о...
     Надо налаживать и развивать дело.  Поставить научную работу, сношение с
редакторами,  текстологические   вопросы,  унификация,  указатели,  словари,
доклады,   регулярные  заседания  Редакционного  комитета.  Тесная  связь  с
Госредкомиссией  (Чагин,  Фадеев).  Отстаивать   свою  самостоятельность  от
Гослитиздата и ОГИЗ'а".
     Из дневника Н.С. 19 апреля 1945 г.
     "Вернулся домой из клиники. Талечка ездила за мной в 4 часа. Федя попал
в руки "бандеровцев" и теперь неизвестно,  что с ним, жив ли он и где он. 10
февраля  пришло  об  этом известие  от  любившей его  девушки.  14  марта  -
официальное известие  о пропаже мл. лейтенанта  Ф.Н. Родионова от начальника
части Слободяника. Талечка ему ответила. Его вторичного ответа нет.
     Талечка  геройски вела  себя все это время нашей вынужденной  разлуки -
два с половиной месяца - ни полсловом мне не обмолвилась и от меня скрывала,
чтобы дать мне поправиться.
     Теперь мы вдвоем - едины, легче перенести удар. Господи! Дай силы ей  и
мне... Пока не разрешится и пока еще не исчерпана надежда, что он жив,  буду
крепиться и надеюсь, что у меня хватит сил и у нее тоже..."
     ...Кто-то  сказал  Николаю   Сергеевичу  по  поводу  Сережи,  что  его,
наверное, запутали в какое-нибудь дело, ведется следствие,  а он на проверке
под арестом.
     "Дай Бог, -  записано  в  дневнике, -  чтобы это  было  так:  к чистому
стеклышку ничего не пристанет, а  он чист и прозрачен,  как дождевая  капля.
Тяжко, мучительно и  унизительно  это  ему  переносить, если это  так. Но не
выйти победителем, реабилитированным он не может".
     По  поводу  Феди Николай Сергеевич тоже  пишет  его командиру, капитану
Слободянику (возможно, что письмо Талечки не дошло).
     ...В  Гослитиздат  назначен  новый директор -  полковник  Головенченко.
Николай  Сергеевич  познакомился  с  ним.  На  7-е  мая  намечено  заседание
Госредкомиссии и Редакционного комитета с редакторами Толстовского  издания.
Нужно  подготовить доклад  "порешительнее".  Быть может  что-то сдвинется  с
места?!
     Из дневника Н.С. 1 мая 1945 г.
     "С  утра парад на  Красной  площади. Мимо  нас  неслись стройные тройки
самолетов. Погода чудесная. Настроение на улицах у всех москвичей радостное.
И   у   нас   тоже,   но,  вместе   с  тем  -  и   тихая   грусть   о  наших
страдальцах-мальчиках.  Как и почему  их  нет среди этих  молодецких  колонн
нашего войска?  Трудно это уложить в голове и реально представить. Неужели и
Феди  нет  в живых? Господи! Да  минует его "чаша сия"! "Но  да  будет  воля
Твоя!"
     ...5 мая. "Подряд третий раз  вижу Сережу во сне. Он идет возмужавший и
складно, по-военному одетый мимо нашего дома и заглядывает в окна. Я из окна
Фединой  комнаты увидел его и в туфлях, забыв обо всем, бегу  ему навстречу.
Он приходит и сразу спрашивает: "А где же Федя?" Потом горько плачет. Третий
раз один и тот же сон.
     Целый день вчера и  сегодня всматривался в проходящих из окна, в полной
уверенности, что вот-вот увижу его  в действительности...  Жду его!... А где
же Федя? Жду ли его?  Боюсь, что нет... Теперь  я  понимаю, как волосы дыбом
встают на голове... Гоню мысли, картины, но они  проникают во все существо и
придавливают...  Жду  до  19  мая,   а  дальше  что-то  надо  предпринимать,
действовать самому...
     ..."Христос Воскресе!" Может быть воскреснут и все мои радости.
     Талечка в таком же изнеможении, как и я. И у  меня нет  сил помочь ей и
облегчить. Сейчас она лежит на диване и говорит:  "Иногда скользишь по таким
страшным дорожкам, по которым никак не можешь остановиться, хоть на минуту".
     ...9 мая. "В 2  часа 15 минут по радио акт прекращения военных действий
и полной капитуляции Германии Красной Армии и Союзникам.
     9 мая объявлен всенародным праздником - "Днем Победы". Настроение у нас
троих  (А.Н. -  третья)  наивысшее,  как струна - все натянуто. Торжество  и
праздник во всем мире, чувствуешь это и, вместе с тем, щемящая,  безысходная
боль...
     Из  пяти  человек нашей молодежи, бывшей на  войне: Алек, Сережа, Федя,
Костя и теперь Наташа* -  всех пятерых нет! Слишком высок процент. Сегодня с
утра торжество  на улице:  ходят радостные, друг друга поздравляют,  военным
кричат "Ура".
     Великое историческое событие!


     Глава 5. После войны

     Из дневника Н.С. 20 мая 1945 г.
     "Немцев  кормят  в  Берлине,  не уничтожают, не мстят.  Вчера  по радио
беседа Микояна - "Лежачего не бьют". Это хорошо. Это показывает величие души
русского народа... Только  пусть будет честность и искренность всегда, пусть
это гуманное отношение  диктуется  гуманизмом, общественными общекультурными
интересами и побуждениями, а не  политикой. В этом-то все и дело - в чистоте
побуждений".
     ...31  мая  состоялось  заседание   Редакционного  комитета.  Обсуждали
подготовленный  Николаем  Сергеевичем   текст   письма  Сталину  по   поводу
фактической  остановки  издания.  При этом  присутствовал Фадеев. В дневнике
есть пометка, что он "произвел очень хорошее впечатление".
     В  конце июня  -  поездка в Ясную  Поляну специальным  поездом во главе
экскурсии  из  Академии Наук.  После  посещения дома-музея Николай Сергеевич
водил экскурсантов на могилу  Льва Николаевича, по его излюбленным местам  в
окрестностях,  потом   через  лес  к  "скамейке  Толстого",  где  он   любил
сиживать... Николай Сергеевич был тронут всеобщим "серьезным и благоговейным
настроением"...  Сам  с тихой  грустью  вспоминал,  как  6  лет назад тем же
маршрутом водил Сережу:
     "Живо вспомнился,  - записано  в  дневнике, - его восторг и восхищение.
Какое счастье, что я был там с  ним.  Помню  его взволнованное,  углубленное
впечатление от зеленой могилы Льва Николаевича в лесу среди зелени и высоких
деревьев. И когда вечером, сидя на скамеечке у "дерева бедных" мы слушали из
дома звонкий голос Толстого по Эдиссоновскому фонографу...
     К  вечеру,  перед отъездом  пошел  опять  один  на  могилу. Возвращаясь
встретил  Жданова. Хорошо  с  ним поговорил о  сыновьях. Очень  он приятен и
трогателен был. Сколько любви я  встречаю у людей, и это помогает мне  нести
свой тяжелый крест..."
     Из дневника Н.С. 2 июля 1945 г.
     "Сегодня отрадный  день.  Ездили  с  Талечкой в  Измайлово.  Бродили по
вековому лесу "Измайловского зверинца" - заповедника, сохранившегося в своем
первоначальном виде. Вековые  сосны, дубы,  березы, липы - чаща и  ни единой
души  человеческой.  Мелкая  поросль малины, заросшие тропы и дорожки. Лес в
порядке: весь валежник подобран, собрана  сушь.  Но виновник  этого порядка,
вероятно, топливный кризис минувшей зимы.
     Ходили по пустынному лесу  вдвоем. Думали об  одном, но не говорили. Не
хотелось словами нарушать наши думы, определять словами их и нашу боль.
     Деревья, высокое небо, зелень лесная и вся  исходящая  от них  мудрость
сделали это гораздо лучше, чем слова..."
     ...7 июля в дневнике - короткая фраза,  за  которой стоит очень многое:
"Рассказы о том, что шлют в ссылку наших пленных. Гнетет".
     Из дневника Н.С. 6 августа 1945 г.
     "Все  люди,  люди,  а  на  душе одиноко  и тоскливо. Талечка  с  трудом
переносит наше горе. Людям  незаметно, потому что она делает усилия и как-бы
во всем  участвует, и никто, кроме меня, не знает, что делается у нее в душе
и как трудно ей переносить душевные страдания. Бесцельность существования ее
гнетет.
     Надежд  все меньше и меньше. Почти нет. Бедный Федя! Что он вынес, если
пришлось умереть!  Если  умер он, то,  конечно, не  внезапно, не  в  бою,  а
медленною смертью с приготовлениями и  пытками. А Сережа, вероятно, в бою, а
может быть и нет - тоже в немецкой неволе, в лагере с мучениями.
     Ничего, ничего не известно. Эта неизвестность гнетет хуже самой тяжелой
вести  -  оттого  хуже, что,  как  ни  борись,  рисуешь в  своем воображении
всевозможные картины и ужасы.
     Где найду источник жизни? Господи! Укрепи дух мой  и силы мои, чтобы не
поступить малодушно!"
     ...5 сентября.  "Атомная  бомба -  грандиозное научное открытие. Трудно
вместить  в рассудок  величину возможной мировой  катастрофы. Новая  атомная
эра! Нужны огромные  усилия общества, чтобы  направить ее открытия на службу
человечеству, а не на истребление его... Мировая война - такая, какой доселе
свет  не  видел.  С  совершенно  новыми,  необычайными  атрибутами  техники,
направленной на истребление людей. С лагерями смерти и страданиями в мировом
масштабе - недавно пережитая мировая катастрофа.
     В политической  жизни тоже  должно  произойти что-то  новое  в мировом,
международном масштабе,  что  явится  следствием этой  катастрофы.  Покойный
Рузвельт был прав. Все должно быть новое: и  границы, и способ управления, и
экономика, и социальные отношения. В основу, конечно будет положен труд.
     Но  все  это  будет  неустойчиво,  если не  будет  такой же  переоценки
ценностей в мировом масштабе в моральной жизни людей, в этике, связующей эту
грандиозную новую жизнь в единое целое.
     В  мировой  морали  должен  быть  обнаружен новый  стержень,  иначе все
развалится.  Я  уверен,  что  он  будет найден. И  не несет  ли  этот  новый
моральный, идеологический стержень Лев Николаевич Толстой?..
     И через границы будем летать,  как птицы,  так как ни научная мысль, ни
искусство, ни душа человеческая не знают границ. А значит не будут нужны они
и для  формы, в  которую  отливаются проявления духа человеческого: техника,
экономика, политика и прочие земные устройства...
     А в основе всего душа, а в основе Любовь. Этика".
     Из дневника Н.С. 2 октября 1945 г.
     "...Сегодня С.Ф. передавала рассказ одного демобилизованного, без руки,
который воевал со времен Финляндской войны, партийный. Едет навещать бойца -
девушку,  которую так обезобразило, что остались одни глаза, а лица нет. Она
заперлась у себя в дому, в деревне и никому не показывается...
     Вот его рассказ:
     -  Наш  летчик упал  в немецкое расположение. Очнулся, а над ним немец,
приводит его  в чувство.  Невольным движением хватается за револьвер.  Немец
говорит: "Не надо это. У тебя дети есть?"
     - Есть.
     - И у меня есть.
     Принес ему  воды  из ручья, когда  захотел пить, и  говорит: "Ты полежи
смирно тут, а я съезжу и сейчас вернусь с подводой. Тебя отвезут в лагерь, а
потом, когда кончится война, поедешь к своим детям".
     Сел  на  мотоциклетку и поехал, а  раненый  ему  вслед выстрелил и убил
наповал. Вот какие есть люди, злодеи, и у нас.
     Присутствовавшая при рассказе девица застрекотала: "И ничего не злодей,
хорошо сделал, что убил немца. Так и надо..."
     Он возмутился, своей одной рукой  стукнул, что есть мочи по столу: "Это
вы так думаете, здесь сидючи всю войну в тылу. А мы на фронте не так думаем.
Все люди, и этот немец человек".
     А летчик понял, что сделал пакость. Его наши отбили, он выздоровел и ни
с  кем не мог разговаривать. Когда поправился, попросился на самую передовую
линию и из боя  не вернулся... Он не  мог после этого случая  жить. "Все бы,
все бы оружие собрать со всего мира и закопать в яму, чтобы больше никто  во
веки веков не пользовался. Хватить кровь лить... Я поступил в звероводческий
совхоз,  где выращивают зверей,  а  не  убивают.  Не могу  больше переносить
кровь".
     ...Еще в начале августа Николай Сергеевич послал запрос о Сереже и Феде
в  "Управление  по  учету  погибшего  и  пропавшего  без  вести  рядового  и
сержантского  состава". 11-го  октября  по  почте было получено извещение из
этого Управление от 3.10.1945 г. следующего содержания:
     "Уважаемый товарищ,
     По сообщению командира воинской части от  ... 194.. военнослужащий тов.
Родионов  Федор  Николаевич жив  и как сын  нашего  народа, верный  воинской
присяге, с оружием в руках защищает Социалистическую Родину.
     Проходит службу по адресу Полевая почта No 04677, о чем сообщаю на Ваше
письмо.
     Нач. 6 отдела Нач. 2 отделения 6 отдела
     подполковник Кошкин майор Н.С. Сидоренко"
     Николай Сергеевич и  Наталья Ульриховна боятся верить этому известию  -
слишком  большая  радость!  Наверное  какая-то  ошибка.  Если  Федя  был  на
секретном  задании  и  вернулся в  свою  часть,  то почему  же сам  сразу не
написал? В тот же день они посылают запрос командиру части 04677 и... письмо
Феде по тому же адресу.
     ...В середине октября активизировался  вопрос  о судьбе Издания. И не в
результате  письма Сталину  - оно  оставалось  неотосланным. (В дневнике  21
августа запись: "Письмо Сталину все не могу  послать, оно лежит в  тетради и
жжет, но от посылки что-то удерживает"). Быть может мешают рассказы о ссылке
пленных?
     Инициатива  обсуждения   этого  вопроса  принадлежит  новому  директору
Гослитиздата полковнику Головенченко. По-видимому, войдя в курс издательских
дел и  господствующих там настроений, он, по примеру  своего предшественника
Лозовского,  затевает с Николаем Сергеевичем разговор  об отсутствии средств
для оплаты работы редакторов и  печатания томов. Предлагает  издание Полного
собрания сочинений Толстого временно приостановить.
     Николай Сергеевич,  следуя  по  своему  некогда  проторенному пути,  на
следующий же день обращается  за поддержкой в  ЦК (ссылаясь,  разумеется, на
указания Ленина). Люди в ЦК новые. Не сразу удается найти работника, который
по  роду   своих   обязанностей   должен  его  выслушать.  Наконец,  таковым
оказывается некий тов. Еголин. Его должность остается  неясной, но,  видимо,
она  не самого низкого ранга,  поскольку у него есть собственный консультант
(тов.  Обломиевский),  о  котором  Николай Сергеевич  пишет,  что  он "очень
приятный"  человек   -  для   сотрудника   аппарата  ЦК  характеристика   не
тривиальная.
     Еголин  приглашает  на  следующий  день к себе  в  ЦК.  Узнав об  этом,
Головенченко  просит  Николая  Сергеевича  предварительно зайти к  нему. Там
оказывается целое собрание ведущих сотрудников  издательства.  Все наперебой
высказывают разного рода укоры и  претензии в  адрес Редакционного комитета.
Вероятно  для  того, чтобы  поколебать  решимость  Николая  Сергеевича перед
разговором в ЦК.
     Тем  не менее,  разговор с  Еголиным  оказывается не без последствий. В
дневнике от 5 ноября запись:
     "Прожил все это  время напряженно. Непрерывно находился  в хлопотах  по
нашему делу,  в  борьбе с Гослитиздатом,  всем  его аппаратом  и  директором
Головенченко. 4 раза пришлось обращаться в ЦК  и  теперь, как-будто,  нехотя
директор поддался. Печатать наши тома будут не пять лет, а восемь: в 46 году
не 6 томов, а 3 или 4".
     ...Еще в конце  октября пришел ответ из  части, где служил Федя, от его
непосредственного  командира:  Федя числится у  них пропавшим без  вести.  А
25-го ноября  Николай  Сергеевич  получает  официальную  справку  следующего
содержания:
     "НКО Воинская часть п/п 04677 31 октября 1945 г. No 31/ес
     Справка
     Настоящим сообщаю, что в/ч  п/п 04677 младший лейтенант Родионов  Федор
Николаевич  пропал  без  вести 19.1.45 г. в районе Чижикув  и Гай Винницкого
района   Львовской   обл.  при  исполнении  служебных  обязанностей,  что  и
удостоверяю
     Начальник штаба в/ч п/п 04677 майор (Слинько)".
     "Сведения эти  не  повергли меня в уныние, - записывает  Н.С. в тот  же
день,  -  и не прибавили ничего  к тому, что мы знаем. Справка  эта имеет то
достоинство, что она - официальная, с верной датой и указанием места пропажи
Феди".
     Однако  эффект этого  официального документа  был, все-таки, серьезным.
Николай Сергеевич слег в постель,  им  овладела невероятная слабость, не мог
держаться на ногах, кружилась голова.
     Из дневника Н.С. 29 ноября 1945 г.
     "...Это Федина  бумажка - справка меня  доконала.  Депрессия перешла на
грипп со слабостью,  грипп  - на кишки. Боли ужасно сильные. Вчера  принимал
опий, а сегодня опять все заново. Надо поправляться и  после выборов ехать в
Чижикув  и Гай  и  там  ходить  из дома в  дом,  может  быть своими  глазами
что-нибудь увижу. А так - все равно нет жизни..."
     ...Между тем, за неделю до  этого Николаю  Сергеевичу звонила секретарь
парткома  Гослитизадата и  сообщила,  что его кандидатура выделена в  состав
районной  избирательной  комиссии по  выборам  в  Верховный Совет СССР.  Он,
разумеется,  дал свое согласие,  хотя, как сам пишет, "что  это значит  - не
знаю".
     ...В   декабре   печатаются   материалы  Нюрнбергского   процесса   над
нацистскими  преступниками.  Мысли  возвращаются   к   недавней  войне.   И,
естественно, к Толстому на ее фоне.
     Из дневника Н.С. 8 декабря 1945 г.
     "...Мысли начинают работать - все думаю о Толстом. Как бы он? Каково бы
было  его отношение к  войне, к пережитому нами? Толстой - великий  патриот,
Толстой  -  великий гуманист...  Однако  борьба  всеми  силами  души,  всеми
средствами  есть  основа   его  творчества   и  деятельности.  Говорят:   "А
непротивление злу?  А  его антимилитаризм  и  отрицание  военной службы: "Не
убий", "Царство  Божье  внутри  вас",  "Памятка",  "Тулон" и другие  статьи?
Противоречие это или  нет? Два  Толстых или один?" Один Толстой!  И никакого
противоречия нет! "Непротивление" есть результат духовной  борьбы человека с
самим собой,  со всеми низкими, зверскими инстинктами человеческой личности.
Толкающими его к мести, к  бесплодным  попыткам защитить себя от  возможного
насилия, другим, еще большим превентивным насилием, которое, в свою очередь,
порождает  насильственный ответ  - так, что количество зла  и насилия только
возрастает.  "Непротивление"  есть  высшее  духовное  напряжение  отдельного
человека,  заставляющее его  понять, что  предотвратить насилия можно только
добром, доброжелательным отношением к  людям, воспитанием такого отношения в
обществе, что приведет к уменьшению и ослаблению зла и насилия. Это - высшая
форма  гуманизма,  которая  отнюдь не отрицает  необходимость  самозащиты  в
случае  прямой  необходимости,  но  отвергает  месть  и  наказание  в  целях
устрашения.
     Где и когда Толстой призывал к общественному непротивлению? Где и когда
Толстой признавал возможность незащиты своего народа? Наоборот,  он призывал
к борьбе и защите  народа "до последнего". Гуманизм и борьба -  вот сущность
творчества  Толстого. А  разве гуманизм  можно  противопоставлять борьбе? Не
должно  быть  борьбы без гуманизма. Но и гуманизм не  может восторжествовать
без  борьбы. Соединившись эти два элемента  образуют  силу, которую ничто не
сломит...
     Что  противостоит  нынче атомной бомбе? Мировая мораль, идеалом которой
был и есть Толстой".
     ...14  декабря  Николай  Сергеевич,  невзирая  на  болезнь, целый  день
проводит  на  избирательном   участке   -  занимается  алфавитными  списками
избирателей.
     ...17  декабря  ходит  по  домам  с  проверкой  этих  списков. Вот  его
впечатления от городского варианта "хождения в народ":
     "Вечером был  на  избирательном  участке. Ходил по квартирам - трущобам
(дом  24б   по  Харитоньевскому   переулку  -   так   называемое,
общежитие). Как  живут  люди! Развалившийся дом.  Чтобы попасть в него  надо
взобраться по обледеневшей лестнице без перил. Второй этаж  - развалился,  в
третьем  -  каморки  с  неструганными  фанерными  перегородками.  В  женском
общежитии  каморки   разделены  уже  не  фанерами,   а  грязными   кисейными
занавесками: койки и сундуки. Клопы лезут из паспортов. А на четвертом этаже
- неведомое  и нигде не зарегистрированное общежитие строителей, человек 50.
Но люди всюду очень любезны. 15 человек из 63-х не нашел".
     Из дневника Н.С. 23 декабря 1945 г.
     "Дежурю в избирательном участке. Сижу в полном  одиночестве. Все думаю:
"Да не может быть, чтобы судьба так  жестоко расправилась с нами:  оба сына!
Одна и та же судьба - пропали без  вести оба! Где? Что  испытали? Какое было
последнее  чувство, последняя мысль? К кому  направлена? Возможно к нам, и с
нею ушл