е гостинцы и все -
я чист и гол до Нового года.
     - Но твоя тетя...
     - Коля, ты же знаешь, что тетя получает жалованье...
     - Андрей,  ты должен что-то придумать!  Если ты этого не сделаешь,  я
застрелюсь. Это вопрос чести.
     Коля обессиленно откинулся на  стуле,  будто пробежал целую милю.  Он
закрыл глаза.
     - Так я и знал,  - сказал он,  словно  Андрей  отнял  у  него  тысячу
рублей, вытащил из кармана. - Так я и знал... - Он поднес руку ко лбу. Это
было изящно, но Андрею жест показался слишком театральным.
     - Вам подать еще чего-нибудь,  молодые люди? - спросил Циппельман, не
подходя из деликатности близко.
     - Нет, спасибо, - сказал Андрей. - Мы сейчас уходим.
     Коля поднялся, как будто эти слова были командой. Не глядя на Андрея,
подошел к круглой вешалке, взял свою шинель и, не надевая фуражки, пошел к
выходу. Андрей задержался, расплачиваясь.
     Пасмурный  день  перешел  в  тоскливый зимний  вечер.  На  Пушкинской
зажглись желтые фонари. Люди спешили домой со службы, и потому магазины на
короткое  время  оживились.  Коля  стоял  у  витрины  колбасного магазина.
Витрина представляла собой рог  изобилия,  из  которого сыто  и  не  спеша
вываливались колбасы и рулеты бекона.
     Андрей остановился,  не зная,  что делать дальше. Подойти к Коле? Или
тот настолько обижен, что не станет разговаривать?
     - Пошли домой, - наконец окликнул он Колю.
     - Я не хочу в эту юдоль скорби,  - сказал Коля. - И у меня нет рубля,
чтобы напиться.
     - Рубль  у  меня  найдется,   -   сказал  Андрей,   впервые  в  жизни
почувствовав себя старше Беккера. - Но напиваться смысла нет.
     - Тебе ли говорить о смысле!
     Андрей вынул из бумажника три рубля и протянул их Коле.
     Тот посмотрел на  деньги как на  мерзкую лягушку и  неожиданно ударил
Андрея по руке. Деньги упали на мокрый тротуар.
     - До свидания, - сказал Андрей и пошел прочь.
     Он  не  оборачивался  и  поэтому  не  видел,  поднял  ли  Беккер  эту
трехрублевку.
     Андрей пришел в себя в семинарском саду.  Уже почти стемнело, и здесь
фонарей было  мало -  до  ближнего метров пятьдесят.  В  полутьме голубела
мокрая скамья.  Андрей дошел до нее и,  обессиленный, сел. Его знобило. Он
подумал,  что в поезде он долго стоял в тамбуре,  потому что в вагоне было
душно.  Его  могло  продуть.  Еще  не  хватало  пролежать  в  горячке  все
Рождество.
     Два человека шли по грязной,  истоптанной за день дорожке. Оба были в
глубоко надвинутых на брови картузах и бушлатах, подобных морским, которые
любили  носить  мастеровые.  Андрей  вдруг  испугался -  на  версту вокруг
никого.  Если что -  не докричишься.  От этих фигур веяло угрозой.  Андрей
понимал -  самое разумное встать и уйти.  Быстро уйти отсюда.  Может, даже
убежать.  Но с  Андреем так бывало в жизни не раз -  он понимал,  что надо
сделать,  чтобы спасти себя,  но  не делал,  замирая и  стараясь переждать
опасность или беду.
     Мужчины замедлили шаг,  подойдя к скамейке,  и Андрей, глядя на них и
не различая в сумерках лиц,  мысленно молился: пройдите мимо, пройдите, не
останавливайтесь.
     Мужчины остановились.
     Один из них сказал:
     - Студент, закурить не найдется?
     - Я не курю, - сказал Андрей.
     - А ты получше посмотри, - сказал второй со смешком.
     - Честное слово, я не курю, - сказал Андрей и поднялся со скамейки.
     - Это мы сейчас посмотрим,  -  сказал первый мужчина.  -  Выворачивай
карманы.
     Андрей начал отступать от  них.  Он боялся повернуться к  ним спиной.
Мужчины шли за ним следом точно с  той же скоростью,  как Андрей отступал.
Андрей задел каблуком камень.
     - Я сказал тебе, - повторил первый мужчина негромко, - показывай, что
в карманах.
     Андрей  запустил  руки  в  карманы  и  вывернул их.  Ключи  и  мелочь
посыпались на дорожку.
     - Ну, что нам с ним сделать? - спросил первый. И тут Андрей узнал его
голос. Года три назад он служил в гимназии истопником, и гимназисты бегали
вниз,  в котельную:  старшеклассники покурить или сыграть в карты, те, кто
помладше, - потому что там было всегда тепло и интересно.
     И  это  узнавание  сразу  успокоило Андрея.  В  мире,  в  котором  он
существовал,  были свои порядки:  в  нем  были и  люди законопослушные,  и
тихие,    и   разбойники,   и   жулики,   но   существовала   определенная
установленность отношений.  И  еще  не  сказав ничего,  Андрей понял,  что
своего  эти  мужики обижать не  будут,  даже  если  <свой> обозначает лишь
гимназиста, которого этот истопник и не помнит. Как же его звали? Тихоном?
     Теперь,  когда они стояли рядом,  Андрей разглядел и второго.  У него
было скуластое крепкое лицо, узкие губы и злые глаза.
     - Не буду, - сказал Андрей. - Не буду, Тихон.
     - Ты кто?  -  Тихон приблизил лицо - от него пахнуло водкой. - Ты кто
такой?
     - Я у вас в котельной все свои лучшие годы пробыл,  -  сказал Андрей,
стараясь улыбнуться. Улыбка, правда, не получилась.
     - Ах ты,  мать твою!  Гимназист!  Из Александровской? Много вас было,
разве всех упомнишь. А теперь что, в студенты пошел?
     - Я  в Глухом переулке живу,  -  сказал Андрей.  -  С теткой.  Может,
знаете?
     - Кто  вас  всех знает,  -  сказал Тихон без  злобы.  -  Они у  меня,
стервецы,  курили.  -  Последние слова были обращены к  спутнику,  который
стоял - руки в карманах бушлата - и покачивался.
     - Если курили, - сказал он со злобой, - чего же он папиросу пожалел?
     - А я не курил,  -  сказал Андрей.  -  И сейчас не курю.  Но если вам
деньги нужны, возьмите.
     Тут  он  понял,  что  нетактично  предлагать  людям  деньги,  которые
валяются на земле.  Он опустился на четвереньки -  ключи были большие, они
блестели, их он нашел сразу, а монеты попали в грязь.
     - Да ты чего, - сказал Тихон. - Ты ничего. Бог с ними.
     Он тоже встал на четвереньки, и они с Андреем шарили руками по лужам.
     - Во, - говорил Тихон. - Нашел. Двугривенный.
     Его спутник стоял над ними. Ему это не нравилось.
     - Пошли, - сказал он. - Штаны извозишь, мать твою.
     - Не, - говорил Тихон. Он был совсем пьян. - Надо помочь. Гимназисту.
Тебя как зовут?
     - Андреем. Андрей Берестов.
     - Как же, Андрей, Андрюша! Помню. Курносенький такой был.
     Конечно же,  Тихон Андрея не помнил,  но теперь они были заняты общим
и, с точки зрения Тихона, полезным делом.
     - А много денег-то у тебя было?
     - Не знаю, - сказал Андрей. - Около рубля, наверное.
     - Дурак  ты,  гимназист.  Если  будешь  каждому карманы разевать,  не
напасешься.
     Тут он нашел целый полтинник,  и на том они поиски прекратили, потому
что второй, которого звали Борисом, хотел уйти.
     Они пошли к выходу из сада все вместе.  Андрей протянул Тихону мокрую
ладонь, на ней было два пятиалтынных и гривенник.
     - Нет, - сказал Тихон, - это ты себе оставь. У нас уже полтинник есть
и двугривенный.
     - Давай,  -  сказал Борис  и  взял  деньги у  Андрея.  Что  Тихону не
понравилось. Он стал об®яснять Борису:
     - Тетка у  него,  в очках,  Марья Павловна,  я ее знаю,  она к соседу
моему приходила,  еще на Пасху,  благотворительность носила.  Я ее, ей-бо,
знаю, ты скажи, Андрюш, я ее знаю?
     - Точно, знаете, - удивился Андрей.
     - Я и говорю.  Она женщина справедливая и небогатая, это я точно тебе
говорю.
     Борис не отвечал. Но и деньги не вернул.
     Они вышли на Екатерининскую.
     - Слушай,  гимназист, - сказал Тихон, - пошли собачьей радости вкусим
за твое здоровье. Ты не думай, у нас есть.
     - Я не пойду, - сказал Андрей.
     - Пойдешь,   пойдешь,   -  сказал  Тихон.  -  Выпьем,  посидим.  Надо
согреться.
     Через  три  минуты они  сидели в  жарком,  душном и,  как  показалось
Андрею,  страшно уютном зале трактира. Половой принес штоф водки и горячей
жареной чесночной колбасы.
     Тихон,  оказывается,  теперь служил кочегаром на станции, а Борис был
приезжий,  из Пскова,  и работал в депо. К удивлению своему, Андрей понял,
что спутники его -  совсем молодые,  а в гимназии ему казалось,  что Тихон
велик и стар.
     В морщинках вокруг глаз Тихона,  под носом,  над усами была сажа, под
обломанными ногтями тоже чернота.  Борис был чище, одет аккуратнее. Он был
мрачен и только после второй рюмки попривык к Андрею,  разговорился.  Они,
оказывается, готовили в депо забастовку, все продумали, а приехал из Киева
эсдек Мученик и  велел все делать иначе.  Получилось,  что теперь Борис не
главный,  и это он переживал. А Тихон, который Борису сильно сочувствовал,
достал ему выпить,  но тут у них кончились деньги, а выпить хотелось - вот
и подошли к студенту.  Они только и собирались рупь взять,  не больше,  но
когда студент,  то есть Андрей, стал кобениться, они на него рассердились.
Так что если бы не узнавание, накостыляли бы Андрею.
     Потом и Борис оттаял. Он оказался славным парнем, если бы не пил, так
об®яснил  Тихон.  Он окончил реальное училище,  но потом обстоятельства не
сложились, Борис не об®яснил - как. Пришлось уйти в механики. Он приехал в
Симферополь.
     - Женить Борьку надо,  -  утверждал Тихон. - Ты, Андрюша, нам невесту
отыщи, только с образованием. Мы теперь, сам понимаешь, к свету стремимся.
Предстоят большие перемены. Ты газеты читаешь? Выберем мы Борьку в Думу от
революционеров.   А  потом,   гляди,   министром  станет.   -   Тут  Тихон
развеселился.  А Андрей вспомнил,  что у него была заначенная пятерка,  на
самый крайний случай. Они и ее пропили.
     Ушли они из  трактира,  когда он уже закрывался.  Все трое совершенно
обнищали.  Железнодорожники пошли провожать Андрея,  и  тому было лестно и
приятно,  что он идет домой с  двумя такими славными парнями,  которые его
понимают.
     Когда они вышли к  Салгиру,  их  догнал Ахметка,  который возвращался
домой.  Ахмет  отнял  его  у  новых друзей и  помог взобраться на  ломовую
телегу.  Тихон отдавать Андрея не  желал,  потому что поклялся сдать его с
рук на  руки Марии Павловне,  но  Ахмет,  когда узнал об  этом благородном
плане, вправду испугался, он представил себе, что подумает тетя Маня.
     Андрей заставил Ахмета остановиться,  не доезжая до дома,  потому что
ему надо было излить душу единственному другу, и тот послушно остановился,
только  заставил сначала Андрея  застегнуть шинель  и  надеть измаранную в
грязи фуражку.
     Андрей рассказал ему все о  Коле Беккере и  своей безответной любви к
Лидочке и  о  том,  что он намерен завтра же ехать к Сергею Серафимовичу и
просить тысячу рублей,  потому что хоть Коля и подлец, но ему надо помочь,
потому что жалко Нину,  на  которой никто не хочет жениться,  и  Елизавету
Юльевну тоже жалко, Андрей вспомнил, что обещал принести Беккерам опий, но
Ахмет сказал, что все возьмет на себя.
     Тетя Маня не спала и сидела у окна,  в ужасе ожидая вестника, который
сообщит ей о гибели Андрюши.  Она была так рада тому,  что Андрей жив, что
вовсе  не  рассердилась  и  сказала  Ахмету,  что  каждый  мужчина  должен
несколько раз  согрешить таким образом,  потому что в  этом есть трудности
возмужания.  Ахмет сказал,  что у него такой трудности нет,  потому что он
правоверный мусульманин.
     Ахмет не доставил тете Мане дополнительных страданий и не рассказал о
компании,  в  которой  согрешил ее  мужающий племянник.  Сказал,  что  тот
встретил товарищей по классу, а так как сильно устал с дороги, то оказался
слаб.

     x x x

     Утром  Андрей  долго  лежал,   стараясь  сообразить,   что  же  вчера
произошло.  Его  мозг,  намеренный,  видно,  оберегать своего  хозяина  от
излишних травм,  сначала вспомнил, как тот общался с железнодорожниками, и
долго не отдавал ему память о беседе с Беккером.  Об этом Андрей вспомнил,
лишь когда умывался,  и ему стало так гадко, что он чертыхнулся. Тетя Маня
услышала и пришла в негодование.  Она решила поговорить с племянником, так
как догадалась, что в Москве тот подвергается дурным влияниям.
     Но Андрей опередил ее просьбой об опиуме для мадам Беккер, чем вызвал
к  жизни  вспышку  сочувственной деятельности тети  Мани.  Оставив  Андрея
завтракать, она убежала к Беккерам,
     Тут появился Ахмет.  Он отказался завтракать с Берестовым, но посидел
с ним за столом и даже выпил чашку кофе. У Андрея разламывалась голова, но
он был рад, что Ахмет пришел.
     После завтрака Андрей почувствовал себя лучше. Он увел Ахмета к себе.
Тот  закурил  папиросу  <Сафо>  и  сообщил,  что  приучился  к  курению  в
Петербурге в тяжелые дни трат и загулов, и сказал потом:
     - Я тебе друг или не друг?
     - Друг, - согласился Андрей.
     - Я могу достать тысячу рублей. Правда, не знаю, нужно ли это.
     - Ты не веришь Беккеру? - спросил Андрей.
     - Я не верю ему, но верю, что Беккеру позарез нужны деньги.
     - Но если ты не веришь, зачем ты хочешь это сделать?
     - Зачем от татарина логики ждать,  - сказал, затягиваясь, Ахмет. - Мы
в университетах не обучались.
     - Мог бы уже быть в Сорбонне.
     - Нет,  не это мне на роду написано,  -  сказал Ахмет. - Образованным
будет лишь мой бледнолицый друг. А мы, краснокожие ирокезы, будем темными,
но богатыми.
     Ахмет  поднялся.   Маленький,  подтянутый,  четкий  в  движениях.  Из
заморыша первых  классов он  вырос  в  красивого мужчину.  Андрей чуть  не
сказал ему об этом. Потом решил, что это глупо. Вместо этого спросил:
     - Откуда у тебя тысяча?
     - Как ты можешь догадаться - она не единственная. С единственной я не
расстался бы даже ради тебя. Адье.
     Андрей проводил Ахмета до дверей,  вернулся,  посмотрел на часы. Было
около  одиннадцати.  Голова  болела по-прежнему.  Андрей пошел  на  кухню,
сварил еще кофе,  но пить его расхотел, а решил полежать, пока не вернется
тетя.
     Он лег, и его снова начало трясти.
     Когда  Мария Павловна через час  вернулась домой,  он  даже  не  смог
встать,  чтобы ее встретить.  Тетя Маня начала рассказывать,  как ужасно у
Беккеров...  потом  осеклась,  потрогала лоб  Андрея и  тут  же  притащила
градусник.  У Андрея было тридцать восемь и пять.  Он все же простудился в
поезде - или вчера в семинарском саду.

     x x x

     К  счастью,  у  Андрея  оказалась не  пневмония,  а  просто  жестокая
простуда,  которая прошла через  три  дня.  Тетя  Маня  никого к  нему  не
пускала,  да  и  чувствовал Андрей себя так  дурно,  что  не  хотел никого
видеть. Он лежал и думал, снова и снова повторял разговор с Колей и другие
разговоры, которые хотел бы повторить иначе.
     На третий день он решил поехать в Ялту и даже оделся, но почувствовал
такую слабость, что лег снова на диван в гостиной.
     Тут  вернулась тетя и  застала Андрея одетым.  Она рассердилась,  тем
более что  снова поднялась температура.  Но  Андрей так  покорно с®ел  все
порошки,  которые  ему  было  положено  есть,  что  тетя  смягчилась.  Она
рассказала,  что была у Беккеров.  Елизавете Юльевне лучше не становилось,
но  боли мучили меньше.  Тетя все  хвалила Нину -  какая она  заботливая и
несчастная. Она может стать кому-то замечательной спутницей жизни.
     - А как Коля? - спросил Андрей.
     - Вроде бы собирается уезжать. Ему надо в институт. Он подает большие
надежды,  и  его  намереваются оставить при  кафедре.  Ему  очень трудно в
Петербурге.  Приходится работать вечерами -  ведь семья ничем не может ему
помочь.
     Мария Павловна повторяла слова Нины.
     Убедившись в  том,  что Андрей ухожен,  тетя отправилась на  какое-то
дамское  заседание,  а  к  Андрею  пожаловали неожиданные гости:  Ахмет  и
Маргарита.
     Сочетание было невероятным, но об®яснимым.
     Оказывается,  Ахмет увидел Маргариту на вокзале,  узнал ее и отвез до
дома  Спиридоновых -  ее  дальних родственников,  к  которым она  приехала
погостить.   Маргарита,  разумеется,  Ахмета  не  признала,  но  когда  он
представился,  обрадовалась и  попросила помочь ей встретиться с  Андреем.
Уверения Ахмета, что Андрей болен, не были приняты во внимание.
     За полгода,  что они не виделись, Маргарита похудела, крупный нос еще
более  выдавался  вперед  из  запавших  щек,  непослушные  вороные  волосы
выбивались из-под маленькой шляпки,  глаза сверкали из  глубоких  глазниц,
окаймленных длинными ресницами и перекрытых куполами бровей.
     Маргарита была одета дорого,  модно,  но  неопрятно,  с  подчеркнутым
презрением к  одежде,  что  может позволить себе лишь весьма состоятельный
человек.
     - Не вставай, - сказала она Андрею.
     Шляпу Маргарита снимать не стала, с Андреем она вела себя, как старая
близкая приятельница, и когда он хотел поцеловать ей руку, сама поцеловала
его в щеку и сказала:
     - Если я заражусь от вас - придется вам за мной ухаживать.
     - Нет, я его не допущу, - сказал Ахмет. - И не надейтесь.
     Они уселись вокруг стола в  гостиной,  Андрей поставил на стол вазу с
зимними яблоками.
     - Вы бледный, - сказала Маргарита. - Но это вам идет. Это романтично.
     - Расскажите о себе,  -  попросил Андрей.  -  Мне кажется,  что я вас
вечность не видел.
     - Что со мной станется!  - сказала Маргарита. - Все по-прежнему. Живу
в Одессе, хожу в эту проклятую гимназию. Вырвалась сюда на каникулы.
     - Я не знал, что Спиридоновы ваши родственники.
     - Дальние, - сказала Маргарита. - Но я у них уже останавливалась раза
два по дороге в Ялту.
     Излишняя оживленность Маргариты была  неестественна.  Как  и  сам  ее
приезд в зимний Симферополь. Может, она хочет что-то рассказать Андрею, но
стесняется Ахмета?
     - Угощайтесь,  -  сказал Андрей. - Это хорошие яблоки из собственного
сада.  -  Он  показал  на  окно.  Под  ярким  зимним  солнцем  была  видна
единственная тетина яблоня.
     - Вы в Ялту не собираетесь? - спросил Андрей.
     - Я еще не решила, - сказала Маргарита. - Это зависит от моих дел.
     - Какие еще дела? - возмутился Ахмет. - Какие могут быть дела?
     - У каждого человека могут быть дела.
     - Вы давно видели Лиду? - спросил Андрей.
     - Я  ее не видела с  лета,  -  сказала Маргарита.  -  Но мы регулярно
переписываемся. У нее все в порядке. А вы скоро выздоровеете?
     - Я уже здоров.
     - И намерены выходить на улицу?
     - Разумеется, - сказал Андрей. - Не сидеть же мне все каникулы здесь.
     - Я очень за вас рада. - Маргарита обернулась к зеркалу, что стояло в
углу, критически осмотрела себя и поправила шляпу.
     Андрей ждал  чего угодно,  только не  такого светского визита.  Ахмет
тоже был растерян.
     - Ну что ж, мне пора, - сказала Маргарита, поднимаясь. - Я была очень
рада вас увидеть. Надеюсь, что до вашего от®езда мы еще увидимся.
     - Мы поедем на водопад,  мы уже договорились.  Послезавтра,  - сказал
Ахмет,  и  в  его глазах было что-то собачье.  В  присутствии Маргариты он
терял способность балагурить.
     Дверь  за  гостями  закрылась,  впустив  в  прихожую жгучий  морозный
воздух. Андрей прошел к себе в комнату и лег. Все не так, все неладно...
     В прихожей хлопнула дверь. Вернулась тетя Маня.
     - Ты курил? - спросила она из гостиной. - Разве ты куришь?
     Как будто это было немыслимым преступлением Андрея.
     - Нет, - отозвался он. - Ахмет приходил.
     Тетя возилась в  гостиной,  потом Андрей услышал,  как она убирает со
стола вазу с яблоками. Что-то зашуршало.
     - Ахмет был один? - спросила тетя.
     - А что?
     - Он  оставил тебе записку.  -  Тетя вошла в  комнату,  держа в  руке
клочок бумаги.  -  Но почему-то положил ее в  вазу с яблоками и подписался
буквой <М>.
     - Дай сюда! - Андрей вскочил с кровати как ужаленный и вырвал записку
у тети.
     На листке бумаги было написано:

          Андрей! Если сможете,  я жду вас у кондитерской завтра в  четыре
     часа.
                                                                        М.

     - Значит, Ахмет был не один, - сокрушенно произнесла тетя.
     - А я не говорил, что он был один, - сказал Андрей.
     Значит, Маргарите надо с ним погов