оких инстанций  все  нет.  Нет
никаких  вестей  и от Алексея Толстого,  которому  Николай Сергеевич писал в
первых числах января. Лозовский возвращается.
     Из дневника Н.С. 25 января 1939 г.
     "Был  в  Редакции. Узнал от Виноградова, что Лозовский написал на нашем
письме:  "Впредь до  решения  дела  в Руководящих органах все переводы денег
Редакции Толстого прекратить".
     Звонил  по телефону  614-21  тов.  Кузнецову,  секретарю  А.А. Жданова,
рассказал в чем дело. Просил позвонить 20-го".
     ...27-го Кузнецов сообщает, что  на 29-е назначено совещание по вопросу
Издания  с  участием  Лозовского.   Затем  его   переносят  на  31-е.  Потом
выясняется,  что  совещание в ЦК отложено на  неопределенный  срок,  но зато
образована комиссия  для предварительного  разбора дела. Николая  Сергеевича
обещают пригласить в эту комиссию для беседы.
     Впрочем, сотрудники  аппарата Жданова, Кузнецов и Беляков,  рекомендуют
пока  снова   связаться  с  Лозовским.  Ему   де,   предложено   "обеспечить
бесперебойную   работу  Главной  Редакции   впредь  до  решения  директивных
органов". Но Лозовский всячески уклоняется от  встречи:  то занят, то болен,
то врачи запретили говорить по телефону(?!)
     Наконец,  за январь переводят  деньги,  но  опять 5 тысяч вместо 10-ти.
Долги сотрудникам Редакции накапливаются.
     Тем  временем  проясняются  аргументы  противной стороны.  Нет, это  не
крамольные слова самого Толстого, которые следовало бы  выкинуть из текста -
такое пока еще никто не смеет произнести...
     Из дневника Н.С. 19 февраля 1939 г.
     "Узнал,  что в  комиссию входит Емельян Ярославский,  который  во  всем
согласен с Лозовским.  Последний  тоже входит и даже, как  будто,  руководит
комиссией. Звонил Белякову и очень просил вызвать Луппола, меня, Цявловского
и Гудзия. Положение наше трудное, но я, все-таки, не отчаиваюсь -  правда не
может не восторжествовать!
     Обвинение нас:  "Толстой тонет в  море комментариев и  в море своих  же
собственных черновиков и вариантов"!!??  Т.е. Толстой тонет в самом себе!! -
А что же слова Ленина, что наследство Толстого "берет и над этим наследством
работает российский  пролетариат"? Что же эти слова для них ничто?!  - А что
же поручение Толстого В.Г.  Черткову опубликовать его рукописи и  черновики,
для них это ничто?!"
     ...25  февраля  Лозовский, наконец, принимает  Николая  Сергеевича. Вот
подробная запись в дневнике их разговора:
     "...Лозовский:  "Финансовое положение Гослитиздата тяжелое. Мы получаем
только 25% бумаги, продукция не выходит, денег нет. Вместе  с тем, Вы должны
117 000 руб., таких больших авансов мы платить не можем, ни одна ревизионная
комиссия не найдет это правильным".
     Я: "Размер  аванса  определяется не абсолютной цифрой, а относительной.
Он много меньше  законного 25%-ного аванса: сумма договора 1 000 000.  25% -
это 250 000, а у нас более, чем вдвое меньше...
     ...Отдел  пропаганды ЦК мне дал указание,  что  впредь  до  решения  ЦК
работа должна  идти полным  ходом и материальное обеспечение  мы получим  от
вас".
     Лозовский: "Я постараюсь добиться, чтобы решение  всего вопроса было до
1 марта. Финансовый вопрос разрешится как  часть целого. Придется  подождать
до 1-го."...
     Я:  "Мы не можем  обходить постановление СНК. Я не  понимаю,  почему  в
рабочем  порядке  мы с  Вами не можем договориться.  Вы  объявили нам войну,
действуете помимо  нас, строите  какие-то  обвинения, о  которых  мы  слышим
стороной. И  все это за глаза. Положение создалось ненормальное,  оно вредно
отражается на деле".
     Лозовский:   "Я  воюю  не   против  вас,   а   против   Госредкомиссии.
Госредкомиссия имеет неверные установки, она  давала вам неверные директивы,
а вы их исполняли. (я  понимаю, не могли не  исполнять). Против вас я ничего
не имею т.к. вы исполняете большое дело, хотя вы и группа частных лиц".
     Я:  "Если Вы стоите  на  той точке зрения,  что  мы  -  группа  частных
предпринимателей, то,  действительно, у нас не  может  быть непосредственных
отношений и взаимопонимания. Тогда действительно не о чем разговаривать.
     Лозовский: "Я говорю не в  этом смысле. Мои  слова надо понимать  в том
смысле,  что мы  с  Вами находимся в договорных отношениях, как с автором. Я
считаю, что мы с Вами договорились".
     Я: "Ни до чего не договорились!"
     Лозовский: "Договорились в том смысле, что Вам надо подождать до 1-го".
     Я: "Это вопрос финансовый, хотя  и очень насущный, но не самый главный.
Нам надо знать решение всего вопроса в целом, с принципиальной стороны. А до
принятия этого решения нам надо высказать свою принципиальную точку зрения".
     Лозовский: "Вас, вероятно, пригласят на заседание комиссии".
     В тот  же  день  Николай  Сергеевич  звонит в  ЦК Белякову...  Тот  его
заверяет: "Комиссия, вероятно, будет завтра. Вас пригласят..."
     ...26  февраля день тянется  бесконечно. Николай  Сергеевич  бродит  из
комнаты в комнату,  все время прислушиваясь  к  телефону.  Прикуривает  одну
папиросу от другой. Телефон молчит...
     На следующий день,  27-го, отогнав  от себя тревожные мысли о комиссии,
Лозовском, ЦК, он поднимается над всей этой суетой к заветным размышлениям о
величии эпохи,  роли  искусства  и, как  бы делясь  ими со  своим  Учителем,
записывает в дневнике:
     "Не могу  не написать, а то  забуду.  По-моему искусство  только  тогда
искусство, когда оно отражает действительность, когда оно отображает эпоху и
живет  тем,  чем живет эпоха. Признаю только реализм в искусстве и только то
искусством, что соединяет людей, а  не отгораживает себя, - якобы художника,
якобы поэта, - от людей, от  масс. Только то искусство, что  заражает массы.
Поэтому я  признаю законность целеустремленности искусства. Искусство только
тогда  искусство, когда  оно двигает  вперед,  а  не  назад. Сейчас движущая
вперед историческая сила - пролетариат. Философия пролетариата - марксизм. И
потому я признаю законность  в  данный момент только марксистского подхода к
искусству.
     Вот к чему я  прихожу неожиданно  для самого себя и только это для меня
сейчас искренно..."
     Противники Николая Сергеевича идут земными тропами и устраивают на  них
новые завалы.  13 марта в Главную  Редакцию является ревизия из  Наркомфина.
Целую  неделю  нудные ревизоры  терзают Николая Сергеевича глупыми допросами
("Зачем продаете архивы?"...) и мелочными придирками.
     "Вымотали все силы, вытянули все  жилы", - записывает он в дневнике  22
марта.
     Между тем, комиссия, обещанная  Лозовским на 1-е  марта, переносится аж
на 31-е, а потом и вовсе откладывается.
     Из дневника Н.С. 7 апреля 1939 г.
     "Дни  напряженные.  1  апреля опять говорил  с Лозовским по  телефону о
деньгах. Отказал  довольно цинично. Звонил в ЦК Белякову. Заседание комиссии
откладывается на  неопределенное будущее. Беляков  предлагает переговорить с
Поспеловым..."
     ...Почему вдруг с Поспеловым? Он - историк по профессии, недавно избран
в  члены  ЦК.  Быть  может  неприятное  дело  с  Толстовским изданием решили
"скинуть"  из аппарата Жданова к нему? Тем более, что  с этим делом Поспелов
уже немного  знаком. В недавних  лихорадочных  поисках защиты от  Лозовского
Николай  Сергеевич  еще  31  января сумел добиться  телефонного  разговора с
Поспеловым, а потом  дважды (2-го и  20-го  февраля)  писал  ему  по  поводу
финансовых трудностей Редакции, просил вызвать в ЦК.
     Теперь начинается новый марафон переговоров с секретарями Поспелова:
     Позвонил 1 апреля - назначили придти завтра же в час дня.
     Пришел 2-го -  "Товарищ  Поспелов  очень занят,  извиняется,  приходите
завтра в то же время".
     Пришел 3-го - "Позвоните завтра в 11".
     Звонил 4-го - "Приходите сегодня к часу, предварительно позвоните".
     Пришел  в  12.30,  позвонил  из  бюро  пропусков  -  "Товарищ  Поспелов
извиняется - спешно выехал. Приходите 7-го в 12 часов".
     Пришел 7-го в 12 - опять с чрезвычайными извинениями: "Позвоните  в  10
вечера. Может быть тов. Поспелов примет Вас ночью".
     Позвонил в 10 - "Приходите завтра в 3".
     Пришел 8-го - "У товарища Поспелова заседание.  Приходите в 8  вечера -
проще будет".
     Пришел - "Товарищ  Поспелов  занят. Срочное заседание.  Он  Вас вызовет
сам. Позвоните завтра"...
     И так дальше: 9-го, 10-го, 13-го, 17-го апреля.
     Из дневника Н.С. 19 апреля 1939 г.
     "За эти  дни все то  же.  С 17-го переложили на 19-е.  Сегодня  звонил.
Разговаривал с самим Поспеловым. Примет завтра, 20-го вечером,  сам вызовет.
Говорит, что ему  надо предварительно посоветоваться по нашему делу. "Завтра
обо всем поговорим". Ну что ж, буду ждать до  завтра. Это - моя новая служба
- ожидания. Надо и ее выполнять добросовестно. Только с  непривычки тяжело -
и физически, и морально".
     ...Однако вода и камень точит!
     20-го апреля в 16.30 звонит сам Поспелов: "Товарищ  Родионов, можете ко
мне сейчас придти?"
     - Через 20 минут буду у Вас.
     - Пропуск в комендатуре. Приходите поскорее, пожалуйста!"
     Разговор состоялся! И длился целых полчаса!
     Придя  домой, Николай Сергеевич  его  тут  же записал в  дневник. Имеет
смысл познакомиться  с хотя бы несколькими  фрагментами из этого  разговора.
Все-таки, не так часто  рядовому, беспартийному редактору  удается  добиться
приема  у отнюдь  не  рядового члена ЦК партии (с будущего года  -  редактор
"Правды". После смерти Сталина - секретарь ЦК и кандидат в члены Политбюро).
     Из дневника Н.С. 20 апреля 1939 г.
     "В 5 часов, в кабинете Поспелова:
     Поспелов: "Ну что Вы мне скажите?"
     Я: "Я так настойчиво  добивался личного свидания с Вами для того, чтобы
посоветоваться,  получить  от   Вас  руководящие   указания,  как  выйти  из
создавшегося мучительного  для нашего дела положения,  не нарушая  воли Л.Н.
Толстого  и, вместе с тем, в полном соответствии с теми установками, которые
имеются в данный момент у ЦК партии".
     Поспелов:  "Сколько  томов  редакция   подготовила  к  печати,  сколько
осталось и сколько издано?"
     Я: "Из 89 томов подготовлено 83, из них сдано редакцией 80 и 3 - готовы
к сдаче. Один из них, 13-й том - варианты к "Войне и  миру"  (60  листов)  с
нашей точки зрения -  событие в мировой  литературе. Неведомый миру  5-й том
"Войны  и мира"...  Из 80 сданных томов Гослитиздат выпустил  в свет  только
38".
     Поспелов: "Сколько вам времени надо, чтобы  окончить оставшиеся 6 томов
и какие это тома?"
     Я: "Надо ровно 1  год. При обеспечении материальной возможности для нас
работать. Тома  следующие:...  (идет  перечень  томов и  пояснения  к ним  -
Л.О.)".
     Поспелов:  "Почему  так  много  времени на 6 томов  -  1 год?  Вероятно
большая часть времени идет на комментарии?"
     Я:  "...вообще  на  комментарии  идет  гораздо  меньше времени,  чем на
текстологическую работу - это самая кропотливая и трудная часть работы".
     Поспелов:  "В  чем  она  состоит?"  (Н.С.  подробно  объясняет то,  что
читателю уже известно - Л.О.).
     Поспелов: "Значит  есть полная гарантия от ошибок в тексте Толстого, их
не может быть?"
     Я: "Да,  не  может  быть,  т.к. когда том  печатается,  редактор  вновь
проверяет гранки, а иногда и чистые листы по автографу".
     Поспелов:  "Работа  большая!..  Но у  вас  есть крупные ошибки, которые
нужно  исправить:  Первая  - большие комментарии.  Полное собраний сочинений
Толстого заменяется полным  собранием сочинений его  комментаторов. Вторая -
приемы  комментирования,  самый  характер  некоторых  комментариев.  Вы   не
соблюдаете договора: в нем  сказано об  объективности. Но кто же объективнее
подходил  к Толстому,  чем  Ленин?  Почему  вы  не  привлекаете  этот  самый
объективный источник?
     Почему вы пишете длинные биографии о самых неизвестных, случайных лицах
и  даже  лицах,  оказавшихся  контрреволюционерами, а об известных лицах  не
пишете? Я прочитал рецензии на ваши тома, точно указывать сейчас не буду, но
получается неблагоприятное впечатление".
     Я:  "Мои объяснения  на  эти  вопросы  я  прошу  Вас  понимать  не  как
дискуссию,  а  как освещение  фактической  стороны дела. Да,  при теперешних
установках  комментарии  слишком  длинны,  их  надо  сокращать.  На это  нам
указывалось  в  1935  году... Госредкомиссией. И  после 1935 года  мы  стали
производить большую работу по сокращению комментариев по письмам и Дневникам
в порядке вычитки томов перед сдачей их в производство".
     Поспелов: "Указания Госредкомиссии были недостаточно настойчивы  работа
по  сжатию  комментариев производилась  недостаточно решительно.  Почему  не
урезали комментарии у всех томов?"
     Я:  "Потому  что  это  был  бы  напрасный  труд. Тома  бы пролежали еще
несколько  лет и опять устарели, и перед  сдачей в производство  их снова бы
надо было вычитывать. Целесообразнее эту работу производить один раз - перед
сдачей тома в набор.
     Что касается характера  комментариев, то вопрос о цитатах из  Ленина мы
ставили  не  раз  и в начале  работы,  и в последние годы.  И каждый  раз он
разрешался одинаковым образом".
     Поспелов: "Кто ставил, перед кем и как он разрешался?"
     Я: "Ставила Главная Редакция перед  партийными товарищами, назначенными
СНК - Госредкомиссией".
     Поспелов: "Персонально?"
     Я: "Луначарский, Бонч-Бруевич и Луппол. И разрешался он  таким образом,
что Госредкомиссия соглашалась с Главной Редакцией,  что  не дело  отдельных
редакторов каждый раз полемизировать с взглядами Л.Н.  Толстого и не следует
в примечаниях давать оценки взглядов Толстого и цитировать всякий раз один и
тот  же  источник  - статьи Ленина. Гораздо правильнее если  в  каждом томе,
начиная   с   21-го   (с   теоретическими  статьями)   будет  объявление  от
Госредкомиссии, в котором  объясняется отношение Советской власти к Толстому
и приводятся цитаты из статей Ленина. В примечаниях же, где это надо, делать
ссылки на это объявление. Вот передаю Вам его, написанное Госредкомиссией".
     Поспелов: "Это недостаточно, надо и в комментариях приводить цитаты".
     Я: "Если есть такая установка, то мы добросовестно  ее будем выполнять.
Но до сих пор этого не было...
     Соотношение  текста  с комментариями 1 к 2-м, а по письмам Черткова 1 к
3-м,  мы  ввели  не   явочным  порядком,  а   по  напечатанной   инструкции,
апробированной наблюдающими органами. Сейчас, при изменившейся обстановке от
этого соотношения мы отказываемся и выполним эту работу добросовестно.
     Только бы  не было прекращения работы по окончанию подготовки к  печати
Толстого  и  не  было  бы  оборвано  само  издание.   Все   другие   вопросы
второстепенны и в этом отношении я прошу у Вас точных директив".
     Поспелов: "Комментарии  к письмам  и  дневникам надо сильно  сократить,
оставить только необходимое для уяснения текста Толстого и освежить их в том
направлении, которое я указывал. Чертков - выдающееся лицо, мы  его уважаем,
как прежде, но это не значит, что его письма надо печатать в полном собрании
сочинений   Толстого   наравне   с  Толстым.   Над   ними   можно   работать
самостоятельно.
     Все  вышедшее  из  под  пера   Льва  Николаевича   Толстого,   будь  то
художественные произведения,  философское,  религиозное письмо или  записная
книжка, все Советской властью будет  опубликовано  так, как было установлено
раньше без изменения в  общем характере и  плане лишь  с теми изменениями  в
области комментариев, про которые я говорил.
     Против Главной Редакции  и Госредкомиссии мы ничего не имеем, вас никто
ни в чем не обвиняет: вы слишком увлеклись и под напором огромного материала
просочились  отдельные  примечания и отдельные формулировки, которых  лучше,
если бы  не  было. Но  вы должны  продолжать работу по подготовке  к  печати
оставшихся томов,  закончить все и  кроме того  проделать  большую работу по
сокращению комментариев.
     Издание  не  только   не  будет  прервано,  но  будут  приняты  меры  к
форсированию  его, оно будет закончено. Завещание Льва Николаевича выполнено
будет в полной мере".
     (Далее  идет  обсуждение  финансового   вопроса  и  отношения   к  нему
Лозовского. Поспелов обещает ему позвонить. Разговор заканчивается следующим
образом):
     Поспелов: "Хорошо, хорошо я это сделаю. А теперь я очень спешу и должен
прекратить разговор - у меня много других дел".
     Я:  "Благодарю Вас, товарищ Поспелов. Разрешите резюмировать. Работу по
окончанию  редактирования  мы  должны  продолжать,  мы получим  материальную
возможность. Издание  не  будет  оборвано, а будет  закончено.  И могу  ли я
считать, что имею после разговора с Вами твердую почву?"
     Поспелов:  "Да,  вполне можете.  Все это соответственным  образом будет
оформлено".
     (Пересказ разговора подписан: Н. Родионов. 21 апреля 1939 г.)
     ...Уважаемый читатель, сейчас я намерен поделиться с тобой одним весьма
существенным сомнением.  Оно касается только что цитированным по записи Н.С.
Родионова  высказываниям Поспелова относительно того, что "Все  вышедшее  из
под  пера  Льва  Николаевича  Толстого  будет  опубликовано  так,  как  было
установлено  раньше... лишь  с теми изменениями в  области комментариев, про
которые я говорил". Значит печатать  все - без каких-либо купюр! Вопрос этот
станет актуальным  на  втором, послевоенном этапе Издания, когда со  стороны
властей  будет  выдвинуто  требование об  изъятии  из  публикации  некоторых
высказываний и даже  произведений  Толстого.  Но я  хочу  в  нем разобраться
сейчас, в конце грозных 30-х годов и ты поймешь почему.
     "Как было  установлено раньше",  - говорит Поспелов. Кем установлено? И
когда?
     Предшествующим,  определяющим  содержание Издания  документом  является
договор Черткова с Госиздатом от  2 апреля 1928  года. В этом  договоре (см.
главу 1) прямо сказано, что "текст писаний Л.Н. Толстого не подлежит никаким
дополнениям, сокращениям или изменениям".  Вспомним  и слова Луначарского из
статьи в "Известиях" того же 1928 года о "недопущении  какого  бы то ни было
сужения... подлинного Толстого". То и другое,  очевидно, вытекает из прямого
указания  В.И.  Ленина, данного  им  8 сентября  1920  года в беседе с  В.Г.
Чертковым. О нем нам тоже уже  известно из "Биохроники" Ленина.  Напомню его
начало: "8/IX 1920 г.  Ленин  принимает  (10 час.  45 мин.)  В.Г.  Черткова,
беседует  с ним об  издании полного  собрания  сочинений  Л.Н.  Толстого,  в
которое  предлагает включить все  написанное  Толстым..." Казалось  бы ясно.
Прямое  указание вождя Революции действует долгие годы  после  его  кончины.
Отменить это указание никто не смеет. Но... зададимся "нескромным" вопросом:
"А было ли такое указание?"
     Поищем  в   документах,   в  архивах.   Ведь   ими   должны   бы   были
поинтересоваться  работники аппарата  ЦК,  которых  Николай  Сергеевич,  без
всякого  сомнения,  "таранил"  указанием  Ленина. (Впрочем, заметим,  что  в
записи разговора с Поспеловым оно не  упомянуто). Регулярный дневник Николая
Сергеевича начинается с 1928 года. В нем  о разговоре Черткова с Лениным нет
никаких  воспоминаний. Нет ничего об этом  и в  единичных  записях 1920-1923
годов.
     Но сам-то разговор  состоялся. В  архиве Ленина есть  фотокопия записки
Бонч-Бруевичу: "10   до  11 согласен  Черткова принять. Проверить звонком  в
10 ".
     Нам  уже известно, что основной темой разговора был вопрос об отказе от
службы в Красной  армии по  религиозным  убеждениям. Это отражено в архивных
документах, на которые  ссылаются  составители  "Биохроники". А  на  что они
ссылаются в подтверждение своей записи  будто  Ленин  говорил с Чертковым об
Издании Толстого  и  даже  дал столь  важное  указание? Ссылка  имеется. Как
положено, мелким  шрифтом внизу  к  перечню упомянутых  архивных  документов
добавлено:  "Лев  Толстой. Материалы  и публикации. Тула, 1958  г.  с.  33".
Добываю эту книгу, нахожу страницу. Ба! Да это статья Н