амолетику. Он соскочил с седла, стукнулся лбом
и громко разревелся. Вот такой был Бобби.  Не все было столь живописно
- думаю даже, больше ничего подобного не случалось... по крайней мере,
до Успокоительного. Но я привел эту историю, считая, по крайней мере в
данном случае, что крайности служат подтверждением нормы: жизнь с Боб-
би - это сплошной кавардак.  В девять лет он посещал лекции по кванто-
вой физике и курс алгебры повышенной трудности в  Джорджтаунском  уни-
верситете. Однажды он своим криком заглушил все радиоприемники и теле-
визоры на нашей улице и в четырех соседних кварталах: он нашел на чер-
даке старый переносной телевизор и переделал его  в  широковещательную
радиостанцию.  Один старый черно-белый "Зенит",  семь  метров  гибкого
провода,  плечики,  подвешенные к коньку крыши,- и presto!  В  течение
двух часов четыре квартала Джорджтауна могли принимать только  WBOB..,
которым оказался мой братец: он читал вслух мои рассказы, отпускал ду-
рацкие шуточки и объяснял, что именно ввиду высокого содержания серы в
отварных бобах наш папа так часто пукает в церкви по воскресеньям. "Но
в общем-то он держит это в рамках,- успокаивал Бобби аудиторию пример-
но из тысяч трех слушателей,- приберегая главное до момента, когда на-
до петь гимны". Папа, которому это все не особенно понравилось, вынуж-
ден был уплатить семьдесят пять долларов штрафа и вычел их из содержа-
ния Бобби на следующий год. Жить с Бобби, о да...  слушайте,  я плачу.
Интересно, это искреннее чувство или просто разрядка? Думаю,  все-таки
первое - Господь свидетель, как я любил его, но, видимо,  надо все-та-
ки поторопиться. По существу Бобби закончил среднюю шкалу к десяти го-
дам,  но никогда не получил степени бакалавра,  не говоря уже о магас-
тре. Это потому,  что мощная стрелка компаса в его голове все металась
и металась туда-сюда в поисках истинного Северного полюса.  У него был
физический период и более короткий,  когда он свихнулся на химии...  в
конце концов, Бобби всегда был слишком нетерпелив, чтобы долбить мате-
матику, связанную с этими областями. Он-то мог ее осилить,  но она - и
вообще так называемые точные науки - быстро ему наскучивала. В пятнад-
цать лет он интересовался археологией - на нашей даче в Норт-Конуэе он
прочесал подножья Белых гор,  воссоздавая историю живших там  индейцев
по наконечникам стрел,  кремням и даже  структуре  угольков  из  давно
угасших костров в мезолитических пещерах центрального Нью-Хэмпшира. Но
и это прошло, и он занялся историей и антропологией. В шестнадцать лет
родители нехотя отпустили Бобби, когда он попросился в антрополоптчес-
кую экспедицию в Южную Америку.  Вернулся он через пять месяцев с пер-
вым в жизни настоящим загаром; он стал на три сантиметра выше,  на во-
семь килограммов легче и гораздо спокойнее.  Он оставался веселым,  но
его мальчишеская несдержанность,  временами заразительная,   временами
невыносимая,  прошла.  Он стал взрослее.  И впервые я услышал от  него
разговоры о политике... о том, какие ужасы творятся на свете.  Это бы-
ло в 2003 году,  когда отколовшаяся от ООП группа под названием  "Сыны
джихада" (для меня это название всегда звучало  как-то  отвратительно,
вроде католической общины где-то в западной Пенсильвании)  взорвала  в
Лондоне струйную бомбу,  отравив шестьдесят процентов площади города и
сделав остальное непригодным для проживания тех,  кто собирался  иметь
детей (или жить после пятидесяти).  В том же году мы пробовали органи-
зовать блокаду Филиппин после того,  как правительство Седеньо приняло
"небольшую группу" советников из красного Китая (тысяч  в  пятнадцать,
по данным наших разведывательных спутников),  и отступили  лишь  после
того, как стало ясно, что а) китайцы не шутили, утверждая,  что запол-
нят вакуум сразу после нашего ухода,  и б) американский народ вовсе не
намерен совершать массовое самоубийство из-за  филиппинских  островов.
Еще в том же году другая группа чокнутых кретинов - по-моему,   албан-
цев - пыталась рассеять с воздуха вирус СПИД над Берлином.  Такие вещи
удручали всех, но Бобби - до глубины души.
- Почему люди такие мерзкие сволочи? - спросил он меня однажды. Мы от-
дыхали в Нью-Хэмпшире,  был конец августа,  и наши вещи в основном уже
находались в ящиках и чемоданах.  Домик приобрел вечальвыи,  заброшен-
ный вид, как всегда,  когда нам предстояло разъехаться в разные места.
Мне - в Нью-Йорк, а Бобби - в Уэйко,  Техас...  вот уж чего не ожидал.
Все лето он читал книги по социологии и геологии - как вам такой  кок-
тейль?  - и сказал,  что намерен поставить там пару экспериментов.  Он
сказал это самым небрежным тоном,  но я заметил,  как мама внимательно
взглянула на него. Ни отец, ни я ничего не подозревали, но, думаю, ма-
ма почуяла,  что стрелка компаса Бобби перестала рыскать и устремилась
в нужном направлении.
- Почему они такие сволочи? - переспросил я.- Я что, должен ответить?
- Лучше пусть кто-то ответит,- вымолвил он.- И очень скоро,   судя  по
тому, как идут дела.
- Дела идут как всегда,- заметил я,- и это, видимо,  потому,  что люди
созданы сволочами.  Если кто-то должен нести ответственность,  так это
Господь Бог.
- Ерунда все это. Я не верю.  Даже треп насчет двойных Х-хромосом ока-
зался ерундой.  И не говори мне об экономических неурядицах,  конфлик-
тах между имущими и неимущими, потому что это тоже ничего не объясняет.
- Первородный грех,- возразил я.- Работай на меня - я задаю ритм, а ты
под него танцуй.
- Ладно, сказал Бобби,- может быть, и первородный грех.  Но каким ору-
дием, большой брат? Об этом ты себя спрашивал?
- Орудием? Каким орудием? Что-то я тебя не понимаю.
- Думаю, это вода,- задумчиво промолвил Бобби.
- Что-что?
- Вода. Что-то, содержащееся в воде. Он поднял взгляд на меня:
- Или не содержащееся.  На следующий день Бобби улетел в Уэйко.  С тех
пор я его не видел, пока он не ворвался в мою квартиру в надетой наиз-
нанку майке и с двумя стеклянными ящиками. Это было три года спустя.
- Привет,  Гови,- сказал он,  переступая через порог и по-свойски шле-
пая меня по спине, будто мы расстались
- Бобби! - заорал я и заключил его в медвежьи объятия.   Мне  в  грудь
уперлись острые углы, и послышалось разгневанное жужжание.
- И я рад тебя видеть,- сказал Бобби,- но лучше пусти. Ты злишь тузем-
цев. Я поспешно отступил.  Бобби поставил на пол огромный бумажный ме-
шок и развязал рюкзак.  Затем осторожно вынул из мешка стеклянные ящи-
ки. В одном был пчелиный улей, в другом - осиное гнездо. Пчелы уже ус-
покоились и сновали по своим пчелиным делам,  но осам все это явно  не
нравилось.
- Ладно,  Бобби,- произнес я,  ухмыляясь.  Я не мог сдержаться.- Что у
тебя на сей раз? Он расстегнул рюкзак и вынул баночку из-под майонеза,
наполовину заполненную прозрачной жидкостью.
- Видишь?
- Да. Похоже на воду. Или это огненная вода?
-И то, и другое,  поверь.  Взято из артезианской скважины в Ла-Плате -
городке в семидесяти километрах восточнее Уэйко, и это концентрат, вы-
деленный из восемнадцати литров воды.  У меня там настоящая винокурня,
Гови, но не думаю, что правительство будет меня преследовать.- Его ух-
мылка стала шире.- Это все-таки вода,  но в то же время  самый  удиви-
тельный самогон из всех знакомых человечеству.
- Никак не усеку, о чем ты.
- Конечно, не сечешь. Но поймешь. Знаешь что, Гови?
- Что?
- Если пришибленный род человеческий сумеет продержаться еще шесть ме-
сяцев,  спорю,  что смогу сохранить его навсегда.  Он  поднял  баночку
из-под майонеза,  и увеличенный ею глаз Бобби уставился на меня сквозь
нее с чрезвычайно торжественным видом.
- Это великая вещь,- отчеканил он.- Лекарство от самой тяжелой  болез-
ни, жертвой которой становится гомо сапиенс.
- Рака?
- Ничего подобного,- возразил Бобби.- Войны.  Пьяных  драк.    Убийств
из-за угла. Всей этой гадости. Где у тебя ванная, Гови?  Зубы взывают.
Вернувшись оттуда,  он не только надел майку правильной стороной нару-
жу,  но даже причесался -- правда,  тем же своим  привычным  способом.
Бобби просто совал голову под кран,  а потом прохаживался  по  волосам
пятерней. Он осмотрел стеклянные ящики и нашел,  что пчелы и осы приш-
ли в норму.
- Не то чтобы осиное гаездо когда-нибудь хоть отдаленно приближалось к
тому, что мы называем нормой, ' Гови. Осы - это коллективисты,  подоб-
но пчелам и муравьям, но, в отличие от пчел,  которые на практике пси-
хически здоровы, и муравьев,  у которых в единичных случаях бывают ши-
зоидные сдвиги, осы все погаловно сдвинутые.- Он улыбнулся.- Как и наш
добрый старый гомо сапиенс.- Он отодвинул крышку ящика,  в котором на-
ходился пчелиный улей.
- Вот что, Бобби,- сказал я.  Я улыбался,  но слишком уж широко.- Зад-
винь крышку и объясни мне толком,  о чем речь.  Демонстрацию отложи на
потом. Понимаешь,  хозяин-то мой лапочка,  но его супруга - это здоро-
венная бабища,  которая курит сигары и на пятнадцать килограммов тяже-
лее меня. Она...
- Дело вот в чем,- продолжал Бобби, будто я ничего и не говорил - при-
вычка, столь же мне знакомая, как Способ Причесывания Пятерней. Он ни-
когда не бывал невежлив,  но очень часто отрешен.  А мог ли я  остано-
вить его? Нет, черт возьми. Его никак не сдвинешь с места. Думаю,  я и
тогда подспудно чувствовал, что ничем хорошим это все не кончится,  но
если я был с Бобби дольше пяти минут,  он просто гипнотизировал  меня.
Он как бы держал мяч и обещал мне, что на этот раз уж точно,  а я бро-
сался к этому мячу через все поле.-- Наверное, ты это уже видел - вре-
мя от времени бывают фотографии в журналах,  а той по телевизору пока-
зывают.  Ничего особенного,  но выглядит эффектно,  потому что у людей
совершенно бессмысленные предрассудки насчет пчел.  Весь ужас  в  том,
что он был прав,- я это действительно уже видел.  Он сунул руку в щель
между ульем и стенкой ящика.  Менее чем за пятнадцать  секунд  на  ней
появилась копошащаяся черно-желтая перчатка. В памяти мгновенно всплы-
ла картина: я сижу перед телевизором в пижаме,  обняв плюшевого мишку,
наверное,  за полчаса до отхода ко сну (и уж точно за годы до рождения
Бобби) и смотрю со смесью ужаса,  отвращения и восхищения,    как  ка-
кой-то пчеловод дает пчелам облепить все свое лицо.  Сначала они обра-
зовали нечто вроде балахона палача, а потом он смахнул их так, что по-
лучилась гротескная живая борода.  Бобби вдруг резко вздрогнул,  потом
усмехнулся.
- Одна ужалила меня,- объяснил он.- Они еще взволнованны  после  путе-
шествия. Я летел с местной страховщицей из Ла-Платы в Уэйко на ее ста-
реньком "пайпер кабе",  оттуда самолетом местной линии - "Эр задница",
кажется,- в Новый Орлеан. Чуть ли не сорок пересадок, но,  клянусь Бо-
гом, спятили они уже здесь, в такси. На Второй авеню до сих пор больше
ухабов, чем на Бергенштрассе после капитуляции Берлина.
- Слушай,  я тебе все-таки советую вынуть оттуда руку,  Бобе,- заметил
я. Я напрягся в ожидании того, что какие-нибудь из них вылетят,  а по-
том гоняйся за ними часами по квартире,  сбивая одну за другой сверну-
тым в трубку журналом,  словно беглецов из старого фильма о  заключен-
ных. Но ни одна не покинула ящика... пока, во всяком случае.
- Да успокойся, Гови. Видел, как пчела прилипает к цветку?  Или слышал
хотя бы?
- Ты не похож на цветок. Он рассмеялся:
- Чушь, думаешь, пчелы знают, как выглядит цветок?  Дудки!  Они так же
представляют, как выглядит цветок, как мы с тобой слышим звуки,  изда-
ваемые облаком. Они знают,  что я сладкий,  потому что я выделяю с по-
том двуокись сахарозы... наряду с еще тридцатью семью двуокисями,  из-
вестными науке. Он задумчиво помолчал.
- Хотя,  должен признаться,  я вчера немного подсластился.  В самолете
съел коробку вишни в шоколаде...
- О Господи, Бобби!
-... а здесь в такси пару пирожных.  Он запустил в ящик другую руку  и
принялся осторожно счищать пчел. Я видел, как он снова дернулся, сбра-
сывая последнюю, после чего доставил мне немалое удовольствие,  задви-
нув крышку ящика. На обеих руках у него появились красные вздутия: од-
но на чашечке левой ладони, другоевысоко на правой, в том месте, кото-
рое хироманты называют "ожерельем судьбы". Он пострадал, но я прекрас-
но понимал,  что он хотел мне продемонстрировать: не менее четырех со-
тен пчел обследовали его. А ужалили только две.  Он извлек пару пинце-
тов из кармана джинсов и проследовал к моему столу. Сдвинул кучу руко-
писей возле компьютера "Уонг микро",  которым я пользовался тогда,   и
направил свет настольной лампы туда,  где только что  лежали  бумаги,-
водил ею туда-сюда,  пока не получилось маленькое четкое пятнышко све-
та на вишневой поверхности стола.
- Что хорошего пишешь, Бу-бу? - небрежно осведомился он,  и у меня по-
холодело в позвоночнике.  Когда он в последний раз называл меня Бу-бу?
Когда ему было четыре года? Шесть?  Не помню,  черт побери.  Он стара-
тельно обрабатывал левую руку пинцетом. Я увидел,  как он вытащил неч-
то крохотное, похожее на волосок из ноздри, и положил в пепельницу.
- Декорация к "Ярмарке тщеславия",- заметил я.- Бобби,  чем ты,   черт
возьми, сейчас занимаешься?
- Не хочешь вытащить из меня второе?  - предложил он,  протягивая  мне
пинцет, правую руку и сопровождая это извиняющейся улыбкой.- Я все ду-
маю, что раз я такой умный, то и ловким должен быть соответственно, но
у моей левой руки коэффициент интеллекта не выше шести.   Все  тот  же
Бобби.  Я сел рядом с ним,  взял пинцет и вытащил  пче-линое  жало  из
красной припухлости рядом с тем,  что в его случае следовало  называть
"ожерельем обреченности",  а пока я это проделывал,  он  объяснял  мне
разницу между пчелами и осами,  разницу между водой в Ла-Плате и водой
в Нью-Йорке и как, елки-палки, все будет замечательно с его водой, ес-
ли я ему немного помогу. И, разумеется, я понесся за футбольным мячом,
который держал мой веселый, ужасно умный братец.
- Пчелы не жалят без крайней необходимости,  потому что они после это-
го умирают,- бесстрастно пояснял Бобби.- Помнишь, в Норт-Конуэе ты мне
говорил, что мы убиваем друг друга из-за первородного греха?
- Да. Я и сейчас так считаю.
- Ну что ж, если это действительно так, если есть Бог,  который однов-
ременно любит нас настолько,  что выдает своего собственного Сына рас-
пятым на кресте, и выгоняет под зад из рая только за то,  что какая-то
сучка надкусила не то яблоко,  то проклятие Его вот какое:  Он  создал
нас осами, а не пчелами. Черт, Гови, что ты делаешь?
- Сиди спокойно,- сказал я,- и я его вытащу.  Если хочешь пожестикули-
ровать, я подожду.
- Ладно,- сказал он и сидел относительно спокойно,  пока я вынимал жа-
ло.- Пчелы - это камикадзе природы,  Бу-бу.  Загляни в этот ящик.  Ви-
дишь, те две, что ужалили меня, лежат на дне.  Жала у них заостренные,
вроде рыболовных крючков. Они легко входят. Выпуская жало,  они вместе
с ним выталкивают свои внутренности.
- Здорово,- удивился я, бросая второе жало в пепельницу. Зазубрин я не
видел, но микроскопа-то у меня не было.
- Этим-то они и отличаются.
- Я думаю.
- У ос, напротив, жала гладкие. Они жалят столько раз,  сколько хотят.
Яд у них кончается после третьего или четвертого укуса,  но просто де-
лать дырки они могут сколько угодно... и обычно делают.  Особенно нас-
тоящие осы. Тот вид, который здесь.  Их можно приманить.  Такое вещес-
тво, называется ноксон.  Потом от него вроде тяжкого похмелья,  потому
что они просыпаются еще злее, чем обычно.  Он грустно посмотрел на ме-
ня,  и впервые я увидел у него темные мешки под глазами и понял,   что
мой маленький братик устал больше, чем когда-либо.
- Вот почему люди воюют, Бу-бу. Воюют, и воюют,  и воюют.  У нас глад-
кие жала. Теперь смотри сюда. Он встал,  прошел к своему рюкзаку,  по-
рылся в нем и достал пипетку.  Открыв баночку из-под майонеза,  он на-
полнил пипетку своей дистиллированной техасской водой.  Когда он подо-
шел к стеклянному ящику, где было осиное гнездо, я заметил,  что крыш-
ка у этого ящика другая - к ней приделан крохотный пластиковый  ползу-
нок.  Мне не требовалось объяснений: пчелиный ящик он  готов  был  от-
крыть настежь,  с осами же рисковать явно не хотел.  Он  чуть  сдвинул
черную нашлепку. Две капельки воды упали в гнездо,  на мгновение обра-
зовав темное пятнышко, которое тут же исчезло.
- Подождем три минуты,- сказал он.
- Что...
- Не спрашивай. Подождем три минуты. За это время он прочел мою статью
о подделке произведений искусства,  хотя я уже успел  написать  больше
двадцати страниц.
- Неплохо,- одобрил он,  откладывая рукопись.- Очень неплохо.  Но тебе
стоило бы почитать о том,  как миллионер Джей Гульд украсил  салон-ва-
гон своего личного поезда поддельными картинами Мане  -  это  звучит.-
Говоря это, он снимал крышку со стеклянного ящика с осиным гнездом.
- Ради Бога, Бобби, кончай эту комедию! - заорал я.
- Ты все такой же зануда,- рассмеялся Бобби и вынул гнездо,    которое
было серовато-стального цвета, размером с кегельный шар. Он держал его
в руках. Осы вылетали и садились ему на руки, щеки, лоб. Одна подлете-
ла ко мне и села на запястье. Я прихлопнул ее,  и она свалилась на ко-
вер.  Я разозлился - действительно разозлился.  Все мое тело  наполни-
лось адреналином, а глаза чуть нс выкатились из орбит.
- Нс убивай их,- сказал Бобби.- С тем же успехом можно  убивать  детей
за тот вред, который они тебе причинили.  Вот ведь в чем дело.- Он пе-
ребрасывал гнездо из одной руки в другую, словно ото был теннисный мя-
чик. Он подбросил его в воздух.  Я с ужасом наблюдал,  как осы носятся
по моей гостиной,  словно истребителиперехватчики.    Бобби  осторожно
опустил гнездо в ящик и сел на диван.  Он похлопал по подушке,    и  я
опустился на нее,  словно загипнотизированный.  Осы были  повсюду:  на
ковре, потолке, в шторах. Полдюжины уселись на огромном экране телеви-
зора. Нс успел я сесть, как он смахнул пару ос с диванной подушки,  на
которую я намеревался опуститься. Они мгновенно улетели. Все легко ле-
тали,  легко ползали,  двигались быстро.  Никаких признаков опьянения.
Пока Бобби говорил,  они находили дорогу в свой домик  из  папье-маше,
заползали туда и постепенно все скрылись в нем через дыру в крышке.
- Я не первый заинтересовался Уэйко,- начал Бобби.- Просто  это  самый
большой городок в крохотном ненасильственном  углу  самого  разбойного
штата в Америке.  Техасцы любят пострелять друг в друга,  Гови,- это у
них вроде национального увлечения. Половина мужчин ходит с оружием.  В
субботу вечером бары в Форт-Уэрте превращаются в тиры, где вместо гли-
няных уточек стреляют в живых пьянчуг. В Национальной стрелковой ассо-
циации там больше членов,  чем в методистской церкви.  Не то чтобы Те-
хас был единственным местом,  где люди стреляют друг в друга,    режут
горло острой бритвой или бросают детей в печь, когда они слишком гром-
ко плачут, но они действительно обожают стрельбу.
- Кроме Уэйко,- уточнил я.
- О,  оружие там тоже любят,- продолжал он.- Просто пускают его в  ход
значительно реже.  Господи.  Я только что взглянул на часы  и  заметил
время. Мне казалось, что я пишу минут пятнадцать,  а прошло больше ча-
са. Иногда это со мной случается,  когда пишу на бешеной скорости,  но
сейчас я не могу себе позволить вдаваться в детали.  Чувствую себя как
обычно - в горле не першит,  я не подыскиваю лихорадочно слова,   а  в
том, что сочинил, вся орфография и переносы правильные.  Но обманывать
себя не могу.  Надо поторопиться.  "Чепуха",- сказала Скарлетт,  вот и
все. Атмосферу ненасилия в Уэйко замечали и исследовали раньше,  в ос-
новном социологи. Бобби сказал, что,  когда запустишь в компьютер дос-
таточно данных по Уэйко и соседним регионам - плотность и средний воз-
раст населения,  средний доход,  средний уровень образования и десятки
других показателей, то на выходе получается чудовищная аномалия. Науч-
ным трудам юмор не свойствен,  тем нс менее авторы лучших из пятидеся-
ти с лишним работ,  которые Бобби прочел по этому вопросу,  иронически
предполагал