относительно болезни Николая Сергеевича (ей, вероятно, сообщили)?
     Из дневника Н.С. 5 июня 1957 г.
     "Опять  дома.  Перевел  из  одной   сберкассы  в  другую  часть  денег.
Здоровьем, - животом, - поправился.
     А в общем, тяжело: не знаю, куда девать себя и как освободить от себя -
от забот о себе. Санаторий - паллиатив, вроде ссылки.  Дома быть невозможно,
на Лаврушенском причиняю  заботы. Когда была работа, тогда было оправдано, а
теперь в тягость и мне тяжело. Безрадостно".
     Непонятно,  почему  нет работы. Ничего  из  Пришвинского архива  еще не
напечатано.
     ...17  июня.  "Прочел  вчера  в "Правде" нудную  и надтреснутую  статью
Федина  (трудно  ему,  его  положение жалко, и досадно, что он  тщится). Был
пленум  ССП.  И  как  будто  в  русской  литературе есть только один вопрос:
критика "Лит. Москвы" и "Нового мира" - зачем инако мыслят и  не подчиняются
идеологической уравниловке. Протестуют против "групповщины"! А это  разве не
групповщина? Говорят нет - это консолидация! Но  консолидация по  требованию
есть подчинение  меньшинства большинству.  "В мои года не должно  сметь свое
суждение иметь" - для писателя эта формула обречена на бесплодие. Требование
к писателю - невинность соблюсти. Но невинность всегда бесплодна".
     Из дневника Н.С. 5 июля 1957 г.
     "Вчера  сенсационное  известие  в газетах:  убрали Молотова, Маленкова,
Кагановича, Шепилова как продолжателей Сталинской политики!!
     Что будет дальше - увидим.
     Вечером  под  проливным  дождем  на футболе:  "Спартак" -  "Флорентина"
(Италия). 4:1. Промок. Потом шел пешком домой от Калужской. Хороший день".
     ...23  июля. "Заехал  в  Гослитиздат.  Мне говорили, что  моя  жизнь  и
деятельность  результативны...  Хорошо  все  обошлись  и кажутся  все такими
хорошими.  Радуюсь,  как  наивный  ребенок.  Пускай.  Но  я  рад,  что  могу
радоваться  на людях,  а не  только отыскивать у них изнанку и видеть волка.
Хвалю Бога  за  то,  что могу видеть свет  в людях. так легче  жить и  легче
переносить даже самые тяжкие несчастья..."
     ...3  августа. "Сегодня ночью вдруг подумал: ведь  живешь  один раз,  и
надо жить, а не уходить в схиму и заживо ложиться в гроб.
     Много еще  не сделанного, а  участок  для дел стал очень  ограниченным.
Только  бы никого не  мучить. Если заболею неизлечимой  болезнью,  например,
раком  или  параличом,   надо  решиться  на  самоубийство,   вопреки   своим
убеждениям.  Да простит  мне  Господь!  Так как  нельзя заставлять  страдать
окружающих, а я ведь остался один - семьи у  меня нет... Нельзя  мне  своими
болезнями надрывать их  силы... Если будет  удар для близких, то удар все же
короткий и скоро все позабудут и простят...
     Ляля, милая, прости меня. Ты мне в мои закатные дни дала все, что можно
дать, и  я тебя  духовно и душевно  очень сильно люблю  по-настоящему. А это
ведь самое главное! И твой светлый образ ношу в сердце своем..."
     13  сентября. Стало известно, что Гослитиздат не хочет сейчас  печатать
предисловие Пастернака, ожидая "указаний" о его романе "Доктор Живаго".
     "Очень несправедливо, - пишет Н.С. - История никогда не  поблагодарит и
не оправдает такую "осторожность".
     17 сентября. Николай Сергеевич в  Дунине один, звонил  Ляле в Москву из
санатория "Поречье"... Запись в дневнике:
     "Сижу  вечером в  своей келье:  на  щите инструменты,  печка  с плитой,
которую  нынче  обмазывал  глиной,   кровать  и  стул  самодельный.   Полное
одиночество, которым наслаждаюсь и отхожу, как земля после дождя..."
     Из дневника Н.С. 18 сентября 1957 г.
     "Ваня  кровельщик  кончил... Немного  выпивши разговорился,  как трудно
рабочему человеку живется.  Двое детей, жена  работает в булочной  по ночам.
Сам долго работал грузчиком. Заработков не хватает. Все, что надо - дорого и
времени нет. "Вот, - говорит, - Маленкова прогнали. А мы за него, потому что
он думал  о рабочем  человеке,  как  ему  облегчить  жизнь,  чтобы все  было
подешевле и чтобы в деревне жить было можно. Дали бы нам волю проголосовать,
весь бы простой народ выбрал бы его".
     То  же говорили  на Кавказе,  и  на  пароходе  на Онежском и  Ладожском
озерах... Поражаешься единодушию простого народа. Какой  контраст с тем, что
пишут в газетах. Никакой правды мы не знаем и это очень тяжело..."
     Из дневника Н.С. 15 октября 1957 г.
     "Думается,  что в конечном итоге  нет  противоречия  между идеализмом -
стремлением  к идеалу,  стремлением  познать его и достигнуть в целом или  в
части,  и материализмом - признанием величайших сил  человека,  его  разума,
который опытным, научным путем открывает все новое, неизведанное, небывалое.
     Полет духа человека  к этому неизведанному,  небывалому  - есть религия
(идеализм), а  наука, разум (материализм) -  есть  только  одно из  средств,
орудий  достижения.  Но  в основе-то полет духа,  тот "Единый дух",  который
признавал Толстой и над которым смеялся Ленин".
     (Эта  запись сделана, вероятно,  под впечатлением  от  запуска  первого
спутника Земли).
     ...10  ноября.  "В  Дневниках Пришвина то хорошо, что он верит в победу
света над  тенью,  что он "оптимист"  и его волнует  новое, "небывалое".  Он
хорошо понимает, верит в новые силы и в нашу правоту, в социализм и, в конце
концов, в коммунизм. И, вместе с тем, отдает себе отчет в том, что социализм
и коммунизм не цели, а только "средства" для достижения главного".
     Внезапная встреча - запись в дневнике от 21 декабря.
     "1953  год. А.А.  Фадеев  на Кропоткинской  улице  идет  с  гражданской
панихиды по В.И. Мухиной, а  я туда. Перехожу улицу  и  его не  вижу.  Вдруг
окрик: "Николай Сергеевич! Как живете?" Я обрадовано говорю: "Ах, как я  рад
Вас видеть,  Александр Александрович, и в  такой  неожиданной,  человеческой
обстановке! А я думал, Вы еще в больнице".
     - Нет, уже выписался. А Вы куда?
     - Я на гражданскую панихиду  по Мухиной, а потом  в архив, работать над
"Войной и миром".
     - Ну вот я Вам  обещаю, что теперь буду много заниматься Толстым, вашим
Изданием.  Я  только  что  перечитывал  Толстого,  много  передумал  и  стал
по-другому  относиться,  стал  ближе  к  Вашей  точке  зрения,  что надо все
печатать.
     -  Как  я рад слышать  это именно от  Вас!  Читайте, читайте, Александр
Александрович, он, Лев Николаевич и Вам поможет.
     - В чем поможет?
     - Он старший и для Вас, хотя Вы и знаменитый человек. Знаете, у каждого
человека бывают  такие минуты,  когда тяжело  на  душе.  Я  думаю,  что  и у
знаменитых людей такие минуты  бывают. Вот  я совсем не знаменитый человек и
только  по  возрасту постарше Вас, а много за последние годы пережил. У меня
на войне убили двух сыновей в возрасте 19-ти лет. А недавно умерла,  сгорела
от горя жена.  И  я был на грани. И знаете, кто мне  помог?  Лев Николаевич,
особенно то, что он писал после  смерти любимого сына Ванечки. И еще помогли
друзья...  Вот я  живу и работаю, и силы вновь приобрел. Ах, как хорошо, что
мы с Вами встретились и так внезапно поговорили.
     Он поглядел  на меня  умным, глубоким  и,  как  мне  тогда  показалось,
страдающим взглядом и сказал:
     - Ну, спасибо Вам! Да, я буду читать Толстого, обещаю Вам.
     ...Сейчас,  вдруг с ясностью припомнил этот разговор... А вот в прошлом
году мы его хоронили, этого прекрасного человека! Он покончил с собой".
     Этим заканчиваются дневники Н.С. Родионова, переданные в ЦГАЛИ Валерией
Дмитриевной Пришвиной  с  запретом доступа  к  ним  на 30 лет. Далее следует
машинописная  копия дневника,  хранящаяся в отделе  рукописей библиотеки им.
Ленина.  Она начинается  с 16 апреля 1959-го года. Дневников  за 1958 год  и
начало 1959-го - нет вовсе. Хотя эти годы Николай Сергеевич так же тесно был
связан с Валерией Дмитриевной - продолжение дневника ведется, в  основном, в
Дунино.
     ................................................................................................................

     Из дневника Н.С. 16 апреля 1959 г.
     "Сегодня  получил от  милой  Веры (вдовы писателя - Л.О.)  книгу Бунина
"Освобождение Толстого"... Приятно, что он пользовался и моими материалами -
мною опубликованными Дневниками Толстого 1910-го года. Они были напечатаны в
переводе на французский язык в Париже".
     18  апреля  я  ездил  навещать  Николая  Сергеевича  в  Дунино.  Зашел,
разговор, в частности, о  положении молодежи и о "стилягях". Так называли, с
явным  осуждением, молодых людей,  в основном, старшего  школьного возраста,
несколько  вызывающе  одетых с длинными  волосами.  Они "кучковалиь"  вокруг
немногочисленных  в  ту пору  кафе... Николай Сергеевич  записал об  этом  в
дневнике:
     "Нечем  заполнить свою жизнь, все  отнято -  в старое никто  не  верит,
никаких новых идеалов и устремлений... Очень жалко их -  ничего не понимают,
барахтаются беспомощно, не знают, за  что ухватиться. Говорят: виноват былой
"культ  личности". А теперь? Тяжело  читать  газеты.  Где  правда?  Зачет ее
попирают?"
     Из дневника Н.С. 26 апреля 1959 г.
     "Днем  ходили  с  Лялей в  лес.  Ранняя  весна  в  лесу, кое-где  снег.
Удивительные краски: земля, отдохнувшая, совсем не такая мрачная, как осенью
- коричневая, как будто дышит.  Елки стеною  темно-зеленые, но  уже светятся
по-весеннему молодыми побегами, а у подножья  яркая,  светло-зеленая  озимь.
Все  облучено весенним солнцем. Всюду молодость и свежесть. Птиц в лесу  еще
нет,  только около жилья  щебечут  выразительно,  с  пересвистом скворцы, да
озабоченно каркают грачи, таскают веточки сосны, строят гнезда...
     10 часов вечера.  Темно,  луны  нет, звездное  небо.  Над рекой  туман.
Вдалеке где-то лает собака, нарушая тишину.
     Ляля  устала, а  мне захотелось работать,  принялся  за чистку  лужайки
перед крыльцом  граблями.  Голова  как  будто  пустая, видимо, отдыхает  как
весенняя земля - пашня...
     Вспомнилось, как в 21-м году шел, тоже на Пасху, пешком прямо из Москвы
до Алабухи, почти 80 верст,  совсем  без отдыха. Шел в лаптях и от Федоровки
почти полз - перетянул икры веревками.
     А еще вспомнил, как ехали зимой из Подсолнечного в Троицкое на собрание
в кредитное товарищество с ямщиком Сергеем Масловым на  тройке. Занесло  нас
совсем  под  овинами  на  въезде в  Троицкое. Пришлось кричать почти  из-под
снега. Народ услыхал, нас откопали. Очень интересно, но жутковато было".
     ...12 мая. "Сегодня  копал огород и занимался с Лялей Дневниками  37-го
года. Довольно сумбурные записи перебиваются  великолепными мыслями, главным
образом  о литературе  и  восприятии  новой советской жизни: ломка  деревни,
новые  отношения.   Газеты  читать  тяжело:  самовосхваление,   однообразие,
приукрашивание...
     В  воскресном номере  "Правды"  интересные итоги переписи  населения  в
январе этого года. Всего - 208 миллионов человек. Рост городского населения,
но  и общий  прирост,  несмотря на  жертвы  войны (говорят, 12 миллионов)  и
жертвы  сталинского  режима  (говорят, до  10  миллионов).  Этого в газетах,
конечно, нет".
     Из дневника Н.С. 22 мая 1959 г.
     "Моя 30-ти  летняя работа по  нашему изданию совсем забыта, как бы ее и
не бывало.  Грустно, обидно, но это  в  порядке вещей. Все так с людьми и со
всяким делом так. Но дело сделано и есть удовлетворение, как  у того пахаря,
который говорил: "Помирать собирайся, а рожь  сей". Посев взойдет по весне и
неважно, кто его посеял... Так и надо: кроме результатов ни на что другое не
надейся, и не надо, так как все другое - постороннее, пустое и лишь мишура".
     25  мая  заканчивается  3-й съезд писателей. Николай  Сергеевич  читает
опубликованные  в газетах  речи.  Ему нравится, - как  он пишет,  -  "смелая
статья"   Твардовского  в  "Правде",  содержательные   речи  Паустовского  и
Рыльского.  Все  остальное  ему  кажется  "серым  и однообразным".  Возмущен
"зубодробительным"  выступлением  Соболева.  Тот  напал на  Паустовского,  и
особенно,  на  Ю.  Казакова,  который,  "заняв  место"  на  семинаре молодых
писателей,  "не  оправдал надежд", написав о Лермонтове и  Пушкине, а  не  о
современности, которая понимается  только  как  "семилетка"... О выступлении
Хрущева на съезде Николай Сергеевич отзывается так:
     "Речь Хрущева, типичная для него:  восхваление и  восхваление того, что
существует.  Надо  обо всем плохом  умалчивать,  это-де наследие  проклятого
прошлого. Писать нужно только о семилетке".
     "Тяжелое и безрадостное впечатление от съезда" угнетает и в последующие
дни. 31-го числа - запись в дневнике:
     "Не могу  понять, в чем тут современность. Неужели только "лакировка" и
"агитка" остались в  литературе  живого русского народа,  а  все остальное -
пережитки?
     А в сельской рабочей среде: пол-литра, телевизор, велосипед, "налево" и
демагогическая мишура. Сегодня  мой  приятель С.  (в  Дунино) просил  у меня
26.40 на пол-литра, а то, говорит, руки опускаются..."
     Из дневника Н.С. 4 июля 1959 г.
     "Очень интересный дневник Пришвина  15-го года. Война, беженцы - теперь
забытое  страшное  явление нашей жизни... Это  Летопись.  Настроение народа,
крестьян,  купечества,   дворян.   Популярность   великого   князя   Николая
Николаевича:  сильная  власть,   человек   справедливый  -  такой  была  его
репутация.  Борьба  русской партии с немецкой в  верхах.  Немецкая победила:
отставка  Николая   Николаевича,  назначение  Хвостова,  роспуск  3-й  Думы,
отставка Самарина А.Д. Чаяние всех слоев сильной власти. Мужики: "Пусть царь
без  бюрократов  и  немцев  или Николай  Николаевич".  Раскол  у  либералов,
еврейское  и  русское   (даже   "славянофильское")  начало.  И  в   наиболее
влиятельной кадетской партии такой же раскол.
     Очень хорошо  помню то  время,  сам  варился в гуще  общества,  народа,
работая в кооперации, постоянно вращаясь в среде интеллигенции (московской и
сельской) и крестьян".
     На следующий  день  в  записях  снова  мысли  о  Пришвине,  но  уже  не
летописце, а философе:
     "М.М.  Пришвин...  Все  пропускает через  личную  призму,  говорит  про
"Хочется"  и  "Надо",  придавая  им  исключительное  значение,  чуть  ли  не
единственного  двигателя  жизни,  истории  и даже творчества.  "Хочется"  по
Пришвину  это  личность,  "Надо"  -  общество...  Но   ведь  жизнь  это  вся
совокупность людей, их личностей и общественных формаций... Важно, чтобы они
находились  не в  коллизии,  а  в  гармонии,  чтобы "Хочется"  и  "Надо"  не
противоречили бы друг другу, а одно бы дополняло другое или одно вытекало из
другого,  как необходимость... И тут  только подходишь  ко многим проблемам:
религии, коммунизма (только настоящего, а не мнимого), правды,  творчества -
художественного, научного и всякого другого (потому что каждый человек, если
попадет на свое "седло", может быть творцом в любой отрасли)".
     10 июня Николай Сергеевич приезжал из Дунино  в Москву. На Лаврушенском
пусто и темно.  Переоделся - и в баню, а потом в парикмахерскую на Петровку,
где стригся  с 1912 года. Обедал в  "Метрополе" за 25 рублей. Случайно попал
на французскую кинокартину "Сиреневые ворота". Очень  понравилась. Записал в
дневнике: "Чудесная, умная картина, тонкая, глубокая игра всех актеров".
     Из дневника Н.С. 16 июня 1959 г.
     "Читаю  машинопись:   дневники   Пришвина  1917  года.  Все  как  было,
по-настоящему  и объективно описано.  Исторический материал, а для меня  это
история живая. Все вспоминается: и общая атмосфера, насыщенная беспокойством
и  неопределенностью, и  собственные  переживания,  недоумения и шатания,  и
стремление действовать, участвовать в самой гуще жизни.
     До этого, году в 15-м один мужик - кооператор, мне говорил: "Как бы это
сделать, чтобы всех обезземелить, а потом всех наделить поровну". Вот запали
эти слова на всю жизнь. Он же тогда говорил еще: "Бог-то Бог и царь-то царь.
На Бога да на царя  надейся, а сам не плошай. А без Бога в душе и без царя в
голове жить невозможно. Так-то и в миру, в обществе..."
     Далее  в той же записи - мысли самого Николая Сергеевича  о возможности
жизни и развития современного общества:
     "Человеческое общество в современной стадии своего развития может  жить
только под руководством сильной власти - исторические  события последних лет
доказали:  единой, нераспыленной  власти  или традиции, как Англия  и Индия.
Последняя идет  впереди  всех  -  у  нее  традиция  зиждется  на  моральном,
религиозном сознании.  Думается, что во всем человечестве так будет. Надоест
же людям руководствоваться только  злобой, насилием, всякой фальшью  и тогда
неизбежно обратятся  к противоположному. Закон природы  (гармония, эволюция)
этого требует... Я убежден, что это так. И так будет.
     Дойдет до  высшей кульминационной точки, а потом, как реакция, пойдет к
другому,  более  крепкому и надежному основанию.  Произойдет переоценка всех
ценностей и жизнь пойдет не для брюха, а для духа".
     И снова о Пришвине.
     Из дневника Н.С. 25 июня 1959 г.
     "Много  мыслей  вызывает  чтение  дневников Пришвина. Он  все  время  в
движении,  в  развитии.  Это  подлинная "Летопись  временных  лет"  -  наших
тревожных годов - первой половины с лишком 20-го столетия, первоисточник для
изучения истории.  Когда-то будет возможность опубликовать. (В 1990-м году -
Л.О.). Это  ужасно, что нельзя публиковать то, что  "против шерстки",  можно
только  "по  шерстке". Какой ущерб для развития, для общей культуры! А  наши
писатели  в  статьях  и на  съездах славословят  эту  удушливую атмосферу  и
возрождают, так называемый, "культ личности", лакировку и замазывание дыр".
     ...26 июня. "Читал  в "Литературе и жизни" развязную статью Кочетова  о
Паустовском, весьма  мало  убедительную. Он, Паустовский,  далеко  не  "один
брюзжит".
     А что делается  в  деревне!  Не дают покоса  колхозникам. Нечем с осени
кормить  скотину,  а молока и мяса  давай, и скот будут резать. Или это тоже
брюзжание отставшего от  жизни старика? Но нельзя  же все гоняться только за
большим  и  давить маленькое. Маленькая травка тоже  прорастет  не только на
целине и на просторах, но и в  лесу, и в оврагах. Зачем же  ей пропадать? Из
маленького делается большое. Вот, видимо, этого-то и не хотят, боятся".
     Из дневника Н.С. 29 июня 1959 г. Дунино
     "Вчера очень обрадовало меня посещение трех друзей:  Саша Л., Лева О. и
Илья Волчек.  Лева  интересно  рассказывал о своей новой работе у  академика
Энгельгардта по  биофизике...  И  еще  про  Эйнштейна  -  мир, как отражение
сплошного электрического поля (не берусь излагать).
     Варили картошку на костре, дождик помешал - продолжили на террасе...
     12 часов ночи. Узкая багровая полоса на небе - отсвет  зашедшего солнца
(вечерняя  заря), сходится с утренней. Красиво.  Так  и жизнь наша: "Вечера,
утра  все  та же  заря".  Да  еще ветерок колышет верхушки  деревьев; что-то
уносит, что-то  приносит. И так  всегда  было и  будет,  и  чувствуешь  себя
каким-то участником этого "всегда"."
     20 июля под впечатлением только что прочитанной книги Г. Уэллса "Россия
во мгле". Николай Сергеевич записывает в дневнике: "Очень верно, справедливо
и  талантливо написано.  Какова критика марксизма! И  как  все начетничество
бледно перед этой книгой".
     В эти же дни он уже не  в первый  раз просматривает дневник Пришвина за
37-й  год. Записывает: "Нет  уверенности, что делаю нужную работу, так много
отнимающую времени: печатать нечего и думать".
     Одновременно  и,  конечно,  тоже  в  который  уж  раз "с  наслаждением"
перечитывал "Евгения Онегина".
     Из  понимания  безнадежности  печатания  дневников  Пришвина  у Николая
Сергеевича  и Валерии Дмитриевны рождается замысел подготовить  на материале
дневников хотя  бы  книгу высказываний М.М. Пришвина по вопросам искусства и
литературы.
     Из дневника Н.С. 22 августа 1959 г. Дунино
     "Сейчас  12 часов  ночи.  Вышел на улицу.  Сияет луна,  одуряющий запах
табак