нимающейся  возвышенности,  что   позволило   без   особого   затруднения
взобраться  прямо  наверх,  не  останавливаясь.  Однако,  тут  все  же  было
тяжеловато, и потому прошло много времени, прежде чем мы добрались до  плато
с южной стороны горы Энгельста.
     Нас очень интересовало и волновало взглянуть, как  выглядит  плато.  Мы
ожидали увидеть огромную гладкую равнину, бесконечно тянущуюся к югу.  Но  в
этом нам пришлось разочароваться. К юго-западу плато имело хороший и  ровный
вид, но мы должны были идти  не  этим  путем.  К  югу  местность  продолжала
подниматься в виде длинных, идущих с востока  на  запад  холмистых  хребтов,
являющихся, по-видимому, продолжением или соединением между плато  и  горной
цепью, шедшей к юго-востоку.
     Мы упрямо продолжали свой путь. Нам не хотелось сдаваться, пока  мы  не
увидим перед собой самого плоскогорья. Мы надеялись,  что  отрог  горы  Дона
Педро Кристоферсена будет последним. Он был  теперь  перед  нами.  Состояние
наста  здесь  наверху  сразу  изменялось.  .Исчез  рыхлый  снег,  и   начали
появляться отдельные заструги. Особенно неприятно было иметь с ними дело  на
гребне последнего  холма.  Они  тянулись  в  направлении  с  юго-востока  на
северо-запад, были тверды, как кремень, и остры, как нож. Если упасть  между
ними, то это может иметь дурные последствия. Казалось  бы,  что  собакам  за
этот день было достаточно работы и они уже устали.  Однако,  этот  последний
холм  с  неприятными  застругами,  по-видимому,   ничуть   не   смутил   их,
Прицепившись к саням, мы красиво въехали  на  этот  холм,  который  для  нас
представлялся самим плато, и в 8 часов вечера остановились.
     Погода держалась все время хорошей, видимость тоже была хорошей.  Вдали
тянулась на северо-запад одна вершина за другой. Это была  та  самая  горная
цепь, идущая к юго-востоку, которую теперь мы видели с другой стороны.  Зато
поблизости от  себя  мы  не  видели  ничего,  кроме  цепи  столь  часто  уже
упоминавшихся нами гор. Позднее мы узнали, как обманчиво .бывает  освещение.
Сейчас же по нашем прибытии я справился с барометром, и он  показал,  -  что
подтвердил позднее и гипсометр, - 3000 метров над уровнем моря. Все одометры
показали семнадцать миль, или тридцать один километр.
     Если взглянуть на проделанную за день работу - тридцать один километр с
подъемом в 1600 метров, то мы поймем, какую работу можно выполнить с  хорошо
натренированными собаками. Наши  сани  все  еще  следовало  считать  тяжелой
сгруженными.  Мне  кажется,  излишне  выдавать  животным  еще   какой-нибудь
аттестат, кроме простого признания этого факта.
     Снег наверху был так тверд, что  трудно  было  найти  здесь  место  для
палатки. Однако, мы нее же нашли его и раскинули палатку.  Как  обычно,  мне
передавались через  дверь  палатки  спальные  мешки  и  личные  мешки,  и  я
раскладывал  все  в  порядке.  Как  всегда,  появился  и  кухонный  ящик,  и
необходимый нам на вечер и на следующее утро провиант. Но  в  этот  вечер  я
быстрее обычного пустил  в  ход  примус,  накачав  его  до  самого  высокого
давления. Я надеялся таким  образом  произвести  как  можно  больше  шума  и
заглушить звуки тех  выстрелов,  которые  сейчас  должны  были  раздаться,..
Двадцать четыре наших достойных товарища и серных помощника были обречены на
смерть! Это было жестоко, но так должно было быть. Мы все единодушно  решили
не смущаться ничем для достижения своей цели. Каждый должен  был  сам  убить
своих собак в заранее установленных пределах. Пеммикан вскипел в этот  вечер
изумительно быстро, а я, кажется, мешал его  особенно  усердно...  Прогремел
первый выстрел. Я не  отличаюсь  нервностью,  но  должен  сознаться,  что  я
вздрогнул. Выстрел  следовал  за  выстрелом,  -  они  жутко  разносились  по
равнине. С каждым из них один наш верный слуга прощался с жизнью...
     Прошло  порядочно  времени,  пока,  наконец,  не  появился  первый   из
выполнивших свою  задачу.  Им  всем  пришлось  вскрывать  своих  животных  и
вынимать из них внутренности, чтобы мясо не испортилось. С этим  нужно  быть
необычайно осторожным, так как иначе мясо может оказаться вредным  для  еды.
Внутренности но большей части пожирали тут же на месте еще горячими товарищи
убитых, так как все они были сейчас очень прожорливы. Особенную  жадность  к
горячим внутренностям  проявил  "Сугген"  -  одна  из  собак  Вистинга.  Она
безобразно кидалась всюду, где только могла найти это блюдо. Многие из собак
сначала не хотели есть внутренности, но аппетит пришел позднее.
     Того праздничного настроения, которое должно было  бы  царить  в  нашей
палатке вечером - первом вечере на плато, не было. В воздухе носилось что-то
давящее, печальное; мы так привязались  к  своим  собакам.  Это  место  было
названо "бойней". Было решено, что мы останемся  здесь  на  два  дня,  чтобы
отдохнуть и поесть "собачины". Вначале многие из нас и слышать не  хотели  о
том, чтобы принимать участие в подобном  Угощении.  Но  время  шло,  аппетит
увеличивался, и эта точка зрения менялась, пока, наконец,  в  последние  дни
перед тем как мы дошли до "бойни", мы не могли уже ни думать, ни говорить ни
о чем другом, как только о собачьих котлетах, собачьей вырезке и т.п.
     Однако,  в  этот  первый  вечер  мы  воздержались.  Нам   не   хотелось
набрасываться на своих четвероногих друзей и пожирать  их  раньше,  чем  они
остыли.
     Скоро мы поняли, что "бойня"  не  была  слишком  гостеприимным  местом.
Ночью температура понизилась, и по всей  равнине  гуляли  сильнейшие  порывы
ветра. Они сотрясали и рвали палатку, но, чтобы сорвать ее  с  места,  нужны
были не такие усилия. Собаки  провели  ночь  за  едой.  Если  нам  случалось
проснуться, то мы слышали, как хрустели и трещали кости у них на зубах.
     Скоро сказалось и действие от большой и быстрой перемены  высоты.  Бели
нужно было повернуться в мешке, то мне приходилось делать  это  в  несколько
приемов, чтобы не задохнуться. Чтобы перевернуться на другой бок, нужно было
вздохнуть несколько лишних раз. Не надо было и спрашивать, что товарищи  мои
чувствовали себя точно так же. Достаточно было просто их послушать!
     Когда мы встали, было тихо, но погода не сулила ничего  хорошего:  было
облачно, и можно было ждать дальнейшего ухудшения.
     Утро ушло у нас на то, чтобы освежевать часть собак. Как я упоминал, до
сих пор еще не все оставшиеся в живых собаки соблазнились собачьим мясом,  и
поэтому нужно было  предложить  его  им  в  наиболее  привлекательном  виде.
Ободранное и разрезанное на части, оно было принято по всей линии. Дали себя
уговорить даже самые разборчивые псы. Но заставить всех собак есть  собачину
с кожей нам в этот раз не удалось.  Очевидно,  такое  отвращение  вызывается
запахом, издаваемым ею. И я должен сознаться, что он не возбуждает аппетита!
     Самое же мясо, лежавшее уже в рознятом виде, право, было вполне хорошим
на взгляд. Ни одна мясная лавка не представляла бы лучшего зрелища, чем  то,
которое можно было наблюдать у нас, когда мы освежевали и разрезали на части
десять своих собак. На снегу были  разложены  большие  кучи  прекраснейшего,
свежего, красного мяса с массой самого привлекательного на вид жира.  Собаки
ходили кругом и нюхали. Некоторые хватали себе кусок, иные переваривали.  Мы
же,  люди,  выбрали  себе  самое  молодое  и  нежное  мясо.  Вистингу   было
предоставлено возиться со всем: и с выбором мяса, и с приготовлением котлет.
Его выбор пал на "Рекса", небольшое прекрасное животное -  одну  из  его  же
собственных  собак.  Он  ловко  нарубил  и  нарезал  необходимое  для  обеда
количество мяса. Я не мог оторвать глаз  от  его  работы.  Маленькие  нежные
котлетки действовали гипнотизирующе, когда он одну за  другой  кидал  их  на
снег. Они вызывали старые  воспоминания  о  днях,  когда,  конечно,  собачья
котлета была не так привлекательна, как теперь - воспоминание о  блюдах,  на
которых котлеты лежали рядышком  одна  к  другой  с  косточками,  обернутыми
тонкой завитой бумагой, а в середине были аппетитные "petit pois"...
     Да, мысли мои летели и дальше, - однако, все это сюда не относится и не
касается  Южного  полюса!  Я  очнулся  от  своих  мечтаний,  когда   Вистинг
решительно всадил топор в снежную поверхность,  собрал  котлеты  и  пошел  в
палатку.
     Облачный покров немного поредел, и время от времени появлялось  солнце,
хотя и не во всем  своем  великолепии,  Нам  удалось  поймать  его  как  раз
во-время и определить свою широту: 85o 36' южной широты.  Нам  повезло,  так
как вскоре потянуло с юго-востока,  и  не  успели  мы  оглянуться,  как  уже
поднялась метель. Но теперь нам не было никакого дела до погоды. Что нам  до
того, что ветер воет в оттяжках палатки, а снег взвивается кругом,  если  мы
все равно решили оставаться на месте, а пищи у нас вдоволь? Мы знали, что  и
собаки думали, примерно, то же самое: было бы только у нас достаточно  пищи,
а на погоду нам наплевать!
     В палатке у Вистинга все уже было на  мази,  когда  мы,  закончив  свои
наблюдения, забрались туда. Горшок стоял на огне,  и,  судя  по  аппетитному
запаху, скоро уже все должно было быть готово. Котлет мы не жарили. У нас не
было ни сковородки, ни масла.
     Правда, мы всегда могли  бы  выделить  немного  жиру  из  пеммикана,  а
сковородку измыслили бы как-нибудь, так что, если бы было нужно, могли бы  и
зажарить котлеты. Но мы нашли, что гораздо скорей и легче сварить их.  Таким
образом, у нас получился еще и прекраснейший суп. Вистинг справился со своим
делом изумительно! Дело в том, что о;н взял из пеммикана  те  именно  куски,
где было больше всего овощей, и теперь подал нам отличнейший  свежий  мясной
суп с  овощами.  "Гвоздем"  обеда  был  десерт.  Если  у  нас  и  было  хоть
какое-нибудь сомнение насчет качества мяса, то теперь, после  первой  пробы,
его как ветром сдуло! Мясо оказалось просто отличным, - ей-богу, отличным, -
и одна котлета исчезала за другой с молниеносной быстротой. Готов допустить,
что котлеты могли бы быть и несколько мягче, не потеряв ничего от этого,  но
ведь нельзя же требовать от собаки всего! В этот первый  раз  я  лично  съел
пять котлет и  тщетно  шарил  в  кастрюле,  в  поисках  шестой.  Вистинг  не
рассчитывал на такой блестящий успех.
     Этот вечер мы использовали  на  пересмотр  своего  запаса  провианта  и
распределение его на трое саней. Четвертые  сани-Хасселя-оставлялись  здесь.
Запас провианта был разделен следующим образом: на санях Э 1  -  Вистинга  -
было погружено: 3700 штук галет (дневной рацион был сорок штук на человека);
126 килограммов собачьего пеммикана (полкилограмма на  собаку  в  день);  27
килограммов пеммикана для людей  (350  граммов  на  человека  в  день);  5,8
килограммов шоколада (40 граммов на человека в день); 6 килограммов молочной
муки (60 граммов на человека в день). На двух других санях было почти то  же
самое, что, таким образом, давало  нам  возможность,  считая  со  дня  ухода
отсюда, продолжать свой поход в течение шестидесяти дней с полным  рационом.
Восемнадцать наших оставшихся в живых собак были разделены на три упряжки по
шесть в каждой. По нашим  расчетам,  произведенным  здесь,  мы  должны  были
достичь полюса с восемнадцатью  собаками  и  покинуть  его  с  шестнадцатью,
Хассель, оставлявший здесь свои сани, закрывал на сие число счет  провианта,
а поэтому разделенный провиант был записан в тетради трех других  участников
похода. Все это, как уже упоминалось раньше,  было  проделано  в  этот  день
только на бумаге. Передача и распределение провианта  пока  откладывались  в
ожидании, когда это позволит погода. Заняться этой работой  сегодня  же  под
скрытым небом было немыслимо.
     На следующий день, двадцать четвертого ноября, свежий ветер  перешел  к
норд-осту, и погода была относительно сносная, так что мы в семь часов  утра
занялись переупаковкой саней. Это было  не  совсем  приятное  занятие.  Хотя
погода, как я заметил, была "относительно сносной",  однако  она  ничуть  не
была подходящей для переупаковки провианта. Шоколад, который к этому времени
состоял  главным  образом  из  маленьких  кусочков,  нужно  было   вынимать,
пересчитывать и делить на трос саней. Точно так же и  галеты:  каждую  штуку
приходилось брать и считать отдельно, а когда дело идет о тысячах, то всякий
легко поймет, что значит возиться со всем этим при -20o С и свежем ветре, да
еще когда большую часть времени руки у тебя обнажены. Во время работы  ветер
бушевал все больше и больше, и когда наконец все было готово, то кругом  нас
задувало и мело так, что мы почти не различали  палатки.  Мы  оставили  свое
первоначальное намерение сняться с лагеря, как только сани будут готовы.  На
этом мы не теряли так  уж  много.  Наоборот,  в  конечном  итоге  мы  только
выигрывали.  Собаки,  -  а  это  важнее  всего,  -  получили   действительно
основательный отдых и хорошо подкормились.  Со  времени  нашего  прибытия  к
"бойне" в них произошла изумительная перемена. Толстые, жирные  и  довольные
бродили они теперь вокруг, и былая склонность к жадности  совершенно  у  них
исчезла. Для нас самих день или два больше - не играли никакой роли.  Своего
важнейшего средства питания-пеммикана-мы почти не трогали, так как его место
целиком было занято "псиной". Поэтому, когда мы снова забрались в палатку  и
устроились там на отдых после оконченной работы,  среди  нас  не  замечалось
особой печали.
     Входя в палатку, я заметил на пригорке Вистинга. Он стоял на коленях  и
вырубал котлеты. Собаки собрались  вокруг  него  и  с  интересом  наблюдали.
Норд-ост свистел и выл, снег мело и  крутило,  -  нельзя  сказать,  чтобы  у
Вистинга была особенно приятная работа. Однако, он справился с нею  отлично,
и мы получили свой обед вовремя. К вечеру ветер немного  стих  и  перешел  к
востоку. Мы легли спать с наилучшими надеждами на завтрашний день.
     Наступило воскресенье - двадцать шестое ноября. Этот день был хорош  во
многих отношениях. Конечно, у меня и раньше было много случаев  убедиться  в
том, что за парни мои товарищи! Но испытание, выдержанное ими в  этот  день,
было таково, что я никогда его не  забуду,  доведись  мне  даже  прожить  до
глубокой старости. Ночью ветер снова перешел  к  северу  и  возрос  до  силы
шторма. Когда мы вышли утром, задувало и мело так, что  мы  почти  не  могли
разглядеть полузанесенных саней. Собаки все съежились в комок, стараясь  как
можно лучше защитить себя от непогоды. Температура была не такая  уж  низкая
-27o С, но достаточно низкая, чтобы она неприятно чувствовалась в шторм.  Мы
все по очереди выходили посмотреть  на  погоду  и  теперь  сидели  на  своих
спальных мешках, раздумывая о скверных видах на будущее.
     - Здесь у "бойни" чертовская погода, - говорит один, - можно  подумать,
что лучше она никогда не будет. Вот уже пятый день, а ветер хуже прежнего!
     Мы все согласились с этим.
     - Нет ничего хуже чем пережидать так непогоду, - продолжает  другой,  -
это утомительнее, чем идти с утра до вечера.
     Лично я разделял это же мнение. Подождать день - хорошо, но  два,  три,
четыре, - а теперь было похоже, что и пять дней, - нет, это страшно!
     - А может быть, попробуем?
     Никогда еще сделанное предложение не принималось с таким единодушием  и
с таким восторгом! Когда я вспоминаю своих четырех товарищей  по  походу  на
юг, то мне приятнее всего представлять их себе при свете этого утра. Все  те
свойства, которые я выше всего ценю в мужчине, выступили в этом  случае  так
ярко: мужество и бесстрашие без хвастовства и  громких  слов.  С  шутками  и
прибаутками все было уложено, а затем - марш, навстречу буре!
     Почти невозможно было  открыть  глаз!  Тонкая  снежная  пыль  проникала
всюду, и по временам казалось, что ты ослеп. Палатку  замело  снегом  и  она
обледенела, поэтому при уборке приходилось обращаться с нею с осторожностью,
чтобы она не поломалась. Собаки были не  очень  расположены  отправляться  в
путь, и запрягание их отняло много времени. Но вот, наконец, мы готовы.  Еще
один взгляд на место нашего  лагеря,  чтобы  проверить,  не  забыто  ли  тут
чего-нибудь из того, что должно быть  взято  с  собой.  Четырнадцать  лишних
собачьих туш были сложены в кучу, и  к  ним  вместо  вехи  приставлены  сани
Хасселя. Лишняя  собачья  сбруя,  несколько  альпийских  веревок,  все  наши
ледовые кошки, которые, по нашему мнению, уже не пригодятся  нам  больше,  -
все это было оставлено здесь. Но все-таки тащить приходилось еще  порядочно.
Напоследок мы воткнули в снег торчком сломанную лыжу. Это сделал Вистинг. Он
предусмотрительно подумал, что  лишняя  веха  ничему  не  помешает.  Будущее
покажет, что он сделал доброе дело!
     И вот мы вышли. Начинать было трудно и людям и собакам. Высокие сугробы
тянулись как раз на юг, и чрезвычайно затрудняли продвижение вперед. Те, кто
управлял санями, должны были быть внимательными и поддерживать их, чтобы они
не перевернулись на больших сугробах. Нам же, другим, приходилось с  большим
трудом удерживаться на нотах, потому что не  за  что  было  ухватиться.  Так
двигалось дело с грехом пополам, но главное - двигалось.  Местность  вначале
как будто бы повышалась, хотя и немного.  Наст  был  необычайно  тяжелый,  -
казалось, что ты просто тащишься по песку. Между  тем,  сугробы  становились
все меньше и меньше и, наконец, совсем исчезли, и местность стала совершенно
ровной. Дорога постепенно улучшалась  и  становилась,  неизвестно  по  какой
причине, все лучше и лучше, хотя непогода продолжалась с  той  же  силой,  а
пурга - теперь вкупе с падающим снегом - стала еще сильнее  прежнего.  Дошло
до того, что каюр едва различал своих собственных собак. Местность,  ставшая
теперь совсем плоской, производила  иногда  впечатление  спуска.  Во  всяком
случае, об этом можно было судить по ходу, который иной раз развивали  сани.
Сплошь и рядом собаки припускали в галоп. Этому помогал, правда, и  попутный
шторм, но один он не мог быть причиной такой  перемены.  Эта  обнаруживаемая
местностью тенденция к понижению мне не нравилась. По моему мнению,  нам  не
должно было бы уже встречаться ничего такого, раз мы Достигли той высоты, на
которой сейчас находились. Небольшое повышение, -  это  еще  туда  сюда,  но
постижение - нет, это не соответствовало моим расчетам!
     Однако, спуск все  еще  не  был  настолько  велик,  чтобы  внушать  нам
тревогу. Если же  местность  всерьез  начнет  спускаться,  то  нам  придется
остановиться и разбить лагерь. Нестись вниз во всю прыть совершенно  вслепую
по абсолютно неизвестной местности было бы сумасшествием! Мы ведь  рисковали
сверзиться в какую-нибудь пропасть, не успев даже ничего предпринять.
     Как обычно, Хансен ехал передовым. Бежать впереди теперь,  в  сущности,
должен был я, но сначала этому мешала неровная местность,  а  затем  быстрая
езда. Невозможно было бежать с той же быстротой, с какой собаки тянули сани.
Поэтому я держался рядом с санями Вистинга и переговаривался с ним. Вдруг  я
увидел, как собаки Хансена бросились вперед и в дикой скачке понеслись вниз.
Вистинг за ними. Мне удалось заорать  Хансену,  чтобы  он  остановился.  Ему
удалось это сделать, повернув сани поперек. Другие  сани,  ехавшие  за  ним,
остановились, налетев на него. Мы находились на довольно крутом спуске.  Что
было внизу, решить было трудно, да при такой погоде мы  и  не  пытались  это
определить. Неужели же нам снова придется путешествовать по горам? Вероятнее
всего, мы находились на одном из многих холмистых гребней, но у нас не могло
быть в этом никакой уверенности, пока погода не прояснится.  Мы  утрамбовали
себе в рыхлом снегу место для палатки, и  скоро  она  была  уже  поставлена.
Таким образом, мы  не  сделали  сколько-нибудь  длинного  перехода  -  всего
девятнадцать километров. Но зато покончили со стоянкой на  "бойне",  а  этим
было уже многое достигнуто.
     Вечером пр