ом. При низких же  температурах  оно,  без  сомнения,
является самым лучшим. Но здесь, на юге, мы  не  наблюдали  во  время  своих
санных поездок низкой температуры. В тех редких случаях, когда действительно
бывал мороз, стоящий упоминания, мы всегда одевались  в  мех.  Но  когда  мы
вернулись домой в этот вечер с рекогносцировки, нам не нужно было и  в  баню
ходить!
     Десятого февраля в девять с половинной часов  утра  отправилась  первая
экспедиция на юг. Нас было четверо с тремя санями и  восемнадцатью  собаками
по  шести  собак  на  каждые  сани.  Груз  состоял  приблизительно  из   250
килограммов провианта на каждые сани. Кроме  того,  были  взяты  провиант  и
снаряжение для нашего путешествия. Мы не знали даже приблизительно,  сколько
времени оно продлится, так как все было нам незнакомо.  На  санях  мы  везли
главным образом собачий  пеммикан,  предназначавшийся  для  склада,  по  160
килограммов на каждых  санях,  кроме  того  немного  тюленьего  мяса,  сала,
сушеной рыбы, шоколада, маргарина и печенья.  С  нами  было  десять  длинных
бамбуковых шестов с черными флажками для разметки  пути.  Из  снаряжения  мы
взяли, кроме того, две трехместных палатки, четыре одиночных спальных  мешка
и необходимое кухонное оборудование.
     Собаки охотно бежали, и мы галопом выехали из "Фрамхейма".  По  барьеру
дело шло хорошо. При спуске на морской  лед  нам  пришлось  проезжать  между
большими торосами по довольно неровной местности. Последствия  не  замедлили
сказаться. Сани опрокидывались то у одного из нас,  то  у  другого.  Но  все
обходилось благополучно. Мы испытывали свои  силы,  а  это  всегда  полезно.
Приходилось также проезжать довольно близко мимо многих стад тюленей, а  для
собак это слишком соблазнительно. Они кидались  в  сторону  и  во  весь  дух
неслись к тюленям. Но на этот раз груз был тяжел, и  собакам  скоро  надоела
эта добавочная работа. Посредине бухты мы увидели "Фрам". Лед теперь  совсем
вскрылся, и судно стояло у  самого  барьера.  Нас  провожали  четверо  наших
товарищей, остающихся дома. Прежде  всего  они  желали  посмотреть,  как  мы
поедем. Затем, им хотелось помочь нам на подъеме. Мы ведь предполагали,  что
он нам трудно достанется и нам придется попотеть. И, наконец, наши  товарищи
должны были поохотиться на тюленей, а здесь  для  этого  было  широкое  поле
деятельности. Куда ни взгляни, всюду лежал тюлень. Большущие жирные звери.
     Оставшихся дома я подчинил Вистингу и задал им  порядочно  работы.  Они
должны  были  перевезти  с  судна  остаток  грузов   и   построить   большие
поместительные сени у западной короткой стены дома, чтобы нам не  надо  было
выходить из кухни прямо на лед. Кроме того, мы предполагали использовать это
помещение для столярной мастерской. А охотиться на тюленей они должны были с
утра до вечера. Необходимо  было  запасти  достаточное  количество  тюленей,
чтобы у всех - как у людей, так и у животных - было пищи вдоволь.  Здесь  же
тюленей было сколько угодно. Если зимой мы останемся сидеть без свежей пищи,
то в этом будем виноваты исключительно сами.
     Хорошо, что нам помогли на подъеме. Хотя он был не  так  уж  велик,  но
стоил нам большого труда. Но у нас было много собак, и когда мы припрягли их
в достаточном количестве, то сани были подняты наверх. Интересно знать,  что
думали о нас на судне? Им было видно, что нам уже здесь трудно  подниматься.
Что же будет, когда нам придется взбираться  на  плато?  Может  быть,  им  в
голову приходила старая пословица: "мастера делает опыт".
     На "месте  старта"  мы  остановились.  Здесь  надо  было  проститься  с
товарищами.  Все  мы  были  не  очень  сантиментально   настроены.   Крепкое
рукопожатие и затем - до свидания.
     Наш походный порядок был следующий: впереди Преструд  на  лыжах,  чтобы
указывать нам направление и придавать  собакам  бодрости.  Дело  всегда  шло
лучше, если впереди кто-нибудь был. Далее шел Хельмер Хансен.  Это  место  -
ведущие сани - досталось ему, и он занимал его потом во всех путешествиях. Я
знал его еще раньше и считал самым умелым из всех известных мне  каюров.  Он
вез на своих санях  главный  компас  и  проверял  по  нему  направление,  по
которому шел Преструд. За ним следовал Иохансен, тоже с компасом, Наконец, я
с одометром (измерительным колесом) и компасом на санях. Я предполагал ехать
последним, чтобы всегда видеть все происходящее впереди. Как бы  ты  ни  был
осторожен, но все же обязательно бывает, что во время  санных  поездок  иной
раз с саней падает тот или другой предмет. Если последний  каюр  внимателен,
можно избежать многих неприятностей, Я мог бы перечислить много очень важных
вещей, потерянных во время  наших  поездок  И  подобранных  потом  последним
каюром.
     Самую  тяжелую  обязанность  и  наибольшей  труд   несет,   несомненно,
передовой. Ему приходится проторять дорогу и направлять своих  собак,  тогда
как другим остается только следовать за ним. А потому вся честь тому, кто  с
первого дня до последнего исполнял эту обязанность, - Хельмеру Хансену. Само
собой разумеется, незавидна и должность бегущего впереди. У него, правда, не
бывает неприятностей с собаками, но идти в одиночестве  впереди,  ничего  не
видя вокруг себя, чертовски скучно! Его единственным  развлечением  являются
окрики с передних саней:
     - Немного вправо! Влево немножко!
     Развлекают его не столько однообразные слова, сколько тот тон, в  каком
они  выкрикиваются.  Иногда  эти  крики  звучат  одобрительно,  и  тогда  он
понимает, что исполняет свою обязанность хорошо. Но иногда от них  пробегают
по спине мурашки. Кричащему,  видимо,  хотелось  прибавить  еще  что-нибудь,
вроде: "шляпа". Во всяком случае, тон бывал чрезвычайно выразительный.
     Совсем не легкая штука идти по прямому направлению в  такой  местности,
где не существует никаких примет. Представьте себе, что вам нужно  идти  все
прямо по огромной, бесконечной равнине в густом тумане.  К  тому  же  полное
затишье. Снег лежит ровной пеленой без  сугробов.  Что  вы  станете  делать?
Эскимосы умеют справляться с этим, но мы не умеем. Мы  начинаем  сворачивать
то вправо, то влево и доставляем передовому каюру с компасом  массу  хлопот.
Удивительно, как все это действует на психику человека. Хотя каждый участник
похода прекрасно знает, что идущий впереди не может сделать ничего лучшего и
что, будь сам он на его месте, он проделывал бы  то  же  самое,  однако,  он
все-таки в конце концов  начинает  раздражаться  и  думать,  что  ни  в  чем
неповинный и ничего не подозревающий бегун делает все эти зигзаги только  на
зло ему. И команда: "немного влево" произносится тогда таким тоном,  который
выражает нечто весьма нелестное и понимается именно так. Я  сам  испытал  на
себе чувства и тех и других. Для каюра же время проходит необычайно  быстро.
Ему приходится смотреть за своими собаками и следить, чтобы все они работали
и ни одна из них не  "ловчилась".  Его  внимание  занято  и  многим  другим,
связанным с упряжкой, И за самими санями он  должен  наблюдать  непрестанно.
Если этого не делать, то не успеешь и  оглянуться,  как  из-за  какой-нибудь
небольшой неровности поверхности сани уже лежат полозьями вверх. А поднимать
опрокинутые сани весом около трехсот килограммов нет никакого  удовольствия,
и потому, чтобы этим не рисковать, приходится обращать все свое внимание  на
происходящее вокруг.
     От места старта барьер  поднимается  постепенно  и,  дойдя  до  идущего
поперек гребня, переходит в настоящую равнину. Здесь на гребне  мы  еще  раз
останавливаемся. Наших товарищей не видно, они занялись своей работой. А там
вдали в блестящей белой с синим раме стоит "Фрам". Мы только люди.  За  всем
таится неизвестность. Встретимся ли мы снова? И если встретимся, то в  какой
обстановке? Столь  многое  отделяет  сегодняшний  день  от  нашей  следующей
встречи! Огромный могучий океан с одной стороны и неизвестные ледяные  массы
- с другой. Многое может случиться. Флаг развевается по ветру, посылая  свое
последнее "прости" и исчезает. Мы идем на юг.
     Это первое путешествие вглубь ледяного  барьера  чрезвычайно  волновало
нас. Путь был совершенно неизвестным, снаряжение еще неиспытанным.  Какой-то
окажется местность? Будет ли она все время  тянуться  бесконечной  равниной,
без всяких препятствий? Или же природа поставит на нашем пути  непреодолимые
трудности? Правы ли мы в своих предположениях, что в  этих  областях  лучшим
средством передвижения являются собаки, или же мы поступили  бы  правильнее,
взяв оленей, пони, автомобили или аэропланы и т.п.?
     Мы шли вперед с большой  быстротой.  Условия  пути  были  замечательны.
Собачьи лапы едва оставляли след на тонком  слое  рыхлого  снега.  Как  раз,
чтобы иметь хороший, надежный упор. Состояние погоды было не  совсем  таким,
какое нам было бы желательно в незнакомой местности.  Правда,  было  тихо  и
тепло и, в общем, очень приятно  идти.  Однако,  освещение  было  нехорошим.
Серая пелена, самое неприятное освещение, если не считать тумана, лежала  на
всем ландшафте, и поэтому барьер и небо сливались. Не  было  видно  никакого
горизонта. Эта серая пелена, несомненно, младшая сестра тумана,  чрезвычайно
неприятна. Все  время  находишься  в  неизвестности,  что  делается  кругом.
Совершенно нет теней. Все кажется одинаковым.  При  таком  освещении  трудно
бежать переднему. Он различает неровности местности только, когда бывает уже
слишком поздно, когда он уже сказывается  среди  них.  Это  кончается  часто
падением или же отчаянными усилиями удержаться на ногах. Каюрам  легче.  Они
могут опираться одной рукой о сани. Но они тоже должны обращать внимание  на
неровности и смотреть, чтобы сани не опрокинулись. Такое освещение действует
также очень сильно на глаза, и после нескольких таких дней часто  появляется
снежная слепота. Объясняется это не только непрестанным напряжением  зрения;
часто это происходит и от  неосторожности.  Люди  склонны  в  таких  случаях
сдвигать очки на лоб, особенно, если стекла у них  темные.  Впрочем,  у  нас
дело всегда обходилось замечательно хорошо. Только некоторые из нас  немного
пострадали от этой неприятной болезни. Как ни странно, но у снежной  слепоты
есть нечто общее с морской болезнью. Спросите кого-нибудь, не болеет  ли  он
морской болезнью, и в девяти случаях из  десяти  вы  получите  ответ:  "Нет,
ничего подобного - просто только болит  живот".  То  же  самое,  но  лишь  с
некоторым изменением, бывает и при снежной слепоте. Если кто-нибудь является
вечером в палатку с воспаленными глазами, и вы спрашиваете его,  не  снежная
ли у него слепота, будьте уверены, что он даже обидится: "Снежная слепота, -
нет, что вы, вовсе нет - просто что-то попало в глаз!"
     В этот день мы без напряжения прошли двадцать восемь километров. У  нас
были две палатки, и мы улеглись подвое в каждой. Эти палатки были  сшиты  на
троих, но для четверых они были слишком малы. Пищу готовили только в  одной.
Отчасти это делалось ради экономики, чтобы побольше оставить  на  окладе,  а
кроме того - и надобности особой не было, так как погода все еще была совсем
теплая.
     Уже во время этого путешествия, да и позднее при  всех  наших  поездках
для устройства складов, утренние сборы отнимали у нас слишком много времени.
Мы начинали собираться с четырех часов утра, но пускались в путь  не  раньше
восьми часов. Я постоянно изыскивал способы изменить такое  положение.  Меня
спросят, чем это могло объясняться, и я  откровенно  и  честно  отвечу,  что
причиной была собственная наша мешкотность! Во время поездок для  устройства
складов это было не так уж страшно,  но  во  время  главного  нашего  похода
всякая мешкотность должна была изгоняться без всякой пощады!
     На следующий день мы прошли намеченные двадцать  восемь  километров  за
шесть часов и еще до наступления вечера  встали  лагерем.  Собаки  порядочно
устали, так как весь  день  путь  наш  шел  в  гору.  Сегодня  с  расстояния
пятидесяти шести километров мы видели Китовую бухту. Это свидетельствовало о
том, что мы поднялись на довольно значительную высоту.  По  приблизительному
расчету, наш лагерь в этот вечер находился на высоте ста сорока  метров  над
уровнем моря. Такой подъем удивил нас, хотя нам, в сущности  говоря,  нечего
было удивляться, так как в первый же день. когда мы увидели основание бухты,
мы предположили, что эта возвышенность должна быть высотой около ста  сорока
метров. Но, так или иначе,  большинство  из  нас  всегда  склонно  выдвигать
собственные теории и открывать что-нибудь новое. То, что видели  другие,  не
имеет для них значения. И мы воспользовались этим  случаем,-я  говорю  "мы",
так как и я тоже в этом участвовал, - чтобы выдвинуть новую теорию -  учение
о леднике, равномерно спускающемся с антарктического плато. Мы уже  мысленно
видели, как мы равномерно  и  постепенно  поднимаемся  до  самой  вершины  и
избегаем, таким образом, крутого и утомительного подъема между горами.  День
был очень теплый -11o С, и я счел нужным снять с себя все, вплоть до  самого
необходимого нижнего белья, Наилучшее представление  о  моем  одеянии  может
дать название, присвоенное этому подъему - "кальсонный склон..."
     Стоял густой туман, когда мы проснулись на  следующее  утро.  Чертовски
неприятно! Здесь каждый  шаг  мы  делаем  по  девственной  почве,  а  теперь
приходилось действовать вслепую! Казалось, что в этот день мы шли куда-то  в
бездну. В час дня било доложено, что прямо перед нами земля. Один из  шедших
впереди меня так взмахнул руками, что я было подумал, что она, должно  быть,
совершенно необычайных размеров. Я абсолютно ничего не видел, но, впрочем, в
этом не было ничего удивительного. Зрение у меня плохое, а земли  вообще  не
существовало. Туман немного поредел, и оказалось,  что  местность  несколько
неровная. Фантазия о существовании земли  продолжалась  до  следующего  дня,
когда мы определенно убедились, что Это была  просто  спускающаяся  туманная
завеса.
     В  этот  день  мы  отличились,  превысив  намеченные  двадцать   восемь
километров и пройдя все сорок. Мы шли очень легко одеты.  Не  могло  быть  и
речи о меховой одежде; мы сразу же отказались от нее. Очень легкая одежда из
непроницаемой для ветра материя поверх нижнего белья - вот и все, что на нас
было. Многие из нас во время этого путешествия  ложились  в  спальные  мешки
босыми.
     На  следующий   день   мы   были   совершенно   поражены   наступлением
ослепительно-ясной погоды, при полном безветрии.  Впервые  мы  могли  теперь
хорошенько рассмотреть окрестности. К югу барьер, по видимому, шел  ровно  и
гладко, без подъема. Наоборот, к востоку  местность  заметно  повышалась,  -
вероятно, как думали мы тогда, к Земле короля Эдуарда VII. Утром  мы  прошли
через первую встреченную нами трещину. По всей  вероятности,  она  была  уже
давно забита снегом. Расстояние, пройденное  нами  в  этот  день,  равнялось
тридцати семи километрам.
     Во время таких путешествий для устройства складов большое  удовольствие
доставляли нам наши термосы. Мы останавливались  среди  дня  и  выпивали  по
чашке очень  горячего  шоколада.  Чрезвычайно  приятно  было  среди  снежной
равнины  без  всяких  хлопот  подкрепиться   чашкой   шоколада.   Во   время
окончательного нашего похода на юг с нами не было термосов. Мы не устраивали
тогда завтраков.
     Четырнадцатого февраля,  сделав  переход  в  восемнадцать  с  половиной
километров, мы дошли до 80o южной широты. К сожалению, в эту поездку нам  не
удалось произвести никаких астрономических наблюдений, так как взятый нами с
собой теодолит оказался не в порядке, но последующее наблюдения, повторенные
много раз, дали 79o59' южной широты. Мы прошли не так уж плохо, несмотря  на
пасмурную погоду. Все расстояние до этого  места  мы  разметили  бамбуковыми
шестами  с  флагами  через  каждые  пятнадцать  километров.  Но  теперь,  не
производя, никаких астрономических определений места, мы  решили,  что  этих
знаков недостаточно. Поэтому .нам  пришлось  подумать  о  каких-нибудь  иных
заметных знаках.  Мы  разбили  несколько  пустых  ящиков,  и  они  дали  нам
некоторый материал для вех, но  все-таки  этого  было  далеко  недостаточно.
Случайно наш взгляд упал на полфунта сушеной  рыбы,  лежавший  на  одних  из
саней - и вехи  были  найдены!  Интересно,  размечалась  ли  когда-нибудь  и
где-нибудь какая-либо дорога сушеной рыбой?
     Сомневаюсь в этом!
     Сейчас же по прибытии на 80o широты - в одиннадцать  часов  утра  -  мы
начали устраивать склад. Он был очень солидно построен и достигал  в  высоту
двух метров. Наст здесь, на 80-м градусе южной широты,  резко  отличался  от
всей остальной дороги, по которой мы ехали. Лежащий повсюду глубокий  рыхлый
снег производил такое впечатление, будто он выпал, по  всей  вероятности,  в
очень тихую погоду. Много раз, когда мы проходили мимо этого места,  хоть  и
не всегда, мы находили здесь такой же рыхлый снег.
     Устроив склад и сфотографировав его, мы уселись на сани и отправились в
обратный путь. Так странно было сидеть на санях и  ехать!  Этого  обычно  не
бывает. Сидел тоже и Преструд. Хансен ехал передовым, а так  как  теперь  он
мог ехать по старому следу, то дело спорилось и  без  впереди  бегущего.  На
последних санях у нас были сложены вехи.  Преструд  следил  за  одометром  и
через каждые полкилометра подавал сигнал голосом.  Тогда  я  втыкал  в  снег
сушеную рыбу. Этот способ разметки пути оказался замечательным. Сушеная рыба
во многих случаях не только направляла нас на верный путь,  но  и  сослужила
нам  большую  службу,  когда  на  следующий  раз  мы  возвращались  домой  с
изголодавшимися собаками.
     В этот день мы проехали семьдесят километров и улеглись спать не раньше
часа ночи. Это не помешало нам, однако, быть снова на  ногах  уже  в  четыре
часа для обычных утренних сборов и двинуться в путь в семь с половиной часов
утра. В девять с половиной часов вечера мы подъезжали к "Фрамхейму", проехав
в этот день сто километров. Мы ехали так не потому, что хотели поставить  на
ледяном барьере какой-нибудь рекорд, но чтобы вернуться еще до ухода "Фрама"
и еще раз пожать руки нашим товарищам и пожелать им счастливого пути.
     Но, доехав до края барьера,  мы  увидели,  что  несмотря  на  все  наши
старания, мы все же приехали  слишком  поздно.  "Фрама"  там  не  было.  Это
пробудило в нас какое-то странное и тяжелое чувство,  почти  непонятное,  но
сейчас же к нам вернулся здравый смысл, и верх  взяла  радость,  что  "Фрам"
после долгой стоянки благополучно оставил  барьер.  Мы  узнали,  что  "Фрам"
вышел из бухты в двенадцать часов того же дня - как раз в то время, когда мы
изо всех сил торопились доехать и еще застать отплывающих.
     Эта санная поездка дала нам в достаточной степени возможность судить  о
будущем. После нее мы были вправе видеть его в розовом свете.  Мы  подвергли
испытанию три важнейших фактора: местность, поверхность  ее  и  перевозочные
средства, и результат показал нам, что лучшего нечего и желать. Все  было  в
блестящем порядке. Я всегда высоко ставил собак как  упряжных  животных.  Но
после нашего последнего путешествия  мое  изумление  перед  этими  чудесными
животными перешло в восторг. Давайте посмотрим, сколько пробежали  в  данном
случае  мои  собаки.  Четырнадцатого  февраля   они   сделали   девятнадцать
километров к югу с грузом на санях в триста пятьдесят килограммов. В тот  же
день пятьдесят километров к северу. Только четыре из них-"три  мушкетера"  и
"Лассесен"  -  выдержали  до  конца,  "Фикс"  же  и  "Снуппесен"  до   конца
отлынивали. Груз, с которым они начали  бежать  от  80o  южной  широты,  был
следующий: сани  75  килограммов,  Преструд  -  80  килограммов  и  я  -  83
килограмма. К этому надо прибавить 70 килограммов - вес спальных мешков, лыж
и сушеной рыбы. Общий вес - 300 килограммов, или от 70 до 80 килограммов  на