ша  Фрэнка,  -  с  особым
сладострастием живописал, что Маккатчеон походил на "тыкву, раздавленную
колесами трактора".
   Эта картина преследовала меня в течение долгих месяцев.., но откуда о
том было знать отцу. Просто  отец  подумал,  что  мне  доставит  радость
посидеть в кабине старого грузовика: он замечал,  как  я  поглядываю  на
него  всякий  раз,  проезжая  мимо,  и  ошибочно  принял  мой  страх  за
восхищение.
   Я отчетливо помню цветы золотарника -  их  желтые  лепестки,  немного
поблекшие от осенних заморозков. Я  помню  терпкий,  какой-то  сероватый
привкус  воздуха  -  немного  горький,  немного   резкий.   Помню,   как
серебрилась под ногами высохшая трава. Помню ее шорох под нашими  ногами
- "хс-с, хс-с-с...". Но лучше всего запомнился  грузовик.  Как  он  рос,
становился все больше при нашем  приближении,  помню  озлобленный  оскал
радиатора,  кроваво-красный  его  окрас,  мутно  поблескивающее  лобовое
стекло. Помню, как ужас окатил меня ледяной волной, и привкус воздуха на
языке показался еще более  серым,  когда  отец,  взяв  меня  под  мышки,
приподнял и понес к кабине со словами: "Ну давай, Квентин, полезай! Веди
его в Портленд!" Я помню, как воздух туго ударял в лицо  по  мере  того,
как я поднимался все выше  и  выше,  и  к  горьковатому  и  чистому  его
привкусу  теперь  примешивался  запах  солярки  "Даймонд  джем",  старой
рассохшейся кожи, мышиного помета и - готов поклясться в этом! -  крови.
Помню, что изо всех сил сдерживался, чтобы не заплакать,  а  отец  стоял
подняв голову и улыбался, уверенный, что доставил мне  море  радости.  И
вдруг мне показалось, что он сейчас уйдет или повернется спиной и  тогда
грузовик сожрет меня - сожрет заживо. А потом  выплюнет  в  траву  нечто
изжеванное,  с  переломанными  костями  и..,  раздавленное.  Как  тыква,
угодившая под колеса трактора.
   И тут я заплакал. Отец, который был самым лучшим и добрым  из  людей,
тут же подхватил меня на руки, снял с сиденья,  стал  утешать,  а  потом
понес к машине.
   Он нес меня на руках, прижав к плечу, и  я  смотрел,  как  удаляется,
уменьшается грузовик, одиноко стоявший в поле  с  огромным,  разверстым,
точно  пасть,  радиатором,  темной  круглой  дырой  в  том  месте,  куда
полагалось  вставлять  заводную  рукоятку,  -  дыра  напоминала   пустую
глазницу. И мне захотелось рассказать отцу, что там я почувствовал запах
крови и именно потому заплакал. Но я почему-то не смог. И еще, думаю, он
бы мне просто не поверил.
   Будучи  пятилетним  ребенком,  все  еще  верившим   в   Санта-Клауса,
Прекрасную Фею, Волшебника-Аладдина, я столь же свято уверовал в то, что
чувство жути, овладевшее мной как только я оказался в кабине, передалось
мне от самого грузовика. И мне понадобилось  целых  двадцать  два  года,
чтобы разувериться в этом. Чтобы понять, что вовсе не  "крессвелл"  убил
Джорджа Маккатчеона, а мой дядюшка Отто.

***

   Итак, "крессвелл" стал своеобразным символом, навязчивой идеей  моего
детства. Однако ради справедливости следует отметить, что  он  будоражил
умы и остальных обитателей нашей  округи.  Если  вы  начинали  объяснять
кому-либо, как  добраться  от  Бридгтона  до  Касл-Рока,  то  непременно
упоминали о том, что после поворота с шоссе ј  II,  примерно  через  три
мили, слева от дороги в поле  будет  стоять  большой  и  старый  красный
грузовик. Частенько на обочине возле него останавливались туристы (порой
застревая в придорожной грязи, что давало дополнительный повод для шуток
и смеха), фотографировали Белые горы с грузовиком дяди  Отто  на  первом
плане,  чтобы  лучше  показать  перспективу,  а  потому   отец   называл
"крессвелл" мемориальным грузовиком для туристов Тринити-Хилла. А  потом
перестал. Потому  как  помешательство  дяди  Отто  на  этой  машине  все
усиливалось и уже перестало казаться смешным.

***

   Впрочем, довольно о происхождении этой  машины.  Расскажем  теперь  о
тайне.
   В том, что именно грузовик убил Маккатчеона, я был совершенно уверен.
"Раздавил как тыкву" - так уверяли болтуны в парикмахерской. А  один  из
них непременно добавлял: "Могу побиться об заклад: он стоял  на  коленях
перед этим своим грузовиком и молился на него, как какой-нибудь  грязный
араб молится своему Аллаху. Прямо так и вижу, как он стоит  на  коленях!
Они же оба чокнутые, все знают. Да вы только вспомните, как  кончил  тот
же Отто Шенк, если не вериге! Торчит один-одинешенек в маленьком домишке
у грязной дороги и думает, что  весь  город  должен  на  него  молиться.
Совсем   рехнулся,   старая   сортирная   крыса!"    Эти    высказывания
приветствовались кивками и многозначительными взглядами, поскольку тогда
все действительно считали, что дядя Отто - человек со странностями -  о,
если бы!  И  образ,  обрисованный  одним  из  сочинителей  этих  саг,  -
Маккатчеон стоит на коленях перед своим грузовиком и  молится  на  него,
как "какой-нибудь грязный араб своему Аллаху", -  вовсе  не  казался  им
эксцентричным или неправдоподобным.
   Маленький  городок  всегда  живет  самыми  невероятными   слухами   и
домыслами; людей клеймят, обзывают ворами, развратниками, браконьерами и
лгунами по любому самому ничтожному поводу,  который  затем  дополняется
самыми невероятными цветистыми домыслами. Порой мне кажется,  что  такие
разговоры  начинают  исключительно  от  скуки  -  именно  так  романисты
описывают   жизнь   всех   маленьких   городков,   от    Натаниеля    до
Грейс-Мегаполиса. К тому же все эти сплетни, возникающие на  вечеринках,
в бакалейных лавках и парикмахерских,  до  странности  наивны.  Кажется,
люди склонны видеть глупость и подлость буквально во  всем,  а  если  не
видеть,  то  изобретать.  При  этом  настоящее  зло   может   оставаться
незамеченным ими, даже если парит буквально у них перед глазами, подобно
волшебному ковру-самолету из одной из сказок о "грязном арабе".

***

   Вы спросите: с чего я взял, что дядя Отто убил  его?  Просто  потому,
что он был в тот день с Маккатчеоном? Нет. Из-за грузовика, того  самого
"крессвелла"! Когда навязчивая идея стала одолевать его, он  переехал  в
тот маленький домик на отшибе, откуда был виден грузовик. И это несмотря
на то, что вплоть до самых последних дней смертельно боялся злополучного
грузовика.
   Думаю, в тот день дядя Отто заманил Маккатчеона  в  поле,  где  стоял
грузовик, под предлогом разговора о новом доме.  Джордж  Маккатчеон  был
всегда рад побеседовать о доме и  о  том,  как  славно  заживет  в  нем,
удалившись на покой. Компаньонам сделала очень выгодное предложение одна
крупная фирма - называть ее  не  буду,  но  уверяю:  она  вам  прекрасно
знакома. - и Маккатчеон  склонился  к  мысли,  что  им  следует  принять
предложение. А дядя Отто - нет. С самой весны между ними шла из-за этого
скрытая глухая борьба. Думаю, что именно  по  этой  причине  дядя  решил
избавиться от компаньона.
   И еще, мне кажется, дядя подготовился  заранее  и  сделал  две  вещи:
во-первых,  привел  в  негодность  блоки,  удерживающие   грузовик,   и,
во-вторых, положил что-то на землю перед передними  колесами  грузовика.
Некий предмет, нечто такое, что могло броситься Маккатчеону в глаза.
   Но что же это было? Не знаю. Что-нибудь  яркое  и  блестящее.  Алмаз?
Кусок битого стекла, похожий на алмаз?.. Не  важно.  Но  он  сверкает  и
переливается на солнце, и Маккатчеон наверняка заметит его. А если  нет,
дядя Отто сам обратит его внимание. "Что это?" - воскликнет он  и  ткнет
пальцем. "Не знаю", - ответит Маккатчеон и кинется посмотреть.
   Итак, Маккатчеон падает на колени перед грузовиком - точь-в-точь  как
грязный араб, молящийся своему Аллаху, - и пытается выудить этот предмет
из земли. А дядя Отто обходит тем  временем  грузовик.  Одного  сильного
толчка достаточно, .
   Чтобы машина, сорвавшись с блоков, превратила Маккатчеона в  лепешку.
Раздавила, как тыкву.
   Полагаю, в нем был слишком силен разбойничий  дух,  чтобы  скончаться
смиренно и тихо.  Так  и  вижу,  как  он  лежит,  придавленный  к  земле
оскаленным рылом "крессвелла", кровь потоком хлещет из носа, рта и ушей,
лицо белое, словно бумага,  глаза  темные  и  расширенные  и  умоляют  о
помощи.  Скорее,  скорее,  помоги  же  мне!..   Сначала   молят,   затем
заклинают.., а потом проклинают моего дядю. Обещают расправиться с  ним,
прикончить, убить... Дядя же стоит, сунув  руки  в  карманы,  смотрит  и
ждет, когда все это кончится.
   А вскоре после гибели Маккатчеона дядя Отто стал совершать  поступки,
которые завсегдатаи парикмахерской поначалу называли  необычными,  затем
чудными, а потом  "чертовски  странными".  Поступки,  в  конечном  счете
способствовавшие появлению уж совсем  оскорбительного  выражения  в  его
адрес - сбесился, точно  сортирная  крыса".  Впрочем,  невзирая  на  все
разнообразие оценок его поведения,  люди  сходились  в  одном:  все  эти
странности возникли у дяди сразу же после смерти Джорджа Маккатчеона.

***

   В 1965  году  дядя  Отто  выстроил  себе  маленький  домик  с  окном,
смотревшим на поле и грузовик. По городу ходило немало слухов о том, что
за чушь затеял старый Отто  Шенк,  поселившийся  у  самой  дороги  возле
Тринити-Хилла. Но всеобщее изумление вызвало известие о том, что к концу
строительства Дядя Отто попросил  Чаки  Барджера  выкрасить  дом  густой
ярко-красной краской и объявил, что это его дар городу - новая школа.  И
что она должна носить имя его погибшего компаньона.
   Члены городской управы Касл-Рока были потрясены до  глубины  души.  И
все остальные тоже. Ведь почти каждый житель Касл-Рока некогда  ходил  в
такую  же  маленькую  школу  (или  утверждал,   что   ходил,   не   вижу
принципиальной разницы). Но к 1965 году  таких  маленьких  однокомнатных
школ в городке уже не осталось. Последняя,  под  названием  "Касл-Ридж",
закрылась  год  назад.  Теперь  она  перешла  в   частное   владение   и
претенциозно именовалась "Виллой Стива", о чем свидетельствовала надпись
на фанерном щите у поворота на шоссе ј 117. К  тому  времени  в  городке
построили две новые школы.
   Одну - из шлакоблоков и стекла - для начальных классов. Располагалась
она на дальнем конце пустыря. Вторая  -  высокое  прекрасное  здание  на
Карлин-стрит  -  предназначалась  для  старших  и  средних  классов.   В
результате сделавший столь странное заявление дядя Отто в мгновение  ока
превратился из человека со странностями в "чертовски странного" парня.
   Члены городской  управы  послали  ему  письмо  (ни  один  из  них  не
осмелился  явиться  лично),   в   котором   выражали   самую   искреннюю
благодарность, а также надежду, что дядюшка Отто и впредь не  забудет  о
нуждах городка. Однако от домика отказались - на том  основании,  что  в
плане образования нужды детишек местными властями обеспечены  полностью.
Дядя Отто впал в неизбывную ярость.
   - "Не забудет о городе и впредь" - как же,  как  же,  дожидайтесь!  -
кричал он моему отцу. Уж он-то их не забудет, можете быть  спокойны!  Но
только в совершенно обратном смысле. Он не вчера со стога сена свалился.
Он способен отличить ястреба от кукушки! И если они хотят проверить, кто
кого переплюнет, будьте уверены:  он,  дядюшка  Отто,  выдаст  им  такую
струю, что и самому вонючему хорьку не снилось. Хорьку,  который  только
что выхлестал целый бочонок пива.
   - Ну и что теперь? - спросил отец.
   Они сидели у нас на кухне. Мать забрала шитье и поднялась наверх. Она
недолюбливала дядюшку Отто, говорила, что от него дурно пахнет,  как  от
человека, который моется  не  чаще  раза  в  месяц.  "А  еще  богач",  -
добавляла она, презрительно морща носик. Думаю, насчет запаха мать  была
права, но еще, мне кажется, она просто его боялась.  Ведь  к  1965  году
дядя  Отто  не  только  выглядел,  но  и  вел  себя  чертовски  странно.
Расхаживал по городу в зеленых рабочих  штанах  на  подтяжках,  байковой
рубашке и огромных желтых калошах.  И  как-то  очень  странно  выпучивал
глаза, когда говорил.
   - Что? - переспросил он отца.
   - Что будешь делать теперь с этим домишкой?
   - Жить в нем, сучьем отродье, что ж еще! - рявкнул в ответ дядя Отто.
   Именно так он и поступил.

***

   Последние  прожитые  им  годы   не   были   отмечены   сколько-нибудь
значительными событиями. Он страдал того рода безумием, о котором  пишут
в дешевых бульварных газетенках:  "Миллионер  умирает  от  недоедания  в
своем роскошном особняке", "Старуха-нищенка оказалась  богачкой,  о  чем
свидетельствуют ее банковские счета", "Забытый всеми  финансовый  магнат
умирает в полном одиночестве".
   Он переехал в свой маленький красный домик - за годы краска  поблекла
и выгорела и превратилась в грязно-розовую -  на  следующей  же  неделе.
Никто, по словам отца, не мог отговорить дядю Отто от  этого  шага.  Год
спустя он продал свою компанию. А я-то думал, что  он  убил  человека  с
целью сохранить ее.  Странности  его  множились,  однако  деловое  чутье
никогда не подводило, и сделку при продаже он заключил очень выгодную.
   Потрясающе выгодную, так, пожалуй, будет точнее.
   И вот мой дядя Отто, состояние которого оценивалось  минимум  в  семь
миллионов долларов, зажил в крошечном домике возле дороги. При том,  что
в  городе  у  него  остался  прекрасный  большой  дом  -   запертый,   с
заколоченными окнами.  К  тому  времени  он  перешел  из  разряда  людей
"чертовски странных" в разряд "окончательно сбесившихся сортирных крыс".
Следующий этап характеризовался куда более скучным, бесцветным,  но  тем
не менее зловещим выражением "возможно, опасен". Выражением, за  которым
частенько следуют похороны.
   Постепенно дядя Отто превратился в  такую  же  достопримечательность,
что и  грузовик,  стоявший  по  другую  сторону  дороги,  хотя  лично  я
сомневаюсь, чтоб туристы стремились фотографироваться с ним. Он отрастил
бороду, ставшую со временем не белой, а  желтой,  словно  она  впитывала
весь никотин его бесчисленных сигарет.  Он  страшно  растолстел.  Жирные
отвислые щеки и подбородок были  вечно  выпачканы  чем-то  жирным.  Люди
часто видели, как он стоит в дверях своего дурацкого маленького  домика.
Просто совершенно неподвижно стоит и смотрит на поле.
   Смотрит на свой грузовик...

***

   Когда дядя Отто  перестал  приходить  в  город  за  продуктами,  отец
вызвался проследить за тем, чтобы он не умер  голодной  смертью.  Раз  в
неделю отец покупал  ему  все  необходимое,  расплачиваясь  деньгами  из
собственного кармана. Дядя Отто никогда не возвращал ему затраченного  -
думаю, ему это просто в голову не приходило. Отец умер за  два  года  до
кончины дяди Отто. Все деньги дяди Отто, согласно завещанию, отправились
в  университет  Мэна,  на  факультет   лесной   и   деревообрабатывающей
промышленности. То-то была радость! Особенно с учетом того, как  огромна
была перепавшая этому заведению сумма.
   В 1972 году я получил водительские права и сам стал привозить ему раз
в неделю продукты.  Сперва  дядя  Отто  поглядывал  на  меня  косо  и  с
некоторым недоверием, затем немного оттаял. А года через три, в  1975-м,
я впервые услышал от него о том, что грузовик приближается к дому.
   К тому времени я уже учился в университете в  Мэне,  но  каждое  лето
приезжал домой на каникулы, где снова еженедельно  доставлял  дяде  Отто
продукты. Он сидел за столом, курил, поглядывая поверх пакетов и  банок,
и слушал мою болтовню. Иногда мне казалось, он  просто  забывал,  кто  я
такой.., или притворялся, что забывал. А как-то раз перепугал чуть ли не
до полусмерти, окликнув из окна, когда  я  проходил  к  дому:  "Это  ты,
Джордж?" Кажется, именно  тем  самым  июльским  днем  1975-го  он  вдруг
оборвал мою беспечную болтовню, спросив резко и грубо:
   - А что ты думаешь о том грузовике, Квентин?
   Вопрос раздался настолько неожиданно, что я поневоле ответил честно и
прямо.
   - Когда мне было пять, я описался в нем от  страха,  -  сказал  я.  -
Думаю, что опять промочу брюки, если поднимусь в кабину.
   Дядя Отто смеялся долго и громко.
   Я обернулся и с удивлением уставился на  него.  Прежде  я  вообще  не
слышал, чтобы он смеялся. Смех  прервался  долгим  приступом  кашля,  от
которого у него побагровели щеки и шея. Потом он поднял на  меня  глаза.
Они странно блестели.
   - Приближается, Квентин. - сказал он.
   - Что, дядя Отто? - спросил я. Мне уже была знакома  его  манера  при
разговоре перескакивать с предмета на предмет - возможно, он имел в виду
приближение Рождества, Судного дня, второго Пришествия на  Землю  Иисуса
Христа, кто его знает:..
   - Да этот  гребаный  грузовик.  -  ответил  он,  не  спуская  с  меня
пристального  и  неподвижного  взгляда  сощуренных  глаз,  взгляда,   от
которого мне стало не по себе. - С каждым годом все ближе и ближе.
   - Правда? - осторожно заметил я, полагая, что им овладела некая новая
навязчивая идея, и непроизвольно бросил взгляд на "крессвелл",  стоявший
по ту сторону дороги, среди стогов сена на фоне Белых гор. И на какую-то
безумную долю секунды мне вдруг показалось, что  он  действительно  стал
ближе.
   Я  отчаянно  заморгал,  и  видение  исчезло,  грузовик,   разумеется,
находился на своем обычном месте, там же, где всегда.
   - О да, - пробормотал дядя. - С каждым годом ближе.
   - Может, вам очки нужны, а,  дядя  Отто?  Лично  я  не  вижу  никакой
разницы.
   - Ну, ясное дело, не видишь!.. - злобно огрызнулся  он.  -  Разве  ты
видишь, как движется по  циферблату  часовая  стрелка,  а?  Эта  чертова
штуковина перемещается слишком медленно, чтоб замечать.., если, конечно,
не наблюдать за ней  долго-долго.  Все  время,  как  я  смотрю  на  этот
грузовик... - Тут он подмигнул мне. Я содрогнулся.
   - Но зачем ему двигаться, дядя? - спросил я после паузы.
   - Ему нужен я, вот зачем, - ответил дядя. - Я у него  всю  дорогу  на
примете. Однажды он ворвется сюда, и  мне  крышка.  Раздавит  меня,  как
тогда Мака, и мне придет конец.
   Он страшно напугал меня -  не  столько  его  слова,  сколько  тон.  А
молодые люди обычно реагируют на испуг двумя  способами:  или  бросаются
отбивать атаку, или делают вид, что ничего особенного не произошло.
   - В таком случае вам лучше переехать в город, дядя Отто. Если  уж  вы
так нервничаете,  -  сказал  я,  и  по  моему  тону  вы  бы  никогда  не
догадались, что по спине у меня бегают мурашки.
   Он взглянул на меня.., потом - на грузовик по ту сторону дороги.
   - Не могу, Квентин, - сказал он. - Иногда мужчина  должен  оставаться
на месте и ждать.
   - Ждать чего, дядя Отто? - спросил я,  хотя  и  догадывался,  что  он
имеет в виду грузовик.
   - Судьбы, - ответил он и снова подмигнул,  но  как-то  невесело  и  в
глазах его читался страх.
   В 1979 году отец тяжело заболел - отказали  почки.  Потом  ему  вдруг
полегчало, но в конце концов болезнь одержала верх. Во время  одного  из
моих визитов в больницу, осенью, мы с ним вдруг разговорились о  дядюшке
Отто. Кажется, у отца тоже имелись кое-какие догадки  относительно  того
несчастного случая в 1955-м - куда более осторожные, чем мои, однако они
послужили основанием для моих вполне серьезных подозрений. Однако отец и
понятия не имел, насколько глубоко зашел дядя в своем  умопомешательстве
на этом грузовике. Я же имел. Я знал, что почти весь день дядя  стоит  в
дверях, глядя на этот грузовик. Уставившись на него, как смотрит человек
на часовую стрелку циферблата,  ожидая,  что  она  сдвинется  с  мертвой
точки.

***

   К 1981 году дядя Отто окончательно съехал  с  катушек.  Какого-нибудь
бедняка на его месте уже давно упрятали бы в психушку,  но  миллионы  на
счету  даже  очень  странного  человека  позволяют  смотреть  на  разные
чудачества более  снисходительно.  Особенно  в  маленьком  городке,  где
многие уверены, что безумец в своем завещании  непременно  отпишет  хоть
часть своего состояния в пользу городских нужд. Но даже несмотря на  эти
(как выяснилось позднее,  несбыточные)  надежды,  к  19