человеческого
поведения; во-вторых, что реальная  причина  -  это  нечто  доступное,  если
только человечность человеческого  поведения  не  отрицается  a  priori;  и,
в-третьих, что человечность человеческого поведения не может  быть  открыта,
пока мы не признаем, что реальной "причиной" поведения  данного  индивидуума
является не причина, а субъективное основание.
   Но причины смешиваются не только с  субъективными  основаниями,  но  и  с
условиями. В некотором смысле причины и есть  условия.  Но  это  достаточные
условия  в  противоположность  условиям  в  точном  смысле  слова,  то  есть
необходимым условиям. Между прочим, есть не только необходимые  условия,  но
также и то, что я бы назвал условиями возможности, имея в  виду  триггеры  и
спусковые механизмы. Так называемые психосоматические заболевания, например,
не вызываются психологическими факторами-то есть не являются,  так  сказать,
психогенными,  как   неврозы.   Скорее   психосоматические   заболевания-это
заболевания, которые "запускаются" психологическими факторами.
   Достаточнее условие достаточно, чтобы создать и  вызвать  феномен;  иными
словами, феномен определен такой причиной не только в своей сущности, но и в
своем  существовании.   В   отличие   от   этого   необходимое   условие-это
предварительное условие,  предпосылка.  Есть,  например,  случаи  умственной
отсталости, которые происходят из-за  гипофункции  щитовидной  железы.  Если
такой пациент получит гормоны щитовидной железы, его I.Q. возрастет.  Значит
ли это, что дух-не что иное, как гормоны щитовидной железы,  как  сказано  в
книге, которую мне однажды прислали  на  отзыв?  Я  бы  скорее  сказал,  что
гормоны щитовидной железы - "не что иное", как необходимое условие,  которое
автор спутал с достаточным. Или рассмотрим гипофункцию надпочечной железы. Я
сам  опубликовал  две  статьи,  основанные  на  лабораторных  исследованиях,
относительно  случаев  деперсонализации,  происходящей   из-за   гипофункции
надпочечников. Если такому пациенту  дать  дезоксикортикостерон  ацетат,  он
снова чувствует себя личностью, чувство самости восстанавливается. Значит ли
это, что самость-не что иное, как дезоксикортикостерон ацетат?
   Здесь  мы  достигаем  точки,  в  которой  пандетерминизм  превращается  в
редукционизм. Поистине только отсутствие различения причин  и  условий  дает
редукционизму выводить человеческие феномены из  субчеловеческих  и  сводить
человеческие  феномены  к  субчеловеческим.  Однако  человеческие  феномены,
выводимые из субчеловеческих, превращаются просто в эпифеномены.
   Редукционизм-это  нигилизм  наших  дней.  Верно,  что  сартровская  ветвь
экзистенциализма вращается вокруг "Бытия и ничто". Но урок, который  следует
извлечь  из  экзистенциализма,-это  дефис,  необходимый  в  слове   "ничто":
"ни-чтойность" человеческого бытия. Человек-  не  "что-то",  не  вещь  среди
других вещей. Вещи детерминируют друг друга. Человек же определяет себя сам.
Или, скорее, он решает, позволит ли  он  себе  быть  определяемым,  будь  то
побуждениями и инстинктами, которые толкают его, или основаниями и смыслами,
которые притягивают.
   Вчерашний   нигилизм   провозглашал   "ничто".   Нынешний    редукционизм
проповедует "не что иное, как".  Человек-не  что  иное,  как  компьютер  или
"голая обезьяна". Совершенно законно  использовать  компьютер,  скажем,  как
модель функционирования нашей центральной нервной  системы.  Analogia  entis
простирается вниз до компьютера. Однако существуют  различия  в  измерениях,
которые  редукционизм  отрицает  и  упускает.  Возьмите,  например,  типично
редукционистскую  теорию   совести,   согласно   которой   этот   уникальный
человеческий феномен-не что иное,  как  результат  процесса  обусловливания.
Поведение собаки, которая испачкала ковер и прячется  под  диваном,  засунув
хвост между лап,-это  проявление  не  совести,  а  того,  что  я  назвал  бы
тревожным предвосхищением, полным страха ожиданием наказания. Однако это  не
имеет никакого отношения к совести, потому что  истинная  совесть  не  имеет
ничего общего с ожиданием наказания. До  тех  пор  пока  человек  мотивируем
страхом наказания или надеждой на вознаграждение - или, скажем,  стремлением
успокоить суперэго,-совесть еще не сказала своего слова.
   Лоренц был достаточно осторожен, говоря о поведении животных, аналогичном
моральному поведению людей.  Редукционисты  не  видят  качественной  разницы
между ними. Они отрицают существование уникально человеческих  феноменов,  и
делают они  это  не  на  эмпирических  основаниях,  как  кто-нибудь  мог  бы
предположить, а на априорных. Они настаивают, что в человеке нет ничего, что
нельзя было бы найти в других животных.
   В моей любимой истории к рабби обращаются  за  советом  два  прихожанина.
Один утверждает, что кошка другого украла и съела пять фунтов масла,  другой
это отрицает. "Принесите  кошку",-приказывает  рабби.  Ему  приносят  кошку.
"Теперь принесите весы". Ему приносят весы. "Сколько,  ты  говоришь,  фунтов
масла съела кошка?"-спрашивает рабби.  "Пять  фунтов,  рабби".  После  этого
рабби взвешивает кошку, и она весит точно пять фунтов. "Итак,  у  нас  здесь
есть масло,--говорит  рабби,-  но  где  же  кошка?"  Это  как  раз  то,  что
происходит,  когда  редукционисты  обнаруживают  в  человеке  все   условные
рефлексы, процессы обусловливания,  внутренние  спусковые  механизмы  и  все
остальное, что они ищут. "У нас есть все это,-говорят они, как рабби,-но где
же человек?"
   Не следует недооценивать  опустошительного  воздействия  редукционистских
доктрин. Здесь я ограничусь ссылкой на исследование Р. Н. Грея и  соавторов,
изучивших 64 врача, из них 11  психиатров.  Исследование  показало,  что  за
время   медицинского   обучения   цинизм,   как   правило,   возрастает,   а
гуманность-уменьшается. Лишь  по  завершении  медицинского  образования  эта
тенденция обращается, но, к сожалению, не у всех [10]. Ирония состоит в том,
что сам автор статьи, излагающей эти  результаты,  определяет  человека  как
"адаптивную   систему   управления",   а   ценности-как    "гомеостатические
ограничения в стимул-реактивном процессе" [11]. По другому редукционистскому
определению, ценности-не что иное, как реактивные  образования  и  механизмы
защиты. Нужно ли говорить, что такие  интерпретации  подрывают  и  разрушают
уважение к ценностям.
   Вот пример того, что может происходить  в  таких  случаях.  Молодая  пара
возвращается из Африки, где  они  служили  добровольцами  Корпуса  мира.  Им
опостылело все на свете. С самого  начала  они  должны  были  участвовать  в
обязательной психологической группе, руководитель которой играл в игры вроде
следующей: "Почему вы вступили в Корпус мира?" -  "Мы  хотели  помочь  менее
привилегированным людям".-"Так что, вы чувствуете превосходство по отношению
к ним?"-"В некотором смысле".-"Значит, в вас, в вашем бессознательном должна
быть потребность доказывать себе  свое  превосходство".-"Ну,  я  никогда  не
думал об этом так, но вы психолог, и вы, конечно, лучше знаете". Группа была
научена интерпретировать идеализм и альтруизм как "замороч-ки" и "пунктики".
Хуже того, добровольцы постоянно играли друг с другом  в  игру  "каков  твой
скрытый  мотив".  Здесь  мы  имеем   дело   с   тем,   что   я   бы   назвал
гиперинтерпретацией.
   Недавнее исследование Эдит Вайскопф-Джоулсон с  сотрудниками  показывает,
что  высшей  ценностью  среди  американских  студентов  колледжей   является
"самоинтерпретация" [12]. Таким образом, преобладающий в Соединенных  Штатах
культурный климат усиливает  опасность  самоинтерпретации,  становящейся  не
только обсес-сией, как в случае с нашими добровольцами Корпуса  мира,  но  и
коллективным обсессивным неврозом. "Экс-пациенты анализируют свои мотивы  во
всех ситуациях,- говорит Э.Бекер,-когда  они  чувствуют  тревожность:  "это,
должно  быть,  зависть  к  пенису",  "это-влечение  к  инцесту",  "это-страх
кастрации, эдипова ревность, полиморфное извращение и так далее" [13].
   До  сих  пор  мы  противопоставляли  причины  субъективным  основаниям  и
необходимые условия достаточным. Но есть еще третье различение,  которое  мы
должны рассмотреть. Под достаточными условиями обычно  понимают  действующую
причину в отличие от конечной причины. Мое утверждение состоит  в  том,  что
конечные  причины-в  нашем  случае  смыслы   и   цели-может   вскрыть   лишь
соответствующий им научный подход.
   Пандетерминизм, утверждающий, что не существует смыслов и целей, похож на
человека, который, говоря словами  Г„те,  "живой  предмет  желая  изучить...
...прежде душу изгоняет, Затем предмет на части расчленяет И  видит  их,  да
жаль: духовная их связь Тем временем исчезла, унеслась! Encheireisin naturae
именует Все это химия: сама того не чует, Что над собой смеется.
   "Фауст", часть 1, сц. 4 (перевод Н. Холодковского)
   Здесь  действительно  есть  "отсутствующее  звено".  В   мире,   как   он
описывается многими науками, отсутствует смысл. Это, однако, означает не то,
что мир лишен смысла, а лишь то,  что  многие  науки  слепы  к  нему.  Смысл
приносится в жертву многими науками. Не в каждом научном  подходе  может  он
проявиться;  не  каждым  сечением  (возвращаясь  к  нашему   сравнению)   он
затрагивается. Рассмотрим кривую,  лежащую  в  вертикальной  плоскости  (см.
рис.).

   В  горизонтальной  плоскости  от  этой  линии  остаются  всего  лишь  три
несвязанные,  изолированные  точки,  без  осмысленной  связи   между   ними.
Осмысленная связь лежит выше и ниже горизонтальной плоскости.  Не  может  ли
так же обстоять дело с событиями, которые наука считает редкими, например со
случайными мутациями?  И  разве  нельзя  представить  себе,  что  существует
скрытый смысл, более высокий или  более  глубокий,  который  не  проявлен  в
данном сечении, потому что лежит выше или ниже него, как  верхние  и  нижние
части кривой (см. примечание 3 на с. 90). Остается фактом, что не все  может
получить осмысленное объяснение. Но может быть объяснено хотя  бы  основание
необходимости такого положения.
   Если  это  справедливо  для  смысла,  насколько  более  это  должно  быть
справедливо для предельного смысла. Чем более всеобъемлющ смысл,  тем  менее
он постижим. Бесконечный смысл необходимо  лежит  вне  постижения  конечного
существа (см. примечание 4 на с.  91).  Это  пункт,  где  паука  уступает  и
мудрость берет верх. Блез Паскаль  однажды  сказал:  "Сердце  имеет  доводы,
которых разум не знает". Поистине есть то, что называется мудростью  сердца.
Или можно  назвать  это  онтологическим  самопониманием.  Феноменологический
анализ того, как человек с улицы, основываясь на мудрости  сердца,  понимает
себя, может научить нас, что быть человеком - это нечто  большее,  чем  быть
полем битвы, на котором сталкиваются притязания  эго,  ид  и  суперэго,  как
насмешливо сказал однажды Фултон Э. Шин; и большее, чем быть заложником  или
игрушкой процессов обусловливания или побуждений и инстинктов. У человека  с
улицы мы  можем  научиться  тому,  что  быть  человеком  означает  постоянно
сталкиваться с ситуациями, которые одновременно--шанс и вызов, которые  дают
шанс осуществить себя, не уклонившись от вызова  осуществить  смысл.  Каждая
ситуация--это призыв: сначала--услышать, затем-ответить.
   И вот мы достигли точки, в которой круг замкнут. Мы начали с детерминизма
как ограничения  свободы  и  пришли  к  гуманизму  как  расширению  свободы.
Свобода-это лишь часть дела и половина  правды.  Быть  свободным-это  только
негативный аспект целостного феномена, позитивный  аспект  которого  -  быть
ответственным. Свобода может выродиться в  простой  произвол,  если  она  не
проживается с точки зрения ответственности. Вот  почему  я  посоветовал  бы,
чтобы статуя Свободы на  восточном  побережье  США  была  дополнена  статуей
Ответственности на западном.
   Примечание 1. Для профессионального медика это  знакомое  положение  дел;
происхождение  столь  многих  болезней,  с   которыми   сталкивается   врач,
неизвестно- возьмем хоть рак.  Как  бы  то  ни  было,  психоз-это  состояние
биохимических процессов в системах тела. Однако то, что  пациент  делает  со
своим психозом,-это целиком достояние  его  человеческой  личности.  Психоз,
поразивший его, имеет биохимическое происхождение, но то, как  он  реагирует
на  психоз,  что  он  вкладывает  в  него,  содержание,   которым   он   его
наполняет,-это его личное творение, человеческое произведение, в которое  он
оформляет свой недуг. Это способ, каким он наделяет свой недуг смыслом. Хотя
психоз не имеет смысла сам по себе, он может стать  осмысленным  посредством
того, что пациент делает с ним,-посредством сохраняющегося и продолжающегося
внутреннего роста, который пациент выводит из него.
   Эдит  Вайскопф-Джоулсон  предположила,  что  "параноик  особенно   сильно
нуждается в последовательной философии жизни, и он развивает свои иллюзии  в
качестве  заменителя  такой  философии"  [14].   Иными   словами,   паранойя
"вызывается поисками смысла", как она это формулирует. Однако  я  смотрю  на
дело иначе. Если мы  и  согласимся,  что  паранойя-это  нечто,  связанное  с
гипертрофией смысла, эта гипертрофия не составляет  этиологии  психоза,  это
скорее его симптоматология. Равным образом другая форма психоза,  эндогенная
депрессия,-это нечто, связанное с гипотрофией смысла, но слепота пациента  к
смыслу-не причина его депрессии, а  ее  симптом.  Конечно,  это  утверждение
относится только к этому определенному типу депрессии (эндогенной),  которая
в конечном анализе оказывается вызванной в основном органическими причинами,
хотя и иным образом,  чем  паранойя.  Иначе  говоря:  пациенту,  страдающему
эндогенной депрессией, его психоз мешает увидеть какой-либо  смысл  в  своей
жизни, пациент же, страдающий  невротической  депрессией,  мог  получить  ее
из-за того, что не видел смысла в своей жизни.
   Но остается фактом, что первичное происхождение психоза имеет ту или иную
биохимическую природу.
   Примечание 2. Могут возразить, что в отличие от фрейдовского психоанализа
адлеровская      "индивидуальная      психология"       отдает       должное
самотрансцендирова-нию. Действительно, адлеровская психология  рассматривает
человека как направляемого целями, а не побуждаемого влечениями, но цели при
ближайшем рассмотрении не трансцендируют самость или психе человека.  Скорее
они понимаются как интрапсихические,  поскольку  человеческие  стремления  в
конечном счете рассматриваются просто как  средства  справиться  с  чувством
неполноценности и неуверенности.
   Примечание  3.  Молекулярный  биолог  Жак  Моно  совершенно   справедливо
доказывает, что вся жизнь происходит из взаимодействия мутаций и  отбора.  В
"Случайности и необходимости" он  пишет,  что  "чистая  случайность,  только
случайность" является корнем эволюции. Но он ошибается, когда продолжает,что
"идея случайности- единственно постижимая, потому что лишь она соответствует
фактам  наблюдения  и  эксперимента.  И  ничто  не  дает   нам   возможности
предположить, что наши понятия в этом пункте должны будут или хотя бы смогут
быть пересмотрены". Это уже  не  имеет  никакого  отношения  к  эмпирической
науке, это утверждения, основанные на  его  личной  философии,  его  частной
идеологии. В этот момент он произвольно замыкает себя в  измерении  биологии
и, хуже того,  отрицает  на  чисто  априорной  основе,  что  другие,  высшие
измерения могут существовать. Ученый  может  придерживаться  своей  науки  и
оставаться в одном  измерении,  но  он  должен  также  оставаться  открытым,
оставлять свою науку открытой по крайней мере возможности  другого,  высшего
измерения.
   Как я сказал, высшее измерение является высшим в том отношении,  что  оно
больше включает в себя. Если, например, вы  берете  куб  и  проецируете  его
вертикально на плоскость, так что получается квадрат, вы можете сказать, что
квадрат включен в куб. Все, что происходит  в  этом  квадрате,  будет  также
содержаться  в  кубе,  и  ничто,  имеющее  место  в   квадрате,   не   может
противоречить тому, что происходит в высшем измерении куба. Высшее измерение
не исключает; оно включает. Между высшими и низшими измерениями истины могут
быть только отношения включения.
   Было бы правильно, если бы биолог,  вместо  того  чтобы  пропагандировать
собственные верования или неверия под видом науки, утверждал просто,  что  в
плоскости  биологии  не  просматривается  ничего  такого,  как  высший,  или
предельный, смысл или цель. Он мог бы  сказать,  что  нет  доказательства  в
пользу телеологии. Но если бы он не был редукционистом, он  не  исключал  бы
возможности, что в пределах следующего, высшего измерения  телеология  может
найти свое место. Нашим ученым нужно нечто большее,  чем  знание:  им  нужно
обладать  также  и  мудростью.  А  мудрость  я  определяю  как  знание  плюс
сознава-ние его ограничений.
   Примечание 4. Представление о метасмысле не обязательно  теистично.  Даже
понятие о боге не обязательно должно быть теистичным. Когда мне  было  около
пятнадцати лет, у меня сложилось определение бога, к  которому  я  обращаюсь
все более и более в мои преклонные годы. Я  бы  назвал  его  операциональным
определением.  Оно  звучит  так:  бог-партнер  в  ваших  наиболее   интимных
разговорах с самим собой. Когда вы говорите с собой наиболее  искренне  и  в
полном одиночестве, тот, к кому вы обращаетесь, по справедливости может быть
назван  богом.  Такое  определение  избегает  дихотомии  атеистического  или
теистического мировоззрения.  Различие  между  ними  появится  позже,  когда
нерелигиозный человек начинает настаивать, что  его  разговоры  с  собой-это
просто разговоры с  собой,  а  религиозный  человек  интерпретирует  их  как
реальный диалог с кем-то еще. Я думаю, что больше и прежде чего-либо другого
имеет значение  полная  искренность  и  честность.  Если  бог  действительно
существует, он, конечно же, не собирается спорить с  нерелигиозными  людьми,
если они принимают за него собственные самости и дают ему ложные имена.

   Духовность, свобода и ответственность
   Духовность, свобода и ответственность-это три экзистенциала человеческого
существования. Они не просто  характеризуют  человеческое  бытие  как  бытие
именно человека, скорее даже они конституируют его в этом качестве.  В  этом
смысле   духовность   человека-это   не   просто   его   характеристика,   а
конституирующая особенность: духовное не просто присуще  человеку  наряду  с
телесным и психическим, которые свойственны и животным. Духовное-это то, что
отличает человека, что присуще только ему, и ему одному.
   Самолет не перестает, конечно,  быть  самолетом,  когда  он  движется  по
земле: он может и ему постоянно  приходится  двигаться  по  земле!  Но  лишь
поднявшись в воздух, он доказывает, что он самолет.  Точно  так  же  человек
начинает вести себя как  человек,  лишь  когда  он  в  состоянии  преодолеть
уровень психофизически-организмической данности и отнестись к  самому  себе,
не обязательно противостоя самому себе.
   Эта возможность и есть существование, а существовать -  значит  постоянно
выходить за пределы самого себя.
   1. Духовность
   Духовная  данность  "соприсутствует"  иной  данности.  Это  соприсутствие
нельзя себе представить только в пространственном измерении,  поскольку  оно
носит не пространственный, а "фактический" характер;  но  эта  "фактичность"
является не оптической (относящейся к отдельным сущностям), а онтологической
фактичностью. Дух  не  может  быть  "снаружи"  в  оптическом  смысле,  но  в
онтологическом смысле он всегда как бы снаружи!
   Нам нет необходимости специально оговаривать, что мы имеем в виду все это
не более чем в переносном смысле. Ведь можно тут же утверждать  и  обратное,
что  физическое  соприсутствие  (например,   двух   людей)   тоже   является
сопрису