на все написанное  до  того было ранее передано
Софье Андреевне/. И жизнь в барском, хотя уже не принадлежащем ему, доме шла
по-прежнему -  без излишеств, но  все же на уровне обеспеченного дворянского
круга. Свои личные потребности Лев Николаевич свел до минимума; живя в Ясной
Поляне, работал, когда мог, в поле:  косил, пахал;  в  Москве -  сапожничал,
таскал воду,  пилил  дрова,  топил  в  доме печи. Но  все это  были,  в  его
понимании, полумеры, а непрестанный, напряженный труд мысли, поиски истины и
пропаганду ее в статьях, обширной переписке, беседах со всеми, кто  приходил
к нему с вопросами, он не  считал  достаточным для оправдания.  Перед  своим
уходом из дома в 1910 г. он записал в дневнике:
     "Если  бы  я слышал  про себя  со стороны, -  про человека, живущего  в
роскоши,  отбирающего  все, что может,  у крестьян,  сажающего их в острог и
исповедующего и проповедующего христианство, и  дающего пятачки, и для  всех
своих гнусных дел прячущегося за милой женой,  - я  бы  не усомнился назвать
его мерзавцем".
     Цитир. по биографии Толстого /Бирюков/

     Острог   Толстой   приписал   себе  понапрасну,   но  Софья   Андреевна
действительно преследовала крестьян за порубку принадлежавшего имению леса и
одно время даже держала  в  Ясной  Поляне стражников.  Столкновения  на этой
почве   делали   порой   жизнь  в  доме  невыносимой.   Выход  представлялся
единственный - уйти. Первая попытка была сделана еще в том же 1884 г., когда
Толстой писал цитированное выше письмо Черткову. Но Софья Андреевна  грозила
покончить  с  собой и  он отказался от  своего намерения  /"обломал  руки"/.
Попытки уйти  из дома были  еще и  в  следующем, 1885 г., и в 1887 г.  Потом
личную   трагедию  оттеснило  на  второй  план  участие  Толстого  в  бурных
общественных событиях: борьба с голодом /1889-90 гг./,  отлучение от  церкви
/1901  г./, русско-японская война и  революция, а  также тяжелая и  затяжная
болезнь /1901-02 гг./. В 1910 г. Толстой все  же решился уйти. В разговоре с
крестьянином Новиковым он так объяснил свое решение:
     "Для себя одного я этого не делал, не мог сделать, а теперь вижу, что и
для семейных будет лучше, меньше будет из-за меня спору, греха".
     /Цит. по биографии Бирюкова/

     Так освободился  он наконец от того образа  жизни, которым  непрестанно
терзался в течение тридцати лет, но уже самой жизни ему оставалось считанные
дни.


     6. Бог или разум?

     Выше намеренно цитировались  те высказывания  Толстого  о  нравственной
основе жизни, - добре, любви, прощении, - которые относят эту основу к богу,
к  проявлению  божественной  сущности  в человеке.  Но на  протяжении  всего
рассматриваемого периода жизни  Толстого, в его письмах, записях в дневнике,
статьях  рядом с религиозной посылкой звучит апелляция к  разуму человека. В
1884 г. в статье "В чем моя вера?" он писал:
     "Жизнь есть жизнь, и ею надо воспользоваться как можно лучше. Жить  для
себя одного неразумно. И потому с тех пор, как есть люди, они отыскивают для
жизни  цели вне себя: живут для своего ребенка, для  семьи, для народа,  для
человечества, для всего, что не умирает с личной жизнью".
     /23, 399/
     Несколько выше в той же статье фигурирует
     "...борьба между стремлением к жизни животной и жизни разумной, которая
лежит в душе каждого человека и составляет сущность жизни каждого".
     В 1888 г. в письме к П.И. Бирюкову:
     "...мне  думается, что  высшее доступное  человеку  благо жизни это то,
когда его личное  стремление влечет  его  к  любовной  деятельности,  т.е. к
такой,  цель которой не я, а другие...  И  это  состояние бывает /сколько  я
знаю/ только в двух случаях: в любимой работе, нужной и разумной,  и в любви
к избранным лицам, в деятельности для них, нужной и разумной".
     /64, 161/
     Отметим, что в  этом письме звучит  мотив не самоусовершенствования, но
активной и разумной деятельности человека на благо других людей. В 1900 г. в
письме А.В. Власову "волю бога" Толстой трактует как заключение разума:
     "Воля же эта,  как нам говорит разум, в том, чтобы мы любили друг друга
и поступали с другими так, как хотим, чтобы другие поступали с нами".
     /72, 319/
     Выше в том же письме:
     "Дорого мне  в вашем рассуждении то, что вы ставите во  главу  угла все
то, что и должно стоять во главе всего, а именно  разум человеческий который
старше  всех книг и библий, от которого и произошли все библии...  и который
дан  каждому из нас не через Моисея  или  Христа, или апостолов,  или  через
церковь, а прямо от Бога".
     И далее там же:
     "Прежде всего надо верить в  разум, а потом уже отбирать из писаний - и
еврейских, и  христианских,  и магометанских, и  буддийских, и китайских,  и
светских современных - все, что согласно с разумом и  откидывать все, что не
согласно с ним".
     Как видим, места для  бога остается  уже не так много - разум  человека
становится с ним  рядом, познает его  "волю" в интересах жизни  /"...ею надо
воспользоваться   как  можно   лучше"/.  Отсюда   недалеко  до  сомнения   в
необходимости предполагать существование  бога  вообще.  И действительно,  в
1900 г. Толстой записывает в дневнике:
     "Как-то спросил себя: верю ли я? Точно  ли верю в то, что смысл жизни в
исполнении воли Бога, воля же в увеличении любви /согласия/ в себе и мире...
И невольно ответил, что не верю  так, в этой определенной форме. Во что же я
верю? - спросил я. И искренне ответил, что верю в то, что надо быть  добрым:
смиряться, прощать, любить. В это верю всем существом".
     /54, 38/
     Сомнение, по-видимому,  не покидало Толстого до конца жизни. В дневнике
за 1908 г. появляется такая запись:
     "Нынче,  лежа в постели, утром пережил давно не  переживавшееся чувство
сомнения во всем. В конце концов остается все-таки одно: добро,  любовь - то
благо, которое никто отнять не может".
     /56, 116/
     С опорой ли  на веру в бога /"...которого понимаю как дух,  как любовь,
как начало всего..." - ответ синоду/, или на  разум человека, отвечающий его
естественному  стремлению к счастью,  или  в сомнении  между  ними,  Толстой
остается  неизменно  верен убеждению,  что смысл  жизни  человека, счастье и
спокойствие его - в любви к другим людям, в делании им добра.

     Часть II. ЧЕЛОВЕК И ОБЩЕСТВО

     I. Государство

     Главным злом современного ему общественного устройства,  Толстой считал
государство,  государственную  власть, любую  -  от  монархии и деспотии  до
республики:
     "Много было  жестоких и губительных суеверий:  и человеческие жертвы, и
инквизиции, и  костры,  но  не  было  более жестокого  и  губительного,  как
суеверие  отечества -  государства. Есть связь  одного языка, одних обычаев,
как  например, связь русских с русскими,  где  бы они  ни были,  в  Америке,
Турции, Галиции  и англо-саксонцев с англо-саксонцами в Америке, в Англии, в
Австралии; и есть связь, соединяющая людей, живущих на общей земле: сельская
община  или   даже  собрание  общин,   управляемых  свободно  установленными
правилами  жителей; но ни  та,  ни другая  связь  не имеет  ничего общего  с
насильственной  связью  государства,  требующего  при  рождении человека его
повиновения законам  государства. В этом ужасное суеверие. Суеверие  в  том,
что людей уверяют, и люди сами уверяются,  что  искусственно составленное  и
удерживаемое  насилием соединение  есть  необходимое  условие  существования
людей, тогда  как это соединение  есть  только  насилие, выгодное  тем,  кто
совершает его".
     Из дневника, 1905 /55,165/
     Толстой утверждает, что государство,  с  его насильственным, основанным
на угрозе телесного наказания, казни или лишения свободы подчинением граждан
государственным   законам   и   распоряжениям,   было   необходимо   лишь  в
дохристианскую  эпоху.  В  те далекие  времена главным источником обогащения
целых  народов   были  истребительные  войны,   когда   население  поголовно
уничтожалось или угонялось в рабство,  города и  селения предавались огню, а
скот   и  имущество   побежденных  становились  добычей   победителей.   Для
организации отпора такому нашествию /как  и для самого нашествия/ нужна была
централизованная  система власти,  позволявшая осуществить  всеобщую военную
мобилизацию горожан. Обязательной особенностью этой  государственной системы
было  обложение  подданных   налогами,  что  давало  возможность   содержать
постоянную  армию,  создавать  запасы   оружия,  осуществлять  строительство
крепостей, военного флота и проч. Так возникли египетское царство, восточные
деспотии, греческие города и римская империя.
     В средние  века  развитие  земледелия,  ремесел,  торговли  и  отказ от
использования мало эффективного рабского труда сделали истребительные  войны
ненужными  для народов. Крупные  империи и государства  стали распадаться на
мелкие феодальные княжества, в  которых сюзерен и его военная  дружина брали
на себя функцию  защиты земледельцев и  торговцев от грабителей,  а вассалы,
естественно связанные с феодалом  местом своего жительства, по добровольному
соглашению отдавали ему часть продукции своего труда.
     Однако наряду с этими объективными, действовали и субъективные факторы.
Среди феодалов выдвигались корыстные и властолюбивые люди, неудовлетворенные
достатком  и  властью,  которыми  они   пользовались  в  своих  ограниченных
владениях. Военные дружины и наемников они использовали для отнятия власти у
феодалов-соседей,  подчинения  и  обложения  данью их подданных.  Феодальная
раздробленность  вновь  уступала место  крупным  государствам  - царствам  и
королевствам,   с   той  существенной  разницей,   что   эти  насильственные
объединения  возникали  уже  не  в  интересах народов, а ради удовлетворения
корысти и стремления к  власти  царей,  королей,  а впоследствии диктаторов,
президентов, премьеров и  того, захватившего фактическую власть, меньшинства
населения,  которому  они   служили.  По   самому  существу  этого  процесса
государственная власть  оказывалась в руках  людей безнравственных.  Толстой
пишет:
     "Я старался  показать, что  во  всяком обществе людей всегда  есть люди
властолюбивые,  бессовестные,  жестокие, готовые для своей выгоды  совершать
всякого рода насилия, грабежи, убийства;  и что в обществе без правительства
эти  люди  будут  разбойниками...  В обществе же, управляемом насильнической
властью, эти самые люди захватят власть и будут пользоваться ею"
     "Конец века". 1905 /36, 254/
     Не  ограничиваясь  прямым  насилием,  государственная  власть старалась
завоевать и популярность, добровольную поддержку своих подчиненных. Для того
она  всегда представляла себя  благодетельной, заботящейся об интересах всех
граждан государства. Однако...
     "...по  мере того, как  власть достигала все  большей и большей степени
силы, она все более и более обнаруживала свою несостоятельность: все более и
более   становилось   внутреннее  противоречие,   заключающееся  в   понятии
благодетельной  власти  и  насилия,  составляющего сущность  всякой  власти;
становилось  очевидным, что  власть,  для  того, чтобы  быть благодетельной,
долженствующая быть в руках самых лучших  людей, находилась  всегда в  руках
худших людей,  так как лучшие люди по самому свойству  власти,  состоящему в
употреблении насилия над ближним, не могли желать власти и потому никогда не
приобретали и не удерживали ее".
     "К политическим деятелям", 1903 /35, 204/
     Государственная  власть  утверждает,  что  она  необходима  для  защиты
граждан от  угрозы  военного  нападения  извне,  т.е.  для  выполнения  этой
основной функции, которая обусловила возникновение  государств  в древности.
Обман  здесь  состоит  в  том,  что  в  любом  народе  люди,  занятые  своим
повседневным  трудом,  не  желают  ни на  кого  нападать.  Войны  начинают и
провоцируют в своих интересах правящие классы и послушные им правительства -
всегда  прячущие  свою агрессивность  под маской  миролюбия  и необходимости
обороны. Любое правительство по сущности своей является милитаристским:
     "Правительства для того, чтоб существовать,  должны защищать свой народ
от нападения  других  народов;  но ни один народ  не  хочет  нападать  и  не
нападает  на  другой, и потому правительства  не только не  желают  мира, но
старательно  возбуждают  ненависть к  себе  других  народов...  уверяют свой
народ, что он в опасности и нужно защищаться".
     "Патриотизм и правительство", 1900 /90, 434/

     и поэтому:
     "...не  может быть достигнут мир народов между  собой  разумным  путем,
конвенциями,  арбитрацией  до  тех пор,  пока  будет существовать подчинение
народов правительствам, которое всегда неразумно и всегда пагубно".
     "Христианство и патриотизм", 1894 /39, 66/
     Покорность людей власти правительств основана на их разобщенности перед
лицом насилия государственной власти. Толстой пишет:
     "Все  дело в том, чтобы устранить то, что разобщает людей,  и поставить
на  это  место  то, что  соединяет  их.  Разобщает же людей всякая  внешняя,
насильственная форма правления..."
     "Об общественном движении в России",1905 /36, 165/
     Оценивая   таким   образом  пагубную  роль   государства,   Толстой  не
усматривает  принципиальной   разницы  между  деспотией  и  современной  ему
парламентской системой:
     "Обман состоит  в том, что посредством сложного  устройство  выборов...
людям   известного   народа  внушается,  что...  они   делаются  участниками
правительственной власти и потому, повинуясь правительству,  повинуются сами
себе и потому будто бы свободны...
     А  между  тем  действия   и  распоряжения  правительства  таких   мнимо
самоуправляющихся народов, обуславливаемые сложной борьбой  партий и интриг,
борьбой честолюбия и корыстолюбия, так  же  мало зависят  от воли и  желания
всего   народа,  как   и   действия  и   распоряжения  самых   деспотических
правительств".
     "Конец века", 1905 /36, 245/
     Не большей симпатией пользуются у Толстого и социалисты-революционеры:
     "То же, что  большинство революционеров  выставляет новой основой жизни
социалистическое  устройство, которое  может  быть  достигнуто только  самым
жестоким насилием и которое, если бы  когда-нибудь и было достигнуто, лишило
бы людей последних остатков свободы,  показывает только то, что у людей этих
нет никаких новых основ жизни".
     "Конец века", 1905 /36, 260/
     Учение социализма Толстой считает ложным, утопическим:
     "Они уверяют себя, что  посредством того же насилия, которое привело их
к их гибельному положению, сделается  еще и то, что среди людей, стремящихся
к  наибольшему  материальному,  животному  благу,  как-то  сами  собой,  под
влиянием учения социализма, вдруг явятся люди,  которые, обладая властью, но
не  развращаясь ею, установят  такую  жизнь, при  которой люди, привыкшие  к
жадной,    эгоистической   борьбе   за   свои   выгоды,    вдруг   сделаются
самоотверженными и  все будут вместе на общую  пользу работать и всем  равно
пользоваться"
     "О значении русской революции", 1906 /36, 330/

     2. Столпы государства - армия и патриотизм

     Насильственная власть государства издревле и до наших дней опирается на
силу,  способную  удержать в  повиновении,  а  в  случае бунта  -  усмирить,
покарать  большинство народа. Это - полиция и армия. В конечном счете именно
армия - дисциплинированная, хорошо  вооруженная и полностью изолированная от
гражданского населения сила. Толстой пишет:
     "Основная же причина того, что миллионы рабочих  людей живут и работают
по воле меньшинства, - не в том, что меньшинство это захватило землю, орудия
производства и берет подати,  а в том, что оно  может это делать, - что есть
насилие,  есть  войско, которое  находится в  руках меньшинства,  и  готовое
убивать тех, которые не хотят исполнить волю этого меньшинства".
     "Неужели это так надо?", 1900 /34, 228/
     Поэтому главным предметом заботы любой государственной власти  является
армия,  ее организация, оснащение,  а главное -  обеспечение ее безусловного
повиновения:
     "...правительства,  понимая,  что  главная  их   сила   в  войске,  так
организовали  его  комплектование  и  дисциплину,  что никакая пропаганда  в
народе  не  может  вырвать  войско  из  рук правительства...  Двадцатилетние
мальчики, которые набираются на  службу и воспитаны в ложном,  церковном или
материалистическом  и  притом  патриотическом духе, не  могут отказаться  от
службы,  как  не могут не повиноваться  дети,  когда их  посылают  в  школу.
Поступив же на службу, эти юноши,  каких бы они не были убеждений, благодаря
веками выработанной искусной дисциплине, в один год переделываются неизбежно
в покорные орудия власти".
     "К политическим деятелям", 1903 /35. 203/
     Правительства создают то, что Толстой называет "кругом насилия":
     "Устрашение, подкуп, гипнотизация приводят людей к тому, что они идут в
солдаты; солдаты  же дают  власть и  возможность казнить  людей и обирать их
/подкупая на эти деньги чиновников/, и гипнотизировать, и вербовать их в  те
самые солдаты, которые дают власть делать все это".
     "Царство божье внутри вас", 1893 /28, 155/
     Термином   "гипнотизация"   Толстой  обозначает   систему  формирования
суеверия  необходимости  государства.  Здесь и  государственная  религия,  и
воспитание  патриотизма,  и  подавление просвещения и,  в дополнение  к ним,
средства  отвлечения  сознания людей: алкоголь,  зрелища,  увеселения. Таким
образом первое назначение армии - обеспечение власти правительства над своим
народом. Но сильная армия, естественно, соблазняет правителей в угоду  своим
интересам  /в  том числе  для  оправдания подавления  свободы граждан/  и  к
внешней агрессии. Эти две  сферы использования военной силы взаимосвязаны  и
укрепляют друг друга:
     "Деспотизм  правительства  всегда  увеличивается  по  мере увеличения и
усиления   войск   и   успехов   внешних,   и  агрессивность   правительства
увеличивается по мере усиления внутреннего деспотизма".
     "Царство божье внутри вас", 1893 /28, 138/
     "Круг   насилия",   на   который   опирается   государственная  власть,
скрепляется   чувством   патриотизма.   Им    оправдывается   воинственность
правительства, создание и содержание войска. Патриотизм легко находит отклик
в психологии народных масс и настойчиво воспитывается в них правительствами.
Поэтому  разоблачению  обмана  патриотизма  Толстой  посвящает  две  большие
статьи, из которых мы процитируем несколько фрагментов.
     Из статьи "Патриотизма и правительство", опубликованной /за границей/ в
1900 г.:
     "...патриотизм,  под  влиянием  которого  находится  большинство  людей
нашего времени и от которого так жестоко страдает человечество... есть очень
определенное чувство предпочтения своего  народа или государства всем другим
народам или государствам  и  потому  желание  этому народу  или  государству
наибольшего благосостояния и  могущества,  которые  могут быть приобретены и
всегда  приобретаются  только в  ущерб  благосостояния  и  могущества других
народов или государств..."
     /90, 426/
     "В  руках  правящих классов войско,  деньги, школа, религия,  пресса. В
школах  они  разжигают  в детях  патриотизм историями, описывая  свой  народ
лучшим из всех народов и всегда правым; во взрослых разжигают это же чувство
зрелищами, торжествами, памятниками, патриотической лживой  прессой; главное
разжигают  патриотизм тем,  что  совершая  всякого  рода  несправедливости и
жестокости против других народов, возбуждают в них вражду к своему народу, и
потом этой-то враждой пользуются для возбуждения вражды в своем народе".
     /с. 431/
     Из статьи "Христианство и патриотизм", 1894 г.:
     "То,  что называется  патриотизмом  в наше время, есть  только, с одной
стороны,  известное  настроение, постоянно производимое  и поддерживаемое  в