если  бы  в  ходе  судебного  разбирательства
адвокат, закончив свою защитную  речь,  оказался  вынужденным  занять  место
обвинителя и вести дело против самого себя. Эрвин Штраус давно уже  доказал,
что сила, которая подчиняет себе инстинкты и управляет ими,  не  может  сама
быть  выведена  из  инстинктов.  А  Шелер  охарактеризовал  психоанализ  как
интеллектуальную алхимию,  которая  настаивает  на  возможности  превращения
сексуальных инстинктов в нравственные побуждения.
   Конечно же, "Эго", как воплощение воли,  принимающей  решение,  неизбежно
нуждается в энергии инстинкта.  Однако  "Эго"  никогда  не  может  оказаться
просто пассивно "влекомым". Плавать под парусом-это не значит отдать корабль
на волю ветра; напротив, искусство моряка-парусника как раз и заключается  в
его способности использовать ветер так,  чтобы  он  гнал  корабль  в  нужном
направлении,  так  что  хороший  моряк  может  править  даже  против  ветра.
Опасность психоаналитической концепции человеческой инстинктивности  состоит
в том, что она в конечном итоге приводит к фатализму. Как бы  там  ни  было,
невротические  больные  прежде  всего  предрасположены  к  слепой   вере   в
неизбежность судьбы.
   Изначальное слабоволие-это выдумка, не  существует  такой  реальности.  И
хотя невротик склонен приписывать независимый статус силе воли, она сама  по
себе не остается чем-то застывшим или раз и навсегда данным. Напротив,  сила
воли  определяется  ясностью  и  глубиной   понимания   собственных   целей,
искренностью принимаемых  решений  и  в  немалой  степени-навыками  принятия
решений (которых невротическим больным особенно не  хватает).  До  тех  пор,
пока человек будет продолжать постоянно и совершенно неоправданно напоминать
себе перед  каждой  попыткой  совершить  усилие,  что  она  может  оказаться
неудачной, он вряд ли преуспеет в своих усилиях-хотя бы потому, что  ему  не
захочется разрушать  собственные  ожидания.  Поэтому  тем  более  важно  при
выработке решения  оградиться  с  самого  начала  от  всех  контраргументов,
возникающих при этом в таком множестве. Если, к  примеру,  некто  обдумывает
возможность бросить пить, его сразу же  подстерегает  огромное  разнообразие
внутренних возражений против этого шага, например: "Но я же вынужден..." или
"Да, но я вряд ли смогу удержаться..." и так далее. Если бы вместо этого  он
просто повторял себе: "Больше ни единого глотка,  и  точка!"-он  был  бы  на
более правильном пути.
   Насколько   поучительным-несмотря   на   всю    свою    спонтанность    и
непреднамеренность -  оказался  ответ  одной  из  наших  пациенток,  больной
шизофренией, на вопрос о том, страдает ли она слабоволием: "Я слабовольна до
тех пор, пока хочу быть такой, но когда я не хочу  этого,  я  перестаю  быть
слабовольной".  Эта  больная,  несмотря  на  свой  психотизм,  на   редкость
проницательно определила, что люди склонны скрывать  сами  от  себя  свободу
собственной воли, оправдываясь якобы присущим им слабоволием.
   На невротических больных-фаталистов сильное впечатление  производят  идеи
"индивидуальной психологии" (причем они эти идеи  понимают  неверно  и,  как
следствие, неверно их используют), в  результате  чего  они  склонны  винить
условия  своего  существования  в  детстве,  полученное  ими  воспитание   и
образование в том, что все это "сделало" их такими, какие они есть, и, таким
образом, предопределило их судьбу. Такие люди  пытаются  оправдать  слабости
своего характера изъянами биографии. Они принимают эти  слабости  как  нечто
раз и навсегда данное, вместо того чтобы понять следующее: раз в  детстве  и
юности они находились под воздействием столь  неблагоприятных  условий,  это
тем более их обязывает взять себя в руки и  заняться  самовоспитанием.  Один
пациент, доставленный в  психиатрическую  клинику  после  попытки  совершить
самоубийство, ответил на увещевания своего психотерапевта: "Ну  что  я  могу
здесь сделать? Я как  раз  тот  самый  типичный  "единственный  ребенок",  о
котором пишет Адлер".
   Мораль "индивидуальной психологии" (если ее  правильно  понимать)  должна
требовать  от  каждого  человека  освобождаться  от  типических   ошибок   и
слабостей, под влиянием которых он-в результате  своего  воспитания-все  еще
находится, освобождаться настолько,  чтобы  уже  не  иметь  на  себе  клейма
"единственный ребенок" или  какого-нибудь  еще,  в  зависимости  от  каждого
конкретного случая. Фатализм невротика представляет собой еще  одну  неявную
форму бегства от ответственности. Такой невротик предает свою неповторимость
и непохожесть на других, ища прибежища в типичности и  цепляясь  за  судьбу,
которую якобы нельзя изменить. И в данном случае  неважно,  каков  конкретно
этот тип, законам которого человек, как он считает, обязан следовать: тип ли
это характера, расовый или классовый тип-иными словами, какую судьбу имеет в
виду  человек:  психологическую   ли   (коллективную),   биологическую   или
социальную.
   "Закон"    ("индивидуальной    психологии"),    которому     "подчинялся"
вышеупомянутый пациент (воспринимающий себя  единственным  ребенком),  имеет
действие лишь теоретически для человека, далекого от психологии; практически
же, в действительности этот закон действует до тех пор, пока его  истинность
принимается как должное, до тех пор, пока в законе  этом  человек  видит  не
просто факт, но судьбу,-а это уже фатализм. Неправильное  воспитание  никого
не  оправдывает;  последствия  его  необходимо  преодолевать   сознательными
усилиями.
   То, что каждый человек духовно свободен в выборе  позиции  не  только  по
отношению к своей физической, но и по отношению к своей психической природе,
другими словами,  что  для  него  вовсе  не  обязательно  слепо  подчиняться
психологической судьбе, наиболее драматично и ясно проявляется, наверное,  в
тех  случаях,  когда  людям  приходится  выбирать  позицию  по  отношению  к
болезненным  состояниям   своей   психики.   В   своей   книге   "Психология
обсцессивного невроза" Эрвин Штраус исследовал,  насколько  неизбежными  или
искусственными - "созданными" - являются патологические процессы в  психике,
то есть в какой мере они предопределены судьбой и неподвластны свободе  воли
человека. В особых случаях, подобных неврозу  навязчивых  состояний,  Штраус
склоняется  к  мнению,  что  болезнь  может  настолько  ограничить   свободу
существования  такого   больного,   что   даже   его   философская   позиция
предопределена судьбой. Мы не можем с этим согласиться и  еще  обсудим  этот
вопрос.  Здесь  же,  однако,  мы  приведем   несколько   примеров,   которые
демонстрируют  способность  человека  свободно  формировать  свою   позицию,
несмотря на нездоровую психику.
   Больная, необыкновенно  умная  учительница  средней  школы,  проходила  в
клинике  лечение  от   периодически   Повторяющихся   депрессий,   вызванных
органической  патологией.  Ей  прописали  психотропные  лекарства,  то  есть
фактически применялся соматический подход. Однако в  ходе  непродолжительной
беседы с пациенткой врач выяснил, что ее депрессия в данный момент была,  по
сути,  не  органического  происхождения,  а   психогенная;   и   даже   если
рассматривать болезнь  в  целом,  в  ней  можно  было  выделить  психогенный
компонент.  Ибо  больная  рыдала  из-за  того,  что  она  такая   слезливая.
Дополнительный   психогенный   компонент   теперь   осложнял   первоначально
органическое заболевание. Она теперь находилась в состоянии депрессии  из-за
своей депрессии,  то  есть  ее  настоящая  депрессия  являлась  своеобразной
реакцией на органическое состояние.  Имея  в  виду  подобную  реакцию,  врач
добавил дополнительный терапевтический курс-а именно курс  психотерапии  для
воздействия на психогенные факторы. В соответствии с этим  пациентке  велели
не обращать внимания, насколько это возможно, на свое подавленное настроение
и прежде всего не предаваться грустным размышлениям о  своей  подавленности,
поскольку благодаря подобным  размышлениям  перспектива  ей  будет  видеться
очень невеселой. Больной предложили позволять состоянию подавленности пройти
мимо, подобно тому как облако проплывает мимо солнца, скрывая его  от  наших
глаз. Она должна помнить, что солнце продолжает существовать,  даже  если  в
какой-то момент мы  и  не  видим  его.  Так  же  продолжают  существовать  и
ценности, хотя больной, находящийся в состоянии  депрессии,  временно  не  в
состоянии воспринимать их.
   Применение психотерапии помогло больной освободиться от многого из  того,
что она в  себе  подавляла.  Она  сама  раскрыла  врачу  все  свое  душевное
отчаяние-свою низкую  самооценку,  ничтожность  содержания  и  смысла  своей
жизни-ужасного  существования   человека,   чувствующего   себя   безнадежно
связанным по рукам и ногам этими  повторяющимися  состояниями  депрессии,  к
которым приговорила ее судьба.  Теперь  требовалось  лечение,  выходящее  за
рамки чистой психотерапии, в узком смысле этого слова.  Необходим  был  курс
логотерапии. Врач должен был показать пациентке, что сама  ее  болезнь-  эти
предопределенные  судьбой  (как   сказал   бы   Штраус,   "самопорожденные")
повторяющиеся состояния депрессии-бросала ей вызов. Поскольку люди вольны  в
выборе духовной позиции по отношению к собственным психическим процессам, ей
предоставлялась свобода в принятии позитивного отношения  к  своему  недугу,
или,  другими  словами,  ей  предстояло  реализовать  то,  что  мы   назвали
"ценностями отношения". С течением времени  больная  научилась  видеть,  что
жизнь полна для нее личных задач, несмотря на ее угнетенное состояние. Более
того, она научилась в этих состояниях видеть еще одну задачу: задачу  как-то
уживаться с ними, быть выше их. После такого экзистенциального анализа-а это
именно он и был- она смогла, несмотря на такие  свои  состояния  и  даже  во
время более глубоких  фаз  эндогенной  депрессии,  вести  жизнь,  в  большей
степени полную сознания ответственности и смысла, чем до  лечения,  и  даже,
вероятно, более осмысленную, чем была бы ее жизнь,  не  заболей  она  вовсе.
Пришел день, когда эта пациентка смогла написать своему врачу:  "Я  не  была
человеком, пока Вы меня не сделали им". Хочется  вновь  вспомнить  замечание
Г„те, которое  мы  уже  цитировали  в  качестве  ценнейшего  принципа  любой
психотерапии: "Если мы принимаем людей такими, какие они есть, мы делаем  их
хуже. Если же мы относимся к ним  так,  как  будто  они  таковы,  какими  им
следует быть, мы помогаем им стать такими, какими они в состоянии стать".
   Во  многих  случаях  заболеваний  психики  свободный  выбор  позиции   по
отношению к собственной жизни больной может осуществлять в форме  примирения
с выпавшим на его долю недугом. Ибо именно  постоянная  напрасная  борьба  с
такими "самопорожденными" состояниями и ведет к усугублению депрессии, тогда
как человеку, просто и без особых страданий принимающему подобные  приступы,
легче не придавать им значения, и оправляется от них он тоже быстрее.
   Одна женщина десятилетиями жестоко страдала от слуховых галлюцинаций.  Ей
постоянно слышались ужасные голоса, насмехающиеся надо всем, что она делала.
Однажды ее спросили,  как  же  ей,  несмотря  на  это,  удавалось  сохранять
присутствие духа. Как она относилась к своим галлюцинациям? Она ответила: "А
я просто думаю про себя: в конце концов, слышать такие голоса гораздо лучше,
чем быть совсем глухой". Сколько умения в выборе  жизненной  линии  проявила
эта простая женщина, каким важным достижением (в смысле реализации ценностей
отношения)  является  все  ее  поведение!  Как  отважно   мирилась   она   с
мучительными симптомами шизофрении, которые могли бы заставить ее  полностью
потерять самообладание. Разве в этом шутливом и одновременно  мудром  ответе
не содержится элемент свободы духа перед лицом психического нездоровья?
   Каждому психиатру известно, насколько не похожим друг на друга может быть
поведение больных, страдающих одним и  тем  же  психическим  заболеванием  в
зависимости от их духовной позиции. Один паралитик раздражителен и враждебен
по отношению к окружающим, тогда как другой-хотя, по сути дела, страдает тем
же заболеванием-дружелюбен, приветлив и даже обворожителен с окружающими его
людьми. Нам известен такой случай. В бараке концентрационного лагеря  лежали
несколько  человек,  больных  тифом.  Все  бредили,  кроме  одного,  который
старался отвести ночной  приступ  горячки,  намеренно  отгоняя  ночной  сон.
Возбуждение и интеллектуальный подъем, вызванный лихорадкой, он использовал,
однако,  для  того,  чтобы  восстановить  неопубликованную  рукопись  своего
научного труда, которую у него отобрали в лагере.  За  шестнадцать  бредовых
ночей он заново воссоздал  всю  книгу  целиком,  делая  в  потемках  краткие
стенографические записи ключевых слов на крошечных обрывках бумаги.
   Всегда и везде человек оказывается включенным в социальный контекст  -  в
связи  с  другими  людьми  и  в  цепи  событий.   Личность   детерминирована
сообществом в  двояком  смысле:  с  одной  стороны,  ее  поведение  в  целом
обусловлено  социумом  -и  в  то  же  время,  с  другой  стороны,  она  сама
воздействует на социум, постоянно направлена на  него.  Таким  образом,  для
индивидуального поведения характерна не только социальная причинность, но  и
социальная направленность. В  отношении  социальной  причинности  необходимо
снова отметить, что так называемые социологические законы никогда  до  конца
не определяют поведения индивида-стало быть, они не лишают человека  свободы
воли. Более того, они могут влиять на него, только проходя через специальную
зону индивидуальной свободы,  в  которой  они  только  и  оставляют  след  в
индивидуальном  поведении.  В  отношении   общественной   предопределенности
человеческой судьбы  можно  сказать,  что  и  здесь  остается  для  человека
область, в которой возможен его собственный свободный выбор, так же как и  в
случае  с  биологической   или   психологической   предопределенностью   его
существования.
   Раз уж мы коснулись вопроса о социальной  предопределенности,  мы  должны
выделить здесь, к сожалению, типичную психотерапевтическую ошибку, к которой
склонно  большинство  специалистов   по   индивидуальной   психологии.   Она
заключается в представлении  о  том,  что  все  достойное  и  полноценное  в
человеческом  поведении  сводится  к  социальной  корректности   и   ею   же
исчерпывается. Утверждение о том,  что  в  индивидуальном  поведении  ценным
является только то, что  оказывается  выгодным  сообществу,  с  нравственной
точки зрения  несостоятельно.  Такая  этическая  предпосылка  привела  бы  к
обеднению ценностей человеческого существования. Легко показать, что в  мире
ценностей  существуют  целые  области   сугубо   личного,   "индивидуального
пользования". Это те ценности, которые могут или должны  реализовываться  за
пределами всякого сообщества и независимо от него. Сюда относятся, например,
все те ценности, которые мы назвали ценностями  переживания.  Они  находятся
целиком за пределами влияния сообщества. Богатый  запас  ценностей,  которые
оказываются доступными через восприятие природы или  искусства,  остается  в
распоряжении индивида даже при полнейшем его одиночестве и является по  сути
своей принципиально личным, индивидуальным. Эти  ценности  остаются  в  силе
независимо от того, выгодны они сообществу или нет. Утверждая это, мы отдаем
себе ясный отчет в том, что вместе с  тем  существует  множество  "ценностей
переживания", которые по природе своей относятся к  атрибутам  общественного
бытия. Эти ценности могут опираться как на широкие сообщества (товарищество,
солидарность и т. д.), так и на более узкую основу-например, на  сексуальное
партнерство как на взаимные интересы двоих.
   До сих пор мы рассматривали социальное окружение  в  качестве  возможного
основания или цели человеческого существования. Теперь мы должны рассмотреть
социум как судьбу в собственном смысле  -  а  именно  как  более  или  менее
неизменный и  неизбежный  элемент  реальности,  противостоящий  человеческой
воле, вызывающий ее на борьбу. Здесь, таким  образом,  сосредоточена  третья
область,  в  которой  судьба  противостоит  человеку,  поэтому   мы   должны
разобраться  с  социологическими  факторами.  Позже  мы  обсудим  вопрос   о
формировании  собственной  профессиональной  жизни  и  проблему   достижения
"активного" урегулирования взаимоотношений человека с социальным окружением.
В следующем подразделе социальное окружение выступает  как  сила,  способная
стать мощной причиной человеческого страдания...
   2. О смысле страдания
   Мы  уже  говорили,  что  быть  человеком-это  значит  быть  осознающим  и
ответственным.    Человеческая    ответственность     всегда     оказывается
ответственностью за реализацию тех или иных ценностей-причем  реализацию  не
только "вечных", непреходящих, но и  "ситуативных"  ценностей  (по  Шелеру).
Возможности для  реализации  ценностей  предоставляются  человеку  в  каждый
момент самые различные, так же  как  и  разные  люди  используют  эти  шансы
совершенно по-разному. Требование реализации ценностей-требование, исходящее
от мира ценностей и  направленное  к  миру  человеческих  судеб,-становится,
таким образом, конкретным,  персональным  и  ежечасным  призывом  к  каждому
отдельному  человеку.  Неповторимые  возможности,  предоставляемые   каждому
индивиду, настолько же специфичны, как и возможности, заключ„нные  в  каждой
сложившейся исторической ситуации со всем ее неповторимым своеобразием.
   Различные  ценности  соединяются  таким   образом,   что   в   результате
формируется  конкретная  специфическая  задача  для  данного  индивида.  Это
соединение придает ценностям ту неповторимость,  в  которой  каждый  человек
видит серьезное и по-настоящему убедительное обращение к нему лично-и  ни  к
кому другому.  До  тех  пор  пока  он  не  познает,  что  именно  определяет
единственность   и   принципиальную    неповторимость    его    собственного
существования, он  не  сможет  ощутить  выполнение  своей  жизненной  задачи
персонально обязательным и неотделимым элементом собственной судьбы.
   Обсуждая вопрос о смысле жизни, мы выдвинули три категории  ценностей.  В
то время как ценности первой  категории  (созидательные)  актуализируются  в
действии,  ценности  переживания  реализуются  в  (относительно)   пассивном
принятии мира (например, природы или искусства)  нашим  сознанием.  Ценности
отношения,  однако,  актуализируются  всюду,  где  индивид  сталкивается   с
чем-либо, навязанным судьбой, чего  изменить  уже  нельзя.  Из  того,  каким
образом  человек  принимает  такие  печальные  "подарки"  судьбы,   как   он
ассимилирует все  эти  трудности  в  своей  душе,  проистекает  неисчислимое
множество потенциальных ценностей.  Это  означает,  что  человеческая  жизнь
может быть наполнена не только созиданием или наслаждением, но и страданием.
   Тот, кто преклоняется перед поверхностным культом  успеха,  очевидно,  не
поймет и не примет этих соображений.  Но  как  только  мы  дадим  себе  труд
остановиться  и  задуматься  над  собственными   обыденными   суждениями   о
человеческом существовании, мы сразу же увидим, что признаем ценность многих
вещей вне зависимости от  связанных  с  ними  успехов  или  неудач.  Великие
художники, в частности, хорошо понимали и  отражали  в  своих  произведениях
этот феномен внутренней полноты и  целостности,  присущих  человеку  вопреки
внешним неудачам. Выразительный пример, который сразу же приходит в  голову,
описан в повести Толстого "Смерть Ивана Ильича", где рассказывается  история
некоего  респектабельного  государственого  чиновника,  который  оказывается
потрясенным всей чудовищной бессмысленностью  собственной  жизни,  "прозрев"
только перед лицом неожиданно надвигающейся смерти. Но,  постигая  всю  свою
бессм