явил, что сдает по семь.
     Я помню эту самую последнюю сдачу так же отчетливо, как свое  имя;  а
спроси вы меня, с кем я вчера обедал и что подавали, я ведь,  пожалуй,  не
отвечу. Вот они, парадоксы возраста. Впрочем, будь вы тогда на моем месте,
вы бы тоже не забыли.
     Мне сдали две червы в закрытую и одну  в  открытую.  Про  Уайлдена  и
Френча ничего не скажу, у Дэвидсона же был туз червей, а у Брауэра десятка
пик. Дэвидсон прошел двумя долларами - пять был потолок, - и все  получили
еще по одной открытой карте. Я прикупил к трем червям четвертую, Брауэр  -
валета пик к десятке. Дэвидсону досталась тройка, и,  хотя,  это  вряд  ли
поправило его дела, он добавил еще три доллара. "Последняя игра, -  весело
сказал он. - Не скупитесь, мальчики! Завтра  мне  предстоит  угощать  одну
даму!"
     Нагадай мне кто-нибудь, что эта фраза будет преследовать меня всю мою
жизнь, я бы не поверил.
     Френч в третий раз сдал по одной в открытую. Мне для цвета ничего  не
пришло, а вот Бейкер, главный неудачник, составил пару - кажется, королей.
Брауэр получил двойку бубен, которая была ему как-то ни к чему. Бейкер  со
своей  парой  поставил  пять  долларов,  максимум,  Дэвид  не  задумываясь
поставил еще пять. Остальные поддержали, и Френч в последний  раз  сдал  в
открытую. Я прикупил короля червей и оказался  с  цветом.  Бейкер  взял  к
своей паре третьего короля. Дэвидсон увидел второго туза, и глаза  у  него
заблестели. Брауэру досталась трефовая дама, и почему он сразу не вышел из
игры, я, убей меня Бог, понять не мог: казалось, в очередной раз  за  этот
вечер он оказался ни с чем.
     Ставки резко возросли. Бейкер дал пять, Дэвидсон пять добавил, Брауэр
доставил десять. Со словами: "Ну, с моей парой мне здесь делать нечего", -
Джек Уайлден сбросил карты. Я поставил десять и еще пять. Бейкер  доставил
и накинул столько же.
     Я не стану утомлять вас  скучными  подробностями.  Замечу  лишь,  что
каждый мог трижды пройтись по максимуму, и все мы - Бейкер, Дэвидсон и я -
воспользовались этим правом. Брауэр - тот  всякий  раз  просто  доставлял,
выждав паузу, когда все уберут руки от денег. А денег уже собралось немало
- двести с чем-то. И тогда Френч раздал по последней, в закрытую.
     Воцарилось молчание,  пока  все  смотрели  свои  карты,  хотя  мне-то
смотреть было не на что, у меня уже была  комбинация  и,  судя  по  общему
раскладу, сильная. Бейкер поставил  пять,  Дэвидсон  увеличил,  и  мы  все
поглядели на Брауэра. Тот давно снял галстук и расстегнул вторую пуговицу,
к щекам прихлынула кровь от выпитого виски, но он оставался все  таким  же
невозмутимым. "Десять... и еще пять", - сказал он.
     Я даже сморгнул от удивления: я не сомневался, что он скинет. Ну а  с
моими картами  я,  конечно,  должен  был  играть  на  выигрыш,  поэтому  я
приплюсовал еще пять долларов. Мы торговались без ограничений, и банк  рос
как на дрожжах. Я остановился первым, довольный уже тем, что, по-видимому,
накажу  кого-то  с  фулем.  За  мной  последовал  Бейкер,   уже   кидавший
подозрительные взгляды на Дэвидсона с его парой тузов, то на Брауэра с его
загадочным пшиком. Как уже говорилось, Бейкер был  слабый  игрок,  но  его
хватало на то, чтобы учуять в воздухе опасность.
     Дэвидсон и Брауэр поднимали ставки еще раз по десять, если не больше.
Мы с Бейкером вынужденно отвечали - слишком много было поставлено. Фишки у
всех кончились, и поверх груды пластмассовых кругляшек росла гора бумажных
денег.
     - Ну ладно, - сказал Дэвидсон после того, как Брауэр в очередной  раз
поднял банк, - пожалуй, я раскроюсь. Если  это  блеф,  Генри,  то  он  вам
вполне удался. Но я должен вас проверить, да  и  Джеку  предстоит  дальняя
дорога.  -  С  этими  словами  он  бросил  пять  долларов  и  повторил:  -
Раскроемся.
     Не знаю, как другие, а я почувствовал облегчение, не имевшее, кстати,
никакого отношения к выложенной сумме. Игра пошла на выживание, и если  мы
с Бейкером могли себе позволить проиграть, то для Дэвидсона это был вопрос
жизни.  Он  не  вылезал  из  долгов,  имея  источником   дохода   скромное
наследство, оставленное ему тетушкой. Ну а  Брауэр  -  был  ли  ему  такой
проигрыш по средствам? Не забывайте, джентльмены,  на  кону  стояло  свыше
тысячи долларов.
     Джордж умолк. Его трубка погасла.
     - А дальше? - весь подался вперед Адли. - Не  дразните  нас,  Джордж.
Видите, мы ерзаем от нетерпения. Огорошьте нас, Джордж. Видите, мы  ерзаем
от нетерпения. Огорошьте нас неожиданным финалом или успокойте.
     - Немного выдержки,  мой  друг,  -  невозмутимо  отвечал  Джордж.  Он
чиркнул  спичкой  о  подошву  туфли  и  принялся  раскуривать  трубку.  Мы
напряженно ждали, храня молчание. За окном подвывал ветер.
     Но вот все уладилось, трубка задымила, и Джордж продолжал:
     - Как вам  известно,  правила  покера  гласят:  тот,  кто  предлагает
открыться, первым показывает карты.  Но  Бейкер  не  мог  больше  выносить
напряжения, он перевернул одну из своих карт, лежавших лицом вниз,  и  все
увидели королевское каре.
     - У меня меньше, - сказал я. - Цвет.
     - Тогда банк мой, - обратился к Бейкеру  Дэвидсон  и  перевернул  две
карты. У него оказалось каре на тузах. - Отлично сыграно, господа.
     И он начал сгребать гору денег.
     - Подождите! - остановил его Брауэр. Он не взял  Дэвидсона  за  руку,
как мог  бы  поступить  любой  из  нас,  но  и  одного  этого  слова  было
достаточно.  Дэвидсон  замер  с  отвисшей  челюстью  -   у   него   словно
атрофировались лицевые мускулы. А  Брауэр  перевернул  все  три  карты,  и
обнаружился... флеш-рояль, от восьмерки до дамы.  -  Я  думаю,  это  будет
старше вашего каре.
     Дэвидсон покраснел, потом побледнел.
     -   Да,   -   неуверенно   выдавил   он   из   себя,   словно   такая
последовательность комбинаций была ему в новинку. - Да, старше.
     Я дорого бы дал, чтобы узнать, чем  был  вызван  последовавший  затем
жест Дэвидсона. Он ведь отлично знал, что Брауэр терпеть не мог,  когда  к
нему прикасаются; тому было множество свидетельств за этот  вечер.  Может,
Дэвидсон запамятовал, уж очень ему хотелось показать Брауэру (и всем нам),
что даже такой проигрыш ему по карману и он способен перенести удар  столь
сокрушительной силы как истинный джентльмен. Я уже говорил вам, что он был
этакий теленок, так что жест был вполне в его характере.  Но  не  забудем:
если теленка раздразнить, он может и боднуть. Не убьет, конечно,  и  кишки
не выпустит, но одним-двумя швами можно поплатиться. Такой  поступок  тоже
был бы в характере Дэвидсона.
     Да, я дорого бы дал,  чтобы  узнать  причину...  но  в  конце  концов
главное - результат.
     Когда Дэвидсон убрал руки от банка, Брауэр потянулся за деньгами.  На
лице Дэвидсона вдруг изобразилось живейшее расположение, он  схватил  руку
Брауэра и крепко сжал ее со словами: "Великолепно сыграно,  Генри,  просто
великолепно. Я первый раз вижу..."
     Раздался пронзительный, какой-то женский визг, прозвучавший  особенно
жутко в тишине ломберной комнаты; Брауэр выдернул кисть и отшатнулся. Стол
едва не опрокинулся, фишки и вся наличность полетела в разные стороны.
     Мы все окаменели. Брауэр, пошатываясь, сделал несколько шагов,  держа
перед собой вытянутую руку, точно леди Макбет в мужском варианте.  Он  был
белый как саван, в глазах непередаваемый ужас. Мне стало страшно;  ни  до,
ни после не испытывал я такого страха, даже  когда  получил  телеграмму  о
смерти Розали.
     Он начал стонать. Звук шел словно из гулкий бездны,  леденящий  звук,
почти нечеловеческий. Помнится, я подумал: "Да ведь он сумасшедший!" И тут
же понес какую-то околесицу: "Ключ, я оставил ключ зажигания включенным...
Господи, я не хотел!" И он кинулся к лестнице, что вела в главный холл.
     Я первым пришел в себя. Встал рывком из  кресла  и  бросился  за  ним
следом, а Бейкер, Уайлден и Дэвидсон так и не пошевелились; они напоминали
высеченные из камня статуи инков, охраняющие сокровища племени.
     Парадная дверь еще раскачивалась на петлях,  я  выбежал  на  улицу  и
сразу увидел Брауэра, стоявшего на обочине и  тщетно  пытавшегося  поймать
такси. Завидев меня, он горестно охнул, и я уже не знал, жалеть ли мне его
или изумляться.
     - Подождите! - крикнул я. - Примите мои извинения за Дэвидсона, хотя,
уверен, он сделал это не  нарочно.  Но  если  в  результате  вы  вынуждены
покинуть нас, что ж, не смею вас задерживать. Но сначала вы должны забрать
свой выигрыш, деньги немалые.
     - Мне не следовало сюда  приходить,  -  простонал  он.  -  Ноги  сами
понесли меня к людям, и вот... вот чем...
     Я безотчетно потянулся  к  нему  -  естественное  движение  человека,
желающего помочь несчастному, - Брауэр же отпрянул и возопил:
     - Не прикасайтесь ко мне! Мало вам одного? Боже, лучше бы я умер!
     Вдруг  его  лихорадочный  взгляд  остановился  на  бродячем   псе   с
ввалившимися боками и шелудивой драной шерстью. Свесив язык, пес трусил на
трех лапах по другой стороне безлюдной в этот ранний час улицы - наверное,
высматривал мусорный бак, чтобы перевернуть его и порыться в отбросах.
     - Вот и я так же, - в задумчивости сказал Брауэр как бы самому  себе.
- Всеми избегаемый, обреченный на  одиночество,  осмеливающийся  выйти  на
улицу лишь после того, как все запрутся в своих домах. Пария!
     - Послушайте, - сказал я более жестким тоном,  не  желая  выслушивать
мелодраматические излияния. -  Я  догадываюсь,  что  вы  пережили  сильное
потрясение и это  расстроило  ваши  нервы,  но,  поверьте,  на  войне  мне
довелось видеть великое множество...
     - Так вы мне не верите? По-вашему, я потерял голову?
     - Старина, я не знаю, вы потеряли голову или  она  вас,  но  я  точно
знаю, что если мы с вами еще немного подышим этой сыростью, мы определенно
потеряем голос. Так что соблаговолите войти внутрь, хотя бы в  холл,  а  я
попрошу Стивенса...
     Я осекся  под  взглядом  безумца;  в  этом  взгляде  не  осталось  ни
проблеска здравого смысла. Мне сразу вспомнились  повредившиеся  рассудком
солдаты, которых после выматывающих боев увозили на подводах с  передовой:
кожа да кости, страшные невидящие глаза, язык мелет что-то несусветное.
     - Не желаете ли взглянуть, как один изгой откликается на зов другого?
- спросил он, игнорируя мои слова.  -  Смотрите  же,  чему  я  научился  в
чужедальних портах!
     Он возвысил голос и выкрикнул как повелитель:
     - Эй ты, кабысдох!
     Пес задрал  голову  и  посмотрел  на  него  настороженными  бегающими
глазками (один светился яростным блеском, другой закрыло бельмо), а  потом
неохотно изменил направление и, прихрамывая, затрусил к  тому  месту,  где
стоял Брауэр.
     Пес сделал это против своей воли, вне всякого  сомнения.  Он  скулил,
рычал, поджимал хвост, напоминавший скорее грязную веревку,  а  ноги  сами
несли его к противоположному тротуару. Он растянулся у ног  Брауэра,  весь
дрожа и подвывая.  Его  впалые  бока  ходили  ходуном,  а  здоровый  глаз,
казалось, готов был выпрыгнуть из орбиты.
     У Брауэра вырвался дикий хохот, от которого я и по  сей  день  иногда
вздрагиваю во сне.
     - Ну что? Убедились? - сказал он, садясь на корточки. - Он  узнал  во
мне своего... и понял, чем это ему грозит.
     Брауэр протянул руку - пес обнажил клыки и угрожающе зарычал.
     - Не надо! - воскликнул я. - Он вас цапнет!
     Брауэр  и  бровью  не  повел.  В  свете  уличного  фонаря  его  лицо,
искаженное  гримасой,  было  синевато-серым,  зрачки  чернели,   как   две
прожженные в пергаменте дыры.
     - Вот еще, - пропел он. Глупости какие. Мы с  ним  просто  обменяемся
сейчас рукопожатием... как недавно с вашим другом.
     Он проворно схватил собачью лапу и встряхнул. Пес отчаянно взвыл,  но
даже не подумал укусить человека.
     Брауэр резко поднялся. Взгляд  его  прояснился,  и  только  необычная
бледность отличала его в эту  минуту  от  того  джентльмена,  что  любезно
согласился быть нашим партнером за карточным столом.
     - Я должен идти, - спокойно сказал он. - Пожалуйста, передайте  вашим
друзьям мои извинения за столь нелепое  поведение.  Может  быть,  мне  еще
представится случай... искупить свою вину.
     - Это нам следовало бы принести свои извинения. - сказал я.  -  И  не
забудьте о деньгах, которые вы выиграли.  Тысяча  долларов  на  дороге  не
валяются.
     - Ах да! Деньги! - его губы скривила горькая улыбка.
     - Вам нет необходимости возвращаться в холл.  Если  вы  обещаете  мне
подождать здесь, я принесу деньги. Обещаете?
     - Да. Если вам угодно. - Он задумчиво поглядел на  пса,  скулящего  у
него в ногах. - Что, дворняга, никак напрашиваешься в гости, хочешь  разок
в жизни поесть прилично? - И снова эта горькая улыбка.
     Я оставил его, пока он не передумал,  и  поспешил  в  дом.  Кто-то  -
скорее всего Джек Уайлден, самый рассудительный, - успел обменять фишки на
"зелененькие" и сложить купюры аккуратной стопкой с центре игрового стола.
Никто не проронил ни звука,  пока  я  собирал  деньги.  Бейкер  и  Уайлден
курили; Дэвидсон сидел как в воду опущенный,  терзаясь  муками  раскаяния.
Перед уходом я положил ему руку на плечо, и он проводил  меня  благодарным
взглядом.
     Когда я снова вышел на улицу, там не было ни души.  Брауэр  исчез.  Я
стоял, зажав в каждой руке по пачке денег, и бесцельно вертел  головой  по
сторонам. Я выкликнул его имя а случай, если он укрылся в тени  где-нибудь
поблизости, - ответа не последовало. Взгляд мой упал  вниз.  Бродячий  пес
лежал на прежнем месте, но я сразу понял, что ему уже никогда не рыться  в
отбросах. Передо мной был  труп.  Клещи  и  блохи  организованно  покидали
околевающее  тело.  Я  попятился,  испытывая  чувство  брезгливости...   и
безотчетного страха. Что-то мне подсказывало: Генри  Брауэр  не  исчез  из
моей жизни. Так оно и вышло, хотя мне не суждено было его увидеть.
     От полыхавшего в  камине  огня  остались  язычки  пламени,  из  углов
комнаты потянуло холодком, однако никто не пошевелился, пока Джордж  снова
раскуривал трубку. Он вздохнул, скрестил ноги на  другой  манер,  так  что
суставы затрещали, и продолжил свой рассказ:
     - Надо ли говорить, что все участники ночной  игры  были  единодушны:
следует найти Брауэра и отдать ему выигрыш. Кто-то, возможно, назовет  нас
ненормальными, но, не будем забывать, наша  молодость  пришлась  на  более
достойные времена.  Дэвидсон  совсем  скис.  Я  попытался  отвести  его  в
сторонку и как-то взбодрить - пустое, он  лишь  мотнул  головой  и  побрел
домой. Я не стал его удерживать. Отоспится, решил я, и все предстанет  уже
не в таком мрачном свете, тогда можно будет вдвоем отправиться на  розыски
Брауэра. Вдвоем, потому что Уайлден уезжал из города, а Бейкеру предстояли
"общественные визиты".
     Надо помочь Дэвидсону вернуть чувство собственного  достоинства  -  с
этими словами я отправился к нему на квартиру утром следующего дня. Он еще
спал. Можно было, конечно, разбудить, но в этом возрасте сон целителен,  и
я решил пока разъяснить кое-какие факты.
     - Прежде всего я поговорил с вашим, Стивенс... - Джордж вопросительно
вскинул брови, глядя на своего дворецкого.
     - Дедом, сэр, - подсказал тот.
     - Благодарю.
     - Всегда к вашим услугам, сэр.
     - Я поговорил с дедом  Стивенса.  Кстати,  на  этом  самом  месте.  И
выяснил, что некто Раймонд Гриэр, человек, с которым я был немного знаком,
вел какие-то дела Брауэра. Гриэр служил в городской торговой палате,  и  я
без промедления отправился в его офис, размещавшийся в  Флатирон  Билдинг.
Он был у себя, и мы сразу нашли общий язык.
     Когда  я  рассказал  ему  о  событиях  прошлой  ночи,  на  его   лице
изобразилась сложная гамма чувств: жалость, озабоченность, испуг.
     - Генри, бедняга! - воскликнул он. - Я ждал, что этим  кончится,  вот
только не думал, что так скоро.
     - Вы о чем? - спросил я.
     - О его нервном срыве, - пояснил Гриэр. - Это  случилось  в  год  его
пребывания в Бомбее, и,  вероятно,  никто,  кроме  Генри,  не  знает  всех
подробностей. Я вам расскажу, что мне известно.
     То, что я услышал от Гриэра, заставило меня отнестись к Генри Брауэру
с большим пониманием и симпатией. Этот молодой человек, оказалось, пережил
настоящую трагедию. Как и полагается в  классической  трагедии,  несчастье
здесь явилось результатом фатальной ошибки - а именно: забывчивости.
     В распоряжении у Брауэра, представителя  торговой  миссии  в  Бомбее,
находился автомобиль, по тогдашним временам - экзотика. По словам  Гриэра,
Генри радовался как ребенок,  разъезжая  по  узким  улочкам  и  видя,  как
шарахаются выводки цыплят, а мужчины и женщины  падают  на  колени,  прося
защиты у  своих  языческих  богов.  Он  ездил  по  городу,  собирая  толпы
оборванных детей: они следовали за ним по пятам, но всегда робели,  стоило
предложить им прокатиться на  этом  чуде  техники.  То  был  "форд-седан",
модель А, один из  первых  автомобилей,  который  можно  было  привести  в
движение без заводной ручки, простым нажатием кнопки стартера.  Прошу  это
запомнить.
     Однажды Брауэр поехал  в  другой  конец  города  обсудить  с  местным
набобом возможный контракт на партию джутового каната. Как обычно,  мощный
рев двигателя и автомобильные выхлопы, не уступавшие в громкости  пушечной
пальбе, привлекли всеобщее внимание и прежде всего ребятишек.
     Брауэра ждал обед с джутовым магнатом; такие обеды проводились весьма
церемонно, с соблюдением всех формальностей. И вот, вскоре после того, как
подали второе блюдо, - а сидели они на открытой террасе,  над  многолюдной
улицей, - снизу послышалось знакомое чихание и рев мотора,  сопровождаемые
визгом и улюлюканьем.
     Один  отважный  мальчишка,  сын  какого-то  гуру,  залез  в   кабину,
пребывая, вероятно, в убеждении, что без сидящего за рулем белого человека
дракон, который прячется в этой груде железа, не сможет выскочить  наружу.
И надо же было такому случиться, что Брауэр,  настроенный  на  предстоящие
переговоры, не выключил зажигание, а искра возьми да и проскочи.
     Нетрудно себе представить, как мальчишка осмелел на  глазах  у  своих
сверстников,  как  он  трогал,  вертел  руль  и  издавал  губами  звуки  в
подражание клаксону.  Всякий  раз,  когда  он  поддразнивал  притаившегося
дракона, зрители, надо думать, приходили в священный экстаз.
     Вероятно, чтобы не сползти вниз, одной ногой мальчик уперся в  педаль
сцепления, и тут он ненароком нажал  на  кнопку  стартера.  Двигатель  был
разогрет и заработал мгновенно. Перепугавшись насмерть,  мальчишка  должен
был отдернуть ногу и приготовиться выпрыгнуть из кабины.  Была  бы  машина
старая или в неважном состоянии, мотор, скорее всего, заглох бы. Но Брауэр
содержал автомобиль в образцовом порядке, и тот рванулся вперед, скачками,
с воем и урчанием. Брауэр выскочил из-за стола и кинулся на улицу.
     Мальчика  погубила  роковая  случайность.  Он  так  отчаянно  пытался
выбраться, что, вероятно, зацепил локтем дроссельный клапан... или надавил
на него в безумной  надежде,  что  таким  способом  белый  человек  лишает
дракона его могущества. А вышло  все  наоборот,  увы.  Автомобиль,  развив
убийственную скорость, помчался под уклон по оживленной,  весело  галдящей
улице, перескакивая через тюки и узлы, давя плетеные корзинки с  домашними
животными на продажу, разбивая в щепы тележки с цветами. На перекрестке он
перелетел через бордюр, врезался в стену дома и, взорвавшись, запылал  как
гигантский факел.
     Джордж переместил трубку в другой угол рта.
     - Вот,  собственно,   все,  что  мог  поведать  мне  Гриэр,  со  слов
Брауэра... все, с точки зрения здравого смысла. Остальное - его горячечный
бред на тему фантастических последствий столкновения двух  столь  несхожих
культур. Перед тем как Брауэр был отозван из Бомбея, к  нему  явился  отец
погибшего мальчика,  чтобы  швырнуть  в  убийцу  зар