е и в этом направлении, но сказать  что-нибудь  наверняка
было невозможно.
     Гора Т. Нильсена, -  в  жизни  своей  я  не  видел  ничего  прекраснее!
Вершины, самые разнообразные по своей форме, высоко вздымались вверх, частью
покрытые несущимися мимо них клочками тумана. Некоторые из них были  острые,
но большинство растянутые я закругленные.  Там  и  сям  виднелись  блестящие
сверкающие ледники, в диком  беге  низвергавшиеся  по  крутым  склонам  и  в
ужасающем беспорядке переходившие в лежащую внизу местность.
     Однако, самой замечательной из всех была гора Хельмера Хансена. Вершина
ее была кругла, как дно чаши, и покрыта удивительным ледником.  Он  был  так
изодран и разломан, что ледяные глыбы торчали во все  стороны,  словно  иглы
ежа. Все это сияло и блестело на солнце - чудесное зрелище! Нет такой другой
горы на свете, и в качестве приметы она незаменима. Мы знали, что ее  нельзя
будет не опознать, как бы не изменился вид окрестностей  на  обратном  пути,
когда условия освещения могут быть иными.
     Когда лагерь был разбит, одна партия отправилась исследовать  подробнее
условия местности. Вид на окрестности с  места  нашей  лагерной  стоянки  не
сулил ничего хорошего, но, может быть, удастся найти что-нибудь лучшее,  чем
ожидалось. Нам повезло, что  состояние  наста  на  леднике  оказалось  таким
хорошим. Свои ледовые кошки мы оставили на "Бойне", а потому, если б  ы  нам
встретился гладкий лед вместо того хорошего, плотного снежного слоя, который
был у нас теперь то это доставило бы нам много хлопот. Выше, все выше, между
ужасными трещинами и пропастями, к новым - в сотни метров шириной  и,  может
быть, в тысячи метров глубиной! Для нашего продвижения  вперед  перспективы,
по правде сказать, были довольно мрачные.  Насколько  можно  было  видеть  в
направлении нашего курса, впереди вздымался один огромный хребет за  другим,
скрывая на той стороне  ужасные  широкие  бездны,  которые  все  нужно  было
обходить. Мы шли вперед, все вперед, хотя  обходная  дорога  была  длинна  и
трудна. На этот раз мы не связались альпийской  веревкой,  так  как  трещины
были настолько заметны, что лопасть в них было  трудно.  Однако,  оказалось,
что во многих случаях альпийская веревка была бы тут уместна. Мы только  что
собирались перейти через один из  многих  хребтов,  -  поверхность  казалась
здесь сплошной и вполне хорошей, - когда вдруг как  раз  под  задней  частью
лыжи  Хансена  отломился  большой  кусок.  Мы  не  могли  отказать  себе   в
удовольствии заглянуть в дыру. Зрелище было непривлекательное, и  мы  решили
избежать этого места, когда пойдем с санями и собаками.
     Каждый день мы не могли нахвалиться своими лыжами. Мы часто  спрашивали
друг друга: что было бы теперь с нами без этой удивительной вещи  на  ногах?
Ответ  по  большей  части  был  таков:  конечно,  мы  были  бы  уже  на  дне
какой-нибудь трещины или ямы. Еще при  чтении  различных  описаний  внешнего
вида барьера и его особенностей, все мы, рожденные и воспитанные с лыжами на
ногах, ясно увидели, что лыжи здесь незаменимы. Это убеждение  подкреплялось
с каждым днем, и можно смело сказать, что наши лыжи сыграли не только  очень
важную роль, но, возможно, даже важнейшую  роль  в  нашем  походе  к  Южному
полюсу. Много раз мы шли по таким  растресканным  и  изрытым  участкам,  что
пройти там пешком было бы невозможно. О преимуществе лыж в глубоком,  рыхлом
снегу не приходится и распространяться!
     После двухчасовой разведки  мы  решили  повернуть  обратно.  С  вершины
гребня,  на  котором  мы  тогда  стояли,  местность   дальше   имела   более
привлекательный вид, какого у нас давно уже не было. Но  здесь  на.  леднике
нам уже так часто приходилось разочаровываться, что мы стали  относиться  ко
всему весьма скептически. Как часто мы,  например,  думали,  что  стоит  нам
только перейти  то  или  вот  это  волнообразное  образование,  и  все  наши
испытания кончатся, а дорога дальше на  юг  будет  открыта  и  свободна.  Но
доходили до места и убеждались, что за гребнем местность была еще хуже,  чем
раньше, если только это было возможно. Но на этот раз мы чувствовали, что  в
воздухе повеяло победой. Образования как будто обещали нам ее, но разве  эти
образования не обманывали  нас  так  часто,  что  теперь  мы  уже  не  могли
полагаться на них? Может быть, это подсказывал нам инстинкт? Я не  знаю,  но
верно только то, что мы с Хансеном,  обсуждая  виды  на  будущее,  были  оба
согласны с тем, что, пройдя за самый дальний гребень, мы победим ледник. Нам
безумно хотелось заглянуть за этот гребень,  но  дорога  в  обход  множества
трещин была длинна и,- разрешите уж мне  признаться  в  этом,  -  мы  начали
уставать.
     Обратный путь шел вниз и занял немного времени, и скоро  мы  .могли  уж
сообщать своим товарищам, что завтрашний день сулит нам много хорошего.  Тем
временем Хассель измерил гору Т. Нильсен и определил, что она поднимается на
4300 метров над уровнем моря.
     Как сейчас помню, в  этот  вечер  мы  любовались  прекрасным  зрелищем,
которое раскрывала перед нами природа, и считали, что воздух чист, и поэтому
все, что находится в нашем  поле  зрения,  теперь  должно  бы  быть  видимо;
припоминаю также, как  мы  были  удивлены  на  обратном  пути,  найдя  "весь
ландшафт совершенно изменившимся. И не будь горы Хельмера Хансена, нам  было
бы довольно трудно опознать местность.
     Воздух в этих областях может сыграть сквернейшие шутки. Как ни чист  он
казался нам в тот вечер, но тем не менее позднее выяснилось,  что  видимость
была тогда, очень  малая.  Поэтому  нужно  быть  очень  осторожным  в  своих
суждениях о том, что ты видишь и  чего  не  видишь.  В  большинстве  случаев
оказывалось, что путешествующие в полярных областях  скорее  видели  больше,
чем меньше. Наоборот, если бы нам пришлось наносить на карту  этот  участок,
как мы его видели тогда, то были бы пропущены большие горные районы.
     Ночью поднялся сильный ветер с юго-востока и бушевал  так,  что  гудели
оттяжки палатки. Хорошо, что палаточные колышки крепко держали.  Еще  утром,
когда мы занимались своим завтраком, ветер бушевал так  что  мы  уже  готовы
были повременить немножко. Но внезапно и без  всякого  предупреждения  ветер
так сильно спал, что у  нас  исчезло  всякое  сомнение.  Но  какую  перемену
произвел юго-восточный ветер! Отличный снежный слой, вчера  еще  покрывавший
все и превращавший бег на  лыжах  в  удовольствие,  теперь  был  сметен,  на
больших пространствах и обнажал твердый нижний слой.
     Мысли набегали и уходили. Оставленные нами на "Войне" ледовые кошки так
и плясали взад и вперед  перед  глазами,  гримасничая  и  указывая  на  меня
пальцами! Не хватало еще прогуляться к "Бойне" за кошками! Тем  временем  мы
упаковали все и приготовились. По вчерашнему следу  трудно  было  идти;  но,
теряя его иногда на гладкой ледяной поверхности, мы потом находили его снова
на каком-нибудь сугробе, устоявшем против натисков  бури.  Для  каюров  была
трудная  и  утомительная  работа.  Управлять  санями  на   гладкой   покатой
поверхности было трудно, они ехали то вдоль, а то нередко и поперек, и нужна
была особая предусмотрительность, чтобы не дать им перевернуться. А за  этим
нужно было следить во что бы то ни  стало:  тонкие  ящики  с  провиантом  не
выдерживали частых ударов об лед. Кроме того было так  трудно  ставить  сани
снова, что из-за одного этого каюры проявляли величайшую осторожность.  Сани
в тот день на множестве больших  и  твердых  неровностей  выдержали  хорошее
испытание. То,  что  они  выдерживали,  было  чудом  и  свидетельствовало  о
прекрасной работе Бьолана.
     Ледник в  этот  день  угостил  нас  таким  хаосом,  какого  мы  еще  не
встречали! Хассель и я,  как  обычно,  шли  впереди,  связавшись  альпийской
веревкой. До того места, куда накануне вечером доходили мы с  Хансеном,  все
шло относительно легко. Ведь бывает гораздо  легче,  когда  знаешь,  что  по
дороге пройти можно! Дальше было хуже, а часто даже так плохо, что нам много
часов подряд приходилось искать путь в разных направлениях,  прежде  чем  мы
находили его. Неоднократно нам приходилось пользоваться топором  и  вырубать
препятствия. Один раз нас даже взяло раздумье. Пропасть на  пропасти,  торос
на торосе, и все такие высокие и крутые, что напоминали горы!
     Мы бродили в поисках перехода  во  всех  направлениях.  Наконец,  нашли
один, если он, вообще говоря, мог заслуживать наименование перехода. Это был
мост, до того узкий, что в ширину на нем едва хватало  места  для  саней.  С
обеих сторон страшные обрывы. Проход по этому месту напомнил  мне  танец  па
канате через Ниагару. Хорошо, что никто из нас не страдал головокружением, а
собаки не представляли себе точно, во что обойдется им неверный шаг!
     По другую сторону этого перехода дорога шла вниз,  и  путь  наш  теперь
лежал по долине между высокими волнистыми образованиями с обеих сторон. Идти
здесь было просто испытанием терпения, так как долинка была довольно длинная
и шла она прямо на запад. Несколько раз мы пробовали проложить курс на юг  и
перебраться через ледяной вал, но это оказывалось  бесцельным.  Правда,  нам
неизменно удавалось подняться  на  гребень,  но  спуститься  по  другую  его
сторону  было  невозможно.   Оставалось   только   следовать   естественному
направлению долинки и ждать перехода ее в лежащую южнее местность.
     В особенности подвергалось тяжелому  испытанию  терпение  каюров,  и  я
видел,  как  они,  недовольные   моим   и   Хасселя   исследованиями,   сами
предпринимали прогулки на гребень, чтобы самим во всем  убедиться.  но  лишь
затем, чтобы признать необходимость преклонения перед  капризами  природы  и
последовать снова за нами. И по естественному-то направлению мы шли  не  без
препятствий. Наш путь постоянно пересекали трещины то крупных, то  небольших
размеров.
     Холмистый гребень или волнистое  образование,  на  которое  мы  теперь,
наконец,  взобрались,  имело  весьма  внушительный  вид.   К   востоку   оно
заканчивалось крутым обрывом, переходившим  в  лежащую  внизу  местность,  и
достигало здесь до тридцати метров в  высоту.  К  западу  оно  переходило  в
плоскость постепенно, давая нам возможность идти дальше этим путем.
     Чтобы лучше обозреть окрестности, мы поднялись на восточную и  наиболее
высокую часть гребня.  Оттуда  мы  сразу  же  увидели,  что  наше  вчерашнее
предположение подтверждается. Высокий хребет, который мы видели тогда  и  за
которым надеялись найти лучший путь вперед, теперь виден был нам  в  большей
своей части. И то,  что  мы  увидели,  заставило  наши  сердца  забиться  от
радости.. Неужели перед нами действительно огромная, белая, гладкая равнина,
или же это просто обман зрения? Время покажет, что тут на самом деле.
     Между тем мы с Хасселем отправились дальше, а остальные последовали  за
нами. Пока мы дошли дотуда, нам пришлось  еще  не  раз  преодолевать  разные
трудности,  но  они,  по  сравнению  с   уже   совершенными   нами   многими
головоломными переходами, были относительно мирного характера.
     Дойдя  до  многообещающей  равнины,  мы  с  облегчением  вздохнули.  Ее
протяжение было не очень велико, но не больше были и наши требования в  этом
отношении после перехода последних дней по  хаотический  местности.  Правда,
вдали на юге мы все еще Видели  большие  торосистые  хребты,  но  расстояние
между ними были  гораздо  больше,  а  поверхность  гладкая.  Таким  образом,
впервые с того времени, как мы вступили на "Чертов ледник", мы  могли  снова
править на истинный юг на расстоянии нескольких минут.  (Минута  равна  1/60
градуса или одной миле). Во  время  нашего  дальнейшего  продвижения  вперед
действительно оказалось, что мы  очутились  совсем  в  другой  местности.  В
кои-то веки мы не остались в дураках! Правда,  поверхность,  по  которой  мы
шли, не была совсем уж неизрытой и  гладкой,  -  этого  придется  ждать  еще
долго, - но мы могли теперь подолгу выдерживать свой курс. Громадные трещины
стали попадаться .все реже и были так засыпаны снегом с  обоих  концов,  что
нам уже не приходилось делать большие обходы.
     И люди, и животные почувствовали новый прилив энергии, и мы  бодро  шли
на юг. А по мере нашего продвижения вперед условия пути все больше и  больше
улучшались. Вдали  мы  видели  какие-то  могучие  куполовидные  образования,
которые, казалось, вздымались высоко в небеса.  Они  оказались  самой  южной
границей огромных трещин и образовывали  переход  к  третьей  фазе  ледника.
Взбираться на эти довольно высокие и гладкие куполы,  лежавшее  как  раз  на
нашем пути, бывало просто мученьем! С их вершины  можно  было  очень  хорошо
осмотреться. Местность, куда мы  теперь  попали,  совершенно  отличалась  от
области северной стороны куполов. Тут большие трещины были целиком  засыпаны
снегом,  что  позволяло  переезжать  их  где  угодно.  Здесь  в  особенности
привлекало к себе внимание  бесчисленное  количество  маленьких  стоговидных
образований. Большие пространства местности были обнажены  от  снега,  и  на
поверхность  выступал  гладкий  лед.  Ясно  было,  что  все  эти   различные
образования или фазы ледника обязаны своим происхождением лежащей  под  ними
почве. Первый пройденный нами участок, где все было так изрыто, был, по всей
вероятности, той частью ледника, которая лежит ближе всего к голой земле. По
мере удаления ледника от земли, поверхность его  становилась  спокойнее.  На
участке  со  стоговидными  образованиями  разрушение  не  дошло  до  разрыва
поверхности на сколько-нибудь значительном протяжении, и  лишь  образовались
то там, то здесь поднятия почвы. Нам скоро пришлось узнать, каково  строение
этих стогов и что у них внутри.  Теперь,  когда  не  нужно  было  делать  ни
больших крюков,  ни  обходов,  ехать  было  одно  удовольствие.  Приходилось
сворачивать в сторону только лишь перед тем или другим  крупным  стогом.  Но
все же мы шли своим  курсом.  Попадавшиеся  нам  время  от  времени  большие
гладкие бесснежные участки были растресканы во всех направлениях, но трещины
в них были совсем узкие - всего с полдюйма шириной. В этот вечер мы с трудом
нашли место для палатки. Нижний слой везде  был  одинаково  тверд.  В  конце
концов, нам пришлось поставить палатку прямо на голом льду.  К  счастью  для
наших палаточных колышков, лед был негладкий и не твердый, как сталь. На вид
он был молочно-белым и не таким уж  твердым.  Поэтому,  когда  палатка  была
поставлена, палаточные колышки легко забивались в лед топором.
     Как  всегда,  Хассель  отправился  за  снегом  для  котла.  Обычно   он
производил эту работу большим ножом, специально сделанным для снежных работ,
но в этот. вечер он ушел, вооружившись  топором.  Он  очень  радовался,  что
кругом так много прекрасного материала. Далеко идти ему не пришлось. Как раз
у самой двери в палатку, в одном метре от нее, стоял  небольшой  хорошенький
стог, словно специально предназначенный для этой цели, Хассель поднял  топор
и рубнул со всего плеча. Топор ушел в  снег  без  всякого  сопротивления  по
самую рукоятку. Стог  оказался  пустым  внутри!  Когда  топор  был  вытащен,
соседние части обрушились, и было слышно,  как  куски  льда  летели  вниз  в
темную дыру,-итак, значит, всего в метре расстояния  от  дверей  у  нас  был
удобнейший спуск в погреб! Хассель, невидимому, наслаждался положением.
     - Темно, как в мешке, - улыбался он, - и дна не видать!
     У Хансена был сияющий вид. Ему, должно быть,  хотелось,  чтобы  палатка
стояла еще ближе. Материал, доставленный нам стогом, был наилучшего качества
и великолепно годился для получения воды.
     Следующий день,  суббота  второго  декабря,  был  для  всех  нас  очень
утомительным. С самого утра бушевал юго-восточный ветер с сильным снегопадом
и   ослепляющей   метелью.   Путь   был   самого   скверного   свойства    -
зеркально-гладкий лед. Я шел на лыжах  переступая,  и  потому  у  меня  была
относительно легкая работа.
     Каюрам пришлось снять с себя лыжи и сложить  их  на  сани,  чтобы  идти
рядом, поддерживая сани, и помогать собакам в трудную минуту. А  это  бывало
часто. Дело в том, что на этой  гладкой  ледяной  поверхности  повсюду  были
разбросаны небольшие снежные наметы, а состояли они из такого снега, который
больше всего напоминал рыбный клей, когда сани попадали на него.  Если  сани
наезжали на эти вязкие снежные наметы, а собаки находились  уже  на  гладком
льду и им не за что было  зацепиться  когтями,  то  они  не  могли,  как  ни
старались, перетащить сани. Каюрам  приходилось  тогда  напрягать  все  свои
силы,  чтобы  сани  не  останавливались.  Чаще  всего   людям   и   животным
соединенными усилиями удавалось перетащить сани. К концу дня местность снова
начала становиться более неровной,  и  наш  путь  раз  за  разом  пересекали
большие трещины. В сущности, эти трещины были довольно опасны. Вид у них был
очень невинный, так как они были совершенно заполнены снегом. Но  при  более
близком знакомстве с .ними мы научились понимать, что они  гораздо  опаснее,
чем мы представляли себе это вначале.  Оказалось,  что  там,  между  рыхлым,
наполняющим их снегом и твердыми краями льда, было  очень  широкое,  ведущее
прямо в глубину пустое пространство. Слой снега, покрывавший все  сверху,  в
большинстве  случаев  был  совсем  тонким.  Обычно   не   случалось   ничего
особенного, когда мы наезжали на такую засыпанную снегом трещину,  но  когда
приходилось перебираться на другую  сторону,  наступал  критический  момент.
Здесь собаки попадали на  гладкую  ледяную  поверхность  и  никак  не  могли
зацепиться за нее когтями, поэтому  приходилось  тащить  сани  одним  только
каюрам. Тут-то,  когда  каюр  должен  был  упираться  изо  всех  сил,  он  и
проваливался  через  тонкий  снежный  покров.  В  таких  случаях  он  крепко
хватался. за веревки на санях или за специально для  этой  цели  привязанный
строп.   Однако,   привычка   делает    даже    самых    осторожных    людей
неосмотрительными, и много раз случалось,  что  некоторые  из  наших  каюров
бывали уже на пути в "погреб". Если такая езда утомляла  собак,  то,  право,
она утомляла не меньше и людей. Если бы еще  стояла  хорошая  погода,  и  мы
могли видеть, что делается кругом, то мы, может быть, не так уж смущались бы
всем этим, но в такую чертовскую  погоду  удовольствия  в  этом,  по  правде
говоря, не было никакого!
     Много времени уходило также на отогревание носов и щек, по  мере  того,
как они отмерзали. Правда, для этого мы не останавливались, времени на это у
нас не было. Мы просто  снимали  варежку  и,  продолжая  идти,  прикладывали
теплую руку к замороженному месту Если же нам казалось, что чувствительность
снова вернулась, мы всовывали руку обратно в варежку, теперь  и  руке  нужно
было погреться. При двадцати с чем-то градусах  мороза  и  шторме  долго  не
продержишь на воздухе голой руки.
     Несмотря на неблагоприятные условия, при которых мы пробивались вперед,
одометр вечером  все  же  показал  пройденное  расстояние  в  двадцать  пять
километров. В этот вечер мы забрались  в  палатку  очень  довольные  дневной
работой.
     Субботний вечер. Заглянем в палатку.  Там  довольно  уютно.  Внутренняя
половина палатки занята тремя спальными мешками.  Соответствующие  владельцы
их нашли для себя более удобным и целесообразным забраться в  них  и  теперь
занялись своими дневниками. Во  внешней  половине,  ближе  к  дверям,  место
занято только двумя спальными мешками, но зато здесь  между  ними  размещено
все кухонное оборудование экспедиции. Владельцы их, Вистинг  и  Хансен,  еще
сидят. Хансен - кок и не хочет забираться в мешок, пока пища не скипит и  не
будет приготовлена. Вистинг, его присяжный помощник  и  друг,  готов  всегда
прийти ему на помощь.
     Хансен,  по-видимому,  заботливый  повар;  он  не  любит,  чтобы   пища
подгорала. Ложк