туда попасть, прыгали вокруг и  издавали  звуки  совершенно
иные, чем другие. Мне кажется,  почти  все  мы  научились  распознавать  эти
различные звуки. Едва ли найдется другой такой  интересный  и  занятный  для
изучения зверь, как эскимосская собака.
     От своего праотца - волка - они унаследовали  инстинкт  самосохранения,
право сильного, в гораздо большей степени, чем наши домашние собаки.  Борьба
за существование повлекла за собой раннюю зрелость эскимосской  собаки  и  в
совершенно поразительной степени развила ее неприхотливость и  выносливость.
Ее ум остер, ясен и отлично развит для той работы, для которой она  родится,
и для тех условий, в которых она воспитывается. Нельзя  считать  эскимосскую
собаку малоспособной потому лишь, что она не умеет служить и не  хватает  по
команде кусочек сахару. Это фокусы, которые так чужды ее трудному жизненному
пути, что она никогда им не научится или же научится лишь с большим трудом.
     Среди самих собак существует только право  более  сильного.  Сильнейший
правит и беспрепятственно делает все, что хочет. Ему принадлежат все!  Более
слабому достаются только крохи. У этих животных легко  возникает  дружба,  и
она всегда связана с чувством уважения и страха перед более  сильным.  Более
слабый из чувства самосохранения ищет защиты у более сильного. Более сильный
принимает звание покровителя и,  таким  образом,  приобретает  себе  верного
помощника - всегда имея в виду еще более сильного. Все проникнуто инстинктом
самосохранения. То же самое наблюдается и в отношениях собаки к людям.  Этот
инстинкт научил собаку ценить человека, как своего благодетеля, от  которого
она получает все жизненные блага. В эти отношения вплетается как будто также
и любовь и преданность, но и они при ближайшем рассмотрении тоже зиждутся на
инстинкте самосохранения. Как следствие всего  этого  -  эскимосская  собака
питает гораздо больше почтения к своему хозяину, чем обыкновенные собаки,  у
которых чувство почтения развивается только из страха перед побоями.  Я  мог
не задумываясь выхватить кусок пищи изо рта любой из своих двенадцати собак.
Ни одна из них не сделала бы даже попытки укусить меня. А почему? -  Она  не
осмелилась бы сделать это из опасения не получить в следующий раз ничего! Со
своими домашними собаками я, конечно, не стал бы. проделывать такого  опыта.
Они сейчас же кинулись бы защищать свое добро  и  не  постеснялись  бы  даже
пустить в ход зубы, если будет нужно. И это несмотря  на  то,  что  домашние
собаки, казалось бы, питают такое же глубокое  почтение  к  хозяину,  как  и
другие. В чем же тут причина?  А  дело  объясняется  тем,  что  их  почтение
базируется не на серьезном основании - инстинкте самосохранения, а просто на
страхе побоев. И в таком случае, как этот, обнаруживается, что  основание-то
это слишком слабое. Желание есть сильнее страха наказания,  и  в  результате
собака скалят зубы.
     Через   несколько   дней   появился   и   последний   участник   партии
зимовщиков-Адольф Хенрик Линдстрем, и теперь можно  было  считать,  что  все
окончательно устроено.  До  сих  пор  он  оставался  на  судне  и  занимался
приготовлением пищи, но теперь он был там больше  не  нужен.  Его  искусство
будет гораздо  больше  цениться  "ландсмолистами".  Самый  молодой  участник
экспедиции, кок Карениус Ульсен, с того времени принял  в  свое  ведение  на
"Фраме"  все  приготовление  пищи   и   исполнял   эту   работу   с   редкой
добросовестностью и уменьем до тех пор,  пока  мы  не  прибыли  в  Хобарт  в
Тасмании .в мае 1912 года, когда ему снова  дали  помощника.  Прекрасно  для
двадцатилетнего юноши. Если бы все были такие!
     С прибытием Линдстрема в нашем ежедневном обиходе  и  питании  наступил
порядок. Из-под  новехонького  колпачка  на  трубе  весело  поднимался  дым,
подтверждая, что  теперь  барьер  стал  действительно  обитаемым.  Как  было
приятно,  возвращаясь  с  санями   после   дневной   работы,   видеть   этот
поднимающийся к небу дымок! В сущности, это такой пустяк, но говорит он  так
бесконечно много!
     С Линдстремом у нас появился  также  свет  и  воздух.  И  то  и  другое
составляет его специальность. Прежде всего он повесил на место лампу  "Люкс"
и осветил нас, что очень способствовало  чувству  уюта  и  благоденствия  во
время долгой зимы. Он позаботился и о воздухе,  правда,  приняв  в  компанию
Стубберуда. Общими усилиями им обоим  удавалось  проводить  в  наше  удобное
жилище самый чистый и самый свежий воздух  барьера  во  время  всего  нашего
пребывания там.
     Это потребовало, конечно, работы, но она их не пугала, Вентиляция  была
капризной и по временам выкидывала фокусы. Особенно часто это  случалось  во
время  полного  затишья.  Нашей  "технической  фирме"   приходилось   немало
изощряться, чтобы снова наладить обмен воздуха. Чаще всего они  пользовались
примусом, подставляя его под вытяжную трубу и накладывая ледяной компресс на
трубу, приводящую воздух. Пока один лежал, на животе, подставив  примус  под
вытяжную трубу, и заставлял воздух подниматься в нужном направлении,  другой
выскакивал на крышу и обкладывал большими кусками  снега  "приемную"  трубу,
чтобы гнать воздух по ней вниз, к нам в комнату. Они могли часами возиться с
этим, не сдаваясь. Долго ли, коротко ли, но  дело  кончалось  тем,  что  без
всякой видимой причины вентиляция начинала опять работать полным ходом.  Нет
сомнения, что хороший обмен воздуха во время зимовки чрезвычайно  важен  для
здоровья и благополучия. Я читал об  экспедициях,  постоянно  страдавших  от
сырости и холода с вытекавшими из этого болезнями. И все  это  только  из-за
дурной вентиляции! Если приток свежего  воздуха  достаточен,  то  и  топливо
может быть лучше использовано, и теплообразование,  конечно,  увеличивается.
Если же приток слишком мал, то большая  часть  топлива  пропадает  даром,  а
следствием этого  является  холод  и  сырость.  Обмен  воздуха,  само  собой
разумеется, должен регулироваться  по  мере  надобности,  Мы  в  своем  доме
пользовались только лампой "Люкс" и кухонной плитой, и у нас в комнате  было
так тепло, что спавшие на верхних койках постоянно жаловались на жару.
     Первоначально в комнате было устроено десять коек, но так как нас  было
всего девять человек, то мы убрали одну койку и это место  использовали  для
шкафа с хронометрами. В нем было три  обыкновенных  корабельных  хронометра.
Кроме того, у нас было шесть  обсервационных  часов,  которые  мы  постоянно
носили при себе и в течение всей зимы тщательно  сверяли.  Метеорологические
инструменты помещались на кухне - это  было  единственное  место,  бывшее  в
нашем  распоряжении.  Линдстрем  занял   должность   помощника   заведующего
"метеорологической станцией" во "Фрамхейме" и стал  мастером  экспедиции  по
изготовлению инструментов.
     На чердак мы сложили все вещи, не  переносящие  больших  морозов,  как,
например, лекарства, фруктовый сок, варенье, сливки, пикули  и  приправы,  и
кроме того - все ящики для саней. Для библиотеки тоже было отведено место на
чердаке.
     Начиная с понедельника, тридцатого января, мы целую  неделю  употребили
на перевозку угля, дров, керосина и всего нашего запаса сушеной рыбы. За это
лето температура колебалась между -15o и  -20o  Цельсия  -  чудесная  летняя
температура! Ежедневно мы стреляли много тюленей, и их у нас уже  накопилась
огромная куча - около 100 штук; они лежали на площадке перед дверями дома.
     Однажды вечером во время ужина явился Линдстрем с  известием,  что  нам
теперь не нужно ходить на морской лед стрелять тюленей: тюлень сам пришел  к
нам. Мы выскочили наружу - и действительно: невдалеке от нас к нашей  хижине
быстро приближался тюлень-крабоед, блестя  на  солнце,  как  серебряный.  Он
подошел прямо к нам - мы сфотографировали его и,... застрелили.
     Однажды я наблюдал удивительный случай. Моя  лучшая  собака  "Лассесен"
отморозила себе левую заднюю лапу. Это случилось в то время, когда мы уехали
на санях. "Лассесен" был "выходной" и, улучив минуту, умудрился  отвязаться.
Свою свободу он, как и большинство этих собак, использовал  для  драки.  Они
любят драться и не могут без этого жить. Он набросился на "Удина" и "Тура" и
вступил с ними в бой. В пылу битвы  цепи,  на  которых  сидели  эти  собаки,
обмотались вокруг лапы "Лассесена" и затянулись так сильно,  что  остановили
кровообращение.  Не  знаю,  сколько  времени  собака  оставалась   в   таком
положении. Но когда я приехал, то сейчас же заметил, что собака не на  своем
месте. При ближайшем  осмотре  я  обнаружил  отморожение.  Целых  полчаса  я
потратил на то, чтобы добиться восстановления  циркуляции  крови.  Я  достиг
этого, держа все время собачью лапу в своей теплой руке. Сначала, пока  липа
была нечувствительна, все шло хорошо, но когда кровь снова стала притекать к
ней, собаке стало, конечно, больно,  и  "Лассесен"  начал  беспокоиться.  Он
визжал и дергал головой  по  направлению  к  больному  месту,  словно  желая
обратить мое внимание на то, что он считает  всю  эту  операцию  неприятной.
Однако, не пытался укусить меня. После  лечения  лапа  сильно  распухла,  но
через день "Лассесен" снова был здоров, только немного прихрамывал на  левую
заднюю ногу.
     Все мои записи в дневнике за это время  велись  в  стиле  телеграмм,  -
вероятно, потому, что у меня постоянно было много работы. Так, в феврале они
заканчиваются  следующими  словами:   "Только   что   приходил   с   визитом
императорский пингвин - попал в кастрюлю!" Вот и вся эпитафия! За эту неделю
мы освободили морскую партию от последних псов - около двадцати  щенков.  На
судне была великая радость, когда последняя собака покинула палубу, - и  это
вполне понятно. При морозе свыше двадцати градусов,  какой  стоял  последнее
время, было невозможно содержать палубу в чистоте. Вес сейчас же  замерзало.
Но даже и в замороженном виде это  "вещество"  не  из  приятных!  Когда  все
собаки были переправлены на лед, команда принялась обрабатывать палубу солью
и водой, и вскоре мы снова узнали свой "Фрам". Щенков  посадили  в  ящики  и
отвезли в "Фрамхейм". Здесь мы раскинули для них шестнадцатиместную палатку.
Но с первого же мгновения они отказались жить в ней,  и  нам  не  оставалось
ничего иного, как только выпустить их. Все щенки провели большую часть  зимы
под открытым небом. Пока тюленьи туши  лежали  на  площадке,  они  болтались
около них. Потом они облюбовали другие места. Палатка, которая была в  таком
презрении у щенят, все-таки  потом  пригодилась:  там  были  устроены  суки,
которым  нужно  было  щениться.  Эта  палатка  слыла  у  нас  под  названием
"родилки".
     Одна за другой ставились шестнадцатиместные палатки, и в  конце  концов
"Фрамхейм" получил очень внушительный  вид.  Восемь  из  этих  палатою  была
раскинуты для наших восьми собачьих упряжек. Шесть служили складами, три для
сушеной рыбы, одна для свежего мяса, одна для провианта и одна  для  угля  и
дров - всего четырнадцать. Они  были  поставлены  по  заранее  выработанному
плану; когда были поставлены все палатки, образовался целый лагерь.
     В  один  из  этих  дней  мы  занялись  собачьей  упряжью,  и  она  была
подвергнута  значительному  изменению.  У  одного  из   участников   явилась
счастливая мысль скомбинировать аляскинскую  упряжь  с  гренландской.  Таким
образом, у нас получилась упряжь, удовлетворявшая всем требованиям. Потом мы
всегда пользовались этой системой,  и  все  пришли  к  заключению,  что  она
значительно лучше всех других. По видимому, и собакам в  ней  было  удобнее.
Они работали в ней легче и лучше - это бесспорно. Теперь мы совсем забыли  о
стертых местах у собак, так часто образующихся при употреблении гренландской
упряжи.
     Четвертое февраля было днем, богатым событиями. В тот день  мы,  как  и
всегда, выехали с пустыми санями к "Фраму" в шесть с половиной  часов  утра.
Как только передовой достиг вершины холма, он вдруг принялся махать руками и
ногами, .жестикулируя, как сумасшедший. Я понял сейчас  же,  что  он  что-то
увидел, но что именно?  Следующий,  подъехав,  стал  махать,  еще  больше  и
пытался что-то крикнуть мне, но тщетно. Я все еще ничего не понимал. Но  вот
очередь  подняться  на  гребень  дошла  и  до  меня  -  понятно,  что   меня
порядочно-таки разбирало любопытство. Оставалось  проехать  всего  несколько
метров. Но тут-то все и объяснилось, У кромки льда,  южнее  нашего  "Фрама",
стоял, ошвартовавшись, большой барк. Правда, мы уже раньше беседовали  между
собой о возможности встретить судно капитана Скотта "Терра Нова", когда  оно
пойдет к Земле короля Эдуарда VII, но все-таки удивление наше  было  велико.
Теперь - настал и мой черед превратиться в "дергунчика", и я уверен  в  том,
что проделал все эти штуки не хуже  первых  своих  товарищей.  То  же  самое
повторялось со всеми, кто поднимался на гребень. Что проделывал последний из
нас, я в точности не знаю, но думаю, что и он дрыгался! Если  бы  кто-нибудь
со стороны наблюдал за нами в это утро на гребне холма, то, наверное, принял
бы нас всех за сумасшедших.
     В тот день дорога показалась там чрезвычайно длинной, но вот,  наконец,
мы доехали, и все разъяснилось. "Teppa Нова" пришла в двенадцать часов ночи.
Наш вахтенный только что спустился вниз,  чтобы  подкрепиться  чашкой  кофе.
Когда он вышел снова на палубу, у края барьера стояли два  судна.  Вахтенный
стал протирать глаза, щипал  себя  за  ногу  и  всякими  способами  старался
убедиться в том, что он не спит. Однако, нет. Когда он щипал себя за  ляжку,
-  так  рассказывал  он  потом,  -  было  чертовски   больно!   Значит,   он
действительно не спал. Поэтому он начал все больше  и  больше  склоняться  к
заключению, что здесь стоят действительно два судна.
     Лейтенант Кэмбл -  начальник  восточной  партии,  которая  должна  была
исследовать Землю короля Эдуарда VII, первым явился к Нильсену с визитом. Он
рассказал, что они не могли дойти до этой земли  и  теперь  идут  обратно  к
проливу  Мак-Мурдо.  Оттуда  они  намеревались  пройти   к   мысу   Норт   и
поисследовать берег там. Как только я поднялся  на  судно,  лейтенант  Кэмбл
снова пришел на "Фрам", и я услышал  сообщение  от  него  самого.  Затем  мы
погрузили сани  и  снова  поехали  домой.  В  девять  часов  утра  мы  имели
удовольствие принимать у себя в новом доме  лейтенанта  Пэнналя  -  капитана
"Терра Нова", лейтенанта Кэмбла и врача экспедиции в качестве  наших  первых
гостей. Мы провели вместе несколько весьма приятных часов. Позднее днем трое
из нас были с визитом на судне "Терра Нова" и остались там завтракать.  Наши
хозяева были чрезвычайно любезны и предложили доставить нашу почту  в  Новую
Зеландию. Если бы у  меня  было  время,  я  охотно  воспользовался  бы  этой
дружеской услугой, но у нас в данный момент буквально не  было  времени  для
писания писем. Каждый час был дорог.
     В два часа дня "Терра Нова" отдала швартовы и покинула  Китовую  бухту.
После этого посещения  с  нами  произошел  забавный  случай.  Почти  все  мы
оказались простуженными. Мы сморкались и чихали. Продолжалось это недолго  -
всего лишь несколько часов, а затем все прошло.
     В воскресенье - пятого февраля - наши "морские разбойники" были у нас в
гостях. Нам пришлось принимать их в две смены, так как все  сразу  не  могли
оставить судно. Четверо были приглашены к обеду, а шестеро к  ужину.  Мы  не
могли угостить их ничем особенным, но мы позвали  их  не  ради  угощения,  а
чтобы показать свой новый дом и пожелать им счастливого пути.
     Для всех  нас,  восьми  человек,  начало  уже  не  хватать  работы  (по
перевозке вещей с "Фрама", и мне стало ясно,  что  некоторые  из  нас  будут
полезнее я другом месте. Поэтому было  решено,  что  четверо  из  нас  будут
заниматься вывозом того немногого, что еще оставалось, а  четверо  остальных
отправятся до 80o южной широты, частью для того, чтобы исследовать ближайшие
окрестности, частью для того, чтобы начать завоз провианта на  юг.  Опять  у
нас оказались полны руки хлопот. Четверо,  продолжавших  работу  у  станции,
были: Вистинг,  Хассель,  Стубберуд  и  Бьолан.  Мы  же,  остальные,  спешно
занялись подготовкой к походу. Впрочем, все главное было уже  готово.  Но  у
нас еще не было никакого опыта  для  далеких  путешествий.  Теперь-то  мы  и
должны были приобрести его. Отправление было назначено на пятницу,  десятого
февраля.  Девятого  я  отправился  на  "Фрам"  и  простился  с   товарищами.
Предполагалось, что, когда мы вернемся,  "Фрам"  уже  уйдет.  Я  должен  был
поблагодарить за многое этих славных людей. Я знал, что всем им,  почти  без
исключения, было тяжело оставлять нас в такой интересный момент и уходить  в
плавание, чтобы долгие месяцы бороться с холодом и темнотой, льдом и бурями,
а потом еще раз проделать такой же путь на следующий год,  чтобы  прийти  за
нами. Право, это был очень тяжелый труд; но никто из них не  жаловался.  Все
дали обещание сделать все, что было в  их  силах,  для  осуществления  нашей
задачи, а потому исполняли свой долг безропотно.
     Я оставил  письменный  приказ  командиру  "Фрама",  капитану  Нильсену.
Содержание этого приказа можно выразить кратко: "Выполняйте  наш  план,  как
сами сочтете наилучшим". Я знал того человека, которому давал приказ.  Более
способного и более честного помощника я никогда не мог бы найти. Я знал, что
"Фрам" находится в надежных руках.

     Лейтенант Преструд и я предприняли небольшое путешествие на  юг,  чтобы
найти удобный подъем на барьер с другой стороны бухты. Морской лед  в  бухте
на этом участке был совсем ровным. Только  там  и  сям  виднелось  несколько
трещин. Странно, что дальше в глубине бухты шли длинные ряды старых торосов.
Чем это объяснить? Этот участок был совершенно защищен от моря  и,  казалось
бы, оттуда не могли попасть сюда эти образования. Может быть позднее у нас и
найдется время исследовать их. Сейчас времени на это у нас не  было.  Теперь
мы отыскивали лишь  ближайший,  вернейший  путь  на  юг.  Здесь  бухта  была
неширока. Расстояние от "Фрамхейма" до этой части барьера  было  около  пяти
километров. Подъем на него был  нетруден  и  хорош,  если  только  исключить
несколько трещин. Подъем был недлинным, но,  пожалуй,  довольно  крутоватым.
Высота - восемнадцать метров. Очень интересно было взбираться наверх. Что-то
мы увидим с вершины? До сих пор еще мы ни разу как следует не видели,  каков
барьер в южном направлении. Теперь это было впервые.

     В сущности, то, что мы увидели, поднявшись на барьер, нас  не  удивило.
Бесконечная равнина, тянувшаяся до  крайних  пределов  на  юг,  терялась  на
горизонте. Наш курс, как мы могли видеть, приведет нас как раз на  край  уже
упоминавшейся  возвышенности-  приметный  знак  для   позднейшего   времени.
Поверхность снега была превосходной. Неглубокий слой довольно рыхлого  снега
покрывал твердый подслой и делал его очень удобным  для  лыж.  По  состоянию
местности мы сейчас же увидели, что выбрали правильный тип лыж  -  равнинный
тип, длинный и узкий. Мы достигли того, чего  хотели,  -  нашли  подъем  для
своего путешествия на юг, и  путь  был  свободен.  Это  место  позднее  было
отмечено флагом и называлось у нас "местом старта".
     По пути туда и обратно мы проходили мимо больших стад  спящих  тюленей.
Они не обращали на нас ни малейшего внимания. Если мы подходили и будили их,
они  поднимали  слегка  голову,  одно  мгновение  смотрели  .на  нас,  затем
переваливались на другой бок и продолжали  спать.  Было  очевидно,  что  эти
животные здесь на льду еще никогда не встречали врагов.  Если  бы  им  нужно
было чего-нибудь опасаться, то они выставляли бы свои сторожевые посты,  как
делают на севере их собратья.
     Сегодня мы в первый раз надели  меховую  одежду.  Это  было  платье  из
оленьих шкур эскимосского покроя. Но оно оказалось слишком  теплым.  Позднее
мы тоже убеждались в эт