сказал Андрей. Они формально поклонились друг другу.
     Ахмет открыл дверцу машины навстречу Андрею.
     - Садись, - сказал он, - карета подана.
     Мотор заработал, и машина сразу начала разворачиваться.
     - А  я  этого Вревского знаю,  -  сказал Ахмет.  -  Он меня не любит.
Поэтому я его в машину не позвал. Пускай прогуляется пешком.
     Андрей  обернулся.  Вревский  стоял  широко  расставив ноги,  руки  в
карманах, - смотрел вслед. Он все понимал.
     - Спасибо, что ты приехал. Он меня измучил.
     - Он думает,  что ты из Москвы на аэроплане прилетел, чтобы завладеть
сокровищами отчима. А я твой сообщник. Куда поедем?
     - Выезжай на набережную, потом я покажу.
     Андрею почему-то и  в  голову не приходило сомневаться в правильности
того,  что Ахмет возит его по Крыму. Да и Ахмет ничем не показывал, что он
- благодетель.
     Они выехали на  набережную.  Навстречу им катил схожий автомобиль,  в
котором сидели две дамы. В молодой Андрей узнал княжну Татьяну.
     Дамы проводили удивленными взглядами машину Ахмета. Машин в Ялте было
мало,  каждая на  счету  и  принадлежит известной персоне.  Лишь  в  самые
последние  месяцы  появились  автомобили у  армейских и  флотских  высоких
чинов.
     Ахмет помахал дамам,  те  поклонились,  так  и  не  разобрав,  с  кем
раскланиваются.
     Ахмет сказал:
     - Узнал, да? Она до сих пор помнит прикосновение моей трудовой руки к
ее изнеженной коленке. Может, жениться на ней, а?
     - Ты что-нибудь еще узнал? - спросил Андрей.
     - Думаешь,  Ахмет всю ночь не  спал,  переживал,  искал?  Спал я  без
задних ног. Очень устал. Где поворачивать?
     - На Садовую, к храму.
     - Но  одну  вещь я  узнал.  Дезертиры здесь ни  при  чем.  Мне  точно
сказали.  И  местные воры не  знали ничего.  Все  думали,  что  он  чудак,
небогатый. Он хорошо свои тайны хранил.
     - Недостаточно.
     - А ты что в доме видел?
     - Видел кровь в кабинете.  И ковер ножом порезан.  И место,  где была
шкатулка с драгоценностями.
     - А ты сам о ней знал?
     - Следователь меня об этом спрашивал. Знал, знал.
     - И что внутри, знал?
     - Там были драгоценности. Отчим показывал, но я не очень разглядывал.
     - Значит, еще кому-то рассказал. Может, служанке своей, Глаше?
     - Чепуха. Ее же чуть не убили.
     - Сначала обещали поделиться,  а  потом раздумали.  Вот и убили.  Это
бывает.  Женщины -  ненадежные. Когда родишься мусульманином, узнаешь, что
женщина должна знать свое место.
     - Вот  здесь  остановись,   -   сказал  Андрей.  -  Пойдем  со  мной,
познакомишься.
     - Нет,  не  надо  знакомиться.  Лучше так  сделаем.  Я  голодный,  ты
голодный.  Бери свою Лиду,  я вас на настоящем авто в ресторан повезу.  На
Ак-Су. Там еще открыто.
     Андрей предпочел бы побыть с  Лидой вдвоем,  но он был обязан Ахмету,
да и предложение друга было соблазнительным.
     Андрей взбежал наверх. Евдокия Матвеевна была дома, она открыла дверь
и поцеловала Андрея в лоб,  печально,  по-матерински,  будто на похоронах.
Андрей,  который готов  был  закричать с  порога:  <Поехали в  ресторан!>,
смутился  нелепости своего  поведения.  Они  стояли  в  прихожей,  Евдокия
Матвеевна  говорила  нужные  слова  о   том,   какой  человек  был  Сергей
Серафимович и  как это должно быть тяжело для Андрея.  Андрей соглашался и
не знал, куда девать руки. Почему-то все говорили об отчиме как о мертвом.
А Андрею, что он его еще увидит.
     - Проходите!  -  опомнилась наконец Евдокия Матвеевна.  -  Чего же мы
здесь стоим?
     - Простите,  я потом к вам приду,  -  сказал Андрей.  - Там внизу нас
ждет мой товарищ.  Он хотел нам помочь в одном деле... Мы с Лидочкой, если
вы позволите...
     - Как же так без обеда! Зовите своего товарища.
     - Мама,  не  вмешивайся!  -  сказала Лидочка с  незнакомой еще Андрею
командной интонацией. - Андрей, спускайся вниз, я через три минуты буду.
     Лидочка прибежала минут через пять.  Уже  одетая для выхода.  В  доме
напротив  к  стеклам  прижались удивленные лица  -  видно,  автомобиль еще
никогда не  заезжал на  эту улицу.  Евдокия Матвеевна тоже выглянула и  не
скрыла удивления.
     - Мы едем обедать куда-нибудь, где мамы не задают вопросов, - сказала
Лидочка,  когда они устроились и машина покатила вниз.  - Я по твоему тону
поняла.
     - Умная женщина - это еще хуже, чем красивая, - сказал Ахмет.
     Машина с  трудом забралась к  ресторанчику у  Ак-Су.  Лидочка и Ахмет
разговаривали как  давнишние приятели -  хоть и  виделись они мельком,  но
Андрей и Маргарита их как бы давно познакомили.
     В ресторане они ели шашлыки,  запивали их сухим вином,  но Ахмет вина
не пил, он попросил шербет.
     Они  вспоминали прошлое лето,  Ахмет  рассказывал о  своем  неудачном
романе с Маргаритой и выступал в этом рассказе глупым извозчиком,  который
осмелился претендовать на руку прекрасной дворянки. Это было неправдой, но
звучало смешно.  Андрей засмеялся было,  но  увидел,  что  Лидочка даже не
улыбнулась,  спохватился,  рассердился на  себя,  потому что уже несколько
минут как забыл о несчастье.
     Лидочка сказала:
     - Я позавчера Колю фон Беккера видела.
     - Где? Здесь? - удивился Андрей.
     - У мола.  Он в форме, еще красивей, чем прежде. Не сердись, Андрюша,
этот факт меня не касается.
     - В какой он был форме? - спросил Ахмет.
     - Как у  солдата.  Только погоны такие...  с  разноцветным шнурком по
краям.
     - Ясно, - сказал Ахмет. - Наш Коля - патриот.
     - Почему патриот? - спросила Лидочка.
     - Вольноопределяющийся, - сказал Андрей. - Я тоже хотел стать. И если
бы не эти события...
     - Не говори глупостей, - сказала Лидочка, - я тебя не отпущу.
     - И что тебе сказал фон Беккер? - спросил Ахмет.
     - Он  был  рад  меня видеть.  Он  служит где-то...  В  Феодосии,  там
береговая артиллерия.
     - Хотел бы я быть таким вольноопределяющимся,  -  сказал Ахмет.  -  И
патриот, и долг выполнил, и фронт далеко.
     - Ты не прав,  Ахмет,  -  сказал Андрей. - Куда его послали, там он и
служит.
     Ахмет не стал спорить. Детское приятельство давно уже дало трещины. А
любит ли Колю Андрей?  Конечно нет... и все же это Коля Беккер, брат Нины,
сосед,  о  котором столько знаешь и  прощаешь ему то,  чего не  простил бы
чужому.
     Вино было легкое,  хорошее,  прохладное.  От столика открывался вид к
лесу,  зеленому и  багровому ковру,  наброшенному на крутой склон.  Домики
Ялты казались белыми кубиками, разбросанными шалуном у воды.
     - У  меня из  головы не идет эта шкатулка,  -  сказал Андрей.  -  Как
грабители могли догадаться?
     - Ты о той шкатулке, что под полом? - спросила Лидочка.
     - Да, - сказал Андрей. - А в городе уже все знают?
     - Что ограбили,  знают,  -  сказала Лида, - а про шкатулку ты мне сам
рассказал.
     - Когда?
     - Ну  вот.  -  Лидочка смутилась.  -  На Рождество,  пока мы с  тобой
автобуса ждали!
     - Вот и еще один подозреваемый, - сказал Ахмет.
     Андрей спохватился:
     - Как могло из головы вылететь? Прости, Лида.
     - Я не сержусь, - сказала Лида, но она была чем-то озабочена.
     - Поехали,  что ли?  - спросил вдруг Ахмет. - Меня ждут великие дела,
как любил говорить Гарибальди.
     Андрей  настоял на  том,  что  платит он.  Ахмет  развел руками.  При
Лидочке он робел. Он довез их до дома и умчался.

     x x x

     После чая  Евдокия  Матвеевна  оставила <детей> в Лидочкиной комнате,
где на стенах висели голубые акварели.  Лида, убедившись, что мать в самом
деле ушла, сказала:
     - Я очень перед тобой виновата, но я должна тебе все рассказать.
     - Что случилось?  -  У Андрея провалилось сердце.  Он сидел на стуле,
любовался Лидочкой.  И  признание таким  тоном  доброго не  сулило.  -  Ты
встретила другого человека?
     - Не говори красиво.  Я  к  тебе хорошо отношусь,  -  сердито сказала
Лидочка. - Но я должна показать тебе одно письмо.
     Она  раскрыла ящик  письменного стола и  вытащила оттуда пачку писем,
перевязанную голубой ленточкой.
     - Я  раньше от мамы письма прятала.  А  потом поняла -  она все равно
найдет.  Она у меня хорошая,  но очень беспокоится. Она только делает вид,
что к тебе расположена.
     - А на самом деле?
     - Она  тебя боится.  Она боится,  что ты  меня обидишь,  соблазнишь и
бросишь... Она всех мужчин боится, которые могут сделать мне больно. Ты не
сердишься на нее?
     - Нет.
     - Вот письмо. Это письмо от Марго. Она мне прислала его еще весной. Я
совсем о нем забыла. А сейчас, когда был этот разговор, я вспомнила.
     Лидочка пробежала глазами первую  часть  письма,  перевернула голубой
листок и дальше прочла вслух:
     - <Я видела Ахмета. Представляешь, он заявился в Одессу, где-то узнал
наш  адрес,   подстерег  меня.   На  извозчике  с   букетом  роз.   Ты  не
представляешь,  какое это уморительное зрелище! Я признаюсь тебе, что была
тронута.  Он такой забавный.  Он повел меня вечером в кафешантан. Я делала
вид,  что я  светская львица,  для которой все это,  как говорят в Одессе,
<семечки>.  На самом деле ты знаешь,  что я никогда там не была. Это очень
пошло,  но увлекательно и шикарно, Ахмет просадил кучу денег. Я думаю, что
он взломщик - он совершенно не считает денег. Я старалась при нем ни слова
o my dear friend,  а он и не спрашивал.  Я ему рассказала о твоем романе с
Андрюшей.  Роман в письмах - ах, как это мило! И даже рассказала, помнишь,
ты мне призналась, как этот Андрюша хотел произвести на тебя впечатление и
придумал романтическую историю  про  сокровище под  полом  в  кабинете его
дядюшки или  отчима -  не  помню  уж  кого.  Ахмет  тоже  смеялся,  но  он
отзывается об Андрюше очень тепло. Хоть и считает его слюнтяем...>
     Лидочка скомкала письмо и, как бы перенеся на него злость, швырнула в
угол.
     Сначала Андрей услышал и понял не ту часть,  что касалась сокровищ, а
мнение о  его характере,  которое Лидочку не удивило и  не обидело.  И это
мнение Ахмета!
     - Значит, Ахмет сказал неправду, - услышал он голос Лидочки.
     - Он забыл,  -  сказал Андрей.  -  Не придал значения и забыл.  Он бы
сказал мне, если бы помнил.
     - Андрей,  ты самый добрый на свете,  -  заявила Лидочка.  -  А я так
боялась, что ты рассердишься.
     Постучала Евдокия Матвеевна и позвала пить чай.
     - Спасибо, - сказал Андрей, - если вы не обидитесь, я уйду.
     - Почему? - возмутилась Евдокия Матвеевна. - Сейчас придет Кирюша, мы
посидим,  вам  надо  быть  среди людей -  одиночество в  вашем трагическом
положении губительно. Послушайте уж моего совета.
     - Я  хочу попробовать пройти в больницу,  -  сказал Андрей.  -  Может
быть, Глаше лучше. Может, меня к ней пустят.
     - Завтра,  -  сказала  Евдокия  Матвеевна.  -  До  завтра  ничего  не
изменится.
     Андрюша знал,  что не  останется здесь.  Такая вот шлея ему под хвост
попала,  как  говорила в  таких  случаях тетя  Маня.  Она  говорила:  <Ты,
Андрюша,  человек мягкий,  можно сказать,  бесхарактерный -  и  как многие
бесхарактерные люди - страшно упрямый. А упрямство, учти, порок>. Андрей и
не мог бы сказать, что заставляло его уйти. Но Лидочка поддержала его:
     - Мама, неужели ты не понимаешь, что Андрей переживает?
     - Вы  дорогу знаете?  За  церковью сразу направо,  -  сказала Евдокия
Матвеевна.  -  Узнайте там,  что  надо  Глафире.  Я  завтра могу  прийти в
больницу и принести. Может, мед ей нужен?
     - Спасибо, - сказал Андрей, - я спрошу.

     x x x

     В больницу Андрей пришел в половине восьмого.
     Он спросил внизу у  сестры,  что сидела за столиком,  в  какой палате
лежит Глафира Браницкая.  Хорошо, что следователь сказал фамилию. Иначе он
выглядел  бы  странным самозванцем.  Пожилая  ухоженная сестра  сказала  с
немецким акцентом:
     - К ней нельзя. Состояние тяжелое.
     - Вы только скажите мне,  в  какой палате,  -  попросил Андрей.  -  Я
завтра приду и уже буду знать.
     - Палата седьмая,  -  сказала сестра.  -  Для особо тяжелых. А вы кто
будете?
     - Я ее родственник, - сказал Андрей. - Я специально приехал.
     Сестра внимательно поглядела на Андрея и, видно, поверила ему.
     - Это ужасная история, - сказала она. - Женщина так изуродована. Я бы
на ее месте предпочла умереть.
     - А есть опасность для жизни?
     - Молодой человек,  я  не  могу с  вами это  обсуждать.  Завтра будет
доктор Власов.  Мне вообще запрещено говорить.  Я обязана, если кто-нибудь
будет  спрашивать  о  больной  Браницкой,  немедленно звонить  следователю
господину Вревскому. Вот видите телефон? Я сейчас должна его предупредить.
     - Он меня знает,  - сказал Андрей. - Я с ним уже разговаривал. Он мне
не очень понравился.
     Что заставило Андрея сказать это?
     - Как  вы  правы,  -  сказала сестра.  -  Он  очень груб.  Но  вы  не
беспокойтесь.  Я  полагаю,  что  ваша  родственница будет жить.  Приходите
завтра. Сегодня она еще в беспамятстве.
     Попрощавшись, Андрей вышел из дверей госпиталя и остановился снаружи,
придерживая дверь,  чтобы осталась щель. И стал ждать. Он ждал минут пять.
Сестра вставала,  уходила,  принесла какую-то  тетрадь.  Но к  телефону не
притронулась.   Значит,   Андрей  понравился  ей  более,  чем  следователь
Вревский. И можно не бояться, что она донесет о визитере.
     Тогда  Андрей  пошел  вдоль  высокого  каменного забора  до  калитки.
Калитка не  запиралась.  Андрей знал об  этом,  потому что много лет назад
Сергей Серафимович лежал в этой больнице.  У него был, кажется, колит. Это
было  летом,  Андрей  навещал его  и  приносил тайком запрещенный доктором
табак.  Отчим ждал его в саду. Они гуляли по саду, и отчим рассказывал ему
о  растениях,  которые там произрастали.  Это было в тот год,  когда отчим
надеялся пробудить в Андрее любовь к ботанике.
     В саду было куда темнее,  чем на улице. Старые деревья сомкнули кроны
над голой землей. Андрей осторожно прошел к светящимся окнам.
     Андрею не  надо  было  даже  вставать на  цыпочки,  чтобы заглянуть в
палаты.  За  первыми  тремя  окнами  были  палаты  общие.  Четвертое окно,
задвинутое занавеской, вело в палату, где лежала Глаша.
     Андрей  заглянул в  щель  между  занавесками.  Палата  была  освещена
электрической лампой. Глаша лежала на высокой койке, на спине, неподвижно,
руки  были  протянуты вдоль боков.  Лицо  было обмотано бинтами,  словно у
обожженной.  Бинты скрывали щеки  -  только кончик носа  и  один глаз были
наружу.  Почему-то не вовремя вспомнился роман Уэллса <Человек-невидимка>.
Даже стыдно стало, что вспомнился.
     Андрей осторожно толкнул раму.  Вернее всего,  окно заперто,  но  чем
черт не шутит...  И  вдруг рама подалась,  и окно со скрипом распахнулось.
Андрей замер. Но никто не услышал - еще не улеглись спать дневные звуки.
     Он подтянулся на руках и, когда оседлал подоконник, вдруг увидел, что
Глаша шевельнулась и ее глаз открылся.
     - Тихо, - прошептал Андрей.
     - Слышу, - чуть слышно отозвалась Глаша.
     Андрей спрыгнул на пол и на цыпочках подошел к кровати.
     Он склонился к  Глаше и  отвел спутанные,  тусклые рыжие волосы,  что
скрывали ухо.
     - Здравствуй, - сказал он тихо. - Прости, я так долго ехал.
     Обветренные, в кровавых трещинках, губы Глаши чуть шевельнулись.
     - Я знаю,  -  прошелестел ответ.  -  Я все слышу. Я молчу, я глаза не
открываю... вроде я без сознания. Боль-то какая...
     - Глаша, Глашенька, - шептал Андрей, гладя ее безвольно лежащую руку.
- Ты выздоровеешь, я тебя не оставлю.
     - Ты приехал,  -  прошептала Глаша,  -  дождалась. Мне главное было -
дождаться тебя, солнышко.
     - Почему ты ничего не говоришь следователю?
     - Я про Сережу не знаю.  Может,  об®явится. Может, спасется... Если я
сейчас скажу, еще хуже будет.
     - Что хуже?
     - Ты не понимаешь... Воды дай.
     Стараясь не звякнуть стаканом, Андрей поднял его с тумбочки, поднес к
губам Глаши. Ей было трудно пить, Андрей думал помочь, подложил ладонь под
затылок  Глаши,  чтобы  поднять голову,  но  она  вдруг  зажмурила глаз  и
застонала.
     - Отпусти-и-и...
     Глаша  лежала минуту или  две  закусив губу,  часто  и  мелко дышала.
Андрей молчал, он понимал, что причинил ей боль.
     - Избита я вся,  -  прошептала Глаша.  -  Упала,  все разбито... меня
резали, ножами резали, по лицу, по груди. Они мне глаз вырезали. Я знаю...
     - Глаша. - Андрей не знал и не мог ничего более сказать. Страдание ее
было  столь  ощутимо  физически,  что  боль  передавалась Андрею,  вызывая
тошноту. - Кто они? Кто? Ты видела?
     - Нет, темно... незнакомые... - Каждое слово давалось Глаше с трудом.
- Ждать -  может,  Сережу увидим.  Ты не уезжай,  ты тоже жди, в доме жди,
понимаешь,  он может раненый прийти, совсем плохой. Ты дома жди. Не бойся.
Тебя никто не тронет...
     И вдруг:
     - А Филька сдох?
     - Да. Он на улицу выбрался, как будто помощь звал.
     Глаша  закрыла глаз,  и  вокруг него  была  чернота.  Слеза набухала,
стремясь вырваться из-под века.
     - Милый, - сказала Глаша, - любимый мой мальчик...
     Потом она глубоко вздохнула, ей было тяжело дышать.
     - Ты помнишь,  что Сергей говорил? Если он скоро не придет, то возьми
в сейфе бумаги. Там все написано. Сейф они не нашли?
     - Нет, - сказал Андрей.
     - Какое счастье! Ты его открой, если Сергей не вернется.
     - Ты выздоровеешь и откроешь.
     - Глупый ты мой, ничего ты не понимаешь.
     В коридоре приближались шаги. Они оба услышали.
     Андрей вскочил.
     - Стой!  -  приказала Глаша.  Почти крикнула шепотом. - Возьми из-под
подушки, возьми скорее. Это самое главное.
     Андрей сунул руку под подушку.
     - Правее... я сберегла...
     У  двери шаги  остановились.  Послышался женский голос.  Ему  ответил
мужской.
     Андрей нащупал нечто плоское, тяжелое.
     - Бери и беги!
     Андрей  выхватил  эту   вещь  в   тот  момент,   когда  дверь  начала
открываться. Он кинулся к окну, перевалился через подоконник и успел краем
глаза увидеть испуганное лицо  сестры немки.  За  ней  лицо  полицейского.
Значит, Вревский почуял неладное, прислал проверить...
     Андрей  кинулся бежать по  саду,  было  совсем темно,  он  налетал на
стволы деревьев, где эта чертова калитка?
     Калитка  обнаружилась  тем,   что   распахнулась  и   в   нее  вбежал
полицейский, придерживая рукой шашку. Андрей прижался к стволу.
     - Стой! - кричал полицейский. - Стой, стрелять буду!
     Пока  полицейский,   пытаясь  определиться,   крутился  между  черных
стволов,  Андрей выбежал через калитку и помчался вниз. Он знал: через два
дома - проходной двор...

     x x x

     Андрей вернулся в гостиницу почти без приключений. Почти - потому что
уже  на  набережной его  поджидал  вчерашний преследователь,  который,  не
скрываясь, поднялся за ним до самой гостиницы, отворачиваясь, когда Андрей
оглядывался.
     Андрей  вошел  в  гостиницу и  сквозь  стеклянную дверь  увидел,  как
человек в  пиджаке прошел мимо.  Но  теперь Андрей был уверен,  что узнает
его, встретив днем.
     Он взял ключ и поднялся к себе.  И тут поймал себя на том, что у него
не такое уж плохое настроение. Глаша жива - главное, что жива и выживет. И
Сергей Серафимович может вернуться. Ведь Глаша верит в это.
     Не раздеваясь, Андрей упал на кровать.
     Странно все-таки,  почему Ахмет  забыл  о  шкатулке,  если  Маргарита
рассказала о  ней?  Он  мог  забыть,  но  когда разговор о  ней поднялся в
ресторане на  Ак-Су,  он  должен  был  вспомнить.  Вспомнил бы  и  сказал.
Испугался? Чего? Что Андрей заподозрит его? Чепуха, чепуха...
     В дверь постучали.
     - Кто там?
     - Господина Берестова просят вниз,  к телефону,  - сказал через дверь
половой.
     Андрей поглядел на  часы.  Скоро десять.  Телефоны в  Ялте были еще в