слей эпохи,  рисуется Николаю Сергеевичу  в
мировом масштабе, как  всеобщее  торжество Труда, то  есть  власть  трудовых
масс, а настоящее - как завершающий этап их  освобождения от гнета Капитала.
И  уже существует страна, где  реализовано "торжество Труда". Повсюду в этом
убеждает  транспарант  "Труд  в  СССР  есть  дело  чести,  дело  доблести  и
геройства". Об  этом  же по радио твердят популярные песни, например: "Идет,
ломая скалы, ударный труд./ Прорвался с  песней алой  ударный труд./ В труде
нам слава и  почет..."  или "Стоим на страже всегда, всегда/ И  если  скажет
стана труда,/ Прицелом точным / Врагу в упор..." И даже молодой Шостакович в
знаменитой  "Песне  о  встречном"  превосходной  музыкой   славит   трудовой
энтузиазм:  "Бригада  нас  встретит  работой,/ И ты  улыбнешься  друзьям,/ С
которыми  труд и заботы  ,/ И встречный,  и жизнь пополам..." Сейчас молодой
читатель может гадать, кто такой этот встречный. Но тогда все знали. Рабочим
спускают  производственный  план   на  пятилетку,   а  они  выдвигают  свой,
"встречный план" - превышающий государственное задание.
     На  всю  страну восхваляются живые  примеры. Шахтер Алексей  Стаханов в
1935 г. чуть ли не втрое превысил дневную норму  вырубки угля. Потом  станет
известно, что несколько человек создавали  условия для его "подвига". А пока
он - герой. Разворачивается "стахановское движение". Машинист Петр Кривонос,
трактористка Паша Ангелина... Героев немало. Все они избираются в  Верховный
Совет.  Простые рабочие  решают  государственные  дела  -  воистину  "власть
трудовых масс"!
     Из дневника Н.С. 28 сентября 1940 г. (В Европе уже идет война).
     "Старый мир столкнулся с новым миром. Какой бы он ни был, но он новый и
оттого победит.  Эпоха капитализма кончилась  и гибнет,  вызывая неимоверные
страдания народа. Народы истекают кровью в буквальном смысле слова. Дошло до
кульминационной  точки. А что дальше? Дальше  ничего  не может  быть другого
(исторически) как власть народа, власть трудовых масс. Это так ясно.
     Выросла новая сила, неизведанная еще в истории, сила несокрушимая,  все
сметающая на своем пути.  И исторически, и  социологически, и философски это
верно, как 2 х 2 = 4.
     Читаю   мысли  Толстого,  его  неоформившиеся  мысли  в   Дневниках,  в
черновиках.  Он видит то же  и предсказывает гибель  старого, своей критикой
разрушает  это старое и предрекает новое - власть труда,  развитие личности,
уничтожение всяческих перегородок между людьми, царство полной  и  настоящей
свободы".
     ...Конечно,   совсем   не   замечать  темных   пятен   окружающей   его
действительности  Николай Сергеевич  не может (в дневнике  в июле  1928 г. -
разговор  с  Чертковым:  "Много  говорили  о  крестьянах,  о  насильственном
коллективировании их, об отобрании у них урожая и прочих насилиях со стороны
государства в пользу города...). Но все это он старается отнести к временным
издержкам великого преобразования мира.
     Из дневника Н.С. 4 октября 1940 г.
     "...Но  жизнь идет вперед,  и то, что многим  кажется чудовищным, имеет
свои  оправдания. Надо  дерзать  и не бояться. Строится новая жизнь.  Бурно,
иной  раз  уродливо,  коряво,  но  все   таки  строится.  И  так   надо  все
воспринимать, не только  не закрывать глаза на плюсы, но отыскивая их всюду.
Минусы бросаются в глаза, они есть, но не в них дело".
     И еще одна любопытная запись почти в самый канун войны. Здесь, как и 12
лет назад - анафема частной собственности.
     Из дневника Н.С. 18 февраля 1941 г.
     "У   нас  нет  большего  врага,   чем   капитализм   и   собственность.
Собственность разлагает личность человека, усыпляет его дух. Собственность -
продукт  и орудие эгоизма, враг  настоящей общественности и братства  людей.
Что эти видимые  формы общественности - всякие свободы, конституционализмы и
проч.? Все  это нечто иное, как обман, усыпление подлинного творческого духа
человека  и  отвлечение  его   от  борьбы,  от  движения  вперед.  И  потому
собственность и чувство собственности идет к гибели  и его надо  вытравлять,
путем воспитания, из сознания людей".
     Здесь особенно интересна последняя  фраза:  чувство собственности  надо
"вытравлять из  сознания  людей". До  боли знакомая лексика! Живя с волками,
невольно обучаешься их языку, а в какой-то степени и образу мыслей.
     Но главным обстоятельством, побудившим Николая Сергеевича  поддерживать
Советскую власть было, как мне кажется, то, что она предоставила возможность
издать полное собрание сочинений Толстого.
     В своем  выступлении перед большой  молодежной  аудиторией  в связи  со
110-летней годовщиной рождения Л.Н. Толстого он говорит:
     "Только  Великая  Октябрьская Революция открыла двери  к  осуществлению
воли Толстого. Владимир Григорьевич Чертков нашел живой отклик в этом деле у
руководителей Советского правительства  и Партии. Он имел личные свидания по
этому поводу с товарищем Лениным и товарищем Сталиным".

     ...Теперь,  когда мы  получили представление  об исходном мировоззрении
нашего героя, вернемся к истории Издания, возобновив ее, за неимением других
источников, хотя бы с февраля 1937 года.
     В начале мая Николай Сергеевич чувствует удивительную бодрость.  "Вдруг
все  ясно и  светло,  -  записывает  он  в  дневнике, -  всему свое  место и
ощущение, что все  можешь сделать, что захочешь". И  дело  подворачивается -
совершенно  неожиданное.  27  июня  его   избирают  в  профком   секции  ИТС
Гослитиздата (бывший  Госиздат)  и  поручают организацию "соцсоревнования  и
ударничества".  В  те годы  к этому еще  нередко относились  с  интересом  и
пристрастием не только партийные начальники,  но и соревнующиеся. Во  всяком
случае, Николай Сергеевич записывает  так: "Мне очень интересна общественная
работа. Посмотрим, что выйдет".
     Конечно,  главное  чем  он тут  же  начинает  заниматься это  хлопоты о
материальной помощи: то  о назначении пенсии  одному из редакторов, которого
характеризует как "ценнейшего редактора, культурного и хорошего человека"...
то академического  пособия детям другого, внезапно умершего  редактора (К.С.
Шохар-Троцкого).   А  сам  уже  взялся  бесплатно   доканчивать  работу  над
оставшимся  без  редактора  томом  с тем,  чтобы  предусмотренный  договором
гонорар могла получить его вдова.
     Впрочем, одновременно с этим он, как полагается, составляет, утверждает
на  профкоме  и   согласовывает  в   партбюро  вызов   на   соцсоревнование,
адресованный издательству "Литературной Энциклопедии".
     В чем  они  собирались соревноваться - не скажу, но все-таки это первый
урок в школе советской общественной бюрократии. К  счастью, ученик,  видимо,
оказался  неспособным.  Больше  в  дневнике  о  соцсоревновании  или  другой
общественной работе такого рода упоминаний нет.
     Зато каждый день во второй половине мая с утра до ночи, а иной раз и до
раннего  утра он работает над примечаниями к дневнику Толстого за 1884-й год
и  тянет  тяжкий  воз  организационной  работы  в  Главной  редакции.  Самое
неприятное  здесь  -  необходимость  требования  от редакторов своевременной
сдачи готовых томов. Многие из  них,  например  Гусев,  Сергеенко  старше  и
авторитетнее Николая Сергеевича. Но  дело есть дело! В адрес двух упомянутых
редакторов  он  записывает в  дневнике  29  марта  38 года: "Меня  ближайшие
товарищи (Н.Н. и А.П.) поставили в такое положение, что  я не сдержал слова!
Очень тяжело! Не за себя  только, а главным  образом это подрывает авторитет
Редакции".
     Схема  организации  дела  та же, что ранее,  при Черткове: редакторы по
договору  с Гослитиздатом  (ГЛИ) составляют и  редактируют тома, сдают их  в
"Лефортовский дом"  - в  Главную  Редакцию.  Оттуда  работа направляется  на
рецензию,   потом   обсуждается   на   заседании   Редакционного   комитета,
утверждается Главной Редакционной  Комиссией (ГРК)  и,  наконец,  передается
(опять через Лефортовский дом) в ГЛИ для печати.
     К  1938 году Черткова  уже нет  и в  связанных между собой редакционных
звеньях тоже  произошли персональные  перемены. После  смерти Луначарского и
Покровского в  состав ГРК введены И.К. Луппол и М.О. Савельев. Об изменениях
в  составе  Редакционного  комитета сказано  в  1-й  главе.  Но  самое,  как
оказалось,  серьезное   персональное   изменение  -   назначение  директором
Гослитиздата А.  Лозовского. В  страшном  1937-м  году бывшего  генерального
секретаря  Профинтерна  направляют  с понижением в ГЛИ.  Кроме того  у  него
"камень на шее": в 1917 году за оппозиционные настроения он  был исключен из
партии.  В 1919-м  приняли обратно, но,  конечно же, не забыли. Сталин таких
вещей не забывает. Это означает, что Лозовский "висит на волоске", должен на
новой работе проявить особое рвение, а главное - ни в чем не ошибиться!
     Между  тем,  к  своему  10-летнему  юбилею  Издание приходит  с  весьма
скромными результатами. После решения Совнаркома от 8 августа 1934 года дело
казалось бы пошло. В 35-м году вышло из печати  10 томов, в 36-м - 7, в 37-м
- 8, но все равно за десять лет издано только 36 томов из 90, хотя полностью
подготовлено к печати и передано Гослитиздату 80 томов.
     Что-то  здесь  не  так!  Прожженного  политика  Лозовского  волнует  не
медлительность  издания  - кого  там "наверху"  беспокоят  темпы  публикации
научного, академического издания Толстого? Чего опасался его предшественник?
Не в содержании ли дело?  Не дай  бог - серьезный "прокол"!  Хотя издание  и
академическое, но врагов немало - донесут, куда следует.
     Под предлогом недовольства комментариями (хотя сам он не литературовед,
а специалист  по  истории профдвижения) Лозовский останавливает  печатание и
начинает  энергичную   ревизию   подготовленных  к  печати  томов.  Все  они
направляются  новым рецензентам, которые знают, что следует  искать. Николай
Сергеевич жалуется в Госредкомиссию. На заседании от 4-го сентября ГРК резко
осуждает  контрольные притязания Лозовского, как  идущие  в  разрез с  двумя
постановлениями СНК (28-го и  34-го годов). Контрольная  функция принадлежит
только ГРК!
     Однако опасность слишком  велика, чтобы считаться  с протестом ГРК, тем
более что там сейчас фигуры не  столь  крупные  как были  раньше.  Лозовский
ищет... и, конечно же, находит то, что ищет.
     В.И. Ленин и Луначарский, когда поддерживали решение публиковать "всего
Толстого",  не  читали его неопубликованных статей,  тем более - дневников и
писем.  А  там  содержится   немало  неприятных  для  нынешнего  руководства
суждений. Ну хотя бы, для примера, такое:
     "...То  же,  что  большинство  революционеров  выставляет новой основой
жизни  социалистическое устройство,  которое  может  быть достигнуто  только
самым  жестоким  насилием   и  которые,  если  бы  когда-нибудь  и  было  бы
достигнуто,  лишило бы  людей  последних остатков свободы, показывает только
то, что у людей этих нет никаких новых основ жизни".
     ("Конец века". 1905 год)
     И  подобных   "перлов"  у  великого  писателя  удается   найти  немало.
Лозовскому ясно,  что "такое" обязательно попадет в ЦК,  а то и  на  стол  к
самому Сталину.  И  тот спросит: "А кто  это  издал?" О последующим  за этим
"перемещением" директора Гослитиздата гадать не приходится...
     Но  и  отказываться  печатать  или  требовать  цензурных изъятий,  даже
докладывать об этом "наверх" никак нельзя - ведь Ленин распорядился печатать
все! Оспаривать волю вождя революции не менее опасно.
     Остается  единственный  выход  -  не  делать  ничего!  Не  отказываться
печатать, но  и... не печатать! Можно подвергнуть критике комментарии, можно
сослаться  на  финансовые  трудности, найти другие  зацепки, но не допускать
опасные  рукописи  до типографии.  С наркомом Литвиновым  был обнадеживающий
разговор о  возможном переходе  в Наркоминдел. Во  что  бы то  ни стало надо
потянуть время. Пускать в печать только тщательно проверенные с точки зрения
их  "безопасности"  тома.  (За  все время  пребывания  Лозовского  на  посту
директора  ГЛИ выйдет только два тома.  Один  - с вариантами Анны Карениной,
другой -  с письмами  Л.Н.  Толстого  к жене.  Но  это все потом...) А пока,
осенью  1938 года,  Николаю  Сергеевичу  Родионову остается  только  ожидать
вмешательства ГРК. Ожидание в Москве - томительно. К счастью подворачивается
случай - сопровождать  очередную группу писателей, совершающих  традиционное
паломничество в Ясную Поляну, к Толстому.
     Из дневника Н.С. 19 сентября 1938 г.
     "11-12-го ездили с писателями в Ясную Поляну. Со мной ездил сын Сережа.
Очень было это приятно и радостно. Ночевали впятером:  Гусев,  Сергеенко, я,
Саша Толстой и Сережа в павильоне.  12-го вечером  ездили в телятники. Очень
сильное впечатление. "Духом Черткова" повеяло. Назад с яблоками возвращались
на телеге на станцию Засека. Ночью при луне 4  часа ждали поезда.
     Сильное  впечатление  от  Ясной  Поляны.  Голос Льва  Николаевича через
граммофонные пластинки. Мне Ясная Поляна всегда помогала в делах:
     1) В 1928 году, когда начал работать по Толстому. Жил там 5 дней.
     2) Осенью 1935 года ездил туда с покойным Н.К. Муравьевым и писателями.
     3) В мае 1936  г. - с Талечкой. Несмотря на то, что там  заболел, - это
лучшее пребывание в Ясной  - в  тишине и сами с собой. Последние две поездки
тогда, когда мне пришлось дело Вл.  Гр-ча  по изданию писаний  Л.Н. Толстого
подхватить в свои руки.
     4) Теперь, когда новые руководители Гослитиздата простерли  свои  длани
на  его  писания,  а мне пришлось  их отбивать и  активно защищаться,  Ясная
Поляна очень помогла".
     Умиротворение, вывезенное  из Ясной  длится  недолго. Вскоре  Лозовский
совершает новый  "акт агрессии". 5-го  октября  из  библиотеки  Толстовского
музея вывозят  в  ГЛИ  девять вышедших ранее томов. Их тоже  раздают "своим"
рецензентам.  Николай  Сергеевич  в недоумении: А  это зачем? Отправляется в
музей выяснять, что за тома. Еще раз сверяет (в дубликатах) ленинские цитаты
о  Толстом. Все верно. В недоумении и тревоге говорит по телефону  с членами
Госредкомиссии Бонч-Бруевичем и Лупполом.  По  их  просьбе направляет  в ГРК
официальный протест.  Ему  невдомек, что Лозовский  ищет "огрехи" не столько
комментаторов  и  редакторов,  сколько  самого  Толстого.  Ищет  и  находит!
Выписанная мной выше  "контрреволюционная" цитата,  к примеру, взята из тома
No 36, вышедшего в 1936 году. Теперь у Лозовского есть козыри и против самой
ГРК - пропустили! Можно действовать смелее.
     Последние записи в  дневнике  Николая  Сергеевича напоминают  сводки  с
фронта военных действий:
     ...11   октября.   Бухгалтерия  ГЛИ   отказывается   платить   зарплату
сотрудникам  и  принимать  к  оплате  счета  Главной  Редакции.  Заместитель
директора Ржанов требует представить отчет: кому, сколько и за что уплачено,
а  также подробную смету на будущий  год.  (До сего времени Главная Редакция
свободно  распоряжалась  выделяемыми  ей, согласно договору с Гослитиздатом,
суммами).   Николай  Сергеевич   пытается  позвонить   Лозовскому,  но   тот
отказывается с ним разговаривать.
     После получения требуемого  отчета, из  Дирекции ГЛИ  сообщают, что  на
этот  раз бухгалтерии указано осуществить выплаты,  но  в дальнейшем  оплата
будет производиться только в рамках сметы, утвержденной Дирекцией. Противно.
Лишняя писанина  и  к  тому же неизбежно фальшивая  -  разве  можно  заранее
предусмотреть все расходы Редакции. Но, Бог с ними.
     Куда серьезнее другое. Говорят, что  в 20-х  числах месяца Дирекция ГЛИ
собирается устроить  заседание со  своими  рецензентами.  Николай  Сергеевич
пишет Лозовскому  о том, что  сторонняя рецензия рукописей уже несколько лет
пылящихся на полках издательства сейчас несвоевременна. Редакция должна сама
сначала  просмотреть и, быть  может, откорректировать эти  рукописи  в свете
новых  указаний  Партии.  Тем  не менее,  23  октября  закрытое совещание  с
рецензентами в Дирекции состоится.
     ...26 октября. Главный бухгалтер ГЛИ сообщает Николаю Сергеевичу о том,
что  с  1-го  ноября  Гослитиздат  прекращает  финансирование  и ликвидирует
независимую  Главную Редакцию.  Подготовку  Издания  они  будут осуществлять
сами! Это - одностороннее расторжение  договора,  подписанного в  свое время
Чертковым и утвержденного решениями Совнаркома.
     ...27  октября.  Собирается  Редакционный  комитет. Николаю  Сергеевичу
поручают подготовить  письмо-протест  в адрес  председателя  СНК  СССР  тов.
Молотова.   На   составление  и   согласование  текста   со  всеми   членами
Редакционного комитета  уходит  несколько дней. Наконец, письмо  отправлено.
Остается ждать результата.
     Из дневника Н.С. 20 ноября 1938 г.
     "Как давно не записывал! А жаль. Много было всяких волнений, но главное
-  томительное  ожидание  разрешения нашего кризиса. Не  перевели  денег  на
выплату зарплаты и гонораров. Пришлось продать за 5 300 рублей запасные тома
Федору  Петровичу  (букинисту?  -  Л.О.).  Главный  бухгалтер  сообщил,  что
дирекция ГЛИ пока  решила  переводить не по 10, как обусловлено договором, а
по 5 тысяч в месяц. Очень несолидно и неустойчиво. Показывает то, что у  них
нет мнения, т.е., вернее, есть желание нас уничтожить, но пока боятся...
     Разговаривал с  Цехером (главбух - Л.О.). Он, как всегда, беззастенчиво
врет в глаза.
     Удивительные люди. Все  их действия  направлены  на разрушение  живого,
высококультурного,  национального  дела. И  не  по глупости  и  неумению,  а
злонамеренно!  Каждый день убеждаюсь в этом  все  больше  и  больше. Сегодня
звонил в секретариат  Молотова. Узнавал  о решении  по письму  Редакционного
комитета. Запросили  материалы (это  через 3 недели после письма -  Л.О.). -
Звоните через 2-3 дня".
     Из записи  видно,  что  об  истинной причине  сопротивления  Лозовского
Николай Сергеевич не догадывается. Ему в голову не приходит мысль, что слова
Толстого могут быть для кого-то неприемлемы.
     ...22 ноября. За ноябрь действительно переводят только 5 тысяч. Деньги,
вырученные  от  продажи  томов   уже  истрачены.  Удается   выплатить  долги
редакторам, но счета за вычитку и корректуру остаются неоплаченными.
     ...27  ноября. Николай  Сергеевич посещает Алексея Толстого  и просит о
помощи. Известно, что  есть решение ввести  А.  Толстого и Фадеева  в состав
Госредкомиссии. Это усиливает оборону против Лозовского.  Идут совещания: то
с  Бонч-Бруевичем, то с  Лупполом. 29-го  ноября в дневнике краткая  запись:
"Совсем болен - реакция от волнения".
     Из дневника Н.С. 2 декабря 1938 г.
     "В  10 утра был у Лозовского и говорил с ним. Убедился  в бесполезности
разговоров  и  в том,  что он сознательно срывает дело. Записал, придя домой
весь разговор, почти дословно. За каждое слово ручаюсь.
     К  5 часам  поехал к Ал.  Ник. Толстому.  Много  и интересно говорили о
делах Гл.  Редакции. Он пришел  в ужас  от  того,  что  делает  Лозовский  и
формулировал это как "поход на науку". Говорил, что этого дела так оставлять
нельзя.
     Придя домой, ночью, написал черновик письма от имени Ред. Комитета тов.
А.А. Жданову. Сейчас 4 часа утра. Завтра утром надо послать".
     Письмо  Жданову,  подписанное  всеми  членами  Редакционного  комитета,
уходит в ЦК, а вслед  за  ним и запись последнего разговора с Лозовским. Все
письма  отправляются с нарочным, чтобы на  копиях иметь отметки о получении.
Опять  начинается томительное ожидание. Время от времени  Николай  Сергеевич
звонит референтам  Молотова и Жданова.  Ответы одинаковы: материал  получен,
звоните через пятидневку.
     А платить редакторам и сотрудникам опять нечем.
     ...20 декабря. С разрешения ГРК Главная  Редакция продает  Толстовскому
музею (за  10  тысяч)  копии  писем  Толстого  и  фотографии  его рукописей,
хранящихся в Ленинской библиотеке. Лозовский на месяц уезжает.
     ...15 января  1939 года.  Ответа  из  выс