ика  мы  убили  "Свартфлеккена".  Его   никто   не   жалел.
"Свартфлеккен" был одной  из  собак  Хасселя  и  всегда  отличался  скверным
характером. В своем дневнике я читаю следующие слова, записанные  в  тот  же
вечер: "Сегодня вечером убит "Свартфлеккен". Оя не хотел больше везти,  хотя
на вид и был неплох. Дурной характер. Будь он человеком, то,  начав  хорошо,
кончил бы в тюрьме".
     Он был довольно жирен и съеден с видимым удовольствием.
     Наступал сочельник. Погода была несколько переменной:  то  облачно,  то
ясно, когда мы вышли в  восемь  часов  двадцать  третьего  декабря.  Нам  не
пришлось долго ехать, чтобы достичь своего склада. В двенадцать  часов  ночи
мы дошли до него при великолепнейшей тихой и теплой погоде. Значит, в  нашем
распоряжении был весь сочельник, и мы могли использовать его как угодно. Наш
склад был тотчас же вскрыт и распределен на двое  саней.  Вистинг,  вечерний
повар, заботливо собрал все крошки от галет и сложил их в мешок.  В  палатке
их поколотили и помяли хорошенько. В результате получился порошок. Из  этого
продукта и из колбасы с  молочной  мукой  Вистингу  удалось  изобразить  нам
вкуснейшую рождественскую  кашу.  Сомневаюсь,  чтобы  кому-нибудь  дома  так
пришлась по вкусу рождественская каша, как нам в то утро в нашей палатке!  А
затем одна из сигар Бьолана окончательно привела весь лагерь  в  праздничное
настроение.
     В этот день еще одним большим праздником для нас было то, что мы  снова
находились на вершине плато и  через  два-три  дня  пути  уже  могли  начать
спускаться, чтобы, наконец, достичь барьера и вернуться  к  прежнему  своему
состоянию. До сих пор мы охотно делали одну-две остановки  во  время  своего
дневного перехода.
     Мы останавливались, чтобы дать отдых и самим себе, и собакам.
     Сочельник мы начали по-новому, проходя все расстояние - двадцать восемь
километров - без остановки. В сущности" такой порядок нравился нам больше, -
невидимому, и собакам тоже. Обычно после отдыха  тяжело  снова  пускаться  в
путь. Делаешься как-то менее подвижным, а может быть и ленивее, и приходится
снова разминаться.
     Двадцать  седьмого  мы  прошли  прекрасным  ходом  88o  южной   широты,
направляясь к северу, По-видимому, поверхность  здесь,  после  того  как  мы
покинули ее, подвергалась сильному действию солнечных лучей,  так  она  была
буквально отполирована.  По  этой  полированной  равнине  мы  ехали  как  по
гладкому льду, с той лишь огромной разницей, что здесь у собак  был  хороший
упор для ног.
     На этот раз мы уже на 88o южной широты заметили впереди землю -  и  она
приводила нас в большое изумление. Было очевидно, что это та самая  могучая,
уходящая на юго-восток горная цепь, которую мы видели раньше, но на этот раз
она простиралась на юг значительно дальше. Погода была кристально-ясная,  и,
судя по тому, как была видна земля, видимость была очень хорошая. Вершина за
вершиной тянулась эта цепь к юго-востоку, постепенно исчезая.  Но,  судя  по
воздуху, эта цепь продолжалась и, дальше в том же направлении  за  пределами
поля нашего зрения. Я считаю несомненным,  что  эта  цепь  пересекает  таким
образом весь антарктический континент.
     Здесь мы .получили прекрасный пример  того,  насколько  в  этих  местах
бывает обманчив воздух, В один сравнительно совершенно  ясный  момент  мы  в
последний раз пеленговали землю на 87o южной широты. А теперь  с  88o  южной
широты была видна земля, насколько хватал глаз! Мало сказать,  что  мы  были
поражены. Мы смотрели и смотрели, не узнавая, где же мы находимся. Мы совсем
и не предполагали, что огромный горный массив, видневшийся так ясно и высоко
над горизонтом, был горой Т. Нильсена. Насколько  же  иначе  выглядел  он  в
туманном воздухе, когда  мы  расставались  с  ним!  Занятно  читать  в  моем
дневнике за эти дни, как ревностно мы ежедневно  пеленговали  землю,  думая,
что это новая земля. Мы не узнавали этой громадной горы до тех пор, пока над
равниной не начала показываться гора Хельмера Хансена.
     Двадцать девятого декабря мы покинули вершину  плато  и  начали  спуск.
Хотя этот спуск и не  был  заметен  для  невооруженного  глаза,  однако,  он
прекрасно замечался по собакам, Вистинг приладил теперь к своим саням  парус
и, таким образом, не отставал от Хансена. Если бы  кто-нибудь  посмотрел  на
нас в эти дни, когда мы мчались так по равнине, то он никогда не поверил бы,
что мы вот уже семьдесят дней  находимся  в  непрерывном  походе.  Мы  прямо
летели! Ветер постоянно дул нам в спину, а тепло и солнце не оставляли  нас.
И речи не могло быть о том, чтобы пускать в ход кнут,  Здоровье  собак  было
прекрасно, и они рвались и прыгали в упряжи от желания  бежать.  Для  нашего
прекрасного  бегуна  наступили  тяжелые  времена.  Часто   ему   приходилось
напрягать все свои силы, чтобы держаться впереди псов Хансена. А  следом  за
ними несся на  всех  парусах  Вистинг  с  лающими  и  визжащими  от  радости
собаками. Хассель с большим трудом мог поспевать  за  ними,  да  и  я  тоже.
Поверхность была совершенно  отполирована,  и  мы  могли  пробегать  большие
пространства, просто отталкиваясь палками.
     После нашего отъезда с полюса  собаки  совершенно  изменились.  Как  ни
странно и ни невероятно это может показаться, однако, право,  они  с  каждым
днем прибывали в весе и становились толстыми и жирными. Я  думаю  что  такое
действие на них оказывала кормежка  свежим  мясом  вместе  с  пеммиканом.  С
двадцать девятого декабря мы снова  могли  увеличить  свой  паек  пеммикана.
Ежедневный паек на человека был 450 граммов, и, я думаю, большего  мы  и  не
смогли бы съесть.
     Тридцатого декабря мы ехали все время под  горку,  и,  право  же,  быть
лыжником здесь дело не трудное! Каюры прекрасно бежали на лыжах возле  своих
саней и ехали по этой равнине  с  феноменальной  быстротой.  Местность  была
покрыта тут снежными наметами, которые перемежались с гладкими, похожими  на
лед поверхностями.  Нам,  лыжникам,  приходилось  здорово  стараться,  чтобы
поспевать за санями. Бьолану это было не так  уж  трудно.  Он-то  бегал  еще
быстрее и по худшей местности! Хасселю и мне дело  представлялось  совсем  в
другом свете. Часто я видел то руку, то ноту Хасселя, а то вдруг он  начинал
делать отчаянные усилия, чтобы удержаться на ногах.  К  счастью,  я  не  мог
видеть самого себя! Если бы только это было возможно, то,  конечно,  не  раз
мне пришлось бы от души посмеяться.
     В этот день рано утром  показалась  гора  Хельмера  Хансена.  Местность
теперь простиралась в виде громадных волнистых образований, чего мы по  пути
на юг и не заметили, идя в тумане. Эти волны были такими громадными, что  по
временам совершенно заслоняли от нас землю. В первый  раз  мы  увидели  гору
Хансена из-за вершины одной из таких волн. Гора имела  вид  вершины  тороса,
торчащего над поверхностью. Вначале мы даже совсем не поняли, что это такое.
И только на другой день поняли как следует: это показывались одна за  другой
острые, как шило,  ледяные  глыбы,  покрывавшие  вершину  горы.  Как  я  уже
упоминал, только теперь мы убедились, что идем правильно.
     Всякая земля, которую мы видели, казалась нам незнакомой. Мы  буквально
ничего не узнавали!
     Тридцать первого декабря мы прошли 87o южной  широты  и  таким  образом
быстрыми шагами приближались к "Чертову танцевальному залу" и "леднику".  На
другой день, в первый день нового года, было яркое солнце, -19o и  небольшой
славный ветер в спину.
     К своей великой радости, мы узнали местность вокруг "Бойни".  Она  была
еще далеко, но поднималась в виде миража  в  теплом,  пронизанном  солнечным
светом воздухе.
     На обратном пути нам необыкновенно везло. Нам удалось миновать  "Чертов
зал".
     Второго января, по нашему расчету, нам должен был  встретиться  "Чертов
ледник". Так это в точности  и  случилось.  Мы  увидели  его  еще  издалека.
Огромные торосы и волнообразные образования высоко вздымались в небо. Но нас
поразило больше всего, что среди этого  беспорядочного  нагромождения  и  по
другую его сторону как будто бы виднелась ровная, совершенно  не  затронутая
трещинами целая, гладкая равнина. Горы  Хасселя,  Вистинга  и  Бьолана  были
такими же, какими мы оставили их. Их было легко узнать, если только  подойти
к ним поближе. Теперь и гора Хельмера  Хансена  опять  высоко  вздымалась  в
небо. Купаясь в блеске утреннего солнца, она сверкала  и  переливалась,  как
чудеснейший алмаз. Мы решили, что подошли к земле  ближе,  чем  в  тот  раз,
когда шли на юг, и потому-то местность и изменилась совершенно. Ведь,  когда
мы шли на юг, то пройти у самой земли было положительно невозможно,  но  кто
знает, быть может, за этой изрытой  местностью,  которую  мы  видели  тогда,
находился целый хороший участок, и нам теперь посчастливилось попасть  прямо
на него. Но воздух и на сей раз провел нас, в этом мы  убедились  на  другой
день,  потому  что  вместо  того,  чтобы  находиться  ближе  к  земле,   мы,
оказывается, отошли от нее дальше, а  это  и  было  причиной  того,  что  мы
увидали только кусочек малогостеприимного ледника.
     В  этот  вечер  место  нашей  стоянки  находилось  посредине   огромной
занесенной снегом трещины. Нам очень хотелось знать, какая местность ожидает
нас впереди. Мы и надеяться не смели, что на этот раз  ледник  встретит  нас
только этими немногими холмиками и старыми трещинами. Но наступил уже третий
день, не принеся никаких разочарований. Непостижимо  счастливо  мы  избежали
всех  этих  ужасных  и  опасных  переходов  и,  не  успев  даже  оглянуться,
находились уже на равнине под ледником. Погода была не первоклассной,  когда
мы в семь часов вечера двинулись в путь. Было довольно туманно,  и  мы  едва
различали вершину  горы  Бьолана.  Это  путало  наши  расчеты,  так  как  мы
находились уже поблизости от своего склада, и нам нужна была  ясная  погода,
чтобы дойти до него по его пеленгу. Но мгла вместо того,  чтобы  рассеяться,
как мы надеялись, стала все более и  более  сгущаться,  и  когда  мы  прошли
километров одиннадцать, стало уже настолько туманно, что мы сочли за  лучшее
остановиться и переждать. Мы псе время исходили из того  предположения,  что
зашли слишком на восток, то есть ближе к земле, а при данных обстоятельствах
нам не удавалось  в  небольшие  светлые  промежутки,  наступавшие  время  от
времени, опознать местность под ледником. По нашему  мнению,  мы  находились
восточнее склада. Пеленги же, которыми мы могли бы  определить  направление,
брались нами  при  мглистом  воздухе  и  потому  не  приводили  ни  к  каким
результатам. Никакого склада не было видно.
     Мы только что поели горячего вкусного  пеммикана,  как  вдруг  внезапно
выглянуло солнце. Мне кажется, что никогда еще наш лагерь не сворачивался, а
сани не укладывались в столь  короткий  срок!  От  того  момента,  когда  мы
выскочили из спальных мешков, до того, как сани  были  уже  уложены,  прошло
всего пятнадцать минут - невероятно короткий срок.
     - Но что же это, скажите на милость, блестит там среди стены тумана?
     Вопрос этот вырвался у одного из наших ребят. Туман разорвался  и  стал
расходиться в обе стороны. В западной его полосе выглянуло  что-то  большое,
белое, простиравшееся далеко с севера на юг. Урра! Это гора Хеллана Хансена!
Ничего иного и быть  не  может.  Наш  единственный  отличительный,  знак  на
западе! Мы были вне себя  от  радости,  встретив  старого  знакомого,  но  в
направлении склада по-прежнему висела густая завеса.
     Посовещавшись немного, мы решили  распрощаться  со  складом,  проложить
курс на "Бойню" и двинуться к ней. Пищи у нас  было  достаточно.  Сказано  -
сделано, и мы пустились в путь.
     Теперь быстро и верно стало проясняться,  и  мы,  идя  к  горе  Хеллана
Хансена, убедились, что запили слишком далеко не на восток, а на  запад.  Но
мы не стали поворачивать и искать склад.
     Под горой Хеллана Хансена мы поднялись на довольно высокий  гребень.  К
этому времени мы уже прошли назначенное расстояние и остановились.  За  нами
при ослепительно-ясной погоде лежал ледник, каким мы его видели впервые, идя
к югу. Трещина на трещине, обрыв на  обрыве!  Но  среди  всего  этого  хаоса
тянулась белая непрерывная и тонкая линия, тот самый путь, который мы видели
и на котором мы были несколько недель тому назад. А мы в точности знали, что
как раз под этой белой полоской и находится наш склад. Мы ужасно досадовали,
что склад этот так легко ускользнул из наших рук,  и  говорили  о  том,  как
славно было бы подобрать  содержимое  всех  складов,  разбросанных  нами  по
равнине. В этот вечер я чувствовал себя усталым и  измученным  и  потому  не
имел ни малейшего желания идти обратно тринадцать миль, или двадцать  четыре
километра, отделявших нас от  склада.  Если  кому-нибудь  хочется  совершить
такую прогулку, то я буду очень ему благодарен,  Вызвались  все  -  все  как
один! Среди нас не трудно  было  найти  добровольцев.  Я  выбрал  Хансена  и
Бьолана. Они не взяли с собой почти  ничего  и  быстро  .укатили  с  пустыми
санями. Было тогда пять часов утра. В три часа дня они вернулись к палатке -
Бьолан на лыжах впереди, Хансен сзади с  санями.  Блестящим  доказательством
выносливости и людей и животных было расстояние в сорок две мили  или  около
восьмидесяти километров, пройденное Хансеном и Бьоланом и одной  из  упряжек
за один день, при средней скорости от пяти до шести километров в час.  Склад
был  найден  без  особого  труда.  Больше  всего  затруднений  доставило  им
волнообразное строение местности. Они подолгу  шли  по  волнистым  долинкам,
которые заслоняли от них вид на все окружающее. Один хребет  сменял  другой.
Возвратившись к палатке, Бьолан заметил:
     - Да, хребтам у нас доставалось здорово!.. Мы позаботились о том, чтобы
к их возвращению все было готово, - прежде всего заготовили  побольше  воды.
Воды, воды-вот чего просят раньше всего и, обычно,  после  всего.  Когда  же
первая жажда  утолена,  наибольший  интерес  уделяется  пеммикану.  Пока  за
вернувшимися всячески ухаживали, привезенные  сюда  из  склада  запасы  были
распределены на двое саней, и вскоре все опять было готово к отъезду.
     Тем временем погода становилась все лучше и лучше, и  горы  перед  нами
виднелись  поразительно  отчетливо.  Нам  показалось,  что  мы  узнали  горы
Фритьофа Нансена и Дона Педро Кристоферсена, и мы тщательно запеленговали их
на случай, если снова спустится туман. Понятие  о  дне  и  ночи  теперь  для
большинства из нас начало смешиваться.
     - Шесть часов, - отвечает кто-то на вопрос о времени.
     - Да. утра,-подтверждает другой.
     - Нет, ты совсем спятил, -говорит опять первый,-ведь у нас же вечер!
     О числах уж и говорить нечего! Хорошо еще, что мы помнили  год.  Только
благодаря записям в дневниках и тетрадях для наблюдений, мы могли вести счет
дням и числам, а то ведь за работой мы обо всем этом не имели  ни  малейшего
представления.
     Что за прекрасная была погода, когда четвертого января  мы  вылезли  из
своих спальных мешков! Теперь мы решили идти  тогда,  когда  это  нам  будет
удобнее, и не обращать внимания ни на  день,  ни  на  ночь.  Продолжительный
отдых давно уже нам надоел. Надо было во что бы то ни стало  сократить  его.
Как я уже сказав погода не могла быть лучше -  ослепительно-ясная  и  совсем
тихая при -19o С; в ясном тихом воздухе чувствовалось настоящее лето.  Перед
началом перехода мы сняли с себя все лишнее и сложили на сани. Выходило так,
что почти все оказалось лишним! Тот наряд,  в  котором  мы  в  конце  концов
двинулись  в  путь,  в  наших  широтах  считался  бы  мало  приличным...  Мы
усмехались и поздравляли друг друга с тем, что дамы еще не появились в  этой
части земного шара! А то, конечно, нам бы  не  позволили  щеголять  в  нашем
необыкновенно приятном, практичном наряде. ..
     Сегодня очертания земли  выступили  еще  резче.  Было  очень  интересно
увидеть снова эту часть пути, пройденную нами, когда мы шли на юг  в  густом
тумане, в бурю и метель. Мы проходили совсем рядом с этой  громадной  горной
цепью, даже и не подозревая, как близко мы от нее и как она  колоссальна.  К
счастью, местность на этом участке была совсем  не  изрыта.  Я  говорю  -  к
счастью, ибо кто знает, что случилось бы с нами, если  бы  в  такую  ужасную
погоду нам пришлось ехать через область трещин. Может быть, мы справились бы
с этим, а может быть и нет. Нам предстояла тяжелая дорога. "Бойня" лежала на
750 метров выше того  места,  где  мы  находились.  Мы  рассчитывали  вскоре
заметить какой-нибудь  из  своих  гуриев,  но  это  случилось  только  после
двадцати километров пути. Здесь вынырнул один из гуриев,  и  мы  с  радостью
приветствовали его. Мы знали, правда, что идем по верному пути,  но  все  же
такой старый добрый знакомый оказался очень желанным.
     Здесь, видимо, солнце хорошо припекало, пока мы  шли  на  юг,  так  как
некоторые  из   гуриев   совсем   покосились   и   большие   сосульки   ясно
свидетельствовали  о  могуществе  солнца.  Сделав  переход  почти  в   сорок
километров, мы остановились у гурия, построенного  нами  здесь,  как  раз  у
склона, который задержал нас в туман двадцать шестого ноября.
     Пятница пятого января была одним из тех  дней,  которых  мы  ожидали  с
волнением. Ведь в этот день мы должны были найти свой склад у "Бойни".  Этот
склад, в котором было оставлено прекрасное свежее собачье мясо, имел для нас
чрезвычайно большое значение. Было важно не только  то,  что  наши  животные
привыкли  ценить  это  мясо  больше  пеммикана,  но  еще  важнее,  что   оно
необыкновенно хорошо действовало на состояние  их  здоровья..  Конечно,  наш
пеммикан был достаточно хорош, и лучшего даже вообще не бывает, но  перемена
меню вещь очень важная и, по-видимому, по моему опыту,  имеет  для  собак  в
таком длинном путешествии еще большее  значение,  чем  для  людей.  Мне  уже
случалось видеть, что собаки отказывались есть пеммикан,  вероятно,  потому,
что за отсутствием разнообразия в пище он надоедал им. В результате,  собаки
худели и слабели, хотя пищи у них бывало достаточно. Пеммикан, о  котором  я
сейчас говорю, был пеммиканом, изготовленным для людей. Таким  образом,  тут
было виновато не качество.
     Когда мы начали свой переход,  был  час  с  четвертью  утра.  Мы  спали
недолго, но нам нужно было воспользоваться прекрасной  ясной  погодой,  пока
она еще держалась. Здесь, вокруг  "Бойни",  как  мы  знали  по  собственному
опыту, нельзя полагаться на погоду. Судя  по  уже  пройденному  нами  прежде
расстоянию, мы знали, что от гурия, у которого мы находились,  до  склада  у
"Бойни" было двадцать два километра. На этом расстоянии мы  поставили  всего
лишь два гурия, но местность  была  такой,  что  мы  не  боялись  ошибиться.
Однако, мы скоро убедились, что не так легко узнать  местность  даже  и  при
гуриях. Благодаря отличной, ясной погоде и острому зрению Хансена, мы  нашли
оба своих гурия. Однако, нас поразил вид гор. Как я уже говорил  раньше,  мы
были уверены в том, что погода была совершенно ясная, когда мы в первый раз,
двадцать первого ноября, дошли до "Бойни". В тот раз я с места нашей стоянки
запеленговал дорогу, по которой мы вышли между горами на плато  и  тщательно
записал результат. Пройдя  последний  гурий  и  приближаясь  к  "Бойне",  по
счислению, мы были очень поражены видом окрестностей. В  тот  раз,  двадцать
первого ноября, мы видели горы на западе  и  на  севере,  но  очень  далеко.
Теперь же вся эта часть горизонта была занята колоссальным горным  массивом,
который был совсем около нас. Что  это  все  значит?  Наваждение?  Право,  я
чувствовал в то мгновение и в  самом  деле  нечто  подобное!  Я  с  радостью
прозакладывал бы душу, поклявшись, что никогда и в  глаза  не  видел  такого
ландшафта. Нужное расстояние было теперь уже пройдено  и,  судя  по  гуриям,
которые мы миновали,