нии. Я  ему  сказал,
что  все   содержание   соглашения   является  результатом   продолжительных
(8-летних)  переговоров  моих с Советской властью;  что начато это дело было
при  поддержке  В.И.  Ленина,  обещавшего  мне  содействие  при личном  моем
свидании  с ним; что последние два года  переговоры  по этому делу приобрели
благоприятный  характер;  что  все   пункты  предлагаемого  соглашения  были
предметом  самого  обстоятельного  обсуждения   двух  совещаний  под   Вашим
руководством; что  содержание его в общих чертах было утверждено ЦК партии и
что  точный   текст  его  был  рассмотрен  и  одобрен  всеми  тремя  членами
назначенной по этому делу Государственной  Комиссии.  Я сообщил тов. Янсону,
что  в  виду этих обстоятельств я  решительно  отказываюсь  пересматривать и
изменять  вместе  с  ним  столь  обстоятельно  рассмотренное  и окончательно
утвержденное высшей властью соглашение.
     После  этого тов. Халатов поручил  сообщить мне,  что он может  принять
меня по этому делу только после того, как повидается с Вами. В виду чего я и
счел  желательным сообщить Вам вышеизложенное  содержание  моего разговора с
тов. Янсоном".
     Но  и   письмо   к   Луначарскому  не  помогает.  Госиздат  договор  не
подписывает.  Проходит  еще  год.  13 марта  1928  года Чертков снова  пишет
Сталину о  том, что "Дело издания  тормозится, так  как  Госиздат  все же не
утверждает соглашения, одобренного Государственной Комиссией..."
     Наконец  высочайшая  команда  дана! 2  апреля  1928  года  В.Г. Чертков
подписывает с Госиздатом  "соглашение" (договор) об издании Полного собрания
сочинений Льва Николаевича Толстого.
     Стоп!  На  этом  месте  я   разрываю  скучную   ткань  беспристрастного
повествования о  переговорах, проектах договора, сметах, докладных и письмах
в  высокие инстанции, встречах с руководителями государства для  того, чтобы
выразить свое изумленное восхищение личностью самого Черткова.
     Подумать  только:  дворянин,  некогда  блестящий гвардейский  офицер  в
чуждой,  если  не  сказать  враждебной,  обстановке  становления  Советского
государства.  в  течение  целых  десяти  лет,  смирив  гордыню, неуклонно  и
терпеливо   пробивает  стену  равнодушия   новых   властей  и  сопротивления
чиновников от литературы.
     Добивается   встреч  и   просит  поддержки   у  главарей   злополучного
революционного переворота. В  голодные  годы  расходует на дело издания  все
свое  состояние.  Для  того  только,  чтобы  сохранить  для  нас,  потомков,
бесценное  наследие сокровенных  дум,  веры,  творческих поисков, терзаний и
озарений великого Художника и Мыслителя.
     Какое счастье для  русской  литературы!  Какая удача! Страшно подумать,
чего  лишилась  бы  русская  и  мировая культура,  если  рядом с  Толстым не
оказался Владимир Григорьевич Чертков.
     ...Но вернемся  к нашей истории. Мы прервались в обнадеживающий  момент
подписания в начале апреля 1928 года  договора между Госиздатом  и Чертковым
об издании Полного собрания сочинений Л.Н. Толстого. Это еще далеко не конец
мытарств.  До реализации  договора  в полном объеме  придется  пройти долгий
(длиной в 30 лет), трудный, а порой и опасный путь. Об этом речь впереди.
     А  пока  что  я хочу  обратить внимание читателя  на  один важный пункт
подписанного договора. Его 3-й пункт гласит:
     "По  настоящему  соглашению  в  предпринимаемом издании  основной текст
писаний  Л.Н. Толстого  должен  быть издан полностью  и не подлежит  никаким
дополнениям,  сокращениям  или  изменениям.  Редакция  издания  должна  быть
объективна и свободна от всякой тенденциозности и интерпретаций тех или иных
мест писаний Л.Н. Толстого".
     Этот пункт отражает приведенное выше указание  Ленина, данное  им  8/IX
1920 г. в беседе с Чертковым - включить в издание "все, написанное Толстым".
     О том же  снова, в  1928 году, в  уже  цитированной  статье, напоминает
нарком Луначарский. Определяя основную функцию  Государственной Редакционной
Комиссии, он пишет:
     ..."Задачей этой комиссии является соблюдение полнейшей объективности в
издании сочинений Л.Н. Толстого, недопущение  какого бы то ни  было сужения,
искажения или стилизации подлинного Толстого"... (курсив всюду мой - Л.О.)
     ...Уважаемый   читатель,  сохрани  в  памяти   все  эти  категорические
заявления: не пройдет и десяти лет в истории Издания, как нам придется к ним
вернуться.
     Одновременно  с  соглашением  утвержден  состав Редакторского комитета,
который под руководством Черткова должен осуществлять координацию и контроль
за работой  всех,  довольно  многочисленных  редакторов,  ведущих подготовку
томов  к  изданию.  В  комитет  вошли  известные   исследователи  творчества
Толстого: А.Е.  Грузинский, Н.Н. Гусев, Н.К.  Пиксанов, П.Н.  Сакулин,  М.А.
Цявловский,  К.С.  Шохар-Троцкий  и  А.Л.  Толстая.  (Позднее  после  смерти
Грузинского,  Сакулина  и отъезда  из России  А.Л. Толстой  в  комитет будут
введены Н.К. Гудзий, В.И. Срезневский и Н.С. Родионов).
     Работа  по подготовке издания  была организована следующим образом. Все
наследие Толстого распределили по примерно 90 томам. Эта цифра  по ходу дела
несколько    изменялась,   некоторые    тома   сдваивались.   Художественные
произведения и  варианты  к  ним с  соответствующими комментариями, а  также
статьи,  планировалось  разместить  в  первых  45  томах,  затем  дневники и
записные книжки - в 13 томах и, наконец, письма - в 31 томе. Нумерация томов
внутри  каждой  из трех  групп  устанавливалась  в  хронологическом  порядке
написания.  Вариантам  крупных  художественных  произведений  были  отведены
отдельные тома. К примеру, неопубликованные, но вполне  завершенные варианты
порой больших фрагментов "Войны и мира" заняли 4 тома  - столько же, сколько
и окончательный текст.
     Тома   были   поручены   для   составления   и  редактирования   членам
Редакционного комитета  и  приглашенным  вне штата  редакторам (за все время
издания  -  43  человека).  Таким  образом  подготовка   всего  издания  шла
одновременно. Это не означает, что все тома должны были выходить в одно и то
же время. Трудоемкость их составления была существенно различной. Но в любом
случае время подготовки каждого тома измерялось не месяцами, а годами.
     Последнее  замечание  может вызвать  недоумение у  некоторых читателей.
Чтобы его рассеять, достаточно назвать одну лишь цифру: варианты, черновики,
заметки  и  корректуры,  относящиеся  только  к  четырем,  хотя  и   крупным
произведениям   писателя  ("Война  и   мир",  "Анна  Каренина",  "Что  такое
искусство" и "Царство Божье внутри вас") занимают более 600 тысяч(!) страниц
машинописного текста. При этом следует иметь в виду, что, приступая к работе
над  томами, редакторы  имели в своем  распоряжении отнюдь  не упорядоченную
машинопись.
     Великий  писатель  ничуть  не заботился о  доступности  своего  архива.
Последний представлял из себя огромную,  хаотически смешанную кипу листков и
обрезков листков, исписанных  с  обеих сторон весьма неразборчивым почерком.
Их  нужно   было  прочитать,  подобрать  по  контексту,  рассортировать   по
произведениям  и  последовательным авторским редакциям.  Затем перепечатать,
вновь тщательно сличить с автографами и лишь потом начать научную обработку:
восстановление  вариантов, сопоставление их  между собой  и  с окончательным
текстом, подготовку комментариев.
     Дневники  Толстой вел  с  небольшими  перерывами всю  свою сознательную
жизнь (с 1847 по 1910 год), а число сохранившихся и найденных писем Толстого
превысило восемь с половиной тысяч. Дневники и письма (равно как и некоторые
статьи) готовились к публикации впервые.
     Текстологическая работа над уже опубликованными (даже при жизни автора)
произведениями  имела   целью   устранение,   путем   тщательной  сверки   с
черновиками,   корректурами  и   вариантами,  цензурных  пропусков,  ошибок,
допущенных  при  переписке  рукописей,  типографских  опечаток.  К  примеру,
текстологических  поправок  к   последнему   прижизненному   изданию   "Анны
Карениной", сделанных редактором (В.А. Ждановым) набралось более 900!
     Но вернемся к организации дела.
     Рукопись подготовленного  к печати тома рецензировалась одним из членов
Редакционного комитета, затем обсуждалась на его заседании (таковых за время
издания   было  156).   Обсуждение  подробно  протоколировалось.  Затем  все
материалы  по  тому направлялись  в  Государственную  Редакционную Комиссию.
Одобренная в ГРК рукопись поступала в Госиздат для печати без каких бы то ни
было изменений.
     Работа редакторов  должна была  оплачиваться по  трудовым соглашениям с
Госиздатом,  предусматривающим  и  выплату   аванса,  поскольку  для  многих
редакторов эта работа являлась основным источником средств к  существованию.
Для обеспечения единого  подхода к составлению томов, подготовке рукописей и
комментариям М.А. Цявловским была разработана подробная инструкция.
     Могут  ли  возникнуть  у   читателя  сомнения  в   необходимости  столь
трудоемкой  работы?  Не думаю, но  на  всякий  случай назову лишь некоторые,
важнейшие, на мой взгляд, ее плоды.
     Во-первых,  создается  эталон  для последующих, безошибочных публикаций
всех  произведений  Толстого. Во-вторых,  открывается для молодых  писателей
"творческая лаборатория" великого писателя. В-третьих,  публикация вариантов
художественных  произведений,  помимо  чисто  сюжетного  интереса, обогащает
образы уже  знакомых персонажей и наше понимание отношения  автора как к ним
самим, так и к событиям, в которых они участвуют. В комментариях  приводятся
материалы, из  которых видно как  развивалось каждое произведение в процессе
его  создания,  отмечаются  все  связанные с  ним  высказывания  Толстого  в
дневниках, записных книжках  и  письмах,  используется  и  другая  мемуарная
литература, как опубликованная, так и находящаяся в рукописях.
     Публикация дневников  и  писем  разворачивает  перед нами  всю панораму
жизни  писателя,  эволюцию  его  духовного  облика,   его  мысли,  сомнения,
философские  взгляды,  его  поиски и  творческие  озарения.  Эта  публикация
представляет  ряд  прототипов героев  его произведений, взгляды Толстого  на
современное ему  общество, да и всю историю общественного развития за период
длительностью в 70 лет. Более того.
     Великие  художники  обладают  даром  предвидения  будущей  общественной
эволюции. Их провидческие мысли могут  предостеречь  от многих ошибок нас  -
потомков.   Вот   только  один  пример  -  размышления  Толстого  о   пользе
технического прогресса из дневниковой записи 1907 года:
     "Средства воздействия технического прогресса  могут быть  благодетельны
только тогда, когда большинство,  хотя и небольшое, религиозно-нравственное.
Желательно  отношение нравственности и технического  прогресса такое,  чтобы
этот  прогресс  шел одновременно  и  немного  позади нравственного движения.
Когда же технический прогресс  перегоняет, как это теперь, то это  - великое
бедствие.
     Может  быть,  и  даже  я  думаю,  что это  бедствие  временное;  что...
отсталость нравственная вызовет  страдания,  вследствие  которых  задержится
технический прогресс  и  ускорится движение нравственности  и  восстановится
правильное отношение"*.
     Читатель легко может сопоставить  это высказывание Толстого, к примеру,
с недавней историей использования атомной энергии.
     Но  вернемся  к  конкретным  перипетиям   подготовки  Полного  собрания
сочинений  Л.Н.  Толстого. 2 июля  1928  года Наркомпрос  (надо полагать  по
настоянию  Черткова)  издал специальное положение о  "Комитете по исполнению
воли Л.Н. Толстого". Этот  комитет, в частности, получил право наблюдения за
расходованием  Гослитиздатом  средств,  отпускаемых  на  издание.  В  состав
комитета под  председательством  Черткова  вошли:  А.Б. Гольденвейзер,  Н.К.
Муравьев, О.К. Толстой и Н.С. Родионов.
     Второй раз в моем рассказе встречается фамилия Н.С.  Родионов. Кто это?
Почему  его  включают в состав  Комитета  по  наблюдению за исполнением воли
Толстого  вместе  с  известным  пианистом  и  другом  Льва Николаевича  А.Б.
Гольденвейзером?   Среди  литераторов  того  времени  фамилия  Родионов   не
фигурирует. В  прижизненном окружении Толстого - тоже. Резонно предположить,
что это - человек, близкий Черткову. Это действительно так.
     Более того. Перед своей смертью в 1936-м году Чертков передаст все дело
издания Полного собрания сочинений Л.Н.  Толстого в  руки Николая Сергеевича
Родионова, который посвятит этому делу почти  всю свою  дальнейшую жизнь - в
общей сложности около 30 лет.  И самоотверженная работа, и  личные  интересы
Николая Сергеевича все эти  годы  будут неразрывно связаны  с  драматической
эпопеей  Толстовского  издания.  В  такой  связи   я  в  последующих  главах
постараюсь  представить читателю  основные  этапы  и  эпизоды  "сражения"  с
Советской властью за полное, без купюр издание Толстого, которое практически
в одиночку, вел Николай Сергеевич Родионов.
     Параллельно с этим,  знакомясь с историей второй половины  жизни самого
Николая  Сергеевича,  читатель  сможет  проследить  эволюцию  понимания  им,
потомком  старинного  дворянского  рода, новой советской действительности. И
убедиться  в том, что тяжкие удары судьбы и утрата первоначальных иллюзий не
помешают ему сохранить верность своим жизненным принципам.
     Главным  источником  для такого знакомства послужат  записные книжки  и
дневники  Николая Сергеевича  -  26  толстых тетрадей,  хранящихся в  архиве
Ленинской библиотеки.
     Мало  кому  известная  история  "сражения за Толстого" дает  мне  право
включить имя Николая Родионова в название книги, а сейчас побуждает прервать
на короткое время  повествование о Черткове и начальном становлении  Издания
для  того,  чтобы  вкратце  рассказать  о  первой  половине жизненного  пути
главного героя этой повести, до его прихода в Редакцию Толстовского издания.
Без этого все дальнейшее будет мало понятно. Итак:
Николай Родионов - ранние годы жизни (до 1928 года).
     Николай  Сергеевич Родионов родился  27  марта  1889  года  в небогатом
помещичьем имении "Ботово",  находившемся примерно на  половине  пути  между
нынешним  Солнечногорском   и   Дмитровым.  Имение  принадлежало   одной  из
обедневших ветвей  старинного  дворянского  рода  Шаховских. Бабушка Николая
Сергеевича  по  материнской линии, княжна  Шаховская  умерла в Ботово в 1918
году.
     Род князей Шаховских известен с конца XVI века. Потом этот титул носили
и  обер-прокурор  Синода  (в середине  XVIII  века), и декабрист  - один  из
основателей  "Союза  благоденствия",  и   известный  в   середине  XIX  века
драматург.  Дед  Николая  Сергеевича  командовал  гвардейскими   егерями   в
Бородинском  сражении,  а его  дальний родственник,  князь  Дмитрий Иванович
Шаховской,  был  известным  публицистом,  земским  деятелем, депутатом  1-ой
Государственной  Думы (от кадетов),  а в 1917 году  -  министром  Временного
правительства. Он дожил  до 1939 года. После Октябрьской революции работал в
кооперации.  Можно  предполагать,   что  его  пример  сыграл  свою   роль  в
формировании общественной позиции младшего поколения семьи Родионовых.
     Их было четверо, братья: Николай, Константин, Сергей  и сестра Наталья.
Отец - военный инженер рано покинул семью  и  жил в Москве.  Детей вырастила
мать - женщина демократических убеждений и передовых взглядов на воспитание.
Принадлежащие имению земли арендовали крестьяне деревни Ботово и близлежащих
сел:  Матвейково,  Косминки  и  Алабуха.  Условия аренды,  по-видимому, были
льготные  и   отношение   крестьян   к   помещице  дружественное.  Об   этом
свидетельствует  тот редкостный факт, что после  революции по  постановлению
волостного крестьянского схода верхний этаж помещичьего дома был  оставлен в
пожизненное  владение  его бывшей  хозяйке. А  на ее  похороны  в 1920  году
собралось  множество  крестьян  из окрестных деревень - могила  была  сплошь
засыпана полевыми цветами.
     Детей  своих  "барыня"  воспитывала  по-спартански.  Николай  Сергеевич
вспоминает,  что  в грозу  с молниями и  громом малышам разрешалось  нагишом
бегать перед домом под  проливным дождем. В  три  года мать посадила  его на
лошадь  без  седла  и  сказала: "поезжай"...  Очень  поощрялась  и дружба  с
крестьянскими детьми.  Большую часть времени мальчики Родионовы проводили  в
деревне,  участвуя на равных  в играх и  делах деревенской  ребятни: зимой в
катании на  салазках, летом - в купаньях,  сборе ягод, поездках в "ночное" -
на  выпас  лошадей.  Гимназистом, приезжая  на  лето  в  Ботово,  Николенька
Родионов едва ли не каждый день ходил в деревню к своим знакомцам.
     Уже  незадолго   до  своей  кончины,  в  1957  году  Николай  Сергеевич
записывает в дневнике:
     "...Вот  опять  вспомнилось  Ботово, и в  частности Онофрий  Бубнов. Он
очень любил лошадей, служил  кучером. Как-то поздней осенью,  вечером  иду в
темноте  мимо конюшни и слышу  странные звуки - всхлипывания с причитаниями.
Онофрий   только  что  приехал  со  станции,  кланяется  в  землю   и  плача
приговаривает: "Милые вы  мои лошадушки, простите  вы  меня окаянного. Я вас
зря  иногда обижал:  подстегну кнутом,  когда  не  надо,  и овес на  станции
продавал, чтобы выпить - вы, сердешные,  шли усталые и голодные, а я пьяный.
Простите меня ради Христа..."
     В первые  годы  коллективизации Онофрий был  председателем  Косминского
колхоза, но года через два его не  переизбрали, и он  ушел в  пастухи. И как
был доволен!
     Старший брат его Семен Бубнов был мужик  с воображением. Любил работать
ночным сторожем  или  пасти  "ночное",  чтобы  все  было  цело  и  никто  не
воровал...  Зато  когда  напьется, поколачивал  свою  старуху  мать, бабушку
Варвару, приговаривая: "Какое  ты  имела право, растудыть  твою  мать,  меня
родить  такого  несчастного?  За то и  бью, что родить родила, а  счастья не
дала. Всех убью,  кто родил несчастных. Несчастных не должно быть на земле".
Я это сам видел и слышал...
     С Бубновыми и  со всеми  другими  мужиками  из  Косминки  и  Алабухи  в
детстве, да и позднее, мне  всегда было интересно. Я знал все их нужды, знал
по  имени  всех их  ребятишек, а их много  было.  И они  все считали меня за
своего и потому  в  начале революции даже выбрали  меня гласным  в волостную
Земскую единицу, которой  так и не пришлось  существовать... А  в 18-м  году
постановили  принять меня  в общество и выделить мне земельный надел.  Но не
пришлось...
     Много на Алабухе было интересных крестьян. Иван Серов, хорошо помнивший
крепостное  право,  интересно  рассказывал  про  то  время  и  про  помещика
Сабурова,  Сергей   Абрамов   Свистунов   -  рослый   красавец,  чрезвычайно
рассудительный  и  много  других.  Память  моя  ясно  сохранила  образы всех
крестьян Косминки и Алабухи. Самое мое  любимое  времяпрепровождение летом в
детстве и юности было часами беседовать с ними и слушать их рассказы, многие
- высокохудожественные. Там, с ними я чувствовал себя дома и на месте".
     Естественно, что  общественные  взгляды  и  жизненные  планы гимназиста
старших классов Николая Родионова были связаны с защитой интересов крестьян.
Сохранились его записные книжки того периода под  общим  заголовком "Думы  и
размышления". Вот несколько фрагментов из этих записей. Например от 11 марта
1906 года на тему "Крестьяне и земство":
     "Говорят, что теперь крестьянин имеет свою собственность - землю. В чем
различие,  спрошу я, между правом на землю до освобождения и после?  Разница
только  та,  что  раньше  крестьянин  платил   оброк  только  одному  своему
господину, теперь он  платит  за ту же  землю...  различные налоги, подати и
оброки в гораздо большем размере, чем раньше: и  своему бывшему господину за
выкуп земли и всем ступеням пресловутой бюрократической лестницы