и они  из жизни. А мы должны ее подхватить и жить остаток дней с нею.
Это  накладывает обязательство: быть безукоризненно честными, чистыми душой,
всех  любить - в их  память. Отдавать последние силы тому делу, которому они
отдали жизнь - Родине, людям..."
     В эти  дни конца  декабря  приехал из Вены  Корнев -  бывший  сотрудник
Гослитиздата,  с  которым  Николай  Сергеевич  был  вместе  в ополчении.  Он
провоевал  всю войну.  На вопрос: "Как может  пропасть человек  без  всякого
следа?" ответил так:
     "Земли,  Николай  Сергеевич, очень  много: она  все скроет. На  фронте,
особенно  вначале, в братские  могилы собирали не только убитых. Зарывали не
только  цельные  трупы, а остатки  их -  кашу из  частей  человеческих  тел.
Установить имена всех  погребенных в этих братских могилах было  невозможно.
Это без вести пропавшие, о ком никаких следов не сохранилось".
     -  Спасибо ему за правдивый ответ, - пишет Николай  Сергеевич. -  Очень
похоже о Сереже... А о Феде - ужас берет...
     ...29  декабря. "Сегодня в Гослитиздате зовут меня к  телефону: "просят
позвать Родионова Федю или его папу". Подхожу...
     -  Это говорит Федин товарищ  по  Можге  лейтенант  Юшин.  Я приехал  с
фронта. Где Федя?
     - Федя погиб.
     - Как погиб? Этого не может быть! Этого нельзя представить.
     Я подробно рассказываю.
     - Нет, нет этого не может быть! Не верьте, не верьте пожалуйста!
     - Да отчего не может быть?
     -  Федя, Федя  Родионов  -  это  самый  любимый  наш  товарищ, всеобщий
любимец! Он всегда был такой живой, веселый. Всегда всех  подбадривал,  всех
утешал. Не вяжутся мысли, что он погиб.  Он жив, жив! Не верьте! Он вернется
непременно. Я  к вам зайду, только  не сегодня,  не  успею, а когда вернусь,
буду в следующий  раз проезжать через Москву.  И тогда, уверен,  найду у Вас
Федора Николаевича нашего!"
     ...Да, человек предполагает...
     И  все  же личное  горе  не  вытесняет  из  сознания Николая Сергеевича
острого интереса к послевоенной общественной жизни страны.  Быть  может даже
еще обостряет этот интерес стремлением как-то связать ее будущее процветание
с понесенной им утратой.
     Из дневника Н.С. 15 января 1945 г.
     "...За это время прочитал Златовратского "Устои", прочел залпом, не мог
оторваться.  Близкое,  родное,  но  тоже  ушедшее...  Много  мыслей  и  боли
возбуждает  эта книга. Основная идея - "мирское дело", "мир", как творческая
и  созидательная  сила,  -  ярко  выражена и  верна.  Это  основная  пружина
общественного  устройства, порой принимающая уродливые формы,  бурлящая, как
поток, сносящая все на своем пути - показана верно.
     Наша последующая жизнь оправдала чаяния, надежды и веру Златовратского.
Собственнические инстинкты  деревни  жизнью сметены,  они  уступили  в  деле
устроения  общей жизни  опять  коллективному,  "мирскому" началу, только  уж
совсем в новой форме. Но основа та же. Жизнь деревни в конце концов войдет в
свою колею  и "колхозная"  деревня восторжествует, найдя  правильные, мирные
(не военные) свои формы. Этот так несомненно! Коллективное, мирное, трудовое
начало в основе всего!"
     Слово "мирное",  т.е. не насильственное,  добровольное дважды повторено
здесь не случайно. Лет десять тому назад, в апогее Горбачевской перестройки,
когда  радужные  надежды просвещенной  части нашего общества  были связаны с
грядущим  расцветом фермерского уклада в  сельском  хозяйстве,  цитированные
выше  строчки вызвали бы  снисходительную улыбку.  Сейчас, в 2001-м году для
снисхождения осталось мало оснований. Фермерство в России не прижилось. И не
только  из-за слабой поддержки его государством, но и по причине  нежелания,
боязни массы  крестьян становиться  фермерами. Боязнь, которая "естественно"
порождает  зависть и  ненависть  к тем,  кто  решается стать самостоятельным
хозяином.
     Вместе с тем, тот факт, что прекратились колоссальные закупки зерна  за
рубежом говорит о том, что крупные,  коллективные зерновые хозяйства в южных
районах  страны   работают  эффективно.   Быть  может   все  дело  именно  в
"невоенной", т.е. в новых условиях не подчиненной командам извне, а  скорее,
кооперативной  по  существу  своему  или   вольнонаемной  организации  таких
хозяйств? В  средней  полосе производственно-сбытовая  кооперация  могла  бы
оказаться не  менее  эффективной  в  сфере  огородничества,  животноводства,
птицеводства. Мне кажется, что здесь есть над чем подумать.
     ...10 февраля  1946  г. состоялись  выборы в Верховный Совет СССР.  Для
Николая  Сергеевича подготовка к  ним,  сами выборы, подсчет голосов, день и
две ночи совсем без сна - все было ново и увлекательно.
     "Какое  единодушие,  какой  подъем! - заносит  он  там же  на  месте  в
записную  книжку.  -  Сам молодеешь, глядя  на  эти  радостные ростки жизни,
которые проявляются у всех, кого я вижу.
     И  как по сравнению с этим общим и единым потоком смешна и ничтожна  та
воркотня обывателей, которых ничто не проучило и не проняло..."
     И далее, вероятно, по поводу  недоумения кого-то из близких,  возможно,
что Натальи Ульриховны,  по поводу  "выбора" из одного кандидата, отсутствия
предвыборной борьбы:
     "Какая  же может быть борьба, когда у нас нет борьбы за власть, когда у
нас единая воля, благодаря которой мы и победили?"
     Спустя  неделю Николай Сергеевич,  уже в дневнике, записывает по поводу
"единодушия и подъема", что это:
     "Отблеск, отсвет, частица того духовного подъема, который вот уже почти
три десятилетия  делает  необычайные, казалось  бы, непостижимые чудеса:  на
протяжении нескольких лет превратил в хозяйственном, экономическом отношении
самую отсталую страну в самую передовую, а  в политическом отношении в самую
могущественную...
     Война,  мучительная,   трудная,   самая   напряженная  из  войн,  какие
когда-либо были и наша победа доказали это.
     И вот  после  той войны, после  победы,  когда  переходим на  устроение
мирной жизни, три стимула должны двигать нами:
     1. Сознание завершенного великого исторического дела.
     2. Вера в светлое будущее грядущих поколений и
     3. Образы наших героев, сложивших  свои головы, отдавших свою  жизнь за
общее святое дело.
     И пусть  этот  поток  ширится  и  льется дальше, пусть  направляет  его
великий   организатор,   имя  которого   Коммунистическая  партия,   которую
возглавляет величайший человек современности тов. Сталин".
     Вот так!...
     "Самая  передовая  страна"  -  потому  что  сломала  хребет германскому
фашизму.  Но  какой ценой? И что  за  этим  стоит,  Николаю  Сергеевичу пока
неведомо. А  тов.  Сталин - "величайший  человек современности"  потому  что
именно он выиграл войну! А то, что перед войной он же, ради сохранения своей
власти,  уничтожил  чуть  не весь  высший  командный состав  армии, приказал
демонтировать  укрепления  на  границах  СССР  и не  поверил  многочисленным
предупреждениям о  готовящемся  нападении Германии  - об  этом еще никто  не
знает.
     Из дневника Н.С. 12 марта 1946 г.
     "Во всем мире оживленно обсуждается речь Черчилля в  Фултоне 5 марта, в
которой он призывал к  немедленному военному  союзу Англии  и Америки против
СССР,  к  "господству  стран,   говорящих  на  английском  языке".  Чем  это
отличается от  недавних попыток установить силой господство нации, говорящей
на немецком языке. И чем эти попытки кончились?
     Жутко  им,  черчиллям  всех  национальностей. Но как они,  люди старые,
ничему не научились? Жутко им еще и потому, что во всех странах растет не по
дням,  а по часам влияние рабочего  класса, демократических слоев населения,
влияние новой исторической силы, пробудившейся на востоке - труда".
     Спустя 10 лет (см. начало 2-й главы) все  то же наивное и символическое
представление о  "всемирной  войне  Труда  против Капитала". Оно и  понятно.
Никакой информации о реальной жизни западного общества, как до войны,  так и
после  нее,  из-за  "железного  занавеса"  не  поступает.  Времена  западных
"голосов"  и  турпоездок  за  границу  еще  далеко впереди...  Символическое
значение   "Труда"   связывает   в   сознании  Николая   Сергеевича  текущую
государственную  политику   напрямую   с  учением   Льва  Толстого,  и   это
подтверждает важность того дела, которому он посвятил свою жизнь.
     В дневниковой записи от 28 марта есть такие строчки:
     "Все думаю о  пятилетке,  о глубоком ее значении во всех областях:  и в
экономической, и в исторической, и морально-духовной.
     Исторической  - наша победа есть победа  нового строя. Наш общественный
строй  -  апофеоз  труда. В этом все значение,  в этом  вся  сила  и этим мы
победили. В морально-духовной  области - то же значение труда  и связанное с
ним полное равенство людей...
     Как глубоко прав был Лев Николаевич, обосновавший философски и этически
значение труда, как основной идеи жизни людей. И как важно дать людям все им
написанное, все  его  мысли. Мы должны этой подачей его мыслей  включиться в
пятилетку".
     Из дневника Н.С. 5 апреля 1946 г.
     "Мы победили в невероятно трудных условиях силой  и духом, которые есть
внутри  нас, внутри  нашего  народа.  Дух  этот  таится до времени  в нем  и
заслоняется безобразными  явлениями жизни. Но в  нужную минуту  оказывается,
что  все эти гадости: грязь, воровство, разбой,  блаты  и проч. не что иное,
как муть, накипь. И в критическую минуту сила духа, быстрое, сильное течение
реки проносит эту муть, и чистая, светлая, животворящая струя побеждает все,
что ей противостоит...
     Но раз так было во время войны, какие  есть основания говорить,  что  с
войной это пропало, ушло куда-то? Нет никаких оснований".
     ...В начале мая Николай Сергеевич получает  из издательства "Московский
Рабочий" заказ на статью "Толстой в Москве", размером в 1 авторский лист для
альманаха. Наконец-то, настоящая творческая работа!  Но досадно, что  только
один лист  - получится  кургузо. Написать  бы об  этом книжку! Тем не менее,
начинается лихорадочная работа, подобная утолению жажды в знойные день...
     ...10-го   июня   вечером  домой  к   Родионовым   наведывается  Михаил
Александрович  Шолохов.  Он  введен  в  состав  Госредкомиссии  Толстовского
издания и, видимо, относится к этому серьезно.  Обстоятельно расспрашивает о
работе,  затем прямо от  Николая Сергеевича  звонит Поскребышеву - референту
самого Сталина,  договаривается с  ним  о  встрече  на  завтра  же,  обещает
немедленно  сообщить  о  ее  результатах.  Потом  подробно  расспрашивает  о
мальчиках...
     В этот же день Николай Сергеевич записывает в дневнике:
     "Как легко  говорить с таким человеком, потому, что он большой художник
и большой души человек...
     - Вы, Николай Сергеевич, мужчина. Вы  должны  выдержать. Если бы были в
плену,  отозвались бы, так  или иначе объявились бы. Нет,  уже не приходится
надеяться. Вам прямо это можно  сказать, и не ищите  больше. От  бандеровцев
ничего хорошего ждать не приходится, плен у них исключается...
     А когда уходил, я познакомил его с Талечкой. Он мягко и отзывчиво с ней
поговорил и сказал мне: "Надо, надо Вам поддержать ее под локотки"..."
     На   следующий  день   Шолохов  действительно  позвонил,  сказал,   что
Поскребышев хорошо знает все дело Издания Толстого  и очень ему сочувствует.
Позвонил при нем же Жданову...
     Через пару дней Шолохов встретился и с Ждановым...
     15  июня он  снова  позвонил Николаю Сергеевичу. Сказал,  что и  Жданов
"очень   сочувствует   этому  делу  и  скорейшему  его  решению.  Он  примет
соответствующие меры и просит написать краткую объяснительную записку".
     В искренности Жданова можно усомниться. Если  он так уж  "сочувствует",
то должен бы знать... Зачем же краткая  записка? Впрочем, у чиновников, даже
самых  высокопоставленных  и   во   все  времена,  для  начала  любого  дела
требовалось наличие исходного "прошения" (дабы не брать инициативу на себя).
Тем не менее, окрыленный надеждами  Николай Сергеевич  в течение  двух  дней
составляет и отсылает в ЦК требуемую записку. На этот раз надежда, хотя и не
скоро сбывается,  но не  обманывает. Всего через  два с половиной  месяца 28
августа 46 г. Николая Сергеевича  приглашают на заседание Оргбюро ЦК ВКП(б),
специально  посвященное Толстовскому изданию. От Госредкомиссии присутствуют
Фадеев и Лозовский (напомню,  что  бывший "мучитель"  Николая Сергеевича при
переводе в Наркоминдел был, все-таки, включен в состав ГРК).
     Из дневника Н.С. 28 августа 1946 г.
     "Сегодня был на заседании  Оргбюро ЦК. Берет раскаяние, что не выступил
на  защиту  нашего  издания. Нужно ли было? Быть может это ничего не дало бы
после выступления Маленкова, Фадеева и Лозовского, но может быть и иначе. Во
всяком случае, совесть у  меня за  мое молчание неспокойна... Я  несу полную
ответственность за  все  в нашем деле и  должен  был заявить об этом... Надо
работать и работать напряженно, чтобы на деле доказать нашу правду".
     Как принято в высоких сферах, решение сразу не принимается (если оно не
было продиктовано или  "согласовано" в еще более высоких сферах).  Его будут
готовить  -  "оформлять".   Наступают   мучительно-тревожные   дни  ожидания
результатов  этой  подготовки. Николай Сергеевич  с  трудом  заставляет себя
работать  над  статьей  для  "Московского  Рабочего".  Так  проходит еще три
недели.
     ...19 сентября.  "Читал  вчера постановление  ЦК.  Оно  датировано  7-м
сентября. Сегодня было совещание по этому поводу в Гослитиздате Они идут еще
дальше постановления.  Хотят  цензурировать  Толстого:  печатать  не все,  а
только то,  что  не  противоречит  сегодняшнему  моменту.  Из  произведений,
дневников и писем делать выборки и пропуски. Некоторые даже говорили, что не
надо ставить точек  на пропусках, то есть не только  цензурировать Толстого,
но искажать его.
     Очень  тяжело. Разрушение большого дела, на  которое  потрачено столько
сил... Какие люди! Какие люди! Как тяжело от  этого  за них. Но надо остатки
сил своих и дней положить на пользу делу, хотя бы в новых условиях. Для меня
все равно, только бы быть до конца полезным делу!..
     И в дни испытаний оставаться дисциплинированным советским гражданином и
добросовестно  работать  в  унисон с эпохой, не  отрываясь  от нее.  И перед
мальчиками это мой долг.
     Но, все-таки,  руку на тексты Льва  Николаевича я  сам не  занесу.  Это
святыня!  Это наша  национальная  гордость! Это сознавал и  Ленин... Пройдет
время, и правда свое возьмет! Будь только чист душою и до конца искренен..."
     ...27-го сентября для обсуждения постановления ЦК  назначается собрание
сотрудников  Гослитиздата совместно с  месткомом Союза Советских  писателей.
После информации  "руководства" слово предоставляют Николаю Сергеевичу.  Вот
фрагмент из его выступления, которое он на следующий же день воспроизводит в
своем дневнике:
     "Что я могу сказать по докладу Федора Михайловича в части постановления
ЦК об этом издании?
     Я,  во-первых,   могу  сказать,  что  мы  дисциплинированные  советские
граждане  и  потому  директива  ЦК  партии  для  нас закон  -  не подлежащий
толкованию ни в ограничительную, ни в расширительную сторону.
     Во-вторых, мы, как советские люди, должны продолжать искренне работать,
с тем же энтузиазмом,  с которым  мы  работали ранее, отдать этому делу  все
свои силы, остатки сил.
     В-третьих, мы должны добиваться,  чтобы окончание  этого  затянувшегося
издания было осуществлено в конце текущей пятилетки.
     Основная  кропотливая  работа сделана. Все  рукописи  Толстого собраны,
разобраны, приведены в  порядок и почти все подготовлены к печати. Из  89-ти
основных  томов  напечатано  38.  Осталось напечатать  51  том. Но предстоит
огромная работа как  с редакционной стороны - рассмотреть содержание каждого
тома под  новым  углом  зрения,  указанным  в  постановлении  ЦК,  так  и  с
производственной стороны (т.е. для Гослитиздата)...
     Ни наша страна, ни мир еще  не знают всего Толстого. А  Толстой достоин
того, чтобы все знали его. И я искренно верю, больше  того  - знаю, что весь
Толстой, взятый в целом не только не  нанесет ущерба,  а послужит укреплению
идеологического   обоснования  трудового,  бесклассового   коммунистического
общества".
     Все так же наивно, но, я полагаю, - искренно.
     Между  тем  общий фон в  стране,  на котором  проходит это  собрание  -
тревожный.
     Из дневника Н.С. 30 сентября 1946 г.
     "Вся  Москва  в  панике по  поводу  слухов о  завтрашнем  подорожании -
повышении цен на все. Не знаю,  сколь все справедливо,  но знаю, что  именно
это  надо. Надо сделать  усилие.  "На  миру и смерть красна".  В деревне еще
труднее, а мы привыкли снимать сливки. Надо и нам поступиться. Только важно,
чтобы это коснулось главным образом верхушечного слоя, а не бедноты.
     Во  всяком случае, во время  трудного  положения нельзя  ныть и  падать
духом.  Общее  дело.  Будет  трудно,  быть может многие  не  вынесут, но  мы
привыкли к жертвам и  нам ничего не должно быть страшно. А  положение  очень
сложное..."
     Из дневника Н.С. 11 ноября 1946 г.
     "Сейчас был у разбитого параличом В.В. Хижнякова... Не  может писать, а
это  его основной  источник существования и  единственное  дело.  Читал  мне
проспект  своих  Воспоминаний  и  комментировал   его  рассказами:  о  Союзе
"Освобождение" Петра Струве, о 9-м января  (Гапоне), о государственных Думах
и  т.д.   -  очень   оживился.   Всего   имеет   свыше  400   опубликованных
произведений...
     Последний, последний из старого (по мне) поколения. Он  -  значительный
человек,  главным  образом  по  чистоте  своих  принципов  и  одухотворенной
общественности...  Таких   чистых  людей  -  общественных  деятелей  уже  не
осталось.
     Я  много  у  него  учился   в  молодые  годы,  когда  начал  увлекаться
общественной работой, и многим ему обязан".
     Положение в стране очень тяжелое.  Разруха, голод, разгул преступности,
разочарование.  Патриотический  подъем во время  войны  и  торжество  победы
остались далеко позади. Великие жертвы и бесконечные тяготы военного времени
питались  надеждами  на счастливое  будущее, которое  наступит  сразу  после
победы. Надежды обманули. Особенно деревню, где  помимо  разорения хозяйства
не оказалось и хозяев, чтобы  его поднимать:  кто погиб, кто  искалечен, кто
сослан, а кто просто осел в городе.
     Николай  Сергеевич  с  горечью  думает  о  дорогой  его  сердцу  судьбе
крестьянства и мысли  его, естественно возвращаются к  кооперации.  Особенно
после встречи с былым своим учителем. Вот что записывает он в дневнике через
неделю после этой встречи:
     "Возрождение  кооперации  потребительской и промысловой?  Как оно может
быть,  когда нет самодеятельности, нет необходимых условий  для  нее? Нет ни
общественного   капитала,   ни   конкуренции,   ни   стимула  к   накоплению
общественного достояния, а есть только распределение и иждивенческие навыки.
Как можно строить сверху, когда нет базы внизу?
     Надо   начинать  не   с   этого,   а  с   производственной,  кредитной,
восстановительной кооперации. Надо создать общественным путем ценности, а уж
потом потреблять их продукты.
     Много хочется, многое вижу,  как должно быть, но сил нет и не только по
возрасту их нет, а оттого, что подточены они, оторван самый главный кусок от
меня и болит, нестерпимо болит..."
     И все  же, несмотря на вполне понятные периоды горечи и  разочарования,
общение с Толстым  каждый раз возвращает  его к  вере в творческий потенциал
масс, в грядущее торжество новых общественных идеалов:
     Из дневника Н.С. 5 января 1947 г.
     "...Только  жизнь в обществе,  среди людей,  с  массами  имеет  смысл и
значение,  как  жизнь семени  в  земле.  Только тогда  будет плод.  Вот  Лев
Николаевич очень хорошо это  понимал, предвидел и  предсказывал... Мы теперь
это  знаем,  хорошо  видим...  Нам уже ниче