меня не о том, кто из  них
произвел больше шума, но кто оказался самым полезным.
     Калликрат. Я спрашиваю вас о том и о другом.
     Эвгемер. После  моего  этруска наделал больше всех шума  галл, по имени
Кардет12: он был отличным геометром, но плохим архитектором,  ибо
он  воздвиг  здание без фундамента  и  зданием  этим  была  вселенная.  Дабы
построить свою вселенную, он попросил у бога лишь предоставить ему материал;
из этого материала он сформировал  шестигранные игральные кости и сделал ими
такой бросок, что вопреки  невозможности  собственного движения они внезапно
образовали солнце, звезды, планеты, кометы, земли  и океаны. В этом странном
вымысле не было  ничего от физики, геометрии или  здравого смысла;  но  в те
времена галлы ничего больше не знали об этом предмете: они славились  только
большими  романами. Роману Кардета они придали столь  всеобщее значение, что
один из прямых потомков Эзопа13 сказал:

     Кардет, кого мы все обожествили,
     Из смертного вдруг богом сотворили
     В минувшие века, тогда как он --
     Лишь среднее меж человеком и умом.
     Так среднее меж человеком и улиткой
     Дает нам в сновиденьях образ зыбкий**.

     Эти слова кельта из семейства Эзопа - глас народа, но не мудреца.
     Калликрат.  Ваш  творец  вселенной  Кардет  был всего  лишь  половинкой
Платона: ведь сей галл создал Землю из игральных костей, имеющих всего шесть
граней, в то время как Платон требовал двенадцатигранные кости.
     И это - ваши философы, в школе которых должны обучаться все наши греки?
Каким образом целая нация смогла дать веру подобным бредням?
     **)- Лафонтен,  книга  X, басня 1  (у Лафонтена: Декарт (строка 1) и  у
язычников (строка 2, в нашем переводе - строка 3). - Примеч. переводчика.

     Эвгемер.  Таким  же  образом, как  Сиракузы поверили в нелепые  выдумки
Эпикура  -  в  отклоняющиеся  атомы,  в  интермундии, в  животных,  случайно
образовавшихся  из грязи, и в  тысячи других глупостей,  изрекаемых с полной
уверенностью. Более того, существовала серьезная тайная причина, побуждавшая
лучшую   часть   нации   склонить  головы   перед  системой   Кардета:   она
представлялась  по многим пунктам противоположной учению друидов. Уж не знаю
почему, но этих друидов не любят ни в Италии, ни в Галлии, ни в Германии, ни
на  Севере. Быть  может происходит  это  потому,  что  народ,  весьма  часто
впадающий  в  заблуждение,  считает их слишком могущественными,  богатыми  и
высокомерными, ведь они преследовали бедного Кардета так же, как  и Лейлигу;
во многих странах существуют Сократы  и Аниты.  Северная Европа долгое время
была охвачена учеными диспутами по поводу трех видов материи, коих  никто не
видел  в  глаза, по  поводу вихрей,  существование которых было невероятным,
переменчивой  благодати и сотни  других нелепостей,  еще более фантастичных,
чем субстанциальные формы Аристотеля и андрогины Платона.
     Калликрат. Но  если  дело  обстоит таким  образом, то в чем, собственно
говоря, превосходство ваших варваров над греческими философами?
     Эвгемер.  Я  вам  сейчас  скажу. Во  время  всех этих диспутов  о  трех
материях и многих  других  вытекавших  отсюда  пустопорожних  идеях  нашлись
здравомыслящие люди, отказавшиеся  признать любые истины, кроме тех, что они
познали  на опыте или какие были  доказаны  им  математическим путем; именно
поэтому  я не стану вам говорить ни о гениальном  человеке14, чья
система состояла в беседах со  Словом, ни  о  другом, еще более  гениальном,
питавшем поразительные иллюзии относительно души.
     Калликрат. Как вы говорите?  Разговоры  со  Словом?! То  есть с Логосом
Платона? Это было бы любопытно.
     Эвгемер. Говорят, что речь здесь идет о более уважаемом Глаголе, но так
как  никто  в  этом ничего не  смыслит  и  никто никогда  не был  свидетелем
подобной беседы, я не могу знать того, что там говорилось.
     Калликрат. А варвар, изрекший  столь  удивительные мысли о душе, - чему
он нас научил?
     Эвгемер. Тому, что существует гармония15.
     Калликрат.  Ф-Фу!  Уж очень давно  нам морочат голову  этой пресловутой
гармонией души, которую Эпикур так решительно опроверг.
     Эвгемер. О! Та  гармония, о которой я говорю, совсем иного рода: это --
предустановленная гармония.
     Калликрат. Предустановленная  или нет -  я здесь  все  равно ничего  не
смыслю.
     Эвгемер. Автор этой идеи  смыслит не более вас; но он утверждает, будто
ни тело  не зависит от души, ни душа - от тела и будто душа со своей стороны
чувствует  и мыслит, а тело со своей соответственно действует. При этом тело
может находиться на одном конце Вселенной, а его душа -- на другом, и  между
ними  существует  совершенное  взаимопонимание,  хотя  они меж  собою  и  не
сообщаются: одна может играть на скрипке в глубине Африки, другое -  плясать
в такт  в  Индии.  Душа эта всегда в согласии с  телом, своим супругом, хотя
никогда с ним не беседует, ибо она  -  зеркальный фокус вселенной. Вы хорошо
меня понимаете?
     Калликрат. Благодарение  богам,  ни  слова!  Но  доказаны  ли  все  эти
прелестные вещи?
     Эвгемер. Насколько я знаю, нет. Однако научные журналы,  представляющие
собой зеркальный фокус всего того, что именуется наукой, пишут об этом раз в
год за тридцать оболов, и этого бывает  достаточно для  славы изобретателя и
удовлетворения его ревностных приверженцев.
     Я рассказал вам о людях, занимающихся болтовней со Словом, и о тех, чья
душа - зеркальный фокус вселенной, дабы вы убедились, что в холодных странах
жив еще  жар  воображения.  Вечером, если  вы пожелаете,  я  расскажу вам  о
гораздо более серьезных и великолепных идеях.
     Калликрат. Мне  не терпится о них услышать; вы переносите меня в другой
мир.

Диалог восьмой
     ВЕЛИКИЕ ОТКРЫТИЯ ФИЛОСОФОВ-ВАРВАРОВ;
     ГРЕКИ В СРАВНЕНИИ С НИМИ - ДЕТИ

     Эвгемер.  После  того  как  в  различных странах  некоторые люди  стали
развивать свою способность мышления, они  долго и тщетно исследовали вопрос,
почему любые тела падают с воздуха на землю и почему они достигали бы центра
земного шара, если  бы  их не задерживала его поверхность; это было доказано
опытами  в  знаменитых колодцах Мемфиса и Сьенны, в которые, как можно  было
видеть,  проваливались самые  тяжелые  и  самые легкие  тела, заброшенные на
возможно большую высоту в воздух самыми сильными механизмами. Толпа при виде
тела,  заброшенного  в  воздух, с тем чтобы оно потом устремилось  к  земле,
удивлялась  не больше, чем она была  бы удивлена при  виде смены дня  ночью,
хотя  ее  любопытство  должны были бы возбудить оба  эти  феномена. Философы
бились  над  причинами  тяготения,   но  безуспешно.   Наконец,  на  острове
Касситерида16,  в стране нам незнакомой,  в дикой местности,  где
люди совсем  недавно  разгуливали обнаженными,  нашелся мудрец17,
воспользовавшийся открытиями других мудрецов;  он  присоединил  к ним  свои,
более веские открытия и предъявил пораженной Европе решение и доказательство
проблемы,  безрезультатно  занимавшей  умы  всех  ученых  с первого  момента
зарождения  философии:  он  показал,  что  закон  тяготения  был всего  лишь
следствием первой теоремы самого бога - этого вечного Геометра.
     Дабы прийти к этому знанию, надо было выяснить размер диаметра Земли, а
также  на сколько своих диаметров  Луна, ее спутник, отделена  от ее центра,
находясь  в  зените.  Затем  надо  было  подсчитать  скорость падения тел  и
доказать,  что  их  заставляет  падать вовсе  не ток воздуха,  как  полагали
раньше.  Философ  с  острова   Кассетерида  доказал,  что  сила  притяжения,
порождающая вес, действует пропорционально массам, количеству материи, а  не
пропорционально поверхностям, как  то происходит в жидкостях; таким образом,
это притяжение действует как сто единиц на тело, имеющее сто единиц материи,
и как  десять  - на  тело,  материя которого  составляет десятую  часть  [от
первого].
     Оставалось  открыть, что любое тело,  находящееся вблизи Земли,  падая,
проходит пятьдесят четыре тысячи футов в первую минуту; а если бы оно падало
с  высоты шестидесяти земных радиусов, оно за то же самое время проходило бы
не больше пятнадцати  футов. Расчет  показал, что Луна  -- именно  то  тело,
которое,  находясь  от  Земли  на  расстоянии шестидесяти  земных  радиусов,
пробегало  бы  вдоль  своего  меридиана  за одну  минуту небольшой отрезок в
пятнадцать футов вертикально по направлению к Земле.
     Было  доказано, что  это светило не  только  тяготеет, притягивается  к
Земле и имеет вес, пропорциональный своей массе, но также и что оно тяготеет
к  Земле  тем  больше, чем более оно к ней  приближается, и  тем меньше, чем
более оно  от  нее  удаляется, в соответствии с квадратом его расстояния  от
Земли.
     Тот же закон соблюдается всеми остальными светилами по отношению друг к
другу,   поскольку  любой   закон  природы  единообразен:   каждая   планета
притягивается  к  Солнцу,  а  Солнце  - к  ней, вследствие того что все  они
состоят из материи и в соответствии с  квадратом расстояния каждого  светила
от другого.
     Но это еще не все. Эти варвары вдобавок  открыли,  что, если какое-либо
тело  движется  вокруг некоего центра,  оно описывает  вокруг  этого  центра
площади, пропорциональные времени,  за  которое  оно их облетает, а  раз оно
описывает   такие   площади   пропорционально  этому  времени,  значит,  оно
испытывает  тяготение,  притягивается  к этому центру.  На  основе  такого и
некоторых других  законов  Касетеридец  доказал  неподвижность  Солнца и бег
планет, а также комет, циркулирующих вокруг Солнц по эллипсам.
     Это  творение  отличалось и  от платоновского  с его  треугольниками  и
додекаэдрами и  от пифагоровского  с его семью музыкальными тонами; оно было
основано на самой величественной геометрии. Вы, кажется, мне,  изумлены;  но
так  оно и должно  быть. Вы будете,  возможно,  поражены  еще больше,  когда
узнаете: варвар этот показал  людям, что представляет собой свет, и он сумел
произвести  анатомию  световых  лучей  с  большей  ловкостью,  чем Гиппократ
когда-либо  смог  вскрыть движущие пружины человеческого  тела. Один великий
астроном,  его  соотечественник, бывший также большим поэтом, недаром  о нем
сказал:
     Более всех подобен богам он средь смертных*.
     *)  Мы  даем  здесь перевод вольтеровского французского  перевода стиха
Галлея: Nee propius fas est attingere  divos - "Смертному не дано быть ближе
к богам" (лат.). - Примеч. переводчика.

     Калликрат. А  вы - вы из всех смертных больше других сделали мне добра,
ибо избавили меня  от моих  предрассудков.  Наш Эпикур  - отличный  человек,
обладавший всеми  общественными добродетелями,  -- был  всего  лишь  дерзким
невеждой,   тщеславно   осмелившимся   создать   систему.  Я  весьма  сильно
подозреваю, что ваш  островитянин,  человек великий,  имел  много учеников и
соперников как среди своего народа, так и среди соседей.
     Эвгемер.  Вы  правы; количество порожденных им  споров превзошло  число
преподанных истин.
     Калликрат. Кто-то  из этих спорщиков мог  бы, без сомнения, обнаружить,
что  такое душа. Вопрос этот очень меня  беспокоит. То великая тайна, о коей
судили и рядили  наши греческие философы, но ничего путного нам не сообщили.
Зачем мне, скажите  пожалуйста, знать, что одна планета  тяготеет к другой и
что можно препарировать луч света, если я не знаю самого себя?
     Эвгемер.  По крайней  мере,  вы  можете лучше  узнать природу и великое
существо, правящее ею.
     Калликрат.  Если  нашей  души так трудно  коснуться,  то  ваши  великие
северные мыслители могли, по крайней мере, в совершенстве познать наше тело:
это интересует  меня  не  менее моей души. Я  льщу себя надеждой, что  люди,
сумевшие взвесить светила, в  совершенстве знают, каким образом на Земле был
создан человек, как была создана сама Земля, какие она испытала катаклизмы и
когда она будет разрушена. Я хочу проникнуть полностью в тайну возникновения
живых существ; хочу знать, откуда берется тепло, одушевляющее всю природу, и
кто  живет в  ледяном  поясе.  Я  возмущен, что  не  знаю,  каким  образом я
существую, и как  существует этот шар,  по  которому я ступаю, эти животные,
растения, питающие меня, и элементы, образующие всемирное целое.
     Эвгемер. Вижу  - у вас  большие  претензии. Вы напоминаете  мне  одного
галльского маркиза, с коим  я  познакомился  во время  своих путешествий. Он
сочинил мемуары, где пишет: "Чем больше я себя изучаю тем  больше вижу,  что
гожусь  лишь  на то, чтобы  быть королем"*.  Что до вас, то вы  желаете  все
знать; вы явно считаете себя пригодным к тому чтобы быть богом.
     *) Маркиз де Лассэ - в своих "Мемуарах" (т. IV, с. 322), переизданных в
Лозанне в 1756 году. - Примеч. Вольтера18*.

     Калликрат. Не смейтесь над моей любознательностью: мы никогда ничего бы
не знали,  если бы не  были любопытны.  Я не могу  отправиться в обучение  к
вашим ученым варварам  - меня удерживает в Сиракузах моя  жена. Скажите, как
додумалась  она до  того, чтобы  подарить мне ребенка, если  не  более моего
знала, что происходит у нее там внутри? Ваши ученые, столь зорко усмотревшие
пружину, с  помощью которой  бог приводит в движение  все миры, должны были,
без сомнения, понять, каким образом продолжается наш род.
     Эвгемер.  Очень часто по ряду  вопросов нам лучше бывают известны вещи,
находящиеся вне нас, чем то, что у нас  внутри. Мы поговорим об этом в нашей
следующей беседе.

Диалог девятый
     О ПОРОЖДЕНИИ

     Калликрат. Я всегда поражался тому, что Гиппократ, Платон и Аристотель,
имевшие  детей, не были  согласны  между собой  в отношении  способа,  каким
природа  производит  это  непрерывное чудо. Правда, они говорят, что  в  нем
принимают участие оба  пола, каждый из которых дает для этого немножко своей
жидкости,  но   Платон,  постоянно  подменяющий  природу  своей   теологией,
рассматривает при  этом одну  лишь  гармонию  числа  три  -- оплодотворяющее
начало, оплодотворяемое и  самку, в которой совершается  акт оплодотворения:
такая триада образует гармоническое соотношение; однако акушерка всего этого
не понимает.  Аристотель  ограничивается  сообщением, что  самка  производит
материю зародыша, а обязанность самца  - форма; это тоже не дает нам никаких
дополнительных знаний.
     Неужели нет  никого, кто видел бы манипуляции  природы так,  как обычно
видят  манипуляции скульптора,  создающего  статую  путем  обработки  глины,
дерева или мрамора?
     Эвгемер. Скульптор работает при свете дня, природа же - в темноте. Все,
что до  сих  пор знали об этой природе, сводится к  жидкости, которую всегда
извергают при  совокуплении самцы  и  выделение  которой отрицают  у  многих
самок; но  все  же  преобладает физика двух детородных жидкостей, принятая в
учении Гиппократа. Ваш Эпикур делает из этого сочетания некий род  божества,
определяя   такое   божество   как  наслаждение.   Наслаждение   это   столь
могущественно, что в Греции не допускают поисков иной причины.
     В конце концов один великий физик, также уроженец острова Касси-терида,
опираясь  на  открытия  некоторых  итальянских  физиков, заменил  детородные
жидкости  яйцом.  Этот   великий  анатом,   по  имени   Аривхе19,
заслуживает тем большего доверия, что  он  усмотрел  в нашем теле циркуляцию
крови, которой наш  Гиппократ никогда не замечал и о которой Аристотель даже
не  подозревал.  Аривхе   произвел  вскрытие  тысячи  четвероногих   матерей
семейств, воспринявших жидкость самца; но после того как он исследовал также
куриные яйца, он решил, что все происходит из яйца и разница между птицами и
другими  видами животных состоит в том, что птицы высиживают яйца, другие же
виды,  -  нет;  женщины, таким образом,  не  отличаются от белой европейской
курицы и черной курицы центральной Африки. После Аривхе люди стали твердить:
все происходит из яйца.
     Калликрат. Итак, эта тайна раскрыта.
     Эвгемер.  Нет.  Очень  скоро  все  изменилось:  оказалось,  что  мы  не
происходим из яйца. Появился некий житель20 Батавии21,
с помощью искусно обточенного стекла узревший  в  семенной  жидкости  самцов
целый  народец  уже полностью сформировавшихся младенцев,  передвигавшихся с
чудесной живостью. Многие любознательные мужчины  и женщины проделали тот же
эксперимент, и люди поверили, что тайна рождения наконец раскрыта, поскольку
были обнаружены маленькие  живые  человечки в  семени их  отца. К несчастью,
живость, с какой они плавали в жидкости, подорвала к ним доверие.  Как могут
люди, с такой стремительностью передвигающиеся в  капле жидкости, оставаться
затем в течение девяти месяцев почти неподвижными в чреве матери?
     Некоторые наблюдатели  решили,  что эти маленькие семенные живчики надо
рассматривать не  как  живые  существа,  но как  волоконца  самой  жидкости,
какие-то  частицы этой горячей жидкости, колеблемые ее собственным движением
и  дуновением воздуха;  многие  любопытные  стремились  это  увидеть,  но не
увидели вообще ничего; в конце  концов людям  приелось не столько доставлять
материал   для   таких   экспериментов,   сколько   утомлять    свои   глаза
рассматриванием  в   капле   спермы  этого  неуловимого  народца,  которого,
возможно, и вообще-то не существует.
     Некий  человек22  -  опять-таки  уроженец  Касситериды,   но
недостойный числиться среди философов, - пошел другим  путем; то был один из
тех полудруидов, коим не дозволено совать свой нос в  семенную жидкость;  он
решил, что  достаточно  немножко  порченной  пшеничной муки  для  порождения
крохотных угорьков. Этим  пресловутым экспериментом  он ввел  в  заблуждение
лучших  натуралистов.  Ваши  сиракузские  эпикурейцы  охотно  дали  бы  себя
обмануть. Они могли бы сказать: "Из  испорченной пшеницы  рождаются угорьки,
значит, хорошая  пшеница может порождать людей, а следовательно, нет никакой
нужды в боге для заселения мира, потому что это - задача атомов".
     Вскоре наш создатель угрей исчез  и на его место явился другой любитель
систем23. Подобно тому как истинные философы выяснили и доказали,
что существует тяготение, взаимное притяжение между всеми сферами планетного
мира,  так  этот человек вообразил, будто взаимное  притяжение царит и среди
всех молекул,  предназначенных  для  формирования ребенка во  чреве  матери.
Правый глаз  притягивает левый; нос,  одинаково притягиваемый  тем  и другим
глазом, пристраивается точно между ними; то же  самое относится к ляжкам и к
той  части, что расположена между ними. Правда, согласно этой системе трудно
объяснить, почему голова помещается  на шее, вместо того  чтобы  занять свое
место пониже  -- между плечами.  Вот в какие дебри  забираются  тогда, когда
хотят ввести людей в заблуждение, вместо  того чтобы их просветить. Над этой
системой  смеялись  так же,  как  над угрями,  родившимися  из  сомнительной
пшеницы: ведь в Галлии умеют так же хорошо смеяться, как в Греции.
     Позорный  провал  стольких систем  не  обескуражил  еще  одного  нового
философа, действительно  достойного этого имени24: он провел  всю
свою жизнь в занятиях математикой и постановке опытов, а это два проводника,
только  и  могущие  привести к истине.  Убежденный  в  недостаточности  всех
упомянутых систем, хотя многие из них и казались правдоподобными, он  решил,
что  корпускулы,  наблюдавшиеся  столькими физиками  и им самим  в  семенной
жидкости,  - вовсе не  живые существа, но находящиеся  в  движении молекулы,
стоящие, так сказать, на пороге жизни.
     "Природа  в  целом,  -   говорит  он,  -   кажется  мне  гораздо  более
устремленной  к  жизни,  чем  к  смерти;  представляется,  что  она  по мере
возможности  старается  формировать тела. Доказательство этого  -  умножение
зародышей,  способных  размножаться  почти  до  бесконечности,  и  можно   с
некоторым  основанием  сказать:  если материя  организована не полностью, то
лишь потому  что организованные  сущес