а непрерывно крутится в содержимом кастрюли - "в  супе".  Это
слово, кажется, возымело свое действие. В одно  мгновение  все  усаживаются,
держа  в  одной  руке  чашку,  в  другой  ложку.  Чашка  каждого  поочередно
наполняется, всякий сказал бы, превосходнейшим  супом  из  овощей.  По  всем
лицам  видно,  что  суп  горяч,  как  кипяток,  но  все  же  он  исчезает  с
изумительной быстротой.  Чашки  снова  наполняются,  и  на  этот  раз  более
существенным веществом - пеммиканом.  И  на  этот  раз  они  опустошаются  с
достойной удивления быстротой, чтобы опять наполниться. Аппетит, значит,  не
пострадал!  Чашки  тщательно  выскабливаются,  и  начинается   пиршество   -
наслаждение хлебом и водой. Да, не трудно заметить, что  люди  наслаждаются,
судя по их довольным лицам; это наслаждение гораздо больше того, какое могло
бы дать им самое изысканное меню. Прежде чем съесть галету, они ею буквально
любуются. А вода, - всем хочется холодной как лед воды, - исчезает в больших
количествах  и,  видимо,  доставляет  значительно   больше   наслаждения   и
удовлетворения, чем даже самое тонкое вино!
     Во время ужина  примус  продолжает  гудеть,  и  температура  в  палатке
делается совсем приятной.
     По окончании еды кто-то требует ножницы и зеркало, и  вскоре  полярники
погружаются в приведение в  порядок  своих  физиономий,  ради.  наступающего
воскресного дня. Каждую субботу вечером бороды очень  коротко  подстригаются
машинкой. Делается это не столько из  кокетства,  сколько  потому,  что  это
приятно и  практично.  В  бороде  легко  застревают  льдинки,  а  это  часто
чрезвычайно мешает. Мне лично кажется, что борода в таком путешествии  столь
же непрактична и неудобна - как ну, скажем, например, как... шляпа на ногах!
     После того как машинка и зеркало прошли вкруговую, люди один за  другим
исчезают в спальных мешках,  и  затем,  после  пятиголосого  "доброй  ночи",
наступает тишина. Скоро  ровное  дыхание  дает  знать,  что  дневная  работа
потребовала своей дани. А тем временем  воет  юго-восточный  ветер,  и  снег
сечет палатку.  Собаки  свернулись  клубком  и,  видимо,  им  мало  дела  до
непогоды.
     Буря продолжалась с той же силой и на следующий день, и  из-за  опасной
местности мы решили подождать, что  нам  покажет  время.  Позднее  утром,  -
пожалуй, ближе к полудню, - ветер несколько стих,  и  мы  вышли  на  воздух.
Солнце проглянуло несколько раз сквозь тучи, и мы  воспользовались  желанным
случаем, чтобы измерить его высоту. Результат дал 86o47' южной широты.
     На месте этой нашей стоянки  мы  оставили  все  свои  чудесные  меховые
одежды, которые, как мы считали, больше  уж  нам  не  понадобятся,  так  как
температура  держалась  слишком  высокой.  Однако,  мы  все-таки   сохранили
капюшоны на своих оленьих шубах. Их хорошо иметь, когда идешь против  ветра!
Нам  не  пришлось  сделать  длинного  перехода.  Небольшое  затишье  полудня
оказалось просто шуткой. Серьезность намерения обнаружилась  очень  скоро  в
форме сильнейшей пурги с той стороны - то есть с  юго-востока.  Если  бы  мы
знали местность, то, может быть, и пошли бы дальше,  но  теперь  среди  этой
пурги и в шторм, когда невозможно было  и  глаз  открыть,  делать  этого  не
следовало. Могло произойти серьезное несчастье и погубить все.  Поэтому  все
пройденное нами расстояние равнялось 4  километрам.  Температура,  когда  мы
остановились лагерем, была -21o. Определение высоты дало 2  700  метров  над
уровнем моря.
     За ночь ветер перешел с юго-востока на  север,  затем  стих,  и  погода
прояснилась. Для нас  это  было  удобным  случаем,  и  мы  не  замедлили  им
воспользоваться.    Перед    нами    простиралась    ровно     поднимающаяся
зеркально-гладкая ледяная поверхность. Как и в предыдущие дни, я шел впереди
на лыжах, переступая ногами, тогда как другие без лыж следовали за санями  и
поддерживали их. Нам все еще попадались забитые снегом трещины, но, пожалуй,
их было уже несколько меньше. Тем временем на блестящей  поверхности  начали
появляться небольшие снежные пятна. Быстро они стали увеличиваться в числе и
величине и довольно скоро все  слились  между  собой  и  закрыли  неприятную
ледяную поверхность ровным и хорошим снежным покровом. Снова появились лыжи,
и, очень довольные, мы продолжали свой путь на юг.
     Все мы радовались, что теперь, наконец, одолели предательский ледник  и
поздравляли друг друга с тем, что в конце  концов  добрались  до  настоящего
плато. Пока мы шли и радовались этому, вдруг прямо на нашем курсе неожиданно
вынырнул высокий хребет, отчетливо показав нам, что  еще  не  все  огорчения
окончились. Начался совсем незначительный спуск, и  по  мере  того,  как  мы
подходили все  ближе,  становилось  ясно,  что  нам  придется  пройти  через
довольно широкую долину, - правда, неглубокую, - пока мы не подойдем к горе.
Отовсюду вынырнули большие ряды  торосов  и  стоговидных  ледяных  глыб.  Мы
поняли, что  нам  нужно  держать  ухо  востро.  И  вот  мы  подошли  к  тому
ледниковому образованию, который назвали "Чертовым танцевальным залом".
     Снежный покров, который мы восхваляли в таких тонах, постепенно  исчез,
и перед нами лежала широкая, блестящая и гладкая  долина.  Вначале  все  шло
хорошо. Пока был спуск вниз, а  лед  оставался  гладким,  мы  ехали  хорошим
ходом. Вдруг сани Вистинга накренились и опрокинулись на сторону. Мы  знали,
что случилось - сани попали одним  полозом  в  трещину.  С  помощью  Хасселя
Вистинг принялся поднимать сани, чтобы вывезти  их  из  опасного  соседства.
Между тем,  Бьолан  вытащил  свой  фотоаппарат  и  занялся  установкой  его.
Привыкшие уже к подобным происшествиям, мы с Хансеном  наблюдали  эту  сцену
падали с того  места,  куда  мы  отъехали,  когда  это  случилось.  Так  как
фотографирование продолжалось довольно долго, то я решил,  что  эта  трещина
одна из тех, которые занесены снегом  и  потому  не  представляют  особенной
опасности, и что Бьолану просто хочется среди своих фотографий,  относящихся
к нашему походу, иметь и воспоминание о трещинах и убийственных  положениях,
в которые мы попадали. Однако, кто  может  знать,  занесена  ли  трещина?  Я
окликнул товарищей и спросил их, как идут дела.
     -А хорошо!-был ответ.-Мы скоро кончим!
     - Как выглядит трещина?
     - Да как обычно, - прозвучало в ответ, - дна в ней нет!
     Я упомянул об этом небольшом происшествии  главным  образом  для  того,
чтобы показать, как ко всему в жизни можно привыкнуть! Оказывается, оба  они
- и Вистинг и Хассель - висели над зияющей бездонной пропастью и давали себя
фотографировать! Никто из них и не подумал  о  серьезности  положения!  Если
судить по доносившемуся до нас смеху и шутливым замечаниям, то можно было бы
подумать, что положение было совсем иное. Фотограф тихо и спокойно  закончил
свою работу, - у него получился прекрасный снимок, - и остальные двое общими
силами снова подняли сани, и путешествие продолжалось.
     Через эту-то трещину мы и вступили в танцевальный зал высокой особы.  В
сущности, поверхность имела не очень скверный вид. Правда, снег смело ветром
и поэтому продвигаться было трудно, но трещин мы  видели  немного.  Торосов,
как уже упоминалось выше, было довольно много, но даже и поблизости  от  них
мы не замечали сколько-нибудь значительных разрывов поверхности.
     Первое указание на то, что верхний слой был  более  предательским,  чем
это казалось, было дано нам, когда передовые собаки Хансена  провалились  на
поверхности, невидимому, совершенно целой. Они  повисли  на  постромках,  но
легко были снова вытащены. Мы,  заглянув  в  дыру.  проделанную  собаками  в
поверхности, решили было, что в сущности все это не так уж опасно. В  75-100
сантиметрах  от  верхней  поверхности  находилась  еще   одна,   невидимому,
состоявшая из ледяной пыли. Мы сочли, что этот нижний слой плотен  и  потому
провалиться сквозь верхний совершенно неопасно. Но что  это  не  так,  может
рассказать  нам  Бьолан.  Он  провалился-таки  сквозь  верхний  слой  и  уже
проваливался и сквозь нижний слой, но ему удалось ухватиться  за  веревочный
строп на санях и спастись в самое последнее мгновение. Теперь раз  за  разом
стали проваливаться собаки, и раз за разом вязнуть люди.  Благодаря  пустому
пространству между двумя слоями, поверхность под нами гулко и жутко звучала,
когда мы проезжали по ней. Каюры нахлестывали своих собак изо всей  мочи,  и
под громкие крики и энергичные подбадривания мы  быстро  ехали  по  коварной
почве.
     К счастью, это удивительное образование занимало небольшой  участок,  и
скоро мы стали замечать перемену к лучшему, по мере того как поднимались  на
гребень возвышенности. Вскоре оказалось,  что  "Чертов  зал"  был  последним
приветом ледника. С ним окончились все  неровности,  и  сразу  улучшились  и
местность и наст, так что  мы  в  скором  времени  могли  с  удовлетворением
констатировать,  что  мы  действительно  победили,  наконец,  все  множество
неприятных трудностей. Поверхность сразу стала ровной и хорошей,  и  повсюду
лежал великолепный снежный покров; поэтому мы  легко  и  быстро  с  чувством
безопасности и уверенности направились прямо на юг.
     На  87o  южной  широты  по  счислению  мы  видели  последнюю  землю   в
северо-восточном направлении.  Воздух  был  тогда,  по-видимому,  кристально
чист, и мы считали вполне определенно, что видели всю землю, которую с этого
места можно видеть. Но и здесь мы были тоже обмануты,  как  увидим  позднее.
Пройденное нами расстояние за день было около сорока километров. Высота  над
уровнем моря - 2510 метров. Погода недолго оставалась хорошей.
     На следующий день подул сильный ветер с севера, и снова по всей равнине
завыла вьюга. К этому  присоединился  и  густой  снег,  который  ослеплял  и
стеснял  нас  еще  больше,  но  чувство   безопасности   овладело   нами   и
содействовало тому, что мы ехали, не замедляя хода, хотя ничего не видели, В
этот день мы  встретились  с  новыми  особенностями  местности  -  огромными
снежными  сугробами.  Пробираться  между  ними  было  весьма  неприятно,   в
особенности, когда их не видишь. Нам, бегущим впереди,  при  таких  условиях
нечего было и думать об исполнении своей обязанности.  Буквально  невозможно
было удержаться на ногах. Часто удавалось сделать, не падая,  самое  большее
три - четыре шага. Сугробы были очень высокие и  .нередко  обрывистые;  если
попадешь на такой  вслепую,  то,  чтобы  удержаться  на  ногах,  нужно  быть
настоящим акробатом.
     При таких условиях мы решили, что  лучше  всего  пустить  вперед  собак
Хансена. Работа эта для Хансена и для его собак была чрезвычайно  неприятна,
но дело пошло, и пошло хорошо. Конечно, время от  времени  сани  обязательно
переворачивались, но при добром желании всегда удавалось их снова поднимать.
Каюрам приходилось здорово потрудиться, поддерживая свои сани при езде между
этими сугробами. Зато, поддерживая их, они и сами получали от них поддержку.
Нам, единоличникам, не  имевшим  саней,  приходилось  хуже.  Но,  держась  в
кильватере саней, мы видели, где встречаются  неровности,  и  таким  образом
могли благополучно переходить через них. За свою прекрасную  езду  по  такой
местности и при такой погоде Хансен  заслуживает  благодарности  в  приказе!
Трудно заставить эскимосских собак везти, когда они ничего не видят. Однако,
Хансену прекрасно удавалось и заставлять  собак  идти  вперед,  и  держаться
верного курса по компасу. Трудно поверить, что это  можно  сделать  в  такой
местности, где  резкие  толчки  часто  заставляют  стрелку  компаса  обежать
несколько раз всю "розу ветров", и эта стрелка  останавливается  лишь  много
времени спустя, чтобы сейчас же снова начать тот же самый танец.  Но,  когда
мы наконец спустя  долгое  Бремя  смогли  опять  произвести  наблюдения,  то
оказалось, что Хансен правил в самый раз, потому  что  данные  наблюдений  и
определение места по счислению совпадали с точностью до мили.
     Несмотря на  массу  препятствий  и  хотя  мы  ехали  вперед  совершенно
вслепую, одометр показал почти  сорок  километров.  Гипсометр  показал  3700
метров над уровнем моря. Значит, мы достигли большей высоты, чем у "Бойни".
     Седьмого декабря держалась такая же погода  -  снег  и  туман;  небо  и
равнина сливались воедино;  ничего  не  видно.  Тем  не  менее,  мы  чудесно
двигались вперед. Сугробы постепенно  сравнивались,  и  местность  сделалась
совершенно  плоской.  Какое  наслаждение  идти  снова  по   ровному   месту!
Неровности, с которых мы непрестанно падали, были чистым наказанием. Если бы
это происходило при обычных условиях, то  беда  была  бы  еще  невелика.  Но
здесь,  на  высоте,  где  всякий  раз,  когда  мы  падали,  нам  приходилось
подниматься на ноги, задыхаясь и ловя воздух, чтобы вздохнуть, все это  было
весьма неприятно. В этот день мы прошли 88o южной широты и разбили лагерь на
88o 9' южной широты. В этот вечер нас ждал в палатке  большой  сюрприз.  Как
обычно, я занялся определением высоты, пока готовилась пища. В  этот  вечер,
как и накануне, я ожидал, что точка кипения  несколько  понизится,  то  есть
покажет продолжающееся повышение местности, но, к нашему великому изумлению,
вода закипела совершенно при той же температуре, что и в предыдущий день.  Я
несколько раз проверил это, чтобы убедиться, нет ли тут какой-нибудь ошибки;
но каждый раз получал тот же самый результат. И  когда  я  объявил,  что  мы
достигли вершины плато, все страшно обрадовались.
     Восьмое декабря, подобно седьмому, началось  погодой  с  совсем  плохой
видимостью, но, как говорится, "не суди о дне, пока не  зашло  солнце".  Это
выражение, пожалуй, не подходит к условиям здешней природы, но пусть уж  оно
останется. Хотя солнце теперь вот уже много недель не заходит вовсе,  однако
мои читатели не должны относиться ко мне слишком критически и ставить мне  в
упрек это выражение.
     При легком ветерке с северо-востока мы теперь продвигались на юг полным
ходом по совершенно гладкой равнине и прекрасному  насту.  Подъем,  конечно,
повлиял на наших животных, но не в такой степени, чтобы  об  этом  следовало
упоминать.  Нельзя  отрицать  того,  что  они  стали   прожорливы.   Полкило
пеммикана, которые они получали в день, было недостаточно для наполнения  их
желудков. Поэтому теперь они вечно старались заполучить что-нибудь еще,  все
равно что, и сейчас же сожрать.
     Вначале  собаки  довольствовались  отдельными  вещами,  как,  например,
лыжными креплениями, бичами, сапогами и т.п., но после того, как мы,  увидев
такую  их  склонность,  стали  тщательно  оберегать  все,  для  них  уже  не
оставалось ничего лишнего для поедания.  Но  этим  дело  не  кончилось.  Они
набросились тогда на обмотку на санях и хотели было, - если бы только мы это
позволили, - быстро разделить сани на их составные части. Но мы нашли способ
противодействия. Каждый вечер после остановки мы зарывали  сани  поглубже  в
снег, чтобы закрыть всю обмотку. Это помогло.
     Собаки почему-то никогда не пробовали форсировать снежное "укрепление".
     Могу  рассказать,  как  нечто  особенное,  что  эти  жадные   животные,
пожиравшие все попадавшееся на их пути, будь это даже эбонитовые  кружки  на
наших лыжных палках, никогда не делали попыток взломать  провиантные  ящики.
Они были тут, но собаки ходили кругом, носы их приходились как раз на уровне
треснувших ящиков, они глядели на пеммикан,  чуяли  его,  но  не  делали  ни
единой попытки тронуть хоть что-нибудь. Но стоило только открыть крышку, как
собаки немедленно появлялись. Тогда все они  неслись  к  саням  и  толпились
вокруг саней в надежде получить лишний кусочек.  Мне  трудно  объяснить  эту
черту. В одном только я уверен: причиной этого не была скромность.
     Позже днем на горизонте начала редеть плотная серая  завеса  туч,  и  в
первый раз за долгое время  мы  смогли  увидеть  местность  вокруг  себя  на
несколько километров. Чувство было приблизительно такое, какое бывает  после
глубокого сна, когда протираешь глаза и оглядываешься.  Мы  так  привыкли  к
серым сумеркам, что теперь это освещение  буквально  резало  глаза.  Однако,
верхний слой воздуха, по-видимому,  упрямо  продолжал  оставаться  таким  же
плотным и всеми силами мешал появлению солнца.
     Для нас теперь было очень важно получить высоту меридиана, чтобы  иметь
возможность определить свою широту.  После  86o47'  мы  не  производили  ни.
одного наблюдения, и было неизвестно, когда  еще  нам  удастся  сделать  его
опять.  Условия  погоды  здесь  на  высотах  до  сих  пор  были   не   очень
благоприятными.
     Хотя виды на наблюдение и  не  обещали  особенно  многого,  все  же  мы
остановились в одиннадцать часов и приготовились  ловить  солнце,  если  оно
окажется настолько любезным и выглянет. Хассель и Вистинг пользовались одним
секстаном и искусственным горизонтом, Хансен и я  -  другим  комплектом.  Не
знаю, когда еще я стоял так, как в этот раз, буквально вытягивая  солнце  за
хвост, чтобы оно вышло! Если нам удастся произвести здесь наблюдение  и  оно
даст совпадающий с нашим счислением результат, то  мы  в  случае  надобности
готовы  будем  примириться  с  определением  местонахождения  полюса  и   по
счислению; но если это ;нам не удастся теперь, а может быть  и  позднее,  то
еще вопрос, признают  ли  за  нами  открытие  полюса  на  основе  данных  по
счислению, которые мы сможем предъявить!
     Не знаю, помогло ли  хоть  сколько-нибудь  мне  вытягивание  солнца  за
хвост, но только оно в конце концов показалось. Правда, вначале оно не  было
таким уж ясным, но при нашей привычке пользоваться малейшим шансом  и  этого
было достаточно. Солнце стало спускаться, - это было проверено  всеми,  -  и
высота стояния записана. Облачная завеса редела все больше и  больше,  и  не
успели мы закончить своей работы, то есть поймать  солнце  в  его  наивысшем
положении и убедиться в  том,  что  оно  снова  стало  опускаться,  как  оно
засветило и засияло во всем своем блеске!
     Мы отложили свои инструменты и теперь,  сидя  на  санях,  принялись  за
вычисления. Смею уверить, мы волновались. Каковы-то будут  результаты  после
столь  долгого  похода  вслепую  по  такой  невозможной   местности,   какая
встречалась нам в большинстве случаев? Мы вычитали и складывали и,  наконец,
получили результат. Мы  недоверчиво  посмотрели  друг  на  друга.  Результат
поразил .нас, словно какой-нибудь  ловко  проделанный  фокус:  88o16'  южной
широты. С точностью до мили то же самое, что и по счислению: 88o  16'  южной
широты! Если теперь нам придется идти к полюсу по  счислению,  то,  надеюсь,
что даже самые требовательные люди признают за нами право на это. Мы сложили
свои тетради для наблюдения, съели по нескольку штук галет и снова двинулись
в путь.
     В этот день нам предстояло разрешить великую задачу, а именно  пронести
свой флаг дальше к югу, чем когда-либо ступала нота человека. Мы приготовили
свой шелковый флаг. Он был крепко принайтовлен к двум лыжным палкам и  лежал
на санях Хансена. Я дал ему приказ поднять флаг на  его  санях,  как  только
нами будет пройдена самая южная широта, достигнутая  Шеклтоном-88o2З'.  Была
моя очередь бежать впереди, и я пустился в путь.  Теперь  уж  нетрудно  было
держать направление. Мне нужно было только править  на  красивейшие  облака.
Все шло совершенно механически. Впереди бежал очередной бегун, затем Хансен,
потом Вистинг и, наконец, Бьолан. Другой бегун,  свободный  от  службы,  мог
идти где угодно. Обычно, он шел за теми или другими санями.
     Я давно уже погрузился в свои мысли, и они были л" далеко от тех  мест,
где я шел. Не помню, о чем я думал, но был так занят, что  совсем  забыл  об
окружающем. Вдруг меня внезапно вывел из моих мечтаний  торжествующий  крик,
сопровождавшийся громким "ура". Я быстро обернулся, чтобы узнать  о  причине
этого необычайного явления, и безмолвно ос