ен  на  расстоянии.  Для
флагштоков были использованы санные полозья - и высокие, около двух  метров,
и крепкие; мы все равно решили снять их с саней, чтобы  облегчить  последние
насколько возможно больше для обратного путешествия.
     Вот с таким снаряжением, захватив с собою добавочную порцию по тридцати
галет, все трое и отправились в путь, каждый в назначенном ему  направлении.
Этот поход был не  совсем  уж  безопасен  и  служит  к  большой  чести  моих
товарищей, так как они приступили к нему не только без  всяких  рассуждений,
но и с пылким желанием.
     Посмотрим же, какому риску подвергались ушедшие. Нашу палатку, стоявшую
среди этой бесконечной равнины без каких бы то ни было отличительных знаков,
вполне можно сравнить с иголкой в стоге сена. Эти три человека  должны  были
отойти от нее на двадцать километров. В такое  путешествие  хорошо  бы  было
взять с собой компас, но наши  санные  компасы  были  слишком  велики  и  не
приспособлены для ношения. Поэтому пришлось идти без компасов. Правда, когда
товарищи выходили, можно было идти по солнцу, но кто знает,  как  долго  его
будет видно? Погода была в это время  довольно  хорошая,  но  никто  не  мог
гарантировать, что не наступит внезапная перемена.  Конечно,  если  случится
такая неприятность и солнце скроется, то останутся еще их собственные следы,
которые и смогут помочь им. Но полагаться на следы в этих  областях  опасно.
Раз, два, три - и  по  всей  равнине  начинает  гулять  пурга,  и  все,  что
называется следами, исчезает с той же быстротой, с какой они были проложены.
При таких резких переменах, которые мы столь часто  переживали,  в  этом  не
было ничего невозможного. Нет ни малейшего сомнения, что наши три  человека,
выходя из палатки в половине третьего утра  в  этот  день,  рисковали  своей
жизнью. И все они знали об этом прекрасно! Но, если в силу этого  кто-нибудь
подумает, что их прощание  с  нами  обоими,  остававшимися  на  месте,  было
торжественным, то он очень ошибется: все трое со смехом и  шутками  скрылись
из виду, каждый в своем направлении.
     Мы же с Хансеном занялись всякой мелочью, которую нужно было привести в
порядок. Надо было сделать кое-что здесь, кое-что там, и, наконец, мы должны
были приготовиться к серии наблюдений, которые  мы  намеревались  произвести
вместе, чтобы получить  по  возможности  хорошее  и  тщательное  определение
места. Первое наблюдение сейчас же показало нам, насколько эта  работа  была
необходима. Оказалось, что оно вместо того, чтобы дать нам  большую  высоту,
чем при полуночном наблюдении, дало меньшую, поэтому нам стало ясно, что  мы
вышли из того меридиана, по которому,  как  нам  казалось,  мы  шли.  Теперь
пришлось прежде всего определить нашу линию - север-юг  -  и  широту,  чтобы
иметь возможность снова ориентироваться. К счастью для нас, хорошая  погода,
по видимому, собиралась продержаться. Каждый час, начиная с шести часов утра
до семи вечера, мы определяли высоту солнца и из этих наблюдений с некоторой
вероятностью определили свою широту и направление меридиана.
     Около девяти  часов  утра  мы  начали  уже  ожидать  возвращения  своих
товарищей. По нашим расчетам, к этому времени они уже должны были пройти все
расстояние - сорок километров. Только  в  десять  часов  Хансен  заметил  на
горизонте первую черную точку, а вскоре затем показалась вторая и третья.  С
каждым появлением такой точки мы с облегчением вздыхали.
     Почти одновременно  все  трое  вернулась  к  палатке.  Мы  сообщили  им
предварительный  результат  своих  наблюдений,   По-видимому,   наш   лагерь
находился приблизительно на 89o54'30" южной широты  и,  значит,  на  площади
описанного нами круга и было местонахождение самого полюса.
     Мы могли бы вполне  удовольствоваться  этим  результатом,  но  так  как
погода была все такая же хорошая и обещала и впредь оставаться такой, а  наш
запас провианта после тщательной проверки оказался весьма  обильным,  то  мы
решили пройти остающиеся десять километров и  произвести  определение  места
возможно ближе к самому полюсу. А пока что  трое  наших  спутников  улеглись
спать, -  не  потому,  дескать,  что  они  устали,  а  потому,  что  так  уж
полагается; мы же с Хансеном продолжали производить свои наблюдения.
     Вечером  мы  снова  пересмотрели  тщательнейшим  образом   свой   запас
продовольствия, чтобы выяснить виды на будущее. В результате оказалось,  что
у нас провианта хватит на восемнадцать дней как для нас  самих,  так  и  для
наших собак. Оставшиеся в живых шестнадцать  собак  были  разделены  на  две
упряжки, по восемь собак в каждой, а поклажа саней Бьолана разложена на сани
Хансена и Вистинга. Оставляемые нами сани были поставлены в снег "на-попа" и
послужили прекрасной вехой. Одометр, привинченный к саням, мы так на  них  и
оставили. Для возвращения нам вполне достаточно было остающихся у  нас  двух
одометров. Все они оказались очень точными. Оставлено было также и несколько
пустых ящиков. На одной из досок я написал сообщение о том, что нашу палатку
"Пульхейм" нужно искать в направлении NW1/4W по компасу в пяти  с  половиной
милях (десяти километрах) от саней. Приведя все это в порядок в тот же день,
мы с удовлетворением улеглись спать.
     Рано утром на следующий день, семнадцатого декабря, мы уже снова были в
пути. Бьолану, расставшемуся теперь со своим местом в  разряде  каюров  и  с
восторгом и радостью принятому в разряд  бегунов,  сразу  же  было  поручено
первое и почетное задание вести экспедицию к  самому  полюсу.  Это  задание,
которое все мы считали делом чести,  я  поручил  ему  в  знак  благодарности
жителям Телемарка за их выдающуюся работу на процветание лыжного  спорта!  В
этот день нас нужно было вести по совершенно прямой линии - и если  можно  -
точно  держаться  направления  вычисленного  нами  меридиана.  На  некотором
расстоянии за Бьоланом следовал  Хассель,  затем  Хансен,  потом  Вистинг  и
довольно далеко  сзади  я.  Таким  образом,  я  мог  очень  точно  проверять
направление нашего пути и следить за тем, чтобы не  делалось  сколько-нибудь
значительных отклонений. Здесь Бьолан показал себя выдающимся  бегуном.  Всю
дорогу он шел точно по ниточке. Ни единого раза не отклонялся он ни в  какую
сторону, и когда мы дошли до места, пройдя десять километров, то вполне ясно
могли видеть и пеленговать оставленные  нами  сани.  Судя  по  взятому  нами
пеленгу, они стояли как раз в надлежащем направлении. Было одиннадцать часов
утра, когда мы дошли. Пока одни из нас  ставили  палатку,  другие  принялись
приготовлять все к. предстоящим наблюдениям. Был  сооружен  крепкий  снежный
цоколь, на котором  должен  был  помещаться  искусственный  горизонт.  Рядом
другой цоколь поменьше, на который можно было класть секстан,  когда  им  не
будут пользоваться. Первое  наблюдение  было  произведено  в  одиннадцать  с
половиной часов утра.
     Теперь мы разделились на  две  партии:  Хансен  со  мной  и  Хассель  с
Вистингом. Пока одна партия спала, другая наблюдала и наоборот. Каждая вахта
продолжалась шесть часов. Погода стояла восхитительная,  хотя  небо  не  все
время было совершенно чистым. Очень легкий, тонкий, напоминающий пар  покров
то заволакивал небо время от времени,  то  сейчас  же  исчезал  снова.  Этот
покров был не настолько плотен, чтобы закрывать солнце. Оно светило нам  все
время. Но в атмосфере  происходили  какие-то  возмущения.  Бывало  так,  что
солнце несколько часов подряд не меняла своей высоты, а затем  вдруг  делало
скачок.
     Наблюдения производились теперь каждый час круглые сутки. Забавно  было
ложиться спать в шесть часов вечера и, вставая  в  двенадцать  ночи,  видеть
снова солнце, по-видимому на той же высоте. И затем снова ложиться  в  шесть
часов утра, когда солнце по-прежнему было на той же высоте. Конечно,  высота
его менялась, но  так  незначительно,  что  невооруженному  глазу  это  было
незаметно. Нам казалось, что солнце движется кругом по  небу  совершенно  на
одной и той же высоте.
     Часы, которые я упоминал  время  от  времени,  указываются  по  времени
меридиана  "Фрамхейма".  По  нему  мы  и  продолжали  считать  свое   время.
Наблюдения скоро показали нам, что мы не находимся на самой точке полюса, но
настолько близко к ней, насколько это можно было определить с помощью  наших
инструментов.
     Восемнадцатого декабря  в  двенадцать  часов  дня  мы  закончили  свои.
наблюдения, и можно с уверенностью сказать, что  сделали  все,  что  было  в
наших силах.
     Чтобы по возможности приблизиться еще хоть на несколько  миллиметров  к
самому полюсу, Хансен и Бьолан прошли еще четыре мили или семь километров  в
направлении вновь найденного меридиана.
     Бьолан в этот день за обедом  приятно  удивил  меня.  Во  время  нашего
путешествия еще не произносилось никаких речей, но теперь Бьолан,  очевидно,
решил, что подходящий момент наступил, и поэтому удивил всех нас  прекрасной
речью. Однако, мое изумление достигло предела, когда он, окончив свою  речь,
вынул портсигар, набитый сигарами, и угостил нас всех.
     - Не угодно ли сигару на полюсе?
     - Охотно выкурю, благодарю вас!
     Но этим дело не кончилось. После  того,  как  сигары  обошли  круг,  их
осталось еще четыре штуки. Я был очень тронут,  когда  Бьолан  протянул  мне
портсигар с сигарами и сказал:
     - А это я дарю тебе на память о полюсе. Портсигар я взял и сохраню его,
как  один  из  многих  трогательных  знаков  преданности   моих   товарищей,
относящихся  ко  времени  этого  путешествия.  Сигары  я  разделил  потом  в
рождественский сочельник и ознаменовал этим торжественный праздник.
     Закончив этот праздничный обед на полюсе,  мы  начали  приготовления  к
отъезду. Прежде всего была поставлена маленькая палаточка, которую мы  везли
с собой на случай, если бы нам пришлось разделиться на две партии. Она  была
сшита нашим искусником  Ренне  из  очень  тонкой,  непроницаемой  для  ветра
материи. Она была серо-коричневого цвета и  очень  легко  заметна  на  белой
снежной поверхности. К палаточному шесту был привязан еще один шест, так что
общая высота его была около  четырех  метров.  На  верхушке  был  прикреплен
маленький норвежский флаг, а под ним вымпел, на котором была сделана краской
надпись: "Фрам". Палатка со всех сторон была надежно укреплена оттяжками.  В
палатке, в мешочке, я  оставил  письмо  королю  с  отчетом  о  том,  что  мы
выполнили. Ведь дорога домой была далекая, и могло случиться  много  такого,
что лишило бы нас возможности самим сообщить о своем походе...  Кроме  этого
письма, я написал короткое послание  Скотту,  который,  как  я  предполагал,
должен был  первый  найти  это  место.  Из  вещей  мы  оставили  .секстан  с
зеркальным горизонтом, цилиндр от гипсометра, три мешка  для  нот,  оленьего
меха, несколько камиков и варежек.  Когда  все  было  готово,  мы  поочереди
входили в палатку, чтобы написать  свои  имена  на  доске,  прикрепленной  к
палаточному шесту.
     Тогда же нам удалось получить поздравления и от  своих  товарищей,  так
как на двух-трех желтых кусках кожи, пришитых  к  палатке  у  оттяжек,  было
написано:
     "Счастливого пути!" и "Добро пожаловать на 90o!". Эти добрые пожелания,
неожиданно обнаруженные нами, весьма  нас  обрадовали.  Они  были  подписаны
Беком и Ренне. Они крепко верили в нас! Покончив с этим, мы вышли,  а  дверь
палатки тщательно завязали,  чтобы  не  было  никакой  опасности,  что  туда
проберется ветер.
     А затем-прощай, "Пульхейм"!  Наступила  торжественная  минута.  Обнажив
головы, мы прощались со своим домом и своим флагом.  И  вот  мы  сняли  свою
дорожную палатку и упаковали сани. Начинался обратный путь-домой, домой  шаг
за шагом, миля за милей, пока, наконец, мы не дойдем! Мы сейчас же въехали в
свой старый след и продолжали путь по  нему.  Много  раз  мы  оборачивались,
чтобы в последний раз взглянуть на "Пульхейм". Опять спустилась белая  дымка
паров, и скоро последнее, что еще  виднелось  от  "Пульхейма",  наш  флажок,
исчезло из вида...
     Дорога была превосходная, и все мы были в  хорошем  состоянии,  поэтому
ехали быстро. Собаки  как  будто  понимали,  что  они  бегут  теперь  домой.
Последним приветом от полюса был мягкий летний ветер при  температуре  -19o.
Доехав до того места, где были оставлены сани, мы  остановились  и  взяли  с
собой  некоторые  вещи.  Отсюда  начинались  гурии.  Наш   след   стал   уже
малозаметным, но благодаря своему прекрасному зрению,  Бьолан  держался  его
очень хорошо. Однако, гурия настолько хорошо выполняли свое назначение,  что
нам почти и не нужен был старый след. Хотя гурии были не выше одного  метра,
но они были необыкновенно хорошо заметны на ровной поверхности. Когда солнце
освещало их, они сверкали, как электрические маяки. Если же солнце бывало  с
другой стороны, то. они в тени  были  такими  черными,  что  их  можно  было
принять за черные камни.
     Мы  намеревались  на  будущее  время  пользоваться  для   езды   ночью.
Преимущества этого были  велики,  и  их  было  много.  Прежде  всего  солнце
оставалось у нас сзади, что уже не мало значило для наших глаз. Идти  против
солнца по такой снежной равнине страшно вредно для  глаз,  даже  если  иметь
хорошие снежные очки. Когда же солнце светит в спину, идешь играючи.  Другое
большое преимущество, - его мы оценили значительно позднее, - заключалось  в
том, что мы самое теплое время суток проводили в палатке,  а  за  это  время
представлялся удобный случай высушить наше мокрое платье и т. п. Однако, это
последнее преимущество, как мы увидим позднее, оказалось сомнительным.
     Было очень приятно идти, повернувшись к югу спиной. Ветер, почти всегда
дувший  с  этой  стороны,  часто  действовал  весьма   неприятно   на   наши
облупившиеся лица. Теперь же он всегда будет дуть нам в спину, подгоняя  нас
и одновременно давая нашим лицам время зажить.
     Еще одного мы страстно желали - поскорее спуститься опять  на  равнину,
чтобы иметь возможность дышать как следует. Ведь  здесь  наверху  нам  редко
удавалось вздохнуть по-настоящему - глубоко. Чтобы сказать просто "да",  нам
приходилось дважды вздохнуть. Состояние астмы, в котором  мы  находились  во
время  своего  шестинедельного  пребывания  на  плоскогорье,   было   весьма
неприятно.
     Мы установили, что для обратного пути переход  в  пятнадцать  миль  или
двадцать восемь километров  будет  вполне  достаточным.  Правда,  теперь  на
обратном пути у нас было много всяких преимуществ, благодаря чему  мы  могли
бы делать длинные переходы, но мы боялись переутомить собак и,  может  быть,
этим погубить их, не успев еще пройти достаточно  далеко,  если  будем  идти
слишком большими переходами. Однако, скоро  оказалось,  что  мы  ошиблись  в
своих собаках. Чтобы сделать свои двадцать  восемь  километров,  мы  тратили
всего пять часов, и поэтому отдых получался продолжительный.
     Двадцатого декабря мы убили  первую  собаку  по  пути  домой.  Это  был
"Лассе", моя славная собака. Он совсем обессилел и больше никуда не годился.
Его разделили на пятнадцать по возможности равных частей и отдали товарищам.
Они теперь научились ценить свежее мясо, и, конечно, эта добавочная кормежка
свежим мясом, к которой мы время от времени прибегали по пути  домой,  имела
не  малое  значение  для  достижения  нами  такого  прекрасного  результата.
По-видимому, они чувствовали себя от такой пищи отлично в течение нескольких
дней и работали после нее во много раз лучше.
     Двадцать первое декабря началось при  резкой  погоде.  Легкий  ветер  с
юго-востока, мгла и плохая видимость. Мы  потеряли  след  и  довольно  долго
должны были идти по компасу. Но, как обычно, вдруг все прояснилось, и  снова
на равнине стало светло и тепло. Да,  стало  даже  слишком  тепло!  Пришлось
снять с себя все, - почти все, конечно, - и все-таки  пот  струился  с  нас.
Неуверенность в пути продолжалась недолго. Наши великолепные гурии прекрасно
служили свою службу и по очереди, один за другим, появлялись  на  горизонте,
блестели и сияли, ведя нас к столь важному для нас складу  на  88o25'  южной
широты.
     Теперь местность начала понемногу повышаться, но так незначительно, что
этого нельзя было заметить.  Однако,  гипсометр  и  барометр  не  дали  себя
обмануть и падали оба точно таким же образом, как раньше  поднимались.  Если
даже мы сами и не замечали подъема, то ощущение его все-таки появилось.  Это
можно назвать воображением, но, право же, мне казалось, что я  замечаю  этот
слабый подъем по своему дыханию. За  последние  дни  наш  аппетит  угрожающе
возрос Оказалось, что мы, лыжники, проявляли гораздо большую  жадность,  чем
каюры. Было несколько таких дней, когда мы  трое  -  Бьолан,  Хассель  и  я,
готовы были, не сморгнув глазом, проглотить даже... камешек!  Каюры  никогда
не замечали у себя такого волчьего аппетита.  Мне  кажется,  что  это  можно
приписать тому, что каюры во время езды могли  опираться  на  сани  и  таким
образом имели хоть небольшой отдых и опору, чего мы, шедшие без саней,  были
совершенно лишены. Может показаться, что не так уж много, если  ты  положишь
руку на сани во время хода, но в течение долгого времени,  изо  дня  в  день
это, может быть, и имеет свое  значение.  К  счастью,  мы  были  так  хорошо
снабжены, что могли увеличить свои дневные порции, когда у нас появилось это
ощущение голода. Уходя с полюса, мы настолько увеличили свою дневную  порцию
пеммикана, что в результате  у  нас  скоро  пропал  этот  неприятный  волчий
аппетит,  и  постепенно  мы  дошли   до   самого   обыкновенного   здорового
повседневного желания поесть.
     На первых порах, когда началось обратное путешествие,  мы  организовали
свою работу так, что приступили к "утренним" сборам в  путь  в  шесть  часов
вечера. К восьми часам мы бывали уже совсем готовы  и  затем  начинали  свой
дневной переход. Вскоре после  полуночи  пятнадцать  миль  (двадцать  восемь
километров) бывали пройдены, и мы опять могли ставить свой дом, варить  пищу
и отдыхать. Но скоро этот отдых стад казаться. нам невыносимо-долгим, К тому
же, наступила такая жара (относительно), что мы нередко вылезали из спальных
мешков   и   лежали,   ничем   не   покрываясь.   Эти   часы    отдыха    по
двенадцати-четырнадцати часов, а то  и  шестнадцати  часов  в  первую  часть
обратного  пути  были  просто  испытанием  нашего  терпения.  Мы   прекрасно
понимали, что подобный отдых чрезмерен,  но  все  же  придерживались  такого
порядка на то время, пока ехали на больших высотах.  В  то  время  мы  часто
беседовали о том, как бы нам лучше  всего  использовать  этот  ненужный  нам
продолжительный отдых.
     В этот день, двадцать  первого  декабря,  "Пер",  наш  добрый,  верный,
трудолюбивый "Пер", не мог больше бежать, и  его  пришлось  везти  последнюю
часть пути.
     Когда мы доехали до стоянки, он был вознагражден  за  все  свои  труды.
Легкий удар обухом - и все было кончено...  Измученное  животное  упало,  не
издав ни звука. Вистинт потерял  одну  из  лучших  своих  собак.  "Пер"  был
удивительным животным. Тихо и мирно бродил он всегда  кругом  и  никогда  не
принимал участия в общих битвах. По виду его и по поведению легко можно было
бы предположить, что он вообще чудак и ни к  чему  негоден.  Но,  попадая  в
упряжь, он показывал, чего он стоит. Без понуканий, без кнута тянул он  сани
с утра  до  вечера  и  как  упряжное  животное  был  бесценен.  Но,  подобно
большинству  других  собак  с  таким  же  характером,  он  не  мог   вынести
длительного пути. Он выбился из сия, был убит и съеден.
     Быстрыми шагами приближался сочельник. Для нас он не мог быть  особенно
праздничным,  однако,  мы  хотели  попробовать  сделать  его  торжественным,
насколько это позволили бы обстоятельства. Для этого нам нужно было дойти до
склада к  этому  вечеру  и  отпраздновать  рождество  рождественской  кашей.
Накануне  сочельн