авиться.
Бедные собаки - в эти дни им досталась здоровая трепка!
     Рабочее время было у нас в эту пору продолжительным. Редко мы  ложились
раньше одиннадцати часов вечера, а вставали уже  в  пять  утра.  Но  это  не
ощущалось особенно тяжело. Мы все с одинаковым усердием торопились закончить
работу, чтобы "Фрам" мог уйти как можно скорее. Гавань наша была  не  вполне
благоустроена. Внезапно откалывалась "пристань", у которой стояло  судно,  и
всем приходилось приниматься за работу,  чтобы  встать  на  причал  к  новой
"пристани". Бывало и так: только команда снова заснет, как  нужно  повторять
всю операцию сначала. Ведь лед  все  откалывался  да  откалывался,  и  нашим
бедным "морским разбойникам" приходилось постоянно находиться в  непрерывной
деятельности. Все время быть начеку и спать лишь одним глазом -  это  сильно
треплет нервы. Нашим десяти товарищам за это время досталась тяжелая работа,
но они относились к ней с изумительным спокойствием.  Они  всегда  сохраняли
наилучшее настроение, и у них всегда была про запас какая-нибудь шутка.
     Работа морской партии заключалась в выгрузке провианта и снаряжения для
зимовочной партии из трюмов на лед. Работа эта  шла  удивительно  гладко,  и
редко одной партии приходилось ждать другую.
     За время первых дней перевозок все участники партии  зимовщиков  ужасно
охрипли, а некоторые даже совсем потеряли голос. Это произошло  оттого,  что
вначале нам приходилось непрестанно кричать на собак и  понукать  их,  чтобы
заставить их идти. Конечно, это обстоятельство дало подходящий повод морской
партии  окрестить  нас.  Мы  были  прозваны  "ландсмолистами"   (Приверженцы
введения ландсмола - местного, провинциального наречия.-Прим. перев.).
     Если не говорить о том неудобстве, которое постоянно досаждало  морской
партии, вынужденной менять место стоянки всякий раз, когда лед обламывался и
отдрейфовывал, то надо признать нашу  гавань  хорошей.  Правда,  иногда  там
разводило небольшое волнение, что бывало причиной неприятных ударов, но  они
никогда не бывали  настолько  сильны,  чтобы  повредить  судну.  Чрезвычайно
большим преимуществом было то, что течение в  этом  участке  всегда  шло  из
гавани, и поэтому ледяные горы туда не попадали.
     Сообщение между судном и барьером вначале обслуживалось  пятью  людьми.
Плотники были освобождены от езды, так как они  строили  дом.  Один  человек
должен был нести дневальство в палатке. Нам приходилось возить сани только с
половиной упряжки - с шестью собаками. Полная упряжка - двенадцать  собак  -
приводила только к шуму и безобразию- Таким образом, за остающимися собаками
нужен был тоже надзор, а для этого требовался человек. Дневальный в  палатке
был обязан также готовить пищу и убирать палатку. Товарищи очень ценили  эту
должность и строго соблюдали очередь. Она вносила некоторое  разнообразие  в
непрерывные разъезды.
     Семнадцатого января плотники начали выравнивать площадку для  дома.  Мы
решили принять все меры предосторожности, какие только можно  принимать  для
того, чтобы дом наш крепко стоял во время  сильных  антарктических  бурь,  к
которым мы должны были приготовиться. Поэтому плотники раньше  всего  начали
углублять в барьере площадку для  дома  на  метр  в  лед.  Работа  эта  была
нелегкая. Углубившись на 50 сантиметров, они очутились  на  гладком  твердом
льду, и дальше им пришлось вырубать его.  К  тому  же,  в  этот  самый  день
поднялся сильный восточный ветер. Он вес снег по всему барьеру, вздымал  его
высоко в воздух и засыпал на площадке  все  то,  что  наши  ребята  успевали
выкопать. Но чтобы  остановить  работу  наших  молодцов,  требовалось  нечто
большее. Из нескольких досок и планок они сколотили "снежный щит" от ветра и
устроились так хорошо, что могли потом без  всякой  помехи  продолжать  свою
работу целый день. К наступлению вечера вся площадка была выкопана. С такими
людьми ничего не стоит работать хорошо!
     Метель немного мешала перевозке, а так как мы  нашли,  что  аляскинский
способ  запряжек  непрактичен,  то  отправились  на  судно  и  занялись  там
изготовлением гренландской сбруи для собак. Мы все принялись  за  это  дело.
Наш искусник Ренне за месяц сшил 45 комплектов сбруи.  Мы  же  тем  временем
приращивали к ней  спинные  гужи  и  готовили  нужные  потяги,  пока  другие
сплеснивали из стальной проволоки гужи для саней.
     Вскоре у нас была готова новая упряжь для всех саней и  собак.  В  этой
упряжи дело пошло на лад, и  через  несколько  дней  вся  машина  заработала
плавно.
     Мы разделились по палаткам таким образом,  что  пять  человек  спало  в
нижней палатке, а плотники и я - в верхней. Однажды вечером с нами случилась
забавная вещь. Мы только что собрались лечь  спать,  как  вдруг  услышали  у
палатки крик пингвина. Мы мгновенно выскочили. Там в  нескольких  метрах  от
дверей  сидел  огромный  "императорский  пингвин"  и  отвешивал  поклон   за
поклоном. Получалось полное впечатление, что он  явился  сюда  исключительно
затем, чтобы приветствовать нас. Нам очень жаль было столь  дурно  отплатить
ему за любезность; но так уж устроен этот свет!
     Так с поклонами он и закончил свою жизнь на нашей сковороде!
     Восемнадцатого января мы начали подвозить материалы для дома, и по мере
прибытия их на место плотники возводили дом. Мало сказать, что дело шло  как
по маслу. Одни сани за другими подкатывали к площадке и разгружались. Собаки
работали отлично, а каюры не хуже. Подвозка материала шла быстро, и с той же
быстротой рос наш будущий дом. Дело в  том,  что  все  части  строения  были
заранее перемечены еще дома и разгружались в том же самом порядке,  в  каком
они требовались для постройки. Кроме того, Стубберуд сам строил этот  дом  и
потому знал в нем  каждую  платочку.  Эти  дни  я  вспоминаю  с  радостью  и
гордостью. С радостью - потому  что  за  всю  эту  довольно  трудную  работу
никогда не произнесено было ни одного слова неудовольствия.  С  гордостью  -
потому что я стоял во главе таких людей. Ибо это были люди  в  самом  лучшем
значении слова! Все понимали свой долг и исполняли его.
     Ночью ветер затих, и на утро была превосходная погода - тихая и  ясная.
Одно удовольствие работать в такие  дни!  Настроение  было  прекрасным  и  у
людей, и у собак. Во время этих поездок между судном и станцией мы постоянно
охотились на тюленей. Мы стреляли только  тех,  которые  попадались  нам  по
пути. Нам не нужно было давать крюку, чтобы запастись  свежей  пищей.  Порой
нам попадалось целое стадо.  Тогда  мы  стреляли  тюленей,  свежевали  их  и
отвозили вместе с провиантом и материалами. В эти дни собаки обжирались.  Им
давалось теплых внутренностей, сколько их душе было угодно.
     Двадцатого января был  перевезен  весь  материал,  и  мы  могли  начать
перевозку провианта и снаряжения. Теперь работа шла весело, и сани то-и-дело
ездили к судну и обратно. Особенно приятна была поездка с пустыми  санями  к
"Фраму" по утрам. Дорога теперь была здорово наезжена и походила на  хорошую
норвежскую деревенскую дорогу. Сани катились чудесно, Когда  в  шесть  часов
утра выходишь из палатки, тебя сейчас же  приветствуют  радостным  лаем  все
твои 12 собак. Они визжат и воют  взапуски.  Тянут  и  рвут  цепи,  стараясь
вырваться. Прыгают и валяются в снегу от радости. Поэтому  мы  прежде  всего
проходили по ряду и здоровались с каждой собакой в отдельности,  похлопывая,
лаская ее и беседуя с нею. Чудесные животные! Когда ты ласкаешь собаку,  она
всячески  старается  выразить  свое  блаженство.  Самые   нежные   и   самые
избалованные  из  наших  домашних  животных  не   могут   выразить   большей
преданности, чем эти не прирученные волки. Тем временем другие собаки лают и
визжат, тянут и рвут цени, чтобы  вырваться  и  наброситься  на  ту  собаку,
которую ласкают первой. Да, они ревнивые, и притом в совершенно  невероятной
степени!
     Пожелав им таким образом доброго  утра,  принимаешься  за  упряжь.  Тут
радостный визг поднимается снова. Как это ни покажется  удивительным,  но  я
уверяю вас, что полярные собаки любят свою упряжь. Хотя они  знают,  что  им
предстоят труды и невзгоды, но все же они проявляют все признаки величайшего
восторга. Спешу прибавить, что это  бывает  только  в  домашней  обстановке.
Длинные  утомительные  санные  поездки  меняют  дело.  Когда  приступаешь  к
запряжке, начинается первая дневная забота. От кормежки накануне  вечером  и
ночного отдыха у собак появляется такой избыток жизненной энергии  и  доброй
воли, что их  никак  не  заставишь  стоять  смирно.  Приходится  действовать
плеткой, хотя начинать с этого, в сущности, жалко.
     Поставив сани надежно "на якорь", удается, наконец, привести в  порядок
свою запряжку из шести собак. Казалось  бы,  что  поле  деятельности  теперь
свободно, стоит только "отдать концы", чтобы через час  быть  уже  у  судна.
Однако, не тут-то было! Вокруг лагеря за  короткой  время  накопилась  целая
масса разных предметов - вроде ящиков, лесного материала, свободных саней  и
т. п. И вот выбираться из всех этих вещей было великой задачей каждого утра.
Наибольший интерес собак проявлялся, конечно,  к  этим  предметам,  и  чтобы
справиться со  всей  этой  штукой,  нужно  было,  чтобы  тебе  действительно
повезло!
     Проследим же за таким утренним  выездом.  Все  люди  готовы,  и  собаки
запряжены. Раз, два, три - и все  сразу  срываются  с  места!  Словно  ветер
несутся они, и не успеешь даже и кнутом махнуть, как уже  оказываешься...  в
куче материалов! Собаки дорвались до мечты всей  своей  жизни  -  как  можно
основательней "обработать" весь этот материал столь свойственным им,  а  для
нас столь непонятным способом. Пока происходит этот процесс, которым  собаки
занимаются с  огромным  удовольствием,  каюр  слезает  с  саней  и  начинает
распутывать постромки, запутавшиеся за всякие доски, планки и тому подобное,
находящееся поблизости. Каюр, по видимому, далек от  достижения  мечты  всей
своей жизни, судя по тем выражениям, к которым он прибегает. Наконец, все  у
него готово! Оглянувшись, каюр сейчас же убеждается в том,  что  не  у  него
одного  на  пути  встретились  препятствия.  Там  среди  ящиков  перед   ним
открывается зрелище, заставляющее его  сердце  запрыгать  от  радости.  Одна
"борода" влипла так  плотно,  что,  по  всей  видимости,  ей  еще  не  скоро
выбраться. С торжествующей улыбкой каюр бросается на сани и - марш вперед!
     Пока едешь по барьеру, обычно  дело  идет  хорошо.  Здесь  нет  ничего,
способного отвлекать внимание собак. Иначе обстоит  дело  па  морском  льду.
Здесь расположились группами тюлени, лениво греясь на солнце. И тогда  может
вполне случиться, что твой путь пойдет зигзагами. Если  такой  запряжке  еще
свежих с утра собак придет в голову мысль  изменить  курс  и  направиться  к
тюленям, то нужно быть очень опытным каюром, чтобы  направить  их  снова  на
надлежащий путь. Что  касается  меня,  то  я  в  таких  случаях  прибегаю  к
единственному возможному способу спасения - опрокидываю сани. Среди  рыхлого
снега  с  опрокинутыми  санями  собаки  быстро  останавливаются.   Если   ты
благоразумен,  то  тогда  преспокойно  направляешь  их  в  нужную   сторону,
переворачиваешь сани и едешь дальше. Но,  к  сожалению,  человек  не  всегда
бывает благоразумен. Желание выместить досаду  на  непослушных  бездельниках
берет перевес, и тут начинается наказание. Но это не так  просто!  Когда  ты
сидишь на опрокинутых санях, то они служат  прекрасным  якорем,  но  не  так
обстоит дело без груза, и собаки это  отлично  попивают.  Пока  ты  колотишь
хорошенько одну, остальные срываются с  места,  и  результат  получается  не
всегда лестный для  каюра.  Хорошо,  если  ему  удастся  снова  вскочить  на
опрокинутые сани, но бывает и так, что собаки и сани уезжают без каюра!
     Вся эта возня в ранний утренний час настолько разогревает кровь, что на
судно приезжаешь весь в поту, несмотря на  двадцатиградусный  мороз.  Иногда
поездка совершается без помех, и тогда дело идет с поразительной  быстротой.
Собак не приходится понукать:  они  бегут  и  без  того  охотно.  Тогда  два
километра от нижней палатки до "Фрама" можно проехать в несколько минут.
     Выйдя из палатки утром двадцать первого января, мы были очень изумлены.
Нам казалось, что мы грезим. Мы протирали глаза, открывали  их  снова;  нет,
ничего не помогало. "Фрама" больше не было  видно.  Ночью  задувал  довольно
сильный ветер с метелью. По-видимому, обстоятельства заставили судно уйти. С
моря слышался грохот разбивающихся о барьер волн. Мы  все  же  принялись  за
обычную работу. Накануне капитан Нильсен  и  Кристенсен  убили  40  тюленей.
Половину их мы увезли тотчас же. Теперь мы начали увозить остальных. Позднее
утром, когда мы были заняты разделкой тюленей, мы  услышали  давно  знакомый
нам звук-"пют", "тот", "пют"-стук машины "Фрама", и над барьером  показалась
наблюдательная бочка. Однако, к  своему  старому  месту  "Фрам"  не  подошел
раньше вечера. Сильное волнение заставило его выйти в море.
     Плотники усердно строили  дом.  Двадцать  первого  января  он  был  уже
доведен под крышу  и,  значит,  остающуюся  работу  можно  было  производить
внутри. Для ребят это было большим облегчением. За это  время  у  них  была,
безусловно, самая тяжелая работа. Они дрогли и мерзли, но я не слышал от них
ни одного слова жалобы. Когда, окончив свою дневную работу, я приходил к ним
в палатку, один из них  уже  занимался  приготовлением  пищи.  Обед  состоял
всегда из блинчиков и черного,  как  уголь,  крепкого  кофе.  Как  это  было
вкусно! Вскоре между обоими плотниками-коками началось соревнование - кто из
них испечет лучше блинчики. По-моему, оба они были одинаково искусны.  Утром
у  нас  опять  бывали  блинчики.  Горячие,  хрустящие,  нежные  блинчики   с
чудеснейшим кофе, пока я еще не  вылезал  из  спального  мешка.  И  плотники
готовили мне завтрак уже в 5 часов утра. Немудрено,  что  мне  нравилось  их
общество!
     Впрочем, жившие в нижней палатке  тоже  не  терпели  ни  в  чем  нужды.
Вистинг проявил, совершенно исключительные способности в качестве кока.  Его
специальностью были пингвины и чайки под соусом из сливок.
     Подавались они под видом рябчиков и, действительно, напоминали их.
     В это воскресенье все мы,  за  исключением  одних  дневальных  в  обеих
палатках, отправились на судно наслаждаться жизнью.  Мы  здорово  поработали
всю эту неделю.
     В понедельник, двадцать третьего января, мы начали перевозить провиант.
Ради экономии времени мы решили подвозить  провиант  не  к  самому  дому,  а
оставлять его временно на высоком хребте по другую сторону  "горы  Нельсон",
то есть южнее ее. Это место находилось всего лишь в 600 метрах расстояния от
дома, но так как на этом участке поверхность была не совсем  ровной,  то,  в
общем, мы много  выигрывали.  Позднее,  когда  "Фрам"  уйдет,  мы  могли  бы
перевезти все до самого дома. Однако, на это у нас так и не хватило времени,
поэтому здесь был создан наш постоянный главный склад провианта.
     Перевозка сюда была сначала несколько затруднительна, Собаки, привыкшие
бегать к нижнему лагерю  мимо  "Нельсона"  и  "Ренникена",  никак  не  могли
понять, почему бы им не поступать так же и теперь. Много раз бывала особенно
затруднительна поездка с пустыми санями к судну, С этого места  собакам  был
слышен лай их товарищей за "Нельсоном" в  нижнем  лагере.  И  тогда  нередко
случалось, что инициатива переходила к собакам. Стоило им прийти в  подобное
настроение - почувствовать склонность к озорству, и справиться с  ними  было
трудно; с этим пришлось познакомиться всем нам без исключения. Никто из  нас
не избежал такой сверх программной прогулки.
     По мере подвозки провианта каждый каюр сгружал его с саней и  складывал
ящики в том порядке, в каком они должны были лежать. Мы начали с  того,  что
начали выкладывать их на  снег  по  сортам  небольшими  партиями.  Благодаря
этому, все можно было легко найти. Нагружалось на сани по большей части  300
килограммов, или шесть ящиков. Всего нам  нужно  было  перевезти  около  900
ящиков, и мы высчитали, что должны будем доставить их  на  место  в  течение
недели.
     Все шло в изумительном согласии с планом. В субботу в полдень  двадцать
восьмого января дом был готов, и все  900  ящиков  доставлены  на  место.  У
склада  провианта  был  весьма  внушительный  вид.  Вдоль  по:склону  стояли
длинными рядами ящики, каждый за своим  номером,  поэтому  мы  быстро  могли
найти все, что было нужно. А там красовался готовый дом, совсем такой, каким
он был у себя на родине в Буннефьорде. Однако, большую разницу в  окружающей
природе трудно себе представить. Там - зеленый лиственный и  хвойный  лес  и
плещущееся море. Здесь лед, лед и только лед. Все же красиво было  и  там  и
здесь. Я стоял и раздумывал: "что же я предпочитаю?"
     Мысль уносится далеко-пролетает тысячи миль в секунду. .. Лес победил.
     Как я уже рассказывая, мы  привезли  с  собой  все  необходимое,  чтобы
"привязать" дом к барьеру. Но  тихая  погода,  державшаяся  все  это  время,
заставила нас прийти к заключению, что  условия  здесь  не  будут,  пожалуй,
такими уж скверными, как мы предполагали. Поэтому мы удовольствовались  тем,
что врылись в барьер.
     Дом снаружи, был высмолен, а крыша покрыта толем, так  что  его  далеко
было видно на фоне  белых  окрестностей.  Вечером  мы  сняли  оба  лагеря  и
переселились в свой дом - "Фрамхейм". Как уютно, красиво и чисто  показалось
нам все, когда мы заглянули в двери! Всюду блестящий прекрасный  линолеум  -
как в комнате, так и в кухне. Мы имели полное основание быть  счастливыми  и
довольными. Еще одна  важная  работа  была  выполнена,  и  притом  за  более
короткий срок, чем я мог надеяться. Дорога к цели открывалась все  больше  и
больше. Вдали нам уже начал мерещиться замок. Там наша красавица  еще  спит,
но близится время, когда ее разбудит поцелуй!
     В первый вечер в доме собралась веселая компания. Играл граммофон, и мы
пили за будущее.
     Все взрослые собаки были теперь переведены сюда  и  привязаны  здесь  к
стальным тросам. Бывало, что они развлекали нас музыкой. Но когда  они  были
собраны все вместе, то получался мощный хор, который  под  управлением  того
или иного великого певца задавал нам дневные, а что  еще  хуже  -  и  ночные
концерты. Удивительные животные! Что выражали они своим воем? Начинала  одна
собака, потом другая, затем еще несколько, и наконец  -  выли  все  сто.  Во
время такого концерта они обычно усаживаются поудобнее, задирают головы  как
можно выше и воют изо всей мочи. В это время вид у  них  бывает  чрезвычайно
занятой, и они ничем не отвлекаются.  Самым  замечательным,  однако,  бывает
способ окончания концерта, А именно: он прекращается сразу по всей линии. Не
бывает  никаких  запаздывающих,   никаких   заключительных   аккордов!   Чем
объясняется такая одновременная остановка? Я долго наблюдал за ними и изучал
их,  не  находя  ответа.  Казалось,  это  была   хорошо   разученная   песня
определенной протяженности и с определенным концом.
     Обладают ли животные способностью  понимать  друг  друга?  Этот  вопрос
чрезвычайно интересен. Никто из тех,  кто  долго  имел  дело  с  эскимосской
собакой, не усомнится в том, что у них есть такая способность. Под  конец  я
так хорошо научился :понимать все издаваемые ими звуки,  что,  не  глядя  на
собак, только по одному звуку мог сказать, чем они занимаются. Драка,  игра,
любовь и т. п. - все это сопровождается особым  звуком.  Если  собаки  хотят
выразить преданность и любовь своему хозяину, то они пользуются совсем иными
движениями и звуками,  чем  в  других  случаях.  Если  какая-нибудь  из  них
совершала нехороший поступок -  что-нибудь  такое,  что,  как  собакам  было
известно, им запрещалось, например, забиралась  в  склад  мяса,  то  собаки,
которые не могли