о, чтобы заодно не навлечь на себя и гнев  мужа,
а потому будет разумнее, если машину отведу я.
   "Вы же не будете очень возражать, если я попрошу вас в сумерках сесть
за руль?" - еще раз спросила она.
   - Она глядела на меня, ласково улыбаясь, и я знал,  что  она  все  же
помнила кое-что из дневной поездки - Бог знает,  как  много,  но  вполне
достаточно, чтобы быть уверенной, что я не попытаюсь ехать ее  маршрутом
в темноте, - да и вообще... хотя я видел по ее глазам, что вообще-то это
не столь уж беспокоит ее.
   - Поэтому я просто  сказал,  что  меня  это  никак  не  затруднит,  и
закончил свой обед куда лучше, чем начал его. Уже  стемнело,  когда  она
отвезла нас к дому той женщины в Бэнгоре,  с  которой  разговаривала  по
телефону. Выйдя из машины, Фелия глянула на  меня  с  тем  же  бесовским
огоньком в глазах и спросила:
   "А теперь вы действительно не хотите остаться и  подождать  здесь  до
утра, Хомер? Я заметила парочку ответвлений  сегодня,  и  хотя  не  могу
найти их на карте, думаю, что они позволили  бы  срезать  еще  несколько
миль".
   Я ответил:
   "Ладно, миссис, мне бы хотелось, но в моем возрасте  лучшей  постелью
будет моя собственная, как мне кажется. Я отведу вашу машину и никак  не
поврежу ее, хотя, думается, сделаю это более длинным путем по  сравнению
с вашим", - Она рассмеялась, очень добродушно и поцеловала меня. Это был
лучший поцелуй в моей жизни, Дэйв, хотя он был поцелуем в  щеку  и  дала
его замужняя женщина, но он был  словно  спелый  персик  или  словно  те
цветы, которые раскрываются ночью, и когда ее губы коснулись моей  кожи,
я почувствовал...
   Я не знаю точно, что именно я почувствовал, потому что мужчине трудно
описать словами, что он чувствует с девушкой, словно  персик,  когда  он
находится во вдруг помолодевшем мире.
   - Я все хожу вокруг да около, но думаю, что тебе и так  все  понятно.
Такие вещи навсегда входят красной строкой в твою память и  уже  никогда
не могут быть стертыми.
   "Вы чудный человек, Хомер, и я люблю вас  за  то,  что  вы  терпеливо
слушали  меня  и  поехали  сюда  со  мной,  -  сказала  она.  -  Правьте
осторожно".
   - Потом она пошла в дом этой женщины. А я, я поехал домой.
   - Каким путем ты поехал? - спросил я Хомера.
   Он тихо рассмеялся.
   - По главной магистрали. Ты дурачина, - ответил он, и я  еще  никогда
не видел столько морщинок на его лице. Он сидел на своем месте и смотрел
на небо. - Пришло лето, и она исчезла. Я особо и  не  искал  ее...  этим
летом у нас случился пожар, ты помнишь,  а  затем  был  ураган,  который
поломал все деревья. Напряженное время для сторожей. О, я  думал  о  ней
время от времени, и о том дне, и об ее поцелуе, и мне начинало казаться,
что все это было во сне, а не наяву. Словно в то время, когда  мне  было
семнадцать и я не мог ни о чем думать, кроме как о девушках. Я занимался
вспашкой западного поля Джорджа  Бэскомба,  того  самого,  что  лежит  у
самого подножья гор на другом берегу озера и мечтал о том, что  является
обычным для подростков моего возраста. И я заехал бороной по  одному  из
камней, а тот раскололся и начал истекать кровью. По крайней  мере,  мне
так показалось. Какая-то красная масса начала  сочиться  из  расколотого
камня и уходить в почву. И я никому ничего об этом не рассказал,  только
матери. Да и ей я не стал объяснять, что это значило для меня, хотя  она
и стирала мои забрызганные кровью штаны и могла  догадываться.  В  любом
случае, она считала, что мне следует помолиться. Что я и сделал,  но  не
получил какого-либо особого облегчения, однако, через какое-то время мне
стало вдруг казаться, что все это было сном, а не наяву. И здесь было то
же самое, как это иногда почему-то случается.  В  самой  середине  вдруг
появляются трещины, Дэйв. Ты знаешь это?
   - Да, - ответил я, думая о той ночи, когда сам  столкнулся  с  чем-то
подобным.
   Это было в 1959 году, очень плохом году для всех нас, но мои дети  не
знали, что год был плохой, и они  хотели  есть,  как  обычно.  Я  увидел
стайку белых куропаток на заднем поле Генри Браггера, и  с  наступлением
темноты отправился туда с фонарем. Вы можете подстрелить  парочку  таких
куропаток  поздним  летом,  когда  они  нагуляли  жирок,  причем  вторая
прилетит к первой, уже подстреленной, словно для того,  чтобы  спросить:
"Что за чертовщина? Разве уже настала осень? ", и вы можете сшибить  ее,
как при игре в боулинг. Вы можете раздобыть  мяса,  чтобы  накормить  им
тех, кто его не видел шесть  недель,  и  сжечь  перья,  чтобы  никто  не
заметил вашего браконьерства. Конечно, эти две куропатки должны были  бы
послужить мишенью для охотников в ноябре, но ведь дети  должны  хотя  бы
иногда быть сытыми.  Подобно  тому  человеку  из  Массачусетса,  который
заявил, что ему бы хотелось пожить  здесь  целый  год,  я  могу  сказать
только,  что  иногда  нам  приходится  пользоваться  своими  правами   и
привилегиями только ночью,  хотя  хотелось  бы  иметь  их  круглый  год.
Поэтому я был на поле ночью и вдруг  увидел  огромный  оранжевый  шар  в
небе; он спускался все ниже и ниже, а я смотрел на него, разинув  рот  и
затаив дыхание. Когда же он осветил все озеро, оно, казалось,  вспыхнуло
солнечным огнем на минуту и испустило ответные лучи вверх, в небо. Никто
никогда не говорил мне об этом странном  свете,  и  я  сам  тоже  никому
ничего о нем не рассказывал, потому что боялся,  что  меня  засмеют,  но
более всего я опасался, что собеседники поинтересуются, какого дьявола я
оказался ночью на поле. А через какое-то время наступило то, о  чем  уже
говорил Хомер: мне стало казаться, что все это было сном, и  у  меня  не
было никаких вещественных доказательств, что все  это  случилось  наяву.
Это было похоже на лунный свет. Я не мог управлять им, и -мне не за  что
было зацепиться. Поэтому я оставил его в  покое,  как  человек,  который
знает, что день наступит в любом  случае,  что  бы  он  не  думал  и  не
предпринимал по этому поводу.
   - В самой середке многих вещей попадаются щели,  -  сказал  Хомер,  и
уселся более прямо, словно ему ранее было не совсем удобно. - Прямо-таки
в чертовой серединке, тютелька в тютельку, не левее и не правее центра и
все, что ты можешь, - это сказать: "Тут ничего не поделаешь", они здесь,
эти чертовы щели, и ты  должен  их  как-то  обойти,  подобно  тому,  как
объезжаешь на машине рытвину на дороге,  которая  грозит  поломать  тебе
ось. Ты понимаешь меня? И ты стараешься забыть о них. Или это напоминает
тебе вспашку земли, когда ты можешь вдруг попасть  в  какую-то  яму.  Но
если тебе вдруг попадется какой-то разлом в земле, в котором  ты  видишь
мрачную тьму, наподобие пещеры, ты скажешь самому себе:  "Обойди-ка  это
место, старина. Не трогай его! Я здесь могу здорово вляпаться,  так  что
возьму-ка я влево". Потому  что  ты  не  искатель  пещер  или  поклонник
каких-то научных изысканий, а занимаешься доброй пахотой.
   "Щели в середине вещей"...
   Он довольно долго словно грезил наяву, и я не трогал  его.  Не  делал
никаких попыток вернуть его на землю. И наконец он сказал:
   - Она исчезла в августе. В первый раз я увидел ее в  начале  июля,  и
она выглядела... - Хомер повернулся ко мне и сказал каждое  слово  очень
медленно и четко, с большим нажимом:
   - Дэйв Оуэнс, она выглядела великолепно! Просто была  великолепной  и
дикой и почти неукрощенной. Те небольшие морщинки вокруг глаз, которые я
заметил раньше, казалось, куда-то исчезли. Уорт  Тодд  был  на  какой-то
конференции или где-то там еще в Бостоне. И она  стояла  тут,  на  самом
краешке террасы - а я был посредине ее, в рубашке навыпуск, - и она  мне
вдруг говорит:
   "Хомер, вы никогда не поверите в это".
   "Нет, миссис, но я попытаюсь", - ответил я.
   "Я нашла еще две новые дороги, - сказала  Фелия,  -  и  добралась  до
Бэнгора в последний раз, проехав всего шестьдесят семь миль".
   - Я помнил, что она говорила мне в прошлый раз, и ответил:
   "Это невозможно, миссис. Извините меня, конечно, но  я  проверял  сам
расстояние на карте в милях, и  семьдесят  девять  -  это  тот  минимум,
который нужен вороне для полета по кратчайшей прямой". - Она рассмеялась
и стала выглядеть еще красивей, чем прежде. Подобно богиням в  солнечном
свете, на одном из холмов, что описаны в  древних  сказаниях,  когда  на
земле не было ничего, кроме  зелени  и  фонтанов,  а  у  людей  не  было
морщинок и слез, потому что совсем не было причин для печали.
   "Это верно, - ответила она, - и вы не сможете пробежать милю  быстрее
четырех минут. Это математически доказано".
   "Это ведь не одно и то же", - заметил я.
   "Одно и то же, - возразила она. - Сложите карту  и  посмотрите,  куда
исчезнут все эти линии, Хомер. Их будет намного меньше, чем если  бы  вы
ехали по самой прямой линии. И чем больше вы сделаете сгибов, тем меньше
останется миль".
   - Я еще хорошо тогда помнил нашу с  ней  поездку,  хотя  это  и  было
словно во сне, а потому сказал:
   "Миссис, вы, конечно, легко можете сложить карту, но  вы  не  сумеете
сложить настоящую землю. Или, по крайней мере, вам не  следует  пытаться
это делать. Нам следует не трогать это".
   "Нет, сэр, - возразила она. - Это единственная  сейчас  вещь  в  моей
жизни, которую я не могу не трогать, потому что она здесь и она - моя".
   - Тремя неделями позже - примерно за две недели до ее исчезновения  -
она позвонила мне из Бэнгора. Она сказала:
   "Уорт уехал в Нью-Йорк, и я еду к вам. Я куда-то задевала  свой  ключ
от дома, Хомер. Мне бы хотелось, чтобы вы открыли  дом,  и  я  могла  бы
попасть в него".
   - Этот звонок был около восьми вечера, и как раз начало смеркаться. Я
перекусил сэндвичем с пивом перед уходом  -  не  более  двадцати  минут.
Потом я приехал сюда. Все это вместе взятое не могло занять более сорока
пяти минут. Когда я подходил к дому Тоддов, я увидел огонек у  кладовой,
который я никак не мог оставить  ранее.  Я  посмотрел  на  этот  свет  с
изумлением и почти побежал туда  -  и  чуть  было  не  столкнулся  с  ее
дьявольским "Мерседесом". Он был припаркован на склоне так,  словно  это
мог сделать только пьяный, и вся машина снизу доверху была забрызгана не
то  навозом,  не  то  грязью,  а  в  той  жиже  вдоль   корпуса   машины
вкрапливалось нечто типа морских водорослей... только  когда  фары  моей
машины  осветили  их,  мне  вдруг  показалось,  что  они   движутся.   Я
припарковал свой грузовичок позади "Мерседеса"  и  вышел  из  него.  Эти
растения не были морскими водорослями, но это  была  трава,  похожая  на
водоросли, и они двигались... очень  слабо  и  вяло,  словно  умирая.  Я
коснулся одной из них, и она попыталась  обхватить  мою  руку.  Ощущение
было очень неприятным, почти ужасным. Я отдернул  руку  и  обтер  ее  об
штанину. Я обошел машину и  встал  у  ее  переда.  Тот  выглядел  словно
пропахавший девяносто  миль  болот  и  низин.  Выглядел  очень  усталым.
Какие-то жуки были прилеплены по всему ветровому стеклу, только  они  не
были похожи ни на одно известное мне  насекомое,  которое'  бы  я  ранее
встречал. Среди них находился и мотылек размером с воробья,  его  крылья
все еще слегка колыхались и подергивались,  теряя  остатки  жизни.  Были
также какие-то существа, напоминавшие москитов, только у них можно  было
заметить настоящие глаза, и они, казалось,  рассматривали  меня.  Я  мог
слышать, как налипшие растения  царапают  корпус  автомобиля,  умирая  и
стараясь за что-нибудь зацепиться. И все, о чем я мог думать, было: "Где
же, черт возьми, она  ехала?  И  как  ухитрилась  попасть  сюда  за  три
четверти часа?" Затем я увидел еще кое-что. Это было какое-то  животное,
почти расплющенное на решетке радиатора,  как  раз  под  самой  эмблемой
фирмы  "Мерседес"  -  типа  звезды,  вставленной   в   круг.   Вообще-то
большинство животных погибает под колесами автомобилей, потому  что  они
прижимаются к земле, надеясь, что беда пронесется над ними. Но сплошь  и
рядом некоторые из них вдруг прыгают не в сторону, а  прямо  на  чертову
машину, и это безумие может привести к гибели не только животного, но  и
водителя с пассажирами - мне случалось слышать  о  таких  происшествиях.
Это создание, видимо, сделало то же самое.  И  оно  выглядело  так,  что
вполне смогло бы  перепрыгнуть  танк  "Шерман".  Оно  смотрелось  словно
произошедшее от спаривания вальдшнепа и ласки. Но на то, что осталось не
расплющенным, лучше было бы не смотреть. Оно резало глаза, Дэйв. И  даже
хуже, оно ранило твое сознание. Его шкура  была  покрыта  кровью,  а  на
концах лап свисали когти, торчавшие из  подушечек,  наподобие  кошачьих,
только куда длиннее. Оно имело огромные желтые  глаза,  только  они  уже
окостенели. Когда я был ребенком,  у  меня  была  фарфоровая  игрушка  -
скульптура каркающего ворона, - которая напоминала это существо. И зубы.
Длинные, тонкие игольчатые зубы, выглядевшие почти как штопальные  иглы,
вытащенные из его рта. Некоторые из них торчали прямо в стальной решетке
радиатора. Вот почему и вся  эта  тварь  оставалась  висеть  на  передке
машины, она сама себя  подвесила  за  счет  острых  и  цепких  зубов.  Я
рассмотрел ее и был абсолютно уверен, что голова ее  полна  яда,  как  у
гадюки, и прыгнула она на машину, как  только  заметила  ее,  для  того,
чтобы попытаться прикончить эту добычу. И я знал, что отдирать эту тварь
от машины мне не следует, потому что у меня были  царапины  на  руках  -
порезы от сена, - и можно было быть почти уверенным, что я погибну столь
же просто, как если бы  на  меня  свалился  здоровый  камень,  от  всего
нескольких капель яда, который бы просочился в порезы.
   -  Я  подошел  к  дверце  водителя  и  открыл  ее.  Сработал   сигнал
внутреннего  освещения,  и  я  смог  глянуть  на   счетчик   пройденного
расстояния, который она всегда  ставила  на  ноль  перед  началом  любой
поездки... и то, что я увидел, было тридцать одна и шесть десятых мили.
   - Я смотрел на счетчик довольно долго,  а  затем  подошел  к  черному
входу в дом. Она сдвинула экран и разбила стекло в двери для того, чтобы
дотянуться снаружи до задвижки и открыть  дверь.  Там  была  прикреплена
записка. В ней было написано:
   "Дорогой Хомер, я добралась сюда чуть раньше, чем сама  предполагала.
Нашла еще более короткий путь - и не стала колебаться! Вы еще не прибыли
сюда, и я решила залезть в свой дом, как опытный взломщик. Уорт  приедет
послезавтра. Вы не сможете закрепить экран и  вставить  новое  стекло  в
дверь до  этого?  Надеюсь,  что  сможете.  Подобные  вещи  всегда  очень
огорчают его. Если я не выйду поздороваться, знайте,  что  я  уже  сплю.
Поездка оказалась очень утомительной, но я  почти  не  потеряла  на  нее
времени! Офелия."
   "Утомительна!" - Я еще раз глянул на эту тварь,  висящую  на  решетке
радиатора,  и  подумал:  "Да,  сэр,  она  должна  была  быть   чертовски
утомительной. Клянусь Богом, да".
   Он снова замолчал и щелкнул пальцами. - Я видел ее  только  еще  один
раз. Примерно через неделю. Уорт был в Касл Роке, но он купался в озере,
плавая взад  и  вперед,  взад  и  вперед,  словно  он  охранял  лес  или
непрерывно подписывал бумаги. Вообще-то больше походило на  подписывание
бумаг, я так думаю.
   "Миссис, - сказал я, - это не мое дело, конечно, но  вам  не  следует
больше раскатывать в одиночку. Той ночью,  когда  вы  разбили  стекло  в
двери, чтобы войти в  дом,  я  увидел  нечто,  прицепившееся  к  решетке
радиатора спереди вашей машины..."
   "А! Этот лесной цыпленок! Я позаботилась о нем", - ответила она.
   "Боже! - воскликнул я. - Надеюсь, вы как-нибудь побереглись!"
   "Я надела садовые перчатки Уорта, - сказала она. - Но ведь это не что
иное, Хомер, как подпрыгнувшая вверх лесная птица  с  небольшим  запасом
яда в клюве".
   "Но, миссис, - возразил я, - где же водятся такие птички? И  если  на
ваших срезанных маршрутах попадаются такие невинные птички, что же будет
если вам повстречается медведь? " - Она глянула на меня - и я  увидел  в
ней другую женщину - ту самую Диану.
   "Если что-нибудь и меняется вдоль тех дорог, - сказала  Фелия,  -  то
ведь и я, наверное, тоже меняюсь там. Взгляните на это".
   - Ее волосы были собраны в пучок на затылке и заколоты шпилькой.  Она
ее вытащила и распустила волосы. Ими можно было только любоваться -  они
создавали ощущение какого-то мощного потока, вдруг вылившегося с  головы
Фелии. Она сказала:
   "Они начали было седеть, Хомер. Вы видите теперь эту седину?"
   И она повернулась к солнцу, чтобы оно получше осветило ее голову.
   "Нет, мэм", - сказал я.
   - Она посмотрела на меня, ее глаза заискрились, и она сказала:
   "Ваша жена - хорошая женщина, Хомер Бакленд, но она  увидела  меня  в
магазине и на почте, и мы перебросились всего парой словечек,  а  я  уже
заметила, что она смотрит на мои волосы с тем выражением удовлетворения,
которое понимают только женщины. Я знаю, что она скажет своим друзьям  и
подругам... что Офелия Тодд начала красить свои волосы. Но  я  этого  не
делала  и  не  делаю.  Я  просто  потеряла  свой  прежний  маршрут,  ища
кратчайшего пути не один и не два раза...  потеряла  свой  маршрут...  и
потеряла седину".
   И  она  рассмеялась  уже  даже  не  как  студентка  колледжа,  а  как
старшеклассница. Я восхищался ею и наслаждался ее красотой, но  я  также
видел и следы  другой  красоты  на  ее  лице...  и  я  снова  испугался.
Испугался за нее и испугался ее.
   "Миссис, - сказал я, - вы можете потерять не  только  седую  прядь  в
ваших волосах".
   "Нет, - ответила она, - я же говорила, что там я совсем  другая...  Я
просто целиком делаюсь там  другой.  Когда  я  еду  по  дороге  в  своей
спортивной машине, я уже не  Офелия  Тодд,  жена  Уорта  Тодда,  которая
никогда не сможет выносить до срока  ребенка  или  та  женщина,  которая
попыталась заняться поэзией - да неудачно, или  та  женщина,  что  вечно
сидит и делает записи на всех этих комитетских собраниях, или еще что-то
или кто-то. Когда я не дороге за рулем, я нахожусь внутри своего  сердца
и чувствую себя подобно..."
   "Диане", - подсказал я. - Она посмотрела на меня  с  веселым  и  чуть
удивленным видом, а затем рассмеялась.
   "О, да, подобно какой-нибудь богине,  -  согласилась  Фелия.  -  Она,
наверное, лучше всего сюда подойдет, потому что я -  ночной  человек,  я
люблю просиживать ночи напролет, пока не прочитаю свою книгу,  или  пока
на телевидении не прозвучит национальный гимн, а  также  потому,  что  я
очень бледная, как луна, - Уорт вечно говорит, что мне нужен  тоник  или
анализы крови, или еще что-то вроде всей этой чепухи. Но в своем  сердце
каждая женщина мечтает походить на богиню, я так думаю - не случайно  же
мужчины слышат постоянное эхо этих дум и  пытаются  возвести  женщин  на
пьедесталы (женщину, которая обмочит себе  ногу,  если  не  присядет  на
корточки! это забавно, если как следует все это обдумать), - но то,  что
чувствует мужчина, вовсе не то, чего желает женщина. Женщина хочет  быть
свободной - это все. Стоять, если ей так хочется, или идти... "Ее  глаза
обратились на дьявольский "Мерседес", стоявший на подъездной дорожке,  и
слегка сузились. Затем она улыбнулась. "Или  править  за  рулем,  Хомер.
Мужчине этого не понять. Он думает, что богине  нужно  где-то  нежиться,
прохлаждаться на склонах Олимпа и кушать фрукты,  но  ведь  в  этом  нет
ничего от бога или богини. Все, что хочет женщина - это то, что хочет  и
мужчина: женщина хочет управлять".
   "Будьте осторожны там, где вы едете, миссис - это все, что нужно",  -
сказал я в ответ, а она снова засмеялась и наградила поцелуем в лоб.
   Она ответила:
   "Я буду осторожна, Хомер", но это ровным счетом ничего не значило,  и
я это сразу понял, потому что сказано это было именно тем  тоном,  каким
отвечает муж своей жене в ответ на ее частые предупреждения об  одной  и
той же опасности, когда он давно уже наперед знает, что на самом деле он
не будет... не сможет. -