вителей  элементам,  морям,   лесам,  источникам  и  полям.  Чем  более
изучались звезды, тем большее изумление вселяло это в сознание.  Можно ли не
поклоняться  Солнцу,  поклоняясь  божеству  ручейка? Едва  лишь  первый  шаг
сделан,  как  вся  Земля  покрывается  божествами; в  конце концов от  звезд
спускаются к кошкам и луку.
     Однако разум  с неизбежностью совершенствуется; время, наконец, создает
философов,  которые понимают, что ни луковицы, ни кошки, ни даже  звезды  не
устрояли порядок природы. Все  эти философы - вавилоняне,  персы,  египтяне,
скифы, греки и римляне  допускают одно верховное божество, вознаграждающее и
мстящее.
     Сначала они  ничего  не  сообщают о нем народам: ведь тот, кто  осуждал
луковицы  и  кошек  пред  лицом  старейшин и  жрецов,  подвергался  избиению
камнями;  тот, кто ставил в упрек некоторым египтянам пожирание своих богов,
мог  быть  сам  пожран, как  это  и  рассказывает в действительности Ювенал,
сообщающий, что некий египтянин  был убит и съеден  сырым во  время  ученого
диспута.
     Однако  что  было  дальше?  Орфей  и  другие  учредили  мистерии,   где
посвященные клялись кровавыми клятвами ничего не открывать и все сохранять в
тайне,  причем  сущностью  этих  мистерий было поклонение единому  божеству.
Великая эта  истина распространилась на  половине  Земли; число  посвященных
стало несметным;  верно, что  древняя  религия живет вечно; поскольку она не
противоречит  догмату единства бога, ей позволяют  жить! И  для  чего бы  ее
упразднять?  Римляне  признавали бога милостивейшего, величайшего*; у греков
был  их Зевс  - их верховное  божество.  Все прочие  боги  суть  всего  лишь
промежуточные существа; сделайте милость, помещайте героев  и  императоров в
разряд богов, но достоверно,  что Клавдий, Октавиан, Тиберий  и Калигула  не
рассматривались как созидатели неба и земли.
     Одним  словом,  представляется доказанным, что  со  времен Августа  все
исповедовавшие  религию  признавали  вечное  верховное  божество,   а  также
множество  разрядов  второстепенных  богов,  чей  культ  позднее  был назван
идолопоклонством.
     Иудейские  законы никогда не поощряли поклонение  идолом: хотя иудеи  и
допускали  существование  "малахим"  -  ангелов,  небесных  существ  низшего
разряда, закон их вовсе не повелевал им учреждать культ этих  второстепенных
божеств. Они поклонялись ангелам -- это верно, иначе говоря, при виде их они
падали ниц, но поскольку случалось сие не часто, не существовало ни обрядов,
ни  узаконенного  культа  ангелов.  Херувимы  ковчега  вообще   были  лишены
поклонения.   Твердо  известно,  что  иудеи,   по  крайней  мере  со  времен
Александра,  открыто  поклонялись  единому Богу, подобно тому как  несметное
число посвященных втайне чтили его в своих мистериях.
* У Вольтера: Deus optimus maximus (лат.). - Примеч. переводчика.

     ВОПРОС ТРЕТИЙ
     Во времена, когда культ верховного божества повсеместно  был учрежден в
Азии, Европе и Африке, зародилась христианская религия.
     Платонизм сильно способствовал духовности христианских догматов. Логос,
означавший у  Платона мудрость и разум  высшего бытия,  стал у  нас Словом и
второй  ипостасью Бога.  Глубочайшая  метафизика,  превышающая  человеческое
разумение, стала недоступным святилищем, скрывшим в себе религию.
     Здесь  не  стоит  повторять,  каким образом  Мария  в  дальнейшем  была
объявлена  богоматерью,  как была установлена  единосущность Отца и  Слова и
эманация Пневмы  [Духа],  божественного  орудия  божественного  Логоса,  две
сущности и две  воли, проистекающие из [единой] ипостаси, и вышнее вкушение,
или такое  питание души, когда вкушается плоть  членов и крови богочеловека,
почитаемого и  вкушаемого  в  образе хлеба, явного  для глаз и  ощутимого на
вкус, но тем не менее не уничтожаемого. Все эти мистерии были возвышенными.
     Начиная со II века принялись за изгнание демонов во имя Иисуса; до того
их изгоняли именем  Иеговы,  или Яхо (Jhaho); святой  Матфей  сообщает, что,
когда враги Иисуса сказали ему, будто он  изгоняет демонов именем их  князя,
он им ответствовал: "Если я с помощью Вельзевула изгоняю демонов,  то с чьей
же помощью изгоняют их ваши дети?"
     Неизвестно,  в  какое время иудеи признали главой  демонов  Вельзевула,
бывшего чужеземным богом; но  мы знаем (об этом нам  сообщает Иосиф), что  в
Иерусалиме были  заклинатели,  предназначавшиеся  для изгнания бесов  из тел
одержимых,  или,  иначе  говоря, из  людей,  страдающих  особыми  болезнями,
которые приписывались тогда на большей части Земли злым духам.
     Итак, в  действительности демонов изгоняли, возглашая  имя Иеговы, ныне
утраченное, и совершая другие, забытые сегодня, обряды.
     Заклинание  именем Иеговы или при  помощи  других имен Бога было в ходу
еще  в  первые века  христианской церкви.  Ориген  в своем  сочинении против
Цельса говорит этому последнему на  странице  262: "Если,  призывая Бога или
клянясь  его  именем,  его  называют Богом Авраама,  Исаака  и Иакова, этими
именами достигаются известные цели, ибо природа и сила их такова, что демоны
подчиняются тем, кто эти имена произносит; но  если его называют иным именем
- например, именем бога вопящей матери, изгонителя, - то имена эти не  имеют
никакого значения. Имя "Израиль" в  переводе на греческий ничего не дает; но
произнесите  его  по-еврейски вместе с  другими надлежащими именами -  и  вы
выполните таким образом заклинание".
     Тот  же   Ориген40  (в  разделе  XIX)  произносит  следующие
примечательные  слова:  "Существуют  имена,  обладающие природным значением,
например  такие, какими пользуются мудрые  люди  среди  египтян,  персидские
маги, а  также брахманы  Индии.  То, что  именуют магией, не есть  пустое  и
химерическое искусство, как это  утверждают  стоики  и  эпикурейцы;  ни  имя
Саваоф,  ни  Адонай  не  созданы  для  сотворенных  вещей:  они  принадлежат
мистической  теологии, имеющей связь с Творцом;  отсюда -значение этих имен,
когда их располагают определенным образом и произносят по правилам, и т.д.".
     Говоря таким образом, Ориген не выражает своего личного мнения, он лишь
передает  всеобщую  точку зрения.  Все  религии,  бывшие  тогда  известными,
допускали  некий  вид   магии;   при  этом  различалась  магия  небесная   и
инфернальная, некромантия и теургия; всюду были чудеса, прорицания, оракулы.
Персы  не отрицали египетские  чудеса, египтяне  не отвергали чудеса персов.
Бог  дозволял первым христианам верить в оракулы, приписываемые сивиллам,  и
спускал   им  вдобавок   некоторые   пустячные  заблуждения,  нисколько   не
подрывавшие основы религии.
     Еще  более примечательным является то, что христиане двух первых  веков
питали отвращение к храмам, алтарям и иконам.  Ориген заверяет нас в этом на
странице 347 своего сочинения. Все изменилось, однако, с введением церковной
дисциплины, когда церковь получила жесткую форму.

     ВОПРОС ЧЕТВЕРТЫЙ
     Коль  скоро  какая-то  религия   бывает  однажды   легально  принята  в
государстве, судебные  трибуналы  оказываются сплошь занятыми заботой о том,
чтобы воспрепятствовать  возобновлению большинства обычаев, принятых в  этой
религии до того, как она  была  признана обществом. Основатели ее собираются
тайно вопреки запрету властей;  теперь дозволяются лишь открытые сборища под
бдительным  оком закона, и  все сообщества,  уклоняющиеся  от закона, бывают
запрещены.  Древняя максима гласила, что следует повиноваться  не  людям, но
Богу;   теперь   принято   противоположное   представление,  а  именно   что
повиноваться Богу означает  следовать  законам страны. Ранее  только и  было
слышно об одержимости и бесовском исступлении - дьявол тогда гулял по Земле;
ныне  он  не  выходит  из  своего убежища. Чудеса  и пророчества были  тогда
необходимы; теперь их более не допускают: человек, вздумавший бы пророчить о
бедах  на  городской площади, был бы отправлен в дом для умалишенных. Раньше
основатели религии тайно получали от адептов деньги; теперь человек, который
бы вздумал собирать деньги на  свое  дело, если бы он  не получил на то визу
закона, был  бы схвачен и  отдан под суд. Таким образом, более не пользуются
теми подмостками, кои служили ранее для постройки здания.

     ВОПРОС ПЯТЫЙ
     После  нашей святой  религии - несомненно, единственно  благой  - какую
можно считать наименее скверной?
     Не самую  ли  простую? А может быть, ту,  что учила бы в большом объеме
морали  и  очень мало --  догматам?  Ту,  что  стремилась бы  сделать  людей
справедливыми и не  превращала бы их в глупцов?  Ту,  что  не повелевала  бы
верить в невероятные вещи,  противоречивые  и оскорбительные для божества, а
также опасные для  человечества, и не  угрожала  бы  вечными  карами  любому
обладателю здравого  смысла? Не явится  ли такой религией  именно та, что не
будет поддерживать веру с помощью палачей  и не станет заливать кровью Землю
во имя  непостижимых  софизмов? Та, в которой  двусмысленность, игра слов  и
три-четыре  подложные хартии  не  сделают суверена  и бога из святого отца -
зачастую  кровосмесителя, убийцы и  отравителя?  Та,  что не будет подчинять
королей  такому священнику?  Та, что  будет учить  одному  только поклонению
Богу, справедливости, терпимости и человечности?

     ВОПРОС ШЕСТОЙ
     Говорят,  будто  языческая  религия была во  многих отношениях нелепой,
противоречивой, опасной; но не вменялось  ли ей в вину больше  зла,  чем она
сотворила,  и  большее  число  глупостей  в  сравнении  с  теми,   кои   она
действительно проповедовала?
     Ведь наблюдать Юпитера-быка,
     Змею и лебедя, и прочье в том же роде
     Не кажется прекрасным мне пока,
     И не дивлюсь я россказням в народе.
     (Мольер. Пролог к "Амфитриону")
     Разумеется,  такие представления весьма  дерзки; но  пусть мне покажут,
где  во всем античном мире можно  увидеть храм, посвященный Леде, лежащий  в
объятиях лебедя или быка? Существовала ли в Риме или Афинах некая проповедь,
поучающая девиц зачинать детей от лебедей их  птичьего двора? И  разве мифы,
собранные  и  приукрашенные  Овидием, --  это религия? Не напоминают ли  они
скорее нашу "Золотую легенду" или "Венец святых"41? Если какой-то
брамин  или дервиш явится к нам, чтобы возразить против нашей истории святой
Марии египетской, коя, не имея,  чем заплатить морякам, препроводившим ее  в
Египет, подарила каждому  из них  то,  что у  нас именуют  благосклонностью,
будучи  притом  переодетой  монашенкой, мы, наверное, этому брамину ответим:
"Почтенный отец, вы заблуждаетесь, наша религия -- не "Золотая легенда"".
     Мы ставим  древним в  упрек  их  оракулы, их чудеса;  но  если  бы  они
возвратились к жизни и  мы могли бы подсчитать чудеса Мадонны Ло-реттской  и
Мадонны Эфесской, чей итог перевесит?
     Человеческие жертвы  были  приняты  почти  среди всех  народов,  однако
практиковались крайне редко. У иудеев были  принесены  в жертву  только дочь
Иеффая  и царь Агаг, потому что Исаак  и  Ионатан не  испытали этого жребия.
История  Ифигении  не   очень-то  достоверна  у  греков.  У  древних  римлян
человеческие жертвы весьма редки; одним  словом, языческая  религия  вызвала
очень немного  кровопролития,  наша же залила  кровью всю Землю. Разумеется,
наша  религия  -- единственно  благая  и  истинная, но мы ее  именем сделали
столько зла,  что,  когда мы говорим о других религиях,  мы  обязаны  блюсти
скромность.

     ВОПРОС СЕДЬМОЙ
     Если какой-то человек хочет обратить в свою религию иностранцев, или же
своих  соотечественников, не  должен  ли  он браться  за  это по возможности
осторожно,  мягко   и  с  подкупающей  сдержанностью?  Если  он  начинает  с
утверждения,  будто  возвещаемые  им  истины не  требуют  доказательств,  он
встретится  лицом  к лицу  с  толпой неверующих;  если  он  осмеливается  им
сказать,  что они отвергают  его доктрину лишь потому, что  он  осуждает  их
страсти, что их сердца развратили  их умы, что разум их преисполнен гордыней
и  заблужденьями, он  вызовет их  возмущение, восстановит  их  против себя и
погубит то, к устроению чего он стремится.
     Коль скоро возвещаемая им религия истинна, сделают ли ее более истинной
запальчивость  и  дерзость?  Приходите  ли  вы  в   состояние  гнева,  когда
утверждаете, что надо быть мягкими, терпимыми, милосердными, справедливыми и
выполнять все свои общественные обязанности? Нет, ибо весь свет с вами здесь
согласен.  Почему же вы оскорбляете вашего брата, проповедуя ему мистическую
метафизику? Да потому, что его здравый смысл раздражает ваше самолюбие. Ваша
гордыня заставляет  вас  требовать от  вашего брата, чтобы он  подчинил свой
интеллект  вашему; оскорбленная  гордость  влечет  за  собой  гнев:  другого
источника  гнева  не  существует.  Человек,  пораженный  в  битве  двадцатью
выстрелами из ружья,  не  приходит  в состояние  гнева;  но доктор теологии,
пораженный неодобрением, приходит в ярость и становится беспощаден.

     ВОПРОС ВОСЬМОЙ
     Не  следует  ли тщательно различать  государственную религию и  религию
теологическую?  Государственная религия  требует, чтобы имамы регистрировали
обрезанных, кюре или пастыри - крещенных; чтобы существовали мечети, церкви,
храмы, дни,  посвященные культу или  же  отдыху,  узаконенные  обряды; чтобы
служители культа пользовались уважением, но не властью; чтобы они наставляли
народ в благонравии, а слуги закона блюли бы нравы  служителей храмов. Такая
государственная религия ни в какие времена не может вызвать смуты.
     Но не так обстоит  дело с религией теологической: последняя -  источник
всех глупостей и всех  мыслимых смут;  она  -- мать фанатизма и  гражданских
раздоров, враг рода человеческого. Какой-нибудь  бонза утверждает,  что Фо -
бог,  что  это  было предсказано факирами; этот Фо якобы  родился от  белого
слона, и любой бонза может изобразить  Фо своими гримасами. Талапоин с своей
стороны говорит, что Фо был святым, чье учение извратили бонзы,  истинным же
богом является  Саммонокодом. Пустив в  ход сотни аргументов и опровержений,
обе фракции  договариваются  обратиться за  разрешением спора к  далай-ламе,
обитающему в  трехстах  лье  от места  их  жительства:  он-де  бессмертен  и
непогрешим.  Каждая  фракция  отправляет  к нему  торжественное  посольство.
Далай-лама согласно его божественному обычаю начинает с того, что ставит  их
в очередь к своему стульчаку.
     Обе соперничающие секты сперва  принимают этот стул с равным почтением,
выставляют его  для просушки  на  солнце и  обвивают  его  мелкими  четками,
которые они  благоговейно целуют;  но  не успевает  далай-лама  и  его совет
высказаться от имени Фо, как осужденная фракция начинает бросать эти четки в
лицо наместника Бога и устремляется  к нему, дабы угостить его сотней ударов
ременного  кнута. Другая  фракция  защищает  своего ламу,  от  которого  она
получила в удел тучные пашни; сражение между фракциями продолжается долго, а
когда  они  устают  от  взаимного истребления,  убийств  и  отравлений,  они
начинают  осыпать  друг  друга тяжкими  оскорблениями.  При этом  далай-лама
смеется и продолжает  распределять свой  стульчак между теми,  кто стремится
получить в дар экскременты благого отца-ламы.

     СИСТЕМА
     Под  системой мы разумеем гипотезу; затем,  когда эта  гипотеза  бывает
доказана, она превращается в истину.  Тем не менее по привычке мы продолжаем
говорить небесная система, хотя  теперь уже подразумеваем  под этим реальное
расположение звезд.
     Полагаю, что когда-то я верил, будто Пифагор перенял у халдеев истинную
систему неба; однако  больше я в это не верю.  По мере того как я становлюсь
старше, я начинаю сомневаться во всем.
     Между  тем Ньютон, Грегори, Кейль приписывают Пифагору  и этим  халдеям
честь  открытия системы  Коперника;  на  последнем  месте  здесь  стоит  г-н
Лемоннье, придерживающийся их точки зрения. Я  же имею дерзость  более ее не
придерживаться.
     Один из моих аргументов гласит,  что,  если бы халдеи так много об этом
знали, столь  дивное  и  важное открытие  никогда  не  было  бы забыто:  оно
передавалось бы из века в век, подобно прекрасным доказательствам Архимеда.
     Другой  довод:  для  такого  открытия   требовалась  значительно  более
глубокая  образованность,  чем  та, коей  обладали халдеи;  ведь  нужно было
опровергнуть  наблюдения всех людских  глаз  и все  небесные кажимости; надо
было не  только иметь  возможность для  более  тонких  экспериментов,  но  и
пользоваться  более глубоко разработанной  математикой и непременно иметь  в
своем распоряжении  телескопы, без которых было  бы  невозможно открыть фазы
Венеры и которые указали бы  ее путь вокруг  Солнца; без  них также было  бы
невозможно увидеть пятна на Солнце, указывающие на его вращение вокруг своей
почти неподвижной оси.  Не  менее сильным  доводом является то, что  из всех
тех,  кто  приписывал  Пифагору эти  прекрасные знания, ни  один  не  сказал
положительно, о чем же здесь идет речь.
     Диоген  Лаэрций, живший  около  девяти  веков  спустя  после  Пифагора,
сообщает нам, что, согласно учению этого великого философа, единица является
первым  принципом, из двойки же  рождаются  все  числа;  тела, по  Пифагору,
состоят  из четырех элементов  -  огня, воды, воздуха и  земли; свет и тьма,
холод  и жар,  влажное  и сухое  существуют  в равных  количествах.  Пифагор
утверждает, что не  следует есть бобы, что душа разделена на три части и что
сам  Пифагор  был некогда  Эталидом, затем  Эвфорбом,  далее  -- Гермотимом,
каковой  великий человек основательно изучал магию. Диоген наш не говорит ни
слова об истинной системе мира, приписываемой Пифагору, и надо признать, что
весьма далеко от его пресловутой неприязни к бобам до наблюдений и расчетов,
доказывающих ныне пути планет и Земли.
     Знаменитый  арианин Евсевий,  епископ Цезареи, в своих  "Евангелических
предуготовлениях" изъясняется  так*:  "Все  философы утверждают, будто Земля
покоится; но перипатетик Филолай считает,  что она вращается вокруг огня  по
наклонной орбите точно так же, как Солнце и Луна".
* Страница 850, издание in-folio 1624 года. - Примеч. Вольтера.

     Подобная галиматья  не  имеет ничего  общего  с  возвышенными истинами,
поведанными нам Коперником, Галилеем, Кеплером и особенно Ньютоном.
     Что до пресловутого Аристарха Самосского42, о котором говорят, будто он
развил открытия  халдеев  в  области путей планеты Земля и других планет, то
писания его столь темны,  что  Уоллис был вынужден комментировать каждую  их
строку, дабы сделать их постижимыми.
     Наконец,  весьма  сомнительно,  будто книга,  приписываемая  Аристарху,
действительно принадлежит ему. Враги новой философии были сильно заподозрены
в  том, что  они  сфабриковали  этот  подложный  опус  во имя  защиты своего
неправого дела. Мы  имели  благочестивых фальсификаторов не только в области
древних грамот. Этот Аристарх Самосский тем более подозрителен, что  Плутарх
обвиняет его  в ханжестве,  в злобном лицемерии, в том, что он был  исполнен
противоречивых мнений.  Вот слова  Плутарха в  его вздоре,  озаглавленном "О
лице на  диске  Луны": Аристарх Самосец говорил,  что греки должны "покарать
Клеанта Самосского,  предположившего, будто небо неподвижно и  будто  именно
Земля движется по кругу Зодиака и вокруг своей же оси".
     Но, скажут мне,  именно  это и доказывает,  что система  Коперника  уже
мелькала в голове Клеанта и многих других. Что за важность, придерживался ли
Аристарх Самосец  мнения самосца Клеанта или был только  доносчиком, подобно
тому как иезуит  Скейнер стал  позднее доносчиком на Галилея?  Все  равно из
этого  ясно  следует,  что  истинная  система  нашего  времени была известна
древним.
     Я возражаю: нет,  просто весьма слабое  частичное подобие этой  системы
смутно подозревалось  отдельными  умами, более  высоко  организованными, чем
прочие. Я говорю