отребляют его, чувствуется,  что по  степени своего нравственного развития
люди  не  имеют права не  только на пользование железными  дорогами,  паром,
электричеством,  телефоном,  фотографиями,  беспроволочными  телеграфами, но
даже простым  искусством  обработки  железа  и  стали,  потому  что все  эти
усовершенствования  и искусства  они употребляют  только  на  удовлетворение
своих похотей, на забавы, разврат и истребление друг друга.
     Что  же  делать?  Отбросить  все те  усовершенствования  жизни,  все то
могущество, которое  приобрело  человечество?  Забыть  то, что  оно  узнало?
Невозможно. Как ни зловредно употребляются  эти умственные приобретения, они
все-таки приобретения  и  люди  не  могут забыть их.  Изменить те соединения
народов, которые образовывались  веками и установить новые? Придумать  такие
новые   учреждения,   которые   помешали   бы   меньшинству   обманывать   и
эксплуатировать большинство? Распространить знания?  Все  это испробовано  и
делается  с большим  усердием. Все эти мнимые приемы  исправления составляют
главное  средство  самозабвения,  отвлечения  себя  от  сознания  неизбежной
гибели.    Изменяются    границы    государств,    изменяются    учреждения,
распространяются знания, но люди в других пределах,  с другими учреждениями,
с  увеличенными знаниями остаются  теми же зверями,  готовыми  всякую минуту
разорвать  друг  друга, или  теми рабами, какими  всегда были и будут,  пока
будут  руководиться  не  религиозным  сознанием,  а страстями,  рассудком  и
посторонними внушениями".
     "Одумайтесь", 1904 /36, 123/
     Что  же  это  за  религия?  Как  отыскать,  сформулировать  ее основные
положения? И кто же это сделает? Толстой считает, что искать нечего, что эти
основные положения, пригодные и необходимые нам, современным людям, были уже
сформулированы в учении Христа, в религии ранних христиан:
     "Среди  разработанности   религиозных   правил  еврейства...   и  среди
римского, выработанного  до великой  степени совершенства,  законодательства
явилось  учение, отрицавшее не только всякие  божества, - всякий страх перед
ними, всякие  гадания и веру  в  них, но  и всякие человеческие учреждения и
всякую необходимость в них.
     Вместо всяких правил прежних исповеданий, учение  это выставляло только
образец внутреннего совершенства, истины и любви в лице Христа и последствие
этого  внутреннего  совершенства,  достигаемого  людьми,   -  т.е.   внешнее
совершенство... при котором все люди разучатся враждовать, будут все научена
богом и соединены любовью".
     "Царство божье среди вас", 1893 /28, 40/
     Беда в  том, что сущность христианского учения была  искажена, заменена
церковью  на  религию прямо  противоположную /см. ч.  1/ и тем  было  на два
тысячелетия задержано нравственное развитие человечества:
     "...основная  причина  бедствий теперешнего человечества не во  внешних
материальных причинах - не в политических, не в экономических  условиях, а в
извращении христианской  религии -  в замене  истин,  нужных  человечеству и
соответствующих его теперешнему возрасту, собранием бессмысленных нелепостей
и  кощунств,  называемых  церковной  верой,  посредством  которых  нехорошее
считается  хорошим и  неважное  - важным,  и наоборот: хорошее - нехорошим и
важное - неважным".
     "Неужели это так надо?", 1900 /34, 237/
     Для  масштаба  мыслей  Толстого два истекших  тысячелетия  не  изменили
сущности главной проблемы установления свободной и разумной совместной жизни
людей на  земле. По его мнению то дело, которое было  начато Христом, пройдя
через  все  ужасы насилия и  ненависти, может начать реализовываться сейчас,
когда человечество осознает себя стоящим на краю пропасти:
     "Думаю,  что  именно  теперь  начал совершаться  тот  великий  поворот,
который  готовился почти  2000  лет  во  всем  христианском мире, переворот,
состоящий  в  замене  извращенного  христианства и основанной на  нем власти
одних  людей и рабства других -  истинным  христианством и основанным на нем
признанием равенства всех людей и истинной,  свойственной разумным существам
свободой всех людей.
     Внешние  признаки  этого  я  вижу в напряженной борьбе сословий во всех
народах, в  холодной  жестокости богачей, в озлоблении  и отчаянии бедных; в
безумном, бессмысленном, все растущем вооружении всех государств друг против
друга; в распространении неосуществимого, ужасающего по своему  деспотизму и
удивительному  по  своему  легкомыслию  учения социализма;  в  ненужности  и
глупости   возводимых   в   наиважнейшую  духовную   деятельность   праздных
рассуждений и исследований, называемых наукой;  в болезненной развращенности
и бессодержательности  искусства  во всех его  проявлениях;  главное же... в
сознательном  отрицании  всякой  религии и замене  ее  признанием законности
подавления слабых сильными и потому в полном отсутствии каких бы то  ни было
разумных руководящих начал жизни".
     "Конец века", 1905 /36, 232/
     Здесь  уместно  процитировать   хотя  бы  два  небольших  фрагмента  из
размышлений  Толстого о  назначении  искусства,  которым  он посвятил  целый
трактат:
     "Назначение искусства в наше время - в том, чтобы  перевести из области
рассудка в область чувства истину о том, что благо людей в их единении между
собой и  в  установлении на место царствующего  теперь  насилия  то  царство
Божие, т.е.  любви,  которое  представляется  всем  нам  высшей  целью жизни
человечества".
     "Что такое искусство?", 1897 /30, 195/
     "Есть сердечная, духовная работа, облеченная в мысли. Эта - настоящая и
эту любят... И есть  работа мысли без сердца, а с чучелой вместо сердца, это
то, чем полны журналы и книги".
     Из дневника, 1895 /53, 23/
     Усматривая единственный  путь  спасения человечества в восстановлении и
распространении религии добра, любви и терпимости,  Толстой апеллирует  не к
слепой вере, а к разумному началу:
     "Все  движение жизни - что  называют  прогрессом  - есть все большее  и
большее объединение людей  в  уясненном разумом определении цели, назначения
жизни и  средств исполнения этого назначения. Разум есть сила,  которая дана
человеку для указания направления жизни.
     В наше время цель жизни, указанная разумом,  состоит в единении людей и
существ; средства же для достижения  этой цели, указанные разумом, состоят в
уничтожении суеверий, заблуждений  и  соблазнов, препятствующих проявлению в
людях основного свойства их жизни - любви".
     Из письма М.О. Меньшикову, 1895 /68, 197/
     Общественная  позиция  Толстого   смыкается  с  его   представлением  о
нравственной  основе  жизни,  как оно  было раскрыто выше /ч. I/. В трактате
"Царство божье среди  вас" он проводит мысль, что любовь, заинтересованную в
объекте любви, направленную  на него,  человек легко может перенести на свою
семью,  на  небольшой,  связанный  взаимными  интересами,  коллектив  людей,
труднее - на целый народ. Любить такой неохватимый  объект, как государство,
почти невозможно, а любовь к человечеству - бессмыслица уже  по одному тому,
что это - фикция, не имеющая реальных границ. Но человек может  с добротой и
любовью относиться к людям, с которыми  его сталкивает жизнь, не потому, что
они принадлежат к  какой-либо  категории, а потому,  что таково его разумное
жизнепонимание - его религия.

     5. Не политическая борьба, а воспитание нравственности

     Итак,  Толстой утверждает,  что  государство - зло,  а правительство  -
инструмент насилия,  порабощения  большинства граждан. Но быть может  это  -
только имевшая место до сих пор  практика  и все-таки можно представить себе
государство,   управляемое   гуманным   правительством?   Конечно,   прежние
правительства  добровольно  не  откажутся  от  своей  власти,  но  их  можно
попытаться свергнуть путем политической борьбы, а если потребуется, то силой
оружия. Толстой считает, что ничего  хорошего  из этого получиться не может.
Он убежден, что...
     "Истинное   социальное   улучшение   может   быть   достигнуто   только
религиозным,  нравственным  совершенствованием   всех  отдельных  личностей.
Политическая  же агитация,  ставя  перед  отдельными личностями  губительную
иллюзию социальных улучшений посредством изменения внешних форм, обыкновенно
останавливает истинный прогресс".
     Из письма в редакцию американской газеты, 1904 /36, 156/
     И   не  только   останавливает,   но  в   нравственном  плане   нередко
оборачивается регрессом:
     "...для  того, чтобы положение людей стало лучше, надо, чтобы сами люди
стали лучше... Для того же, чтобы люди становились лучше надо, чтобы они все
больше и больше обращали внимание на себя, на свою внутреннюю жизнь. Внешняя
же общественная  деятельность,  в  особенности  общественная  борьба, всегда
отвлекает внимание людей  от  внутренней  жизни и  потому всегда,  неизбежно
развращая  людей,  понижает  уровень  общественной  нравственности...  самые
безнравственные  части  общества  все  больше  и больше выступают  наверх  и
устанавливается  безнравственное общественное  мнение,  разрешающее  и  даже
одобряющее преступления..."
     "Правительству, революционерам и народу" /36, 308/
     Причина этого кроется в том, что выступая на борьбу с общественным злом
во  имя социальной справедливости, политические деятели  и партии никогда не
могут  объединить  под своими  знаменами  всех  граждан  в  силу  того,  что
представления разных по социальному  положению  групп людей  о том, что есть
зло различны. И для утверждения нового порядка  вещей  не  остается  другого
средства, кроме насилия:
     "... внешнего, обязательного для  всех определения зла нет  и  не может
быть    /с.   150/...   Если   социалисты    и   коммунисты   считают   злом
индивидуалистическое   капиталистическое  устройство   общества,   анархисты
считают злом и самое  правительство,  то  есть  и монархисты,  консерваторы,
капиталисты,  считающие злом социалистическое, коммунистическое устройство и
анархию; и все эти партии не имеют иного, кроме насилия, средства  соединить
людей. Какая бы из этих  партий не  восторжествовала,  для  введения в жизнь
своих порядков, так же, как и для удержания власти, она должна употребить не
только все существующие  средства насилия,  но и придумать новые... будет не
только то же, но более жестокое насилие и порабощение, потому что вследствие
борьбы усилится ненависть людей друг против друга и вместе с этим усилятся и
выработаются новые средства порабощения.
     Так всегда и было после  всех революций и всех попыток  революций, всех
заговоров, всяких насильственных перемен правительств".
     "Царство божье внутри вас", 1893 /28, 150. 156/
     Таким образом главное общественное зло, - насилие, - не уничтожается, а
торжествует,   и   потому   Толстой  отстаивает   иной   путь  -  воспитание
нравственности  каждого  человека  и  на  ее  основе  неучастие  в  насилии,
последовательный отказ от поддержания его. Это путь,  хотя и бескровный,  но
для  большинства  людей   куда  более  трудный,   чем  участие   в  массовой
политической борьбе:
     "Выяснить  своими  усилиями  свое отношение  к  миру  и  держаться его,
установить  свое  отношение  к людям  на  основании вечного  закона  делания
другому  того, что хочешь,  чтобы  тебе делали, подавлять в  себе  те дурные
страсти,  которые  подчиняют  нас  власти  других   людей,  не  быть  ничьим
господином  и  ничьим рабом, не притворяться, не  лгать ни  ради  страха, ни
выгоды, не  отступать от требований высшего закона своей  совести  - все это
требует усилий; вообразить же себе, что установление известных форм каким-то
мистическим  путем приведет  всех  людей,  в  том  числе и  меня,  ко всякой
справедливости и добродетели, и для достижения этого, не делая усилий мысли,
повторять то, что говорят  все люди одной партии, суетиться спорить,  лгать,
притворяться, браниться и драться, - все это делается само собой и для этого
не нужно усилия".
     "Об общественном движении в России", 1905 /36, 160/
     Только  путь  духовного развития  людей  может привести  к  уничтожению
общественной системы насилия, какой бы могущественной она не казалась:
     "...разрушаются все  самые  кажущиеся непоколебимыми  оплоты насилия не
тайными заговорами,  не парламентскими союзами  или газетными полемиками,  а
тем  менее  бунтами  и  убийствами,  а  только  уяснением  каждым  отдельным
человеком для самого  себя смысла и  назначения своей жизни  и твердым,  без
компромиссов,  бесстрашным исполнением  во всех  условиях  жизни  требований
высшего, внутреннего закона жизни".
     Из письма В.Г. Черткову, 1904 /36, 154/
     Уяснение смысла жизни, как мы видели, суть религия и потому:
     "Только  бы  люди  поняли,  что  никакие   парламенты,  стачки,  союзы,
потребительные и производственные общества, изобретения, школы, университеты
и академии, никакие революции  никакой существенной пользы  не могут сделать
людям  с  ложным  религиозным  миросозерцанием, и тогда  сами собой все силы
лучших  людей  направились  бы  на причину,  а  не  на последствия  -  не на
государственную  деятельность,  не  на  революцию, не  на  социализм,  а  на
обличение ложного религиозного учения и восстановление истинного".
     "Неужели это так надо?", 1900 /34, 237/
     Это - путь небыстрый.
     "Но  обличение   лживой  религии  и  утверждение  истинной  есть  очень
отдаленное и  медленное средство, - говорят на то. Отдаленное, но по крайней
мере   такое,   без   которого   никакие  другие  средства  не  могут   быть
действительны".
     Там же /с. 238/
     Подлинное восприятие истинной  религии достигается  большинством  людей
лишь путем личного, долгого и трудного, нравственного опыта:
     "Новое же понимание жизни не может быть предписано, а может быть только
свободно усвоено. Свободно же усвоено новое жизнепонимание может быть только
двумя способами: духовным - внутренним и опытным - внешним.
     Одни  люди  -  меньшинство  -  тотчас  же, сразу, пророческим  чувством
указывают  истинность  учения,  отдаются  ему  и  исполняют  его.  Другие  -
большинство -  только длинным путем ошибок, опытов и  страданий приводятся к
познанию истинности учения и необходимости усвоения его".
     "Царство божье внутри вас", 1893 /28, 146/
     Нетерпение и поспешность  в деле  общественного развития, и особенно  в
осуществлении    еще   не   подготовленных   этим   развитием   политических
преобразований, - пагубны. Толстой пишет:
     "Я думаю, что  большая часть мирового  зла происходит от нашего желания
видеть осуществление того, к чему мы стремимся, но к чему еще не готовы".
     Из письма в Англию членам "Братской церкви", 1896 /Бирюков/
     В 1882 г. он записывает в дневнике:
     "Сей, сей, зная, что не ты,  человек, пожнешь. Один  сеет, другой жнет.
Ты, человек, Л.Н., не сожнешь..."
     /49, 59/
     В свете цитированных общественно-политических взглядов Толстого понятна
его  реакция  на  события революции  1905  года. Он выступает  с призывом  к
неповиновению правительству и  к неучастию в насилии, как правительственном,
так и в том, к которому призывают революционеры:
     "Деятельность участников прежних  революций  состояла  в насильственном
свержении  власти  и   захвате   ее.  Деятельность  участников   теперешнего
переворота должна и может состоять  только  в прекращении потерявшего  смысл
повиновения  какой  бы то ни было насильнической власти  и в устроении своей
жизни независимо от правительства".
     "Конец века", 1905 /36, 257/
     И далее там же /с. 259/:
     "Русскому  народу, большинству его,  крестьянам, нужно продолжать жить,
как они всегда жили - своей земледельческой, мирской,  общинной жизнью и без
борьбы    подчиняться    всякому,    как    правительственному,     так    и
неправительственному насилию, но не повиноваться требованиям участия в каком
бы то  ни было правительственном насилии, не давать добровольно податей,  не
служить  добровольно ни  в полиции, ни в  администрации, ни  в таможне, ни в
войске, ни  во флоте,  ни  в каком бы то ни было  насильническом учреждении.
Точно так же,  и еще строже, надо  крестьянам  воздерживаться от  насилий, к
которым возбуждают их революционеры".

     6. Цивилизация и нравственность

     Толстого   наша   критика,   вслед   за  Лениным,   называет  идеологом
крестьянства,  апологетом  крестьянской  общины.  Это,  конечно,  недооценка
значения философских и общественно-политических взглядов Толстого, многие из
которых,  как  читатель сам  может убедиться,  сохраняют  значение  и в  век
научно-технической революции. Тем не менее,  некоторые  основания для такого
суждения  имеются.  Наблюдая  изощренную роскошь  и  развращенность богатых,
рабский   труд,  вопиющую   нищету  и  вырождение  рабочего  люда  и  вообще
противоестественные,  как  ему казалось,  условия  жизни  населения  крупных
городов,  а  также  бурное  развитие  средств взаимного  истребления  людей,
Толстой приходит к заключению, что в условиях безнравственной жизни общества
технический  прогресс /то, что он называет цивилизацией или культурой/  есть
зло:
     "Бессознательная, а иногда и сознательная ошибка, которую делают  люди,
защищающие  цивилизацию,  состоит в том,  что они цивилизацию,  которая есть
только орудие, признают  за  цель  и  считают ее  всегда благом. Но ведь она
будет благом только тогда, когда властвующие в обществе силы будут  добрыми.
Очень полезны  взрывчатые газы для прокладки путей, но  губительны в бомбах.
Полезно железо для плугов, но губительно в ядрах, тюремных запорах.
     Печать может распространять  добрые чувства и  мудрые  мысли, но с  еще
большим, как мы  это видим, успехом - глупые, развратные  и ложные. Вопрос о
том, полезна или вредна цивилизация, решается тем, что преобладает в  данном
обществе - добро или  зло. В  нашем же  христианском  мире, где  большинство
находится в рабском угнетении у меньшинства, она есть  только  лишнее орудие
угнетения".
     "Конец века", 1905 /36, 266/
     И далее, спустя два года:
     "Говорят, говорю и я, что книгопечатание  не содействовало благу людей.
Этого мало.  Ничто,  увеличивающее  возможность  воздействия  людей друг  на
друга:  железные  дороги,  телеграфы, телефоны, пароходы, пушки, все военные
приспособления,  взрывчатые  вещества и все, что называется культурой, никак
не  содействовало в наше время благу людей, а напротив. Оно и  не могло быть
иначе среди людей, большинство которых живет безрелигиозной, безнравственной
жизнью. Если большинство безнравственно, то средства воздействия,  очевидно,
будут  содействовать   только  распространению  безнравственности.  Средства
воздействия  культуры   могут   быть   благодетельны  только   тогда,  когда
большинство,   хотя  и   небольшое,   религиозно-нравственное.   Желательное
отношение нравственности и культуры такое, чтобы культура развивалась только
одновременно  и немного  позади нравственного  движения. Когда  же  культура
перегоняет, как это теперь, то это - великое бедствие.
     Может быть, и даже я думаю,  что оно бедствие временное; что вследствие
превышения  культуры над нравственностью...  отсталость нравственная вызовет
страдания,  вследствие  которых  задержится  культура  и ускорится  движение
нравственности и восстановится правильное отношение".
     Из дневника, 1907 /56, 72/
     Последний  абзац  вызывает  невольную  дрожь  у современного  человека.
Неужели нам суждено пройти через "страдания" атомной  войны  для того, чтобы
оставшиеся   в   живых   люди   смогли   установить   правильное   отношение
нравственности и технического прогресса?
     Живя в России в ту пору, когда 80% ее населения еще составляли сельские
жители, Толстой питал наивную  надежду на  то, что процесс  перемещения их в
города  может быть обращен вспять.  Нравственный  прогресс среди  городского
населения казался ему делом безнад