р в  статье  об  экзистенциальной  фрустрации
указывает,  что  экзистенциальный  вакуум  дает  себя  почувствовать   и   в
коммунистических странах [1].
   Как же справляться с экзистенциальным вакуумом? Можно  предположить,  что
нам следует поддерживать здравую философию жизни, чтобы показать, что  жизнь
реально имеет смысл для каждого человека.
   Однако Зигмунд Фрейд пренебрежительно отверг  философию  как  всего  лишь
одну из самых благопристойных форм сублимации репрессированной сексуальности
[2]. Лично я полагаю, что философия не есть просто сублимация секса;  скорее
секс часто служит удобным средством бегства как раз  от  тех  философских  и
экзистенциальных проблем, которые осаждают человека.
   В американском журнале можно прочесть: "Никогда в мировой истории не было
страны, столь озабоченной сексом, как Америка сегодня". Как ни странно,  это
цитата из "Эсквайра". Как бы то ни было, если это  верно,  это  подтверждает
гипотезу, что средний американец в еще большей степени, чем другие,  охвачен
экзистенциальной   фрустрацией   и   потому    стремится    к    сексуальной
гиперкомпенсации. В  этом  свете  понятны  и  результаты  импровизированного
статистического  исследования,   проведенного   среди   моих   студентов   в
университете  Венской  медицинской  школы,   которые   показали,   что   40%
австрийских,   западногерманских   и    швейцарских    студентов    испытали
экзистенциальный вакуум на собственном опыте. Среди американских  студентов,
посещавших лекции, эта цифра составляла не 40, а 81%.
   Основные  проявления  экзистенциальной  фрустрации-скука  и  апатия-стали
вызовом образованию, так же как и психиатрии.  Как  было  сказано,  в  эпоху
экзистенциального   вакуума   образование   не   должно   ограничиваться   и
удовлетворяться передачей традиций и  знаний,  оно  должно  совершенствовать
способность человека  находить  те  уникальные  смыслы,  которые  не  задеты
распадом универсальных ценностей. Эта способность человека  находить  смысл,
содержащийся в  уникальных  ситуациях,-совесть.  Следовательно,  образование
должно давать человеку  средства  для  обнаружения  смыслов.  Вместо  этого,
однако, образование часто  вносит  свою  лепту  в  экзистенциальный  вакуум.
Чувство пустоты и бессмысленности у студентов часто усиливается из-за  того,
как им представляются достижения науки, а  именно  из-за  ре-дукционизма.  В
сознание студентов внедряются механическая теория человека и  релятивистская
философия жизни.
   Редукционистский подход к человеку овеществляет его,  то  есть  стремится
обращаться с человеком, как  будто  он  просто  res,  вещь.  Однако,  говоря
словами Уильяма Ирвина Томпсона  [3],  "люди-не  объекты,  существующие  как
столы и стулья: они живут, и, если они обнаруживают, что их жизнь сводится к
простому  существованию,  подобному  существованию  столов  и  стульев,  они
совершают самоубийства". Это никоим образом не преувеличение. Когда я  читал
лекции в  одном  из  самых  больших  университетов  США,  один  из  деканов,
комментируя мою статью, сказал, что может представить мне список  студентов,
которые  совершили   или   пытались   совершить   самоубийства   на   почве,
экзистенциального вакуума. Ему хорошо  знаком  этот  феномен,  поскольку  он
сталкивается с ним ежедневно в своей консультативной практике.
   Я  хорошо  помню,  что  происходило  во  мне,  когда   я   столкнулся   с
редукционизмом, будучи тринадцатилетним  школьником.  Однажды  преподаватель
естественных наук сказал нам, что в конечном счете жизнь-это  не  что  иное,
как процесс окисления, оксидации; я вскочил на  ноги  и  сказал:  "Профессор
Фриц, если это так, то каков же смысл жизни?"  Можно  сказать,  что  в  этом
случае мы имеем дело с примером не просто редукционизма, но с окислением  до
полного разъедания, до ржавчины.
   В этой стране многие  ведущие  деятели  образования  озабочены  скукой  и
апатией,  охватившими  студентов.  Например,  Эдвард   Д.   Эдди   с   двумя
сотрудниками изучил  двадцать  репрезентативных  колледжей  и  университетов
Соединенных Штатов, проинтервьюировал сотни администраторов,  преподавателей
и студентов; в своей книге  он  приходит  к  выводу,  что  "почти  в  каждом
колледже или университете, от Калифорнии до Новой Англии,  апатия  студентов
была темой разговоров. Эта тема чаще всего упоминалась  в  наших  разговорах
как с преподавателями, так и со студентами"  [4].  Профессор  Хьюстон  Смит,
философ из Гарварда,  в  интервью,  озаглавленном  "Ценностное  измерение  в
обучении", задал мне вопрос,  можно  ли  учить  ценностям.  Я  ответил,  что
ценностям нельзя научить, их нужно проживать. Нельзя также  передать  смысл.
Учитель может дать своим ученикам не  смысл,  а  личный  пример  собственной
преданности делу исследования, истины и науки. Профессор Смит попросил  меня
поговорить об апатии и скуке, но  я  ответил  ему  вопросом:  как  можем  мы
ожидать, чтобы средний американский студент проявлял что-нибудь, кроме скуки
и апатии? Что такое скука, если не неспособность  проявить  интерес?  И  что
такое апатия, если  не  неспособность  проявить  инициативу?  Но  как  может
студент проявить инициативу, если его учат, что человек - не что  иное,  как
поле битвы сталкивающихся друг с другом притязаний таких аспектов  личности,
как "Оно", "Я" и "Сверх-Я"? Как может студент проявить интерес, как может он
думать об идеалах и ценностях, если его уверяют, что это не  что  иное,  как
реактивные образования и механизмы защиты? Редукционизм может лишь подрывать
и  разъедать  естественный  энтузиазм  молодости.   Энтузиазм   и   идеализм
американских молодых людей должны быть  просто  неистощимыми,  иначе  трудно
было бы понять, как столь многие из них вступают в Корпус мира и VISTA.
   Но как нужно обращаться с конкретным случаем экзистенциального вакуума не
с точки зрения профилактики, а терапевтически? Является ли  экзистенциальный
вакуум болезнью, которая нуждается в лечении?  Можем  ли  мы  согласиться  с
утверждением Зигмунда Фрейда, которое он сделал однажды в письме к принцессе
Бонапарт: "Когда кто-то спрашивает о смысле или ценности жизни -  он  болен"
[5].
   В действительности ошибочная интерпретация экзистенциального вакуума  как
патологического феномена есть результат его проецирования из  ноологического
пространства в  психологический  план.  В  соответствии  со  вторым  законом
дименциональной   антропологии   и   онтологии    эта    процедура    грозит
диагностической двусмысленностью. Разница между экзистенциальным отчаянием и
эмоциональным  расстройством  исчезает.  Становится  невозможным   различить
духовное страдание и психическое расстройство.
   Экзистенциальный вакуум-не невроз. Или если уж считать это  неврозом,  то
это социогенный, даже ятрогенный невроз, то есть невроз,  вызванный  врачом,
который делает вид, что лечит его. Сколь часто врач  объясняет  и  отвергает
заботу пациента о предельном смысле жизни перед лицом  смерти,  понимая  эту
"предельную заботу" как страх  кастрации.  Для  пациента  будет  облегчением
узнать, что он не должен беспокоиться о том, стоит ли жизнь того,  чтобы  ее
прожить, а должен вместо этого столкнуться с фактом, что его эдипов комплекс
еще не разрешен. Без сомнения, такая интерпретация составляет рационализацию
экзистенциального отчаяния.
   В этом контексте я люблю ссылаться на профессора  Венского  университета,
который пришел ко мне на прием, потому что сомневался в осмысленности жизни.
Вскоре  выяснилось,  что  он  страдал  эндогенной  депрессией,   которая   в
соответствии с  традиционной  европейской  терапией  соматогенна.  Но  самым
примечательным было то, что  сомнения  преследовали  пациента  не  во  время
депрессивных фаз, а только в  то  время,  когда  он  был  здоров.  Во  время
депрессивных фаз он был  слишком  занят  своими  ипохондрическими  жалобами,
чтобы заботиться о смысле жизни. Мы сталкиваемся  здесь  со  случаем,  когда
экзистенциальное отчаяние и эмоциональное расстройство  оказываются  взаимно
исключающими. Так что едва ли  оправданно  считать  экзистенциальный  вакуум
просто "еще одним симптомом" невроза.
   Вместе с тем,  не  будучи  следствием  невроза,  экзистенциальный  вакуум
вполне может быть его причиной. В  таких  случаях  мы  говорим  о  ноогенном
неврозе в отличие от психогенных и соматогенных.  Мы  определяем  нооген-ный
невроз как такой,  который  вызывается  духовной  проблемой,  моральным  или
этическим конфликтом, каким может быть, например, конфликт между  "Суперэго"
и истинной совестью, когда последняя по необходимости противостоит  первому.
Не  в  последнюю  очередь  нооген-ная  этиология  может  быть   представлена
экзистенциальным вакуумом,  экзистенциальной  фрустрацией  или  фру-страцией
воли к смыслу.
   Джеймс Крамбо  создал  тест  "целенаправленности  жизни"  для  различения
ноогенных  неврозов  и  обычных.  Вместе  с  Леонардом  Махоликом   [6]   он
опубликовал полученные результаты, а затем представил упрощенную  версию  на
ежегодном  собрании  Американской  психологической  ассоциации.  Его  данные
основываются на  работе  с  1151  испытуемым;  он  приходит  к  выводу,  что
"ноогенный невроз существует отдельно от принятых диагностических  категорий
и не является тождественным ни одному из принятых диагностических синдромов.
Он  представляет  собой  новый  клинический  синдром,   который   невозможно
адекватно понять в рамках  какого-либо  классического  описания.  Полученные
результаты  являются  доводом  в  пользу  франкловского  понятия   ноогенных
неврозов и экзистенциального вакуума. Низкая корреляция между тестом "цель в
жизни" и уровнем образования показывает, с одной стороны,  что  осмысленная,
имеющая цель жизнь доступна не только людям, имеющим хорошее образование,  с
другой стороны, что одно  лишь  образование  не  обеспечивает  осмысленность
жизни".
   Наряду с этим эмпирическим подтверждением было проведено и статистическое
исследование распространенности ноогенных неврозов. Вернер  [9]  в  Лондоне,
Ланген и Вольхард [10] в Тюбйнгене, Приль [11] в Вюрцбурге и Нибауер [12]  в
Вене  пришли  к  тому,  что  около  20%  неврозов,  с  которыми   приходится
сталкиваться, являются ноогенными по природе и происхождению.
   Коль скоро экзистенциальный вакуум привел уже к ноогенному неврозу,  само
собой разумеется, что его лечение должен осуществлять врач. На моей родине и
во многих других странах психотерапию  не  может  практиковать  человек  без
медицинского образования. Разумеется, это касается и  логотерапии.  Понятно,
что те аспекты логоте-рапии, которые не связаны с лечением болезни, будь  то
ноогенный, психогенный или соматогенный невроз,  доступны  и  представителям
других консультирующих профессий. Нет причины, почему клинический  психолог,
социальный работник, пастор, священник или раввин  не  могли  бы  предложить
совет людям, которые ищут смысл жизни или сомневаются в осмысленности жизни:
иными словами, людям, которые находятся в тисках экзистенциального  вакуума.
Имея это  в  виду.  Аргентинская  ассоциация  экзистенциальной  логотерапии,
основанная в 1954 году, образовала одну секцию для психиатров  и  другую-для
тех, кто не имеет медицинского диплома.
   Поиски смысла жизни сами по себе  не  есть  патологический  феномен.  Что
касается молодых людей, то это-их прерогатива: не принимать как  само  собой
разумеющееся, что в жизни есть смысл, но осмеливаться задуматься над этим. И
когда мы хотим предложить первую помощь в случае экзистенциального  вакуума,
мы   должны   начать   с   этого   убеждения.   Нет   оснований    стыдиться
экзистенциального отчаяния, как будто это эмоциональное расстройство; это не
невротический  симптом,  а  человеческое  достижение.   Прежде   всего   это
проявление интеллектуальной искренности и честности.
   Однако если молодой человек задается вопросом о смысле жизни,  он  должен
иметь терпение-достаточно терпения, чтобы дождаться, когда смысл возникнет в
его сознании.
   Как  можно  в  таких  случаях  принести  облегчение,  предложив  пациенту
рассмотреть дело объективно, показывает следующий отрывок из записанного  на
магнитофон диалога с двадцатипятилетним пациентом. В течение нескольких  лет
он  страдал  от  состояний  тревожности.  Последние  три  года   подвергался
психоаналитическому лечению. Теперь  он  обратился  за  помощью  в  приемную
неврологического отдела поликлинической больницы, и после того, как один  из
врачей моей группы представил его  мне,  он  сказал  мне,  что  жизнь  часто
кажется ему лишенной смысла. Его  беспокоил  повторяющийся  сон,  в  котором
проявлялось это переживание полной бессмысленности жизни. В этих снах он был
среди людей, которых он умолял решить его проблему, освободить его  от  этой
ситуации. Он просил их освободить его от тревоги по  поводу  того,  что  его
жизнь напрасна. Но  они  лишь  продолжали  наслаждаться  своей  жизнью-едой,
солнечным светом, всем, что жизнь им предлагала. Когда он  описал  мне  этот
сон, произошел следующий диалог:
   Франкл: Они наслаждались жизнью, совершенно об этом не  задумываясь,  так
сказать?
   Пациент: Да! А я мучаюсь сомнениями относительно смысла моей жизни.
   Ф.: И что вы пытаетесь делать, чтобы помочь себе? П.: Иногда мне приносит
облегчение музыка: я играю или слушаю. В конце концов, Бах, Моцарт  и  Гайдн
были глубоко религиозными людьми, и, наслаждаясь музыкой, я наслаждаюсь  тем
фактом,  что  по  крайней  мере  ее  создатели  обладали   счастьем   полной
убежденности, что есть более глубокий и даже предельный смысл в человеческом
существовании.
   Ф.: Так что, если вы не верите в такой смысл сами, вы верите  по  крайней
мере в этих великих верующих? П.: Вы правы, доктор.
   Ф.: Да разве это не задача великих религиозных  и  этических  вождей-быть
посредниками между ценностями и смыслами, с  одной  стороны,  и  человеком-с
другой? Человек, таким образом, имеет  возможность  получить  из  рук  гения
человечности, будь то Моисей, Магомет или Будда, получить от них то, что  он
не в каждом случае может обрести сам. Видите  ли,  в  области  науки  нашего
разума может быть достаточно. Что же  касается  верований  и  убеждений,  то
часто мы должны полагаться на других людей,  верить  тем,  кто  значительнее
нас, и принимать их  прозрения.  В  поисках  предельного  смысла  человек  в
основном  опирается  на  эмоциональные,  а  не  только  на  интеллектуальные
ресурсы, как мы знаем; иными словами, он должен верить  в  предельный  смысл
бытия. Более того, эта вера должна быть опосредована верой в кого-то, как мы
видим. Но позвольте мне задать  вам  вопрос:  если  музыка  трогает  вас  до
глубины  вашего   существа   и   повергает   вас   в   слезы,   как   бывает
временами,-правда?-сомневаетесь ли вы и тогда в смысле вашей жизни или в эти
моменты у вас не возникает такого вопроса?
   П.: В это время такая проблема вообще не приходит мне в голову.
   Ф.: Правильно. Но не может ли быть так, что  как  раз  в  такие  моменты,
когда вы соприкасаетесь с красотой, вы находите смысл жизни, находите его  в
эмоциональной сфере, не занимаясь его интеллектуальными  поисками?  В  такие
моменты мы не спрашиваем себя, есть ли в жизни смысл; если же спросим, то не
может не вырваться из  глубины  нашего  существа  триумфальное  "да"  бытию.
Стоит, как мы  чувствуем,  жить,  даже  если  мы  живем  только  ради  этого
уникального переживания.
   П.: Я понимаю и согласен; конечно, в моей жизни есть мгновения,  когда  я
не рефлектирую, и тогда смысл просто есть. Я даже переживаю своего рода союз
с бытием, можно сказать, что это похоже на переживание близости к Богу,  как
об этом рассказывали великие мистики.
   Ф.: Как бы то ни было, можно сказать, что тогда вы чувствуете себя близко
к истине, и мы можем полагать, что истина-это  также  аспект  божественного.
Посмотрите на стену надо мной: вы увидите эмблему Гарвардского университета,
и на ней написано veritas, что значит "истина"; но вы также можете заметить,
что это слово разделено на три слога, распределенных по трем книгам,  и  это
можно понимать так, что полная истина-это не  универсальная  истина,  потому
что она недоступна каждому. Человеку  следует  довольствоваться  доступом  к
одному аспекту полной истины. Тем более это относится к богу, по отношению к
которому сама истина-не более чем аспект.
   П.: Но меня интересует, что мне  делать,  когда  я  охвачен  переживанием
опустошенности, пустоты всех ценностей и смыслов, когда  мне  чужды  красота
искусства и истина науки.
   Ф.: Я бы сказал, что вам не следует так привязываться  к  великим  душам,
которые обрели смысл, но надо обратиться также и к  тем,  кто  тщетно  искал
его.  Вы,  наверное,  читали  тех  философов,   которые,   как   французский
экзистенциалист  Жан-Поль  Сартр  или  покойный  Альбер  Камю,  по-видимому,
страдали от тех же сомнений, что и вы, но превратили их в философию, хотя  и
нигилистическую. Вы можете рассматривать свои сомнения, установив  дистанцию
между ними и собой. То, что тревожило вас, теперь будет  выглядеть  как  тот
или иной параграф на определенной странице определенного тома того или иного
автора. Вы увидите, что страдание от этих проблем - нечто присущее человеку,
нечто честное, что это достижение, а не невротический симптом.  Вы  увидите,
что   здесь   нечего   стыдиться,   скорее   можно   гордиться    этим-своей
интеллектуальной честностью. Вы научитесь  понимать  свою  проблему  не  как
симптом, а как существенный  аспект  человеческого  состояния,  которому  вы
причастны.  Вы  почувствуете  себя  членом  невидимого  общества,   общества
страдающих людей, страдающих  от  глубочайшего  переживания  бессмысленности
человеческого существования и в то же время борющихся за  разрешение  вечных
проблем  человечества.  Это  страдание  и  эта  борьба  объединяют   вас   в
действительности   с   лучшими   представителями   человечества.   Так   что
постарайтесь  быть  терпеливым  и  мужественным:  терпеливым  в  том,  чтобы
оставить проблемы не решенными на некоторое время, мужественным-в том, чтобы
не оставить борьбу за их разрешение, в конце концов.
   П.: Так вы, доктор, не думаете, что мое  состояние-  это  просто  невроз,
который нужно преодолеть? Ф.: Если это и невроз, то я  бы  сказал,  что  это
коллективный невроз  наших  дней,  который  может  быть  излечен  только  на
коллективном  уровне.  Если  смотреть  на  дело  таким  образом,   то   ваше
страдание-это страдание, которое  затрагивает  человечество  как  целое,  по
крайней мере его наиболее чувствительных и восприимчивых представителей:  вы
принимаете на себя их страдания! П.: Я не боюсь страдания, лишь бы оно имело
смысл. Ф.: Ни ваш поиск смысла, ни сомнения в смысле своей жизни не являются
патологическими. Это право юности. Истинно юный человек никогда не принимает
смысл своей жизни как заранее данный, он имеет смелость усомниться в нем.  Я
хотел бы сказать, что вам не следует отчаиваться по поводу своего  отчаяния.
Вы можете принять это отчаяние как свидетельство того, что я обычно  называю
"волей к смыслу". И в определенном отношении сам факт вашей  воли  к  смыслу
делает  оправданной  вашу  веру  в  смысл.  Как  сказал  однажды  знаменитый
австрийский   писатель   Франц   Верфель,    "жажда-лучшее    доказательство
существования воды". Он имел в виду,  что  человек  не  мог  бы  чувствовать
жажду, если бы в мире не было воды. И не забывайте слов  Блеза  Паскаля:  "У
сердца есть свои доводы, которые неизвестны разуму". Иногда мудрость  сердца
оказывается глубже, чем то, что предлагает ум. И иногда наиболее  разумно  -
не стараться быть слишком разумными.
   П.: Именно это я нашел для себя:  иногда,  чтобы  мне  стало  легче,  мне
достаточно лишь обратиться к тем делам, которые меня ждут.
   Вначале я утверждал, что сексуальное удовольствие может служить средством
бегства от экзистенциальной фрустра