я  на  улице  в
пальто, крахмальном воротничке на шее и шапчонке на голове,  то  обязательно
замерзнешь!
     Менее желательным следствием перемены в широте была  начавшаяся  ночная
темнота.  Правда,  постоянный  дневной  свет  становится  в   конце   концов
неприятен, когда ты находишься на суше;  но  на  борту  судна  вечный  день,
конечно, будет предпочтен всеми.  Хотя  мы  теперь  уже  могли  думать,  что
покончили с главными массами  антарктического  льда,  однако,  нам  все  еще
приходилось считаться с его неприятными форпостами - ледяными горами. Мы уже
упоминали о том, что опытный вахтенный может в темноте на далеком расстояния
заметить блеск довольно большой ледяной горы;  но  если  говорить  о  мелких
обломках, у которых только незначительная часть  выдается  над  поверхностью
воды,  то  у  них  нет  такого  блеска,  и,  следовательно,  тут  ничто   не
предупреждает об опасности. Такая небольшая льдина столь же  опасна,  как  и
огромная гора; при столкновении подвергаешься одинаковому  риску  -  пробить
дыру в носовой части судна или же сорвать такелаж. На  этих  участках  пути,
где температура воды всегда очень низка,  указания  термометра  бывают  тоже
довольно сомнительны.
     Фарватер, в котором мы теперь находились,  был  все  еще  не  настолько
известен, чтобы нельзя было рассчитывать на возможность  встречи  с  землей.
Капитан Кольбек, ведший одно из вспомогательных судов, посланных  на  юг  во
время первой экспедиции Скотта,  повстречал  неожиданно  островок  восточнее
мыса Адэр. Позднее этот остров был  назван  именем  капитана  Скотта.  Когда
капитан Кольбек сделал свое  открытие,  он  находился  почти  на  том  пути,
которым обычно следует большинство судов, цель которых находится в  пределах
моря Росса. Все еще есть вероятность, что при добровольных  или  вынужденных
уклонениях с пути там можно найти много групп островов. В южной части Тихого
океана на картах, находящихся в продаже, нанесено много  групп  и  отдельных
островов, местоположение которых, а, может быть, даже и самое  существование
довольно сомнительны. Один из них, остров Эмеральд,  судя  по  этим  данным,
находится  приблизительно  посреди  того  пути,  которым  мы   должны   были
следовать, чтобы дойти до  Хобарта.  Однако,  капитан  Дэвис,  ведший  судно
Шеклтона "Немврод" в Англию в 1909 году, проплыл прямо через то  место,  где
по карте должен был находиться остров Эмеральд, но не  видел  его.  Если  он
действительно существует, то,  значит,  нанесен  на  карту  ошибочно.  Чтобы
избежать его соседства,  а  еще  больше,  чтобы  пройти  насколько  возможно
западнее, пока мы не войдем в пояс собственно восточных ветров, мы болтались
и пробивались  вперед  целую  неделю,  а  то  и  почти  две;  но  постоянный
северо-западный ветер долгое время открывал перед нами только две неприятных
возможности: или дрейфовать на  восток  или  же  попасть  в  дрейфующий  лед
севернее Земли Уилкса.
     Эти недели были  большим  испытанием  терпения  для  многих  на  судне,
которые сгорали от желания дойти поскорей с нашими  новостями  до  земли,  а
может быть в свою очередь получить какие-нибудь известия оттуда. Прошли  уже
три недели февраля, а мы не сделали  и  половины  пути;  при  сколько-нибудь
сносных условиях мы бы за это время уже дошли. Оптимисты все  время  утешали
нас, что рано или  поздно  должна  наступить  перемена  к  лучшему,  и  она,
наконец, наступила.
     Попутный ветер сразу привел нас к  ветру  и  от  сомнительного  острова
Эмеральд и от лежащей севернее и действительно существующей группы  островов
Макквири. Кстати, можно упомянуть, что на одном из этих островов Макквири  в
то время, когда мы проходили мимо, находилась самая  южная  в  мире  станция
беспроволочного  телеграфа.   Установка   ее   принадлежала   антарктической
экспедиции д-ра Моусона. Д-р Моусон  привез  также  аппарат  для  устройства
станции на самом антарктическом материке,  но,  насколько  мне  известно,  в
первый год никакого сообщения налажено не было.
     Благодаря последнему удачному толчку вперед, мы  зашли  так  далеко  на
запад, что курс на Хобарт теперь сильно приближался к истинному северу.  Это
давало нам надежду воспользоваться условиями ветров в поясе западных ветров.
В них из года в год не бывает больших изменений, и мы нашли их почти такими,
к каким привыкли: частые  сильные  свежие  ветры  с  северо-запада,  которые
держатся большею частью в течение  двенадцати  часов  и  переходят  затем  в
западную или юго-западную часть компаса.  Пока  дул  северо-западный  ветер,
оставалось только пережидать, поставив небольшое количество  парусов;  когда
же наступала перемена, мы в  течение  нескольких  часов  шли  в  желательном
направлении. Таким образом, мы медленно, шаг за шагом тащились  на  север  к
своей цели. Конечно, дело двигалось медленно;  однако,  линия  нашего  курса
росла на карте понемногу с каждым днем, и к концу февраля месяца  расстояние
до южной  оконечности  Тасмании  уменьшилось  до  очень  скромных  размеров.
Однако, на постоянной и сильной западной зыби наш  легконагруженный  "Фрам",
превзошел в качке самого себя, а это, сказать по правде, много! Такая  качка
причинила нам небольшую аварию в такелаже, так как  сломался  гафель  грота;
однако, это происшествие задержало нас не надолго. Поврежденный гафель,  был
быстро заменен запасным.
     Наши надежды дойти до места назначения еще до истечения февраля  месяца
разлетелись вирах. Прошла еще и четверть марта месяца.
     Четвертого вечером мы. впервые увидели землю; но так как видимость была
плохая и за последние дни нельзя было получить надежного определения  места,
то мы были не уверены в том,  какая  оконечность  Тасмании  находится  перед
нами.
     Для пояснения нашего положения я дам небольшое  описание  того  участка
берега, у которого мы  находились.  Южный  угол  большого  острова  Тасмания
кончается тремя мысами; мористее самого восточного из  них,  отделенного  от
острова  только  совсем  узким  проходом,  находится  обрывистый  и  с  виду
неприступный скалистый остров, так называемый остров Тасмана. Доступ к  нему
все же есть, потому что на вершине острова - на высоте  двухсот  метров  над
уровнем моря - стоит маяк. Средний мыс называется Тасман Хэд, и между ним  и
восточным мысом лежит так называемый Сторм-Бей, образующий вход  к  Хобарту,
сюда то мы и направлялись. Теперь возник вопрос, какой же из трех  мысов  мы
видим перед собой? Решить это было трудно или, вернее, даже невозможно,  так
как в туманном воздухе очертания земли  были  неясны  и  расплывчаты;  кроме
того, мы совершенно не знали местности, ибо никто из нас раньше не  бывал  в
этом уголке мира. С наступлением темноты начался ливень  и,  не  видя  ровно
ничего перед собой, мы тыкались всю ночь.
     Одновременно с наступлением дня начался и  свежий  юго-западный  ветер,
который разогнал большую часть дождевых туч, так что мы снова увидели землю.
Мы определили, что видим перед собой  средний  мыс  Тасман  Хэд  и  спокойно
направились, как думали, в Сторм-Бэй. При таком быстро возраставшем  в  силе
ветре дело подвигалось быстро, и вероятность достичь Хобарта через несколько
часов начала уж походить на  достоверность.  С  этим  приятным  чувством  мы
только что уселись за завтрак  в  носовом  салоне,  как  вдруг  распахнулась
дверь, казалось бы,  с  совершенно  ненужной  грубостью,  и  появилось  лицо
вахтенного начальника.
     - Мы не с  той  стороны  мыса!-прозвучало  роковое  сообщение,  и  лицо
исчезло.
     Прощай, заманчивые планы, прощай завтрак! Моментально все  мы  были  на
палубе. Оказалось, что, действительно, грустное  сообщение  правдиво.  Из-за
ливня мы сделали ошибку. Ветер, возросший теперь до  силы  свежего,  отогнал
дождевые тучи с вершин гор, и на мысе,  принятом  нами  за  Тасман  Хэд,  мы
увидели маяк. Следовательно, это был остров Тасмана, и  вместо  того,  чтобы
находиться в Сторм Бэе, мы очутились в Тихом океане  далеко  под  ветром  от
проклятого мыса.
     Не оставалось ничего другого, как только идти  другим  галсом  и  снова
попробовать спуститься к ветру,  хотя  мы  и  знали,  что  затея  эта  почти
бесполезна. Свежий ветер возрос до шторма, и вместо  какого-нибудь  выигрыша
все клонилось к тому, что нас основательно снесет  под  ветер;  таков  часто
бывал, результат, когда мы пробовали лавировать на "Фраме". Разозленные,  мы
решили сделать все, что было возможно, и, подняв все до  последнего  паруса,
"Фрам" ринулся вперед в бейдевинд. Вначале казалось, что  нам  удается  хоть
сколько-нибудь  оставаться  на   месте,   но   расстояние   от   земли   все
увеличивалось, а ветер все больше свирепел, и пеленгование вскоре  показало,
что все пошло у нас навыворот. К полудню, мы описали круг и снова  оказались
у земли; вскоре после поворота налетел страшный шквал, разорвавший форкливер
в куски; поэтому мы были принуждены убрать гафельный грот, иначе  его  очень
скоро вывернуло  бы  и  произвело  бы  дальнейшее  повреждение  такелажа.  С
оставшимися  у  нас  парусами  все  дальнейшие  попытки   были   бесполезны;
оставалось  только  по  возможности  придерживаться   ближе   земли,   встав
под-ветер, и при помощи машины попробовать удержаться на месте, пока  погода
не утихомирится. Как задувало в этот вечер! Один шквал за другим срывался  в
пляске с горных обрывов и рвал и трепал  наш  такелаж  так,  что  все  судно
дрожало. Настроение на  судне,  как  и  следовало  ожидать,  было  несколько
напряженным, и чувства находили  себе  выход  в  различных  мало  сдержанных
выражениях. Досталось тут и погоде, и ветру, и нашей судьбе,  и  всей  жизни
вообще. Однако, это мало помогало. Полуостров, отделявший нас от  Сторм-Бэя,
оставался все таким же спокойным  и  неподвижным,  а  буря  бушевала,  будто
совсем и не торопилась пропустить нас. Прошел целый  день  и  большая  часть
ночи без всяких перемен. Только  утром  шестого  числа  появились  шансы  на
улучшение. Ветер улегся и перешел дальше к югу; конечно, нам  этим  путем  и
нужно было идти, но, держась близко  к  берегу,  где  вода  была  совершенно
тихая, нам удалось пройти до острова Тасмана до наступления  темноты.  Ночью
наступило затишье, и теперь пришла наша  пора.  Машина  работала,  насколько
выдерживали все ее части; а благоприятное направление течения  сделало  свое
дело и помогло нам. На  рассвете  седьмого  числа  мы  уже  далеко  зашли  в
Сторм-Бэй и могли, наконец,  с  полным  основанием  считать  себя  господами
положения!
     Был солнечный день, и все лица сияли, состязаясь с солнцем; никто бы уж
не заметил и малейшего следа двухдневных тягот. Скоро засиял и "Фрам". Белая
окраска на палубе  подверглась  тщательной  обработке  наигустейшей  мыльной
водой. Риполин заблестел, как и прежде. После этого аврала и у людей внешний
вид  подвергся  разительной  перемене.  Исландские  фуфайки  и  "костюмы  из
хортенских шерстяных одеял" уступили место "одежде  факельщиков"  различного
покроя - сокровищу, покоившемуся два  года;  бритвам  и  ножницам  досталась
богатая жатва. На головах фигурировали модные  шапки  из  ветронепроницаемой
материи фасона скорняка  Ренне.  Даже  Линдстрем,  который  и  по  сей  день
оставался самым тяжелым, самым толстым и... самым чумазым членом экспедиции,
производил  теперь   впечатление   человека,   который,   несомненно,   имел
соприкосновение с водой!
     Тем временем мы приблизились к лоцманской  станции,  и  у  борта  судна
появился небольшой моторный баркас делового вида.
     - Want a pilot, captain? (Вам нужен лоцман?)
     Мы буквально вздрогнули при звуке первого чужого человеческого  голоса!
Снова была установлена связь с внешним миром.
     Лоцман, бравый подвижной старик, с удивлением  оглядывался,  взойдя  на
нашу палубу.
     - Никогда не представлял себе, что на борту полярного судна может  быть
так опрятно и чисто,  -  сказал  он,  -  да  и  не  думал  я,  чтобы  народ,
возвращаясь из Антарктики, так выглядел.  Повидимому,  вам  там  было  очень
хорошо.
     В  этом  мы  могли  его  заверить,  но  пока  что  не   нам   следовало
"выкачиваться", и старик это понял. Он охотно согласился  на  то,  чтобы  мы
"выкачивали" его. Однако, особенно большого запаса новостей у него не  было.
Он ничего не слышал о судне "Терра Нова"; но зато мог  рассказать  нам,  что
судно д-ра Моусона "Аврора" под командой капитана Дэвиса ожидается в Хобарте
в самом ближайшем будущем. Они уже с начала  февраля  поджидали  "Фрам";  но
теперь давно махнули на него рукой. Значит, наше появление было неожиданным!
     Наш гость, видимо, не  имел  никакого  желания  познакомиться  с  нашей
кухней, во  всяком  случае  он  весьма  энергично  отверг  наше  предложение
позавтракать. Вероятно,  он  боялся,  что  его  угостят  собачиной  иди  еще
каким-нибудь оригинальным блюдом! Но зато наш норвежский табак пришелся  ему
по вкусу! Когда лоцман покидал нас, его ручной чемоданчик был довольно  туго
набит...
     Город Хобарт лежит на  берегу  реки  Дервент,  впадающей  в  Стром-Бэй.
Окрестности его очень красивы, а почва, видимо,  необычайно  плодородна,  но
при нашем прибытии леса и поля были почти  спалены  солнцем;  стояла  долгая
засуха, покончившая со всякой зеленью. Однако, для наших глаз  было  отрадно
смотреть на траву и деревья, хотя цвет их и не был вполне свежим. Мы в  этом
отношении не были избалованы.
     Хобарт-почти идеальная  гавань,  большая,  поместительная  и  прекрасно
защищенная.  Когда  мы  подходили  к  городу,  на  судне  появились  обычные
посетители: начальник порта, врач и таможенщики. Врач  сейчас  же  убедился,
что ему по его специальности делать у нас нечего; таможенные чиновники  тоже
сразу увидели, что у нас нет контрабанды.
     Мы встали на якорь, и спуск на берег  был  свободен.  Я  взял  папку  с
телеграммами и отправился в город в лодке начальника порта.
     Конец.