ой ресторанчик или кафе на набережной удобны для его целей.
     Когда  Андрей  спускался вниз,  ему  встретился лишь  высокий молодой
священник,  но Андрей не посмел спросить его,  какое нынче число. Подобный
вопрос привлечет внимание - лишь сумасшедший или шпион может задать его.
     Выйдя на  набережную недалеко от  порта,  Андрей сразу же  увидел под
тентом несколько столиков.  Они были выставлены от  ресторана <Таврида> и,
видно, доживали последние дни. Скоро их унесут внутрь до весны.
     Столиков было  четыре,  на  них  стояли керосиновые лампы.  Света они
давали немного:  только для  дружеской или  любовной беседы.  Одна парочка
вела такую беседу - остальные столики были пусты.
     Андрей смело  перешел улицу  и  сел  за  столик подальше от  парочки,
спиной к тротуару.
     Официант,  что  стоял  в  дверях ресторана и  чистил ногти,  сразу же
подошел.
     - Что прикажете?
     - А  чем  вы  меня  побалуете?  -  спросил в  ответ Андрей,  стараясь
изобразить небогатого прожигателя маминых денег.
     - Можно из ресторана принести, - сказал официант, оценивший клиента и
снова принявшийся чистить ногти.
     Андрей понял,  что голоден.  Впрочем,  он  даже и  без путешествия во
времени давно не ел.
     - Прошу тогда...
     - Икорки,  - перебил его официант, взявший дело в свои руки. - Икорки
паюсной и грибков. Грибки у нас соленые, первый сорт. А что пить будем?
     - Бульон с пирожком,  -  сказал Андрей,  понимая, что голод все более
овладевает им. - И отбивную.
     - Погляжу на кухне,  -  сказал официант. - Если отбивных не будет, не
изволите ли эскалоп? Водочки под грибки-с?
     - И  водочки,  -  согласился Андрей,  который водку не любил и  почти
никогда не пил, даже на небогатых студенческих сборищах.
     Дальнейшие свои действия Андрей рассчитал заранее.
     - Голубчик, - сказал он голосом следователя Вревского. - Что у вас за
газеты сегодняшние остались? Мне надо поглядеть.
     - Вам <Вестник> или <Слово>?
     - А симферопольская пришла?
     - Нету, - сказал официант, - утром еще разобрали.
     - Погляди, голубчик, - сказал Андрей. - Я отблагодарю.
     Андрею не приходилось играть такие роли - сейчас бы сюда Ахмета.
     Официанта не  было минут пять.  Андрей мысленно шел  за  ним.  Вот он
подходит к  кассе,  затем медленно и  лениво идет к  буфету или на  кухню,
разговаривает с приятелем о погоде. Может, он не ялтинский, нанялся только
на  сезон -  собирается уж  на  поезд.  Вот  он  спросил про газету и  ему
ответили -  откуда  вечером газета?  Своей  вечерней в  Ялте  не  было,  а
вечерняя из Симферополя приходила только утром.
     Наконец официант появился. Он высоко и почти торжественно нес поднос.
Держа его на весу, стал расставлять на столе закуски. Поставил лафитничек.
     - Я вам сельтерской принес, - сказал он, - некоторые любят запивать.
     - Спасибо, - сказал Андрей. - А газета?
     Официант выставил все, поправил тарелку с нарезанным хлебом, подвинул
масленку, потом, будто нехотя, вытащил из кармана смятую газету, вид у нее
был  такой,  словно по  ней  ходили ногами.  На  сгибе расплылось масляное
пятно.  Официант покрутил фитиль лампы,  и она загорелась неожиданно ярко,
как электрическая.
     - Приятного аппетита,  -  сказал официант. - Газету у повара взял, вы
уж простите, с утра по рукам ходит.
     Эта вспышка разговорчивости утомила официанта,  и  он побрел к двери.
Встал в  ней,  чтобы не спускать глаз с  посетителей,  и снова принялся за
ногти.
     Газета была симферопольская. Утренняя. Вероятно, сегодняшняя.
     И тут Андрей не утерпел. Вместо того чтобы не спеша выпить, закусить,
а  потом,  перед бульоном,  развернуть газету,  он  сразу же  посмотрел на
первую страницу. Прямо под названием была дата: 15 октября 1914 года.
     Если газета сегодняшняя -  его,  Андрея, не было на этом свете четыре
дня.  Если вчерашняя -  пять.  Значит, он почти не ошибся, считая щелчки в
табакерке.
     Четыре дня.  И  в  городе  все  тихо.  Как бы расспросить официанта о
новостях?  Не привлекая внимания. Он, правда, вялый какой-то. Андрей налил
в  рюмку водки,  густо намазал ломоть хлеба маслом и икрой.  Водка приятно
обожгла глотку,  бутерброд оказался  вкуснейшим.  Андрей  подцепил  вилкой
крепкую шляпку рыжика и схрупал ее.
     <Почему у  меня такое славное настроение?  Ведь ничего еще неизвестно
и,  возможно,  мне грозит опасность. Но главное ведь в ином - в том, что я
чудесным  образом  избавился от  прошлой  опасности.  Подобно  Аладдину  с
волшебной лампой,  я обладаю машиной,  которая резвее самого быстрого коня
унесет меня от любой беды.  Ну что, Вревский? Поймал? Приходи сюда, вот я,
Андрей Берестов,  сижу перед рестораном,  хрупаю рыжик... А есть ли у меня
деньги? Еще не хватало попасть в полицию...> Он лихорадочно полез в карман
тужурки -  там только табакерка и мелочь.  В другом кармане - тоже. Деньги
остались в брюках!  А сейчас брюки на нем чужие.  Андрею стало холодно. Он
нервно оглянулся.  И официант,  чуя неладное,  тут же проснулся,  шагнул к
столику и спросил с некоторой угрозой:
     - Бульон подавать?
     - Несите,  - сказал Андрей, понимая, что наступил момент для бегства.
Но наученный опытом официант лишь дошел до двери в ресторан и,  не спуская
глаз с Андрея, крикнул внутрь:
     - Кузьма, бульон неси. И эскалоп.
     И  тогда Андрей вспомнил,  что в тужурке лежит бумажник,  в бумажнике
десятка,  и,  проведя рукой по борту,  ощутив выпуклость бумажника,  сразу
обессилел и  даже не  заметил,  как  официант,  уже  без  всякой видимости
пиетета, стукнул о стол бульонной чашкой, плеснув на клетчатую скатерть.
     Выпив чуть теплый бульон и опрокинув еще рюмку водки, Андрей осмелел.
Он уже решил, что все же подберется, как совсем стемнеет, садом к Лидочке.
Он будет осторожен,  чтобы его не заметили.  А в крайнем случае -  что ему
стоит прыгнуть еще на день вперед?  Лиха беда - начало! - сказал он себе и
непроизвольно улыбнулся - заяц в потоке времени!
     Он  проглядел первую страницу.  Официальные сообщения.  Внизу  справа
пустое место - вычеркнуто военной цензурой, которая уже начала накладывать
лапу на  известия с  фронтов.  А  вот и  сообщение из Петрограда:  <Ставка
сообщает,   что  нашим  доблестным  войскам  отдан  приказ  о  переходе  в
наступление против  Турции,  нарушившей договоры  о  мире  и  соседстве  и
легкомысленно   привязавшей   свою   судьбу   к    колеснице   германского
пруссачества>.
     <Вот  война  дошла и  до  наших краев>,  -  подумал Андрей,  забыв об
эскалопе  и  зачитавшись  шумной  патриотической  передовицей,  в  которой
предсказывалось неминуемое поражение дряхлой Османской империи, живущей за
счет соков,  которые она пьет из порабощенных народов. Наконец-то появился
враг выгодный, которого есть надежда громить не только на страницах газет,
но и на поле боя.
     На той же странице разбиралась стратегическая ситуация в Закавказье и
чаяния армянского народа...  куда мельче и  скуднее говорилось о  боях под
Варшавой - война уже пришла на территорию Российской империи.
     Громко скрипя сапогами,  вошел офицер с рукой на черной перевязи.  Он
был  слегка пьян и,  обернувшись в  поисках компании,  увидел,  что Андрей
сидит в одиночестве, тут же подошел и спросил:
     - Разрешите?  - и, не дождавшись ответа, уселся напротив. - Сволочная
погода, - сказал он. - Бой!
     Официант подошел резво - куда только делась апатия.
     - Бутылку шампанского! Но не какое-нибудь там... Наше, отечественное,
массандровское. И два фужера.
     Андрей отложил газету. Еще этого не хватало!
     - Сейчас мы с тобой выпьем, - сообщил офицер.
     На  нем  была  фуражка  с  высоким черным  околышем и  загнутой назад
тульей;  на  серебряных погонах  -  крылья.  Авиатор,  штабс-капитан.  Еще
недавно авиаторы были кумирами Андрея.  Они с  Беккером бегали на  поле на
окраине  Симферополя,  где  происходили  славные  полеты,  -  он  видел  и
Нестерова,  и самого капитана Андрианиди, и бравых французов. Он знал, что
такое пике и штопор,  он видел,  как разбился Гастон Роже,  и чуть было не
успел к тем, кто вытаскивал его тело из-под обломков <ньюпора>.
     Андрей принялся за эскалоп, но аппетит уже пропал.
     Офицер постучал пальцами по столу.
     - Студент?  - спросил он. - Почему не воюешь? - И тут же сам ответил:
- Какого  черта?  Я  за  сентябрь трех  друзей похоронил.  Сам  чудом  жив
остался. Видишь, совсем не двигаются.
     Он пошевелил пальцами - пальцы и в самом деле еле шевелились.
     Официант споро  открыл  бутылку шампанского,  разлил  в  два  фужера.
Андрей начал было отнекиваться,  но  офицер расхохотался,  показав обломки
передних зубов.
     - Мы  бутылку шампузы с  тобой  усидим,  а  потом  и  до  твоей водки
доберемся, добро?
     - Мне уже надо идти.
     - Никуда тебе не надо идти,  -  сказал офицер. - Лишний ты тут. Никто
тебя не ждет.
     Лишний?  Эти  слова  проникли до  самых печенок.  Летчик говорил так,
словно  ему  была  открыта некая  тайна.  А  может  быть,  в  мире  что-то
изменилось -  изменилось,  незамеченное еще Андреем,  и мир,  в который он
попал, вовсе не тот, в котором он нажал на шарик?
     - Извините.  -  Официант стоял рядом со  столом и  был насторожен.  -
Господа не будут так любезны расплатиться?
     Андрей полез в  карман,  вытащил из  бумажника десятку.  При  виде ее
официант изобразил удивление. Он уже был убежден в неприятностях и, может,
даже хотел их, скучая в опустевшем ресторане.
     Штабс-капитан поднял бокал, и Андрей счел за лучшее подчиниться.
     - За ваше здоровье. Ты в этом нуждаешься. Не расстраивайся...
     Допив фужер и  едва дождавшись,  чтобы официант,  все еще не отдавший
Андрею сдачу, наполнил фужеры вновь, пилот вдруг сказал:
     - Студент, а мне твоя физиономия знакома.
     - Я не знаю. Может, на набережной встречали?
     Официант тоже приглядывался к Андрею, и это было неприятно.
     - Пять  рублей  сдачи,  пожалуйста,  -  сказал он,  надеясь рублевыми
чаевыми усыпить подозрения официанта.
     - Пойду разменяю, - сказал официант.
     Офицер мгновенно выпил второй фужер,  взял вилку Андрея,  подцепил ею
грибок. Потом спросил:
     - Не возражаешь? - и вылил к себе в фужер водку из лафитничка.
     - Пожалуйста, - сказал Андрей, готовый уже уйти, не дожидаясь сдачи.
     Вернулся официант,  аккуратно положил пятерку перед  Андреем и  снова
внимательно на него посмотрел.
     - Иди, иди, не твое дело, - сказал штабс-капитан.
     Официант ушел.  Сначала он шел медленно, но потом, у дверей, какая-то
мысль посетила его,  он обернулся, кинул взгляд на Андрея и быстро скрылся
в ресторане. В Андрее все сжалось.
     - Ты  прав,  -  лениво сказал авиатор,  -  надо  тебе бежать.  Только
послушай,  Берестов,  на  что  тебе деньги в  ничтожной сумме пяти рублей?
Оставь их здесь.
     И он наложил свою здоровую лапу на банкноту.
     - А  теперь тикай отсюда!  -  приказал он.  -  Этот  хлыщ к  телефону
побежал. Беги, Берестов.
     И  только когда авиатор вторично повторил его фамилию,  Андрей понял,
что его узнали.  За эти дни в Ялте случилось нечто, неведомое Андрею, - но
за ним охотятся.
     - Спасибо, - сказал Андрей, поднимаясь.
     - Будешь  в  Севастополе,   -   сказал  авиатор,  -  спроси  на  базе
гидропланов штабс-капитана Васильева.  Я тебе всегда помогу, если хочешь -
удерем в Румынию!
     И Васильев захохотал вслед.
     Уже почти стемнело,  Андрей быстро пошел прочь от  ресторана.  Фонари
горели редко,  здание порта  было  совсем темным.  Шагов  через  пятьдесят
Андрей заметил черную подворотню. Он шагнул в нее.
     И вовремя. По тротуару застучали шаги.
     - Он туда побежал, я видел! - послышался голос официанта.
     Андрей  оказался во  дворе.  Там  стояли бочки.  Вдоль  второго этажа
тянулся балкон с железной решеткой. Спрятаться в бочку, как Али-Баба?
     И тут Андрей увидел белую дверь.
     Он  быстро пересек двор,  толкнул ее.  Впереди прямоугольник света  -
выход на соседнюю улицу.
     Улица была пуста.  Справа был виден белый одноэтажный каменный базар.
Возле закрытого входа грудами тряпок спали бродяги.  Слева был садик.  Там
горел фонарь - как раз между двух деревьев.
     Андрей перебежал улицу  и,  встав поближе к  дереву,  снова развернул
газету. Может, она подскажет, что творится?
     На  третьей странице была небольшая статья ялтинского корреспондента.
<Драма на вилле <Астра>.  Андрей не сразу сообразил,  что дом отчима, пока
принадлежал старому хозяину,  звался  виллой  <Астра>,  это  название было
выложено бронзовыми буквами  над  входом.  Отчим  замазал его,  но,  когда
начиналась зима, было сыро или изморозь, буквы проступали сквозь известку.
     Он пробежал статью. Она была написана бойко и не очень грамотно. <Наш
корреспондент> сообщал,  что вся Ялта встревожена и  поражена таинственным
двойным убийством известного профессора-ботаника Берестова и его служанки,
трупы  которых  были  найдены  в  принадлежащей профессору вилле.  Там  же
обнаружены следы отчаянной борьбы,  которую вели за  свою жизнь несчастные
жертвы. В настоящее время подозрение пало на пасынка покойного профессора,
который  находился  в   стесненных  денежных  обстоятельствах.   Некоторые
полагают,  что  он  был связан с  бандой дезертиров,  которые об®явились в
окрестностях Ялты.  Следователь господин Вревский, приглашенный специально
для  расследования этого нашумевшего дела,  сообщил нашему корреспонденту,
что поимка скрывающегося от  правосудия студента Б.,  против которого есть
неопровержимые  улики,  дело  ближайших  часов.  Мы  будем  держать  наших
читателей в курсе событий>.
     Но сама статья еще не давала ответа на вопрос: как его узнал авиатор?
     Ответ нашелся на последней странице газеты.
     Там  была  помещена фотография Андрея в  гимназической форме,  видно,
найденная в  доме  у  отчима  (не  дай  Бог,  если  они  устроили обыск  в
Симферополе и  отняли ее  у  тети!).  Там  говорилось,  что  разыскивается
опасный преступник, скрывающийся от правосудия, Андрей Сергеевич Берестов,
и давались его приметы. Значит, ему надо бежать из Ялты.

     x x x

     Сад  позади  Лидочкина дома  был  невелик  и  запущен.  Хозяйка дома,
которая жила в  Севастополе,  разрешала жильцам пользоваться его  скудными
плодами и  тенью  каштана,  что  стоял  у  забора.  Садик зарос бурьяном и
крапивой. Посреди садика стояла покосившаяся деревянная беседка с лавочкой
без спинки.  Перелезши в  темноте несколько заборов и  отчаявшись отыскать
этот, лишь раз виденный сад, Андрей вдруг узнал беседку.
     Андрей стал смотреть в  освещенные окна.  Шторы на  втором этаже были
закрыты.
     Андрей стоял,  размышляя,  что делать далее,  как из  беседки до него
донеслись приглушенные голоса:  там кто-то сидел, и пройти мимо, не будучи
замеченным,  было трудно.  Один из  приглушенных голосов,  доносившихся из
беседки, показался ему знакомым.
     Выражение <показался ему знакомым> не совсем точно.  Он,  конечно же,
узнал серебряный голос Лидочки,  однако мысль о том, что она любезничает с
кем-то в беседке, когда он таится по темным углам в смертельной опасности,
была настолько кощунственна,  что, услышав голос невесты, Андрей отказался
его узнавать.  Это был чужой голос!  Он  был лишь отдаленно похож на голос
Лидочки.
     Эта  попытка убедить себя не  удалась,  потому что Лидочка беззаботно
засмеялась, но тут же оборвала смех:
     - Простите, я забылась.
     - Если  ваша мама услышит,  -  ответил мужской голос,  -  она  сильно
удивится.
     - Еще бы,  -  сказала Лидочка с потрясшим Андрея цинизмом.  -  На той
неделе была помолвлена с одним, а сегодня смеется с другим.
     - Эта современная молодежь!  - кривлялся мужской голос. - Для нее нет
ничего святого!
     Андрей представил себе, как рука соперника скользит по плечу Лидочки,
не встречая сопротивления. Рука присевшего на корточки Андрея инстинктивно
стала  шарить  по  земле  в  поисках камня  или  палки,  чтобы  убить  это
похотливое животное, а может, и неверную Лиду Иваницкую.
     От  немедленной расправы соперника спасло то,  что он,  вдруг понизив
голос, сказал:
     - Пойду загляну через забор.
     - Идите,  - сказала Лидочка. - Только возвращайтесь скорей. Мне одной
здесь неуютно.
     Зашуршали  кусты.   Соперник  отправился  вдоль   дома,   к   забору,
выходившему в переулок. На фоне неба проявился его силуэт.
     Андрей не  знал,  что  делать дальше.  Он  был  подобен караванщику в
пустыне, который весь день стремился к далекому оазису, умирая от жажды, и
только  сейчас  понял,   что  его  цель  -  пошлый  мираж,  который  часто
встречается в Сахаре.
     Девушка, которая может за несколько дней бессовестно предать любимого
и  найти счастье с усатым гусаром,  недостойна его любви.  Но что остается
ему,  караванщику?  Очевидно,  направиться прямо в  суд и  сдаться в  руки
Вревскому.
     И тут же Андрей,  не уничтоживший в себе, а лишь подавивший ревностью
нежные чувства к Лидочке, подумал: <Насколько я несправедлив? Она полюбила
меня, когда я был честным человеком. И более того, старалась, с риском для
себя,  помочь мне.  До того момента, когда я исчез. Исчез, и остались лишь
слухи,  сомнения и,  наконец,  фотография в газете с об®явлением о розыске
опасного преступника.  Даже если она не до конца поверила в мою вину,  что
ей остается делать? Стать соломенной вдовой убийцы? Она должна была спасти
себя, и я не вправе ее осуждать. Пускай она будет счастлива...>
     Андрей поднялся и  стал искать место,  чтобы перелезть через ограду и
исчезнуть.  Двигался он  замедленно,  вяло,  в  конце  концов все  равно -
оставаться ли  на  свободе или пойти на каторгу...  В  то же время Лидочка
могла бы и подождать.  Не прошло еще и недели с того дня,  как она клялась
ему в любви. Клялась ли? Может, только притворялась?
     Андрей поднял ногу,  нащупывая выступ в камне,  но нога соскользнула.
Он нащупал лиану и взялся за нее.
     Надо уходить горами в  Россию.  Или  лучше нанять лодку и  попытаться
уплыть в Болгарию?
     - Андрюша,   -   сказала  Лидочка,  подошедшая  близко.  -  Ты  чего,
испугался?
     - Что? - Андрей постарался вжаться спиной в камень.
     - Господи,  -  сказала Лидочка,  -  мне кажется,  что я тебя знаю уже
двадцать лет. Правда, я лет на двадцать тебя старше.
     - Прости, - сказал Андрей, неуверенно стараясь освободить рукав от ее
пальцев.
     - Ты перелез через забор,  -  сказала Лидочка. Она не спрашивала, она
утверждала.  -  Ты  услышал,  как мы с  Хачиком разговариваем,  и  тут же,
обладая живым умом и  нелепым характером,  ты решил,  что в  роли третьего
лишнего тебе ходить не пристало.  И куда ты вознамерился идти? К господину
Вревскому, который тебя ждет?
     - Я,  конечно,  не вмешиваюсь.  - Из темноты выросла фигура Хачика. -
Мое  дело  маленькое,   но  господин  Вревский  уже  отдыхают.  Зачем  его
беспокоить?
     И  пока  Андрей  тупо  пытался  переваривать эти  насмешливые  слова,
Лидочка кинулась к нему,  обняла его, начала колотить кулаками по плечам и
повторять громким шепотом:
     - Я же говорила! Я же говорила, что ты придешь! И именно сюда! Потому
что ты самый глупый на свете, но не дурак.
     - Даже обидно,  какой умный,  -  сказал Хачик. - Я думал, ты совсем в
горах сгинешь и твоя девушка мне достанется. Смеюсь, не обижайся.
     - Андрюшка,  -  продолжала шептать Лидочка,  -  мы  тут  третий вечер
сидим. Я с Хачиком вечер сижу, а Хачик всю ночь один сидит.
     - Зачем сидит? - сказал Хачик. - Я на скамейке лежу, Лидия Кирилловна
мне одеяло выносят.
     - Вы ждали меня?
     - Нет, царя Давида! - сказал Хачик, раздраженный тупостью Андрея. - У
тебя такая женщина, любой джигит молиться будет!
     - Ничего, Хачик, ему надо прийти в себя, - сказала Лидочка.
     Она повела его за руку к беседке,  посадила на жесткую узкую скамейку
- непонятно было, как Ха