ает  смысл  в  других,  небиологических  сферах:   интеллектуальной,
этической,  эстетической  и  т.  п.  Таким  образом,  эти  сферы   отношения
оказываются внешними по  отношению  к  биологической  стороне  жизни.  Жизнь
превосходит  себя  не  в  "длину"  -  в  смысле  самовоспроизводства,  а   в
"высоту"-путем реализации ценностей-или в "ширину"-Бездействуя на общество.
   Мы привели эти доводы пациенту, которому категорически не рекомендовалось
иметь  детей  из-за  отягощенной  наследственности.  В  результате  пациент,
преподаватель и писатель по профессии, сам признал, что  его  первоначальные
взгляды  на  смысл  жизни  -  а  он   считал,   что   его   плодотворной   в
интеллектуальном плане жизни не достает смысла из-за того, что он  не  может
иметь детей,- представляли собой "фактически какой-то  убогий  материализм".
Более того, нам удалось убедить его в том, что  его  первоначальная  позиция
проистекала  из  его  презрения  к  себе:  из-за  собственного   физического
недостатка  пациент  склонен  был  переоценивать   важность   биологического
"бессмертия". Пришлось спросить его, хотел бы он оставить о  себе  память  в
образе сына, страдающего тяжким наследственным недугом, и не лучше ли,  если
он будет жить во многих поколениях своих читателей и  учеников.  Приняв  для
себя все это, пациент был готов отказаться от планируемого  брака.  И  снова
врачу пришлось вмешаться, для того чтобы объяснить ему, что  воспроизводство
не  является  смыслом  брака,  как  не  является  оно   и   смыслом   жизни.
Удовлетворение природных инстинктов и  биологическое  воспроизводство-это  в
конечном счете лишь два, причем даже не самых важных, аспекта брака. Гораздо
более существенным является "духовный фактор"-то, что мы называем любовью.
   Подобно тому как существование каждого человека непохоже на существование
других, так и сам по себе человек неповторим.  Но  так  же,  как  и  смерть,
ограничивая жизнь во времени, не лишает ее смысла,  а  скорее  является  тем
самым, что составляет смысл жизни, так и  внутренние  пределы  делают  жизнь
человека более осмысленной. Если бы все люди были  идеальны,  тогда  каждого
человека всегда можно было бы заменить любым другим.
   Именно из людского несовершенства следует незаменимость и невосполнимость
каждого индивида- поскольку каждый из нас несовершенен  на  свой  манер.  Не
существует универсально одаренных людей -  более  того,  человек  неповторим
именно в силу своего отклонения от нормы и средних стандартов.
   Поясним  это  примером  из  биологии.   Хорошо   известно,   что,   когда
одноклеточные организмы эволюционируют в многоклеточные,  это  оборачивается
для них потерей бессмертия.  Они  лишаются  и  своего  "всемогущества".  Они
меняют свою  универсальность  на  специфичность.  К  примеру,  исключительно
дифференцированные клетки в сетчатке глаза выполняют такие функции,  которые
не может выполнить ни один другой вид клеток. Известный принцип  "разделения
труда" лишает отдельную клетку исходно присущей ей функциональной  автономии
и  универсальности,  однако  утраченная  клеткой  способность   независимого
функционирования   компенсируется   ее   относительной   специфичностью    и
незаменимостью внутри организма.
   Аналогичная картина и в мозаике, где  каждая  частица,  каждый  отдельный
камушек остается неполноценным, несовершенным сам по себе-и по форме,  и  по
цвету. Смысл отдельного элемента мозаики  определяется  только  тем  местом,
которое он занимает в целой  картине.  Если  все  эти  элементарные  фигурки
составляют единое целое-подобно миниатюре,  например,-тогда  каждая  из  них
могла бы быть заменена любой другой. Форма природного кристалла  может  быть
совершенной, и именно поэтому его можно заменить  любым  другим  экземпляром
той же кристаллической формы: какой ни взять восьмигранник, он похож на  все
остальные.
   Чем более специфичен человек, тем  менее  он  соответствует  норме-как  в
смысле средней нормы, так и в смысле идеальной. Свою  индивидуальность  люди
оплачивают отказом от нормальности, а случается-и  отказом  от  идеальности.
Однако значимость  этой  индивидуальности,  смысл  и  ценность  человеческой
личности всегда связаны с сообществом, в  котором  она  существует.  Подобно
тому как даже неповторимость мозаичного элемента представляет ценность  лишь
в отношении к целостному мозаичному изображению, неповторимость человеческой
личности обнаруживает свой внутренний смысл в той роли, которую она играет в
целостном  сообществе.  Таким  образом,  смысл  человеческого  индивида  как
личности трансцендирует его собственные границы в направлении к  сообществу:
именно  направленность  к  сообществу  позволяет   смыслу   индивидуальности
превзойти собственные пределы.
   Людям  присуще  чувство   некоторой   эмоциональной   стадности;   однако
человеческое сообщество этим не ограничивается: перед ним стоит более общая,
выходящая  за  пределы  этой  "стадности"  задача.  Но  не  только  личности
необходимо сообщество, ибо лишь в нем ее существование обретает смысл; но и,
наоборот, сообщество, чтобы иметь смысл, не  может  обойтись  без  отдельных
личностей. Именно в этом существенное различие между  сообществом  и  просто
толпой. Толпа отнюдь не  обеспечивает  человеку  такой  сферы  отношений,  в
которой  он   мог   бы   развиваться   как   личность,   масса   не   терпит
индивидуальности.  Если  отношения  между  человеком  и  сообществом   можно
сравнить с целым мозаичным рисунком, то  взаимоотношения  человека  и  толпы
подобны серому булыжнику, которым  выкладывают  мостовую:  все  камни  имеют
одинаковый цвет и форму, каждый из них может быть заменен любым другим;  для
хорошего качества мостовой совершенно не обязательно, чтобы ее мостил именно
этот, отдельно взятый булыжник. Мостовая сама по себе не является  целостным
образованием, это всего лишь множество камней. Однородное дорожное  покрытие
не обладает эстетической ценностью  мозаики;  оно  обладает  лишь  ценностью
утилитарной-ведь толпа потопляет в  себе  достоинства  и  истинную  ценность
людей, извлекая из них чисто утилитарную пользу.  Существование  личности  в
полной мере обретает смысл лишь в сообществе. Таким образом, в  этом  смысле
ценность человека зависит от  сообщества.  Но  коль  скоро  сообщество  само
должно иметь смысл, оно вынуждено мириться с  индивидуальными  особенностями
людей,  его  составляющих.  В  толпе  же,  напротив,  особенности  отдельной
личности, ее непохожесть затираются, должны  быть  затерты,  поскольку  ярко
выраженная индивидуальность представляет  собой  разрушительный  фактор  для
любой толпы. Смысл  сообщества  держится  на  индивидуальности  каждого  его
члена, а смысл личности проистекает  из  смысла  сообщества,  "смысл"  толпы
разрушается * индивидуальными особенностями составляющих ее людей,  а  смысл
отдельной личности топится толпой (в то время как сообщество помогает  этому
смыслу проявиться).
   Как мы сказали, неповторимость каждого человека и  своеобразие  всей  его
жизни  являются  неотъемлемыми  составляющими  смысла  человеческого  бытия.
Следует  отличать  своеобразие,  о  котором  идет  речь,  от  чисто  внешней
непохожести на других, ибо последняя сама по себе ценности не  представляет.
Тот факт, что один человек  отличается  от  другого  по  рисунку  отпечатков
пальцев, еще не выделяет его как личность.
   Таким образом, когда  мы  говорим,  что  благодаря  своей  неповторимости
человеческое существование не бессмысленно, мы имеем в виду совсем иной  тип
неповторимости. Мы могли бы-по аналогии с гегелевской "хорошей"  и  "плохой"
бесконечностью-говорить  о  хорошей  и   плохой   неповторимости.   "Хорошая
неповторимость" - это такая, которая была  бы  направлена  к  обществу,  для
которого  человек  представляет  большую  ценность  именно  в   силу   своей
непохожести на остальных.
   Человеческое существование представляет собой особый вид бытия, непохожий
на бытие любого другого  объекта.  К  примеру,  дом  состоит  из  этажей,  а
этажи-из комнат. Таким образом, мы можем рассматривать дом как сумму этажей,
а комнату-как часть этажа.  Итак,  мы  можем  более  или  менее  произвольно
разграничивать элементы бытия, намеренно сводя какое-либо конкретное явление
или предмет к более общему или же,  наоборот,  вычленяя  его  из  общего.  И
только  человеческая  личность,  ее  существование  не  подвластны  подобной
процедуре;  человек  представляет   собой   нечто,   завершенное   в   себе,
существующее само по себе,-его нельзя ни разделить,  ни  сложить  с  другими
предметами или явлениями.
   Чему человек отдает  предпочтение,  его  образ  жизни  -  все  это  можно
описать, исходя  из  нашей  первоначальной  идеи  о  том,  что  "быть-значит
отличаться".  Можно  сформулировать  это  так:  существование  человека  как
личности означает абсолютную непохожесть  его  на  других.  Ибо  своеобразие
(уникальность) каждого означает, что он отличается от всех остальных людей.
   Таким образом, человека нельзя ввести составляющим элементом ни  в  какую
систему высшего порядка- ведь при этом он неизбежно теряет особое  качество,
которое  отличает  собственно   человеческое   бытие,-чувство   достоинства.
Наиболее ярко это проявляется в феномене массы, или толпы. Толпа как таковая
не имеет ни сознания,  ни  ответственности.  И  именно  поэтому  она  лишена
существования. Несмотря на то что толпа может действовать и  в  этом  смысле
она  "реальна",  она  не  действует  ни  внутри  себя,  ни  сама  по   себе.
Социологические законы действуют не поверх людских  голов,  а  напротив-люди
сами являются проводниками этих законов. Возможно, подобные законы и кажутся
имеющими силу, но  они  являются  таковыми  лишь  в  той  степени,  в  какой
действенны вероятностные расчеты для массовой психологии,  и  только  в  той
мере, в какой является предсказуемым среднестатистический человек.  Но  этот
среднестатистический человек-выдумка ученых,  а  не  реальная  личность.  Он
никак не может быть реальным человеком именно в силу своей предсказуемости.
   Скрываясь и растворяясь в толпе, человек утрачивает важнейшее из присущих
ему качеств-ответственность. С  другой  стороны,  когда  он  берет  на  себя
задачу, поставленную  обществом,  он  добивается  совсем  иного-  увеличения
собственной ответственности. Бегство "в толпу"-это  способ  скинуть  с  себя
бремя собственной ответственности. Как только кто-нибудь начинает вести себя
так, как будто он всего лишь частица "высшего" целого  и  только  это  целое
играет определяющую роль, он начинает получать истинное наслаждение от того,
что удалось "сбросить" с себя хотя бы часть ответственности. Эта тенденция к
избеганию  бремени  ответственности  оказывается  мотивом  для  любых   форм
коллективизма. Истинное сообщество, в сущности,-это сообщество ответственных
личностей; толпа-это просто множество обезличенных существ.
   Когда дело доходит до оценки человеческих поступков, коллективизм нередко
приводит   к   нелепым   заблуждениям.   Вместо   конкретного,   персонально
ответственного индивида идея коллективизма подставляет лишь усредненный тип,
а вместо  личной  ответственности-  конформность  и  уважение  к  социальным
нормам. В этом процессе  ответственность  утрачивается  не  только  объектом
оценки, но в неменьшей степени и субъектом такого оценочного суждения.
   Оценка с помощью типов упрощает задачу тому, кто оценивает, поскольку она
освобождает человека от ответственности за это оценочное суждение.  Если  мы
оцениваем какого-то конкретного  индивида  как  представителя  определенного
человеческого  типа,  нам  даже   не   требуется   сколько-нибудь   подробно
рассматривать данный индивидуальный случай, и это оказывается весьма удобным
способом такой оценки. Это  столь  же  удобно,  как  и,  к  примеру,  оценка
автомобиля по его марке или типу салона. Если вы сидите за рулем  автомобиля
какой-то определенной марки, вам хорошо известны собственные  возможности  в
связи  с  этим.  Если  вам  известна  марка  пишущей  машинки,   вам   легко
представить, что от нее можно ожидать. Даже породу  собаки  можно  для  себя
выбрать подобным образом: пудель будет иметь совершенно определенные черты и
определенные наклонности, у волкодава они будут существенно другими.  Только
в случае  с  человеком  такие  вещи  "не  проходят".  Отдельный  человек  не
детерминирован своим происхождением; его поведение нельзя вычислить,  исходя
из его типа. Такой расчет никогда не  будет  точным,  никогда  не  "сойдется
нацело"-обязательно будет какой-то остаток.  Этот  остаток  и  выражается  в
свободе человека избегать  ограниченных  рамок  собственного  типа.  Истинно
человеческое  начинается  в  человеке   там,   где   он   обретает   свободу
противостоять зависимости от собственного типа. Ибо  только  там,  именно  в
этой свободе, в ощущении своего свободного и ответственного бытия  возникает
подлинный  человек.  Чем  более   стандартизована   некоторая   машина   или
устройство, тем они лучше; но,  чем  больше  стандартизована  личность,  чем
больше  она  "растворяется"  в  своем  классе,  национальности,   расе   или
характерологическом типе, тем больше она соответствует некоему  стандартному
среднему-и тем ниже она в нравственном отношении.
   В нравственном плане идея коллективизма приводит к понятию  "коллективной
вины".  С  людей  спрашивают  за  то,  за   что   они   в   действительности
ответственности не несут. Тот, кто судит людей  подобным  образом  или  даже
обвиняет их, ответственности за свой приговор  не  несет.  Конечно,  гораздо
проще возвышать или унижать "расы" целиком,  чем  пытаться  оценить  каждого
отдельного человека-то есть отнести его к одной из двух групп, на которые  с
точки зрения нравственности делятся все люди: к "расе" людей порядочных  или
к "расе" нравственно испорченных.
   Человеческая ответственность-как экзистенциальный анализ пытается довести
до нашего сознания-это ответственность,  происходящая  из  неповторимости  и
своеобразия существования  каждого  индивида.  Бытие  человека  представляет
собой ответственность, вытекающую из конечности его  жизни.  Эта  конечность
жизни, ограниченный отрезок времени, отведенный человеку здесь, на земле, не
лишает его существование смысла. Напротив, как мы уже  видели,  сама  смерть
делает жизнь более осмысленной. Мы сказали, что неповторимость жизни в целом
складывается из "неповторимостей" каждой конкретной ситуации. А уникальность
жизни вообще  составляют  уникальные  судьбы  каждого  отдельного  человека.
Подобно смерти, судьба  представляет  собой  часть  жизни.  Никто  не  может
избежать всего конкретного и неповторимого, что готовит ему судьба. Если  же
он спорит со своей участью - то есть с тем, что не в его власти, с  тем,  за
что он не несет никакой ответственности, с тем,  в  чем  он  не  может  быть
повинен,-он упускает смысл  своей  собственной  судьбы.  А  судьба  человека
всегда  имеет  определенный  смысл:  ведь   судьба-столь   же   существенная
составляющая смысла человеческой жизни,  как  и  смерть.  В  пределах  своей
собственной "исключительной" судьбы  каждый  человек  является  незаменимым.
Благодаря этой незаменимости повышается его ответственность при формировании
собственной судьбы. Если мы говорим, что у человека есть судьба, это значит,
что у каждого-своя собственная судьба. И каждый находится наедине  со  своей
судьбой, так сказать, один во всей вселенной. Его судьба, то есть  все,  что
происходит с ним, неповторимо. Никто более не обладает  теми  возможностями,
какими наделен данный индивид, и ему самому все эти возможности даются  лишь
однажды. Возможности, которые у человека возникают для реализации  ценностей
творчества и ценностей переживания, беды и несчастья, которые ожидают его  в
жизни- которые он не в состоянии отвести  и  поэтому  должен  переживать  и,
таким образом, реализовывать ценности отношения,-  все  это  единственное  в
своем роде, принадлежащее ему, и только ему.
   Парадоксальная  природа  любого   отрицания   своей   судьбы   становится
очевидной, когда, к примеру, человек спрашивает, какова была бы  его  жизнь,
если бы, скажем, на свет  произвел  его  не  отец,  а  кто-либо  другой.  Он
забывает, конечно, что в этом случае он был бы не "сам он",  что  человек  с
иной судьбой просто обязан быть кем-то совершенно другим, так что в подобном
случае было бы невозможно и говорить о "его" судьбе. Таким образом, вопрос о
возможности  другой  судьбы  для  человека  сам   по   себе   несостоятелен,
противоречив и бессмыслен.
   Судьба человека принадлежит ему подобно тому, как принадлежит ему  земля,
которая держит его благодаря силе своего притяжения, но без которой  человек
не мог бы ходить. Мы должны принять нашу судьбу, как мы принимаем землю,  на
которой стоим,-это площадка, являющаяся как бы трамплином для нашей свободы.
Свобода невозможна без  положенной  человеку  судьбы;  свобода-  это  всегда
свобода выбора и приятия  своей  участи,  выбора  позиции,  которую  человек
занимает, сталкиваясь со своей судьбой. Безусловно, человек свободен, но  он
не плывет свободно в безвоздушном пространстве. Он всегда окружен множеством
ограничений.  Однако  он  как  бы  отталкивается  от  этих  ограничений  для
реализации своей свободы. Свобода предполагает ограничения, основывается  на
них.  Психика  зависит  от  инстинкта,  существование-от  материи.  Но   эта
зависимость особого рода. Человек всегда превосходит землю, по которой идет,
земля нужна ему лишь постольку, поскольку  он  может  от  нее  оттолкнуться,
использовать как трамплин. Если бы нам надо было дать определение  человеку,
мы бы сказали, что человек представляет собой существо, освободившее себя от
всего, что его определяло (определяло как биологический,  психологический  и
социологический тип), другими словами, это существо, которое превосходит все
эти детерминанты-либо побеждая их и формируя их  по-своему,  либо  намеренно
подчиняясь им.
   Этот парадокс подчеркивает диалектическое свойство человека:  в  присущей
ему  извечной  незавершенности  и  свободе  выбора  заключено  то,  что  его
реальность-это потенциальная возможность. Он не является еще таким, каков он
есть, таким он лишь должен стать.
   Быть человеком-значит быть ответственным- потому уже,  что  это  означает
быть свободным. Это такой способ  бытия,  который,  как  говорит  Ясперс,  в
первую очередь сам решает, каким ему быть, это  "самоопределяющееся  бытие".
Это "существование". Стоящий передо мной стол всегда останется тем,  что  он
есть,- по крайней мере до тех пор, пока человек не приложит к  нему  руки  с
тем, чтобы изменить его. Однако человек, сидящий  за  этим  столом  напротив
меня, каждый раз заново решает, каким он будет в следующий  момент,  что  он
скажет мне или скроет от меня. Из множества самых разных возможностей своего
бытия он реализует лишь одну-единствен-ную и  таким  образом  предопределяет
свое "существование" как  таковое.  (Человеческий  способ  бытия,  названный
существованием, можно определить также как  "бытие  собственной  сущности".)
Никогда в течение жизни  судьба  не  предоставит  человеку  случая  избежать
необходимости выбора из альтернативных возможностей. Тем не менее  он  может
сделать вид, "как будто" у него нет выбора и он несвободен в своем  решении.
Такое "поведение  как  будто"  составляет  существенную  часть  человеческой
трагикомедии.
   Австрийский император  Франц  1,  как  повествует  один  старый  анекдот,
неоднократно отказывал одному просителю, который приходил к нему с  одним  и
тем же делом. После  очередного  отказа  император,  повернувшись  к  своему
адъютанту, сказал:  "Вот  увидите,  этот  болван  в  конце  концов  добьется
своего". Что же кажется нам забавным в этом анекдоте? Да то,  что  император
делает вид, что  несвободен,  что  бессилен  решать,  "добьется"  ли  сво